— Бог создал землю и небо, — попробовала возразить вконец растерявшаяся Лиса.
«Ну почему, он всегда поворачивает так, что я оказываюсь дурой?!»
— Возможно, — совершенно спокойно согласился Виктор. — Хотя это пока не доказано. Однако ты уверена, что не смогла бы этого сделать? Ведь уничтожить-то их ты можешь, не так ли?
«Я?! Что?! Господи!» — Не спроси он об этом, Лисе такое и в голову бы ни пришло. Но он спросил…
— Бог создал человека… — соглашаться с очевидным отчего-то совершенно не хотелось, «душа не принимала», и Лиса сопротивлялась, как могла, отбиваясь от нежданно-негаданно свалившегося ей на голову ужаса. — И… всех тварей земных…
— Если создал… — Виктор задумчиво посмотрел куда-то ей за спину и неожиданно кивнул, по-видимому, отвечая своим, не произнесенным вслух мыслям. — Но воспроизвести этот опыт возможно и теперь, хотя и хлопотно. Думаю, ты, например, на это вполне способна.
— Ты в своем уме?!
— Вполне.
— Ты хочешь сказать…
— Добрый вечер, — сказал, подходя к ним Кайданов. — Могу я узнать, кто здесь балуется со временем?
Впрочем, задавая вопрос, смотрел он почему-то только на Лису, возможно, пытаясь понять, кто она такая, и что здесь делает.
— Здравствуй, Герман, — поздоровался Виктор. — А вас, простите, мы не представлены, как позволите величать?
— Рэйчел, — тихо сказала женщина, все еще остававшаяся на руках Кайданова. — Отпусти, пожалуйста — и, нежно поцеловав Германа в щеку, она покинула его руки и встала на тротуар. — Меня зовут Рэйчел, — без улыбки посмотрев сначала на Лису, а потом на Виктора, представилась она. — Добрый вечер.
— Виктор, очень приятно. А это Дебора Варбург, — сказал Виктор и скосил на Лису «хитрый» взгляд. — Я не ошибся, дорогая?
При слове «дорогая» Кайданов и Рэйчел одновременно повернули головы к Лисе, а сама она почувствовала, как холодок прошел по позвоночнику и одновременно сжало сердце.
«Дорогая… Сукин сын…»
— Я та «блонда» из Мюнхена, — сказала она вслух.
— А разве…
— Нет, Герман, — резко оборвала она Кайданова. — Лисы здесь пока нет. А меня зовут Деборой.
— Ну ладно, — не стал спорить Кайданов, который неожиданно оказался гораздо более покладистым, чем во все, сколько их ни было, прежние встречи. — Дебора, так Дебора. Это ты, Дебора, остановила время?
— Да, Герман, это сделала я, — сейчас Лиса вспомнила свой самый первый раз, на который когда-то давно намекнул старик Иаков. Тогда ее субъективное мгновение действительно «длилось» всего лишь несколько секунд «внутреннего времени», потребовавшихся Лисе, чтобы убежать от пьяного дядьки, зажавшего ее в темном переулке. А сейчас? Сколько еще времени способна она продержать мир в оцепенении?
— Столько они не выдержат, — словно подслушав ее мысли, нейтральным тоном сказал Виктор. — Воля ваша, «богиня», но я бы их уже куда-нибудь отпустил.
В его голосе не слышалось даже тени чувства: ни сожаления, ни жалости, но зато присутствовала странная, однако, вполне понятная логика, и именно она подействовала на Лису, как нашатырь, враз отрезвив и вернув к реальности. Лиса взглянула на Виктора, а потом посмотрела вокруг и тотчас осознала, что он, как всегда, прав.
Мир «выцветал». Он терял краски и другие признаки жизни. Происходило это медленно, почти незаметно, но контраст между «прошлым» и «настоящим», если присмотреться, вспомнить и сравнить, был очевиден. Из вещей и людей, слишком долго находившихся вне течения времени, уходило что-то существенное, что обычно принято называть жизнью.
«Скверно… но поправимо!»
Как она это поняла? Откуда узнала? Бог весть, если он есть — «А он есть?» — но, едва заинтересовавшись тем, что теперь случится с миром, погруженным в безвременье, она сразу же узнала ответ.
— Еще одно дело, — сказала Лиса вслух. — И можно будет с этим кончать.
Она не стала объяснять, как именно собирается со всем этим «кончать» и что за дело такое у нее вдруг образовалось, но никто ее об этом и не спросил, ни Виктор, ни Герман.
«Богиня», — устало подумала Лиса и, отвернувшись от собеседников, пошла через улицу к маленькому кафе, где боролась с ее колдовством — и, судя по всему не безуспешно — молодая симпатичная женщина со строгим лицом и безумным взглядом зеленовато-желтых глаз.
6
Нет, на шею она ему, разумеется, не бросилась. И все, вроде бы правильно. Не должна была после всего, что между ними случилось, вернее, не случилось. И не в их возрасте, вероятно, и не с их характерами и опытом, но, как выяснилось, подсознательно чего-то в этом роде он все-таки ожидал. Возможно, вероятно, скорее всего… Однако, если и так, то напрасно. И, хотя умом Виктор все это прекрасно понимал, случившееся несовпадение тайных ожиданий — по-настоящему тайных, потому что он и сам о них не ведал — с суровой реальностью, решительно выбило его из колеи, причем не фигурально, а на полном серьезе. Он вдруг растерялся и не знал теперь, что и как делать, что сказать, и вообще как себя вести.
Возможно, впервые ситуация оказалась недоступной ни его хваленому интеллекту, ни его «божественному» чутью. Ведь если все в прошлом, и от былой любви, о которой так недавно рассказывала князю Августу донья Рапоза, ничего не осталось, Лиса должна была вести себя как-то иначе. Она и говорила бы по-другому или не говорила бы вовсе. Однако, с другой стороны, новая Лиса была ему непонятна и заставляла — из страха разрушить даже то немногое, что, возможно, между ними еще оставалось — держать дистанцию. Что он и делал, изо всех сил стараясь сохранить лицо. Непонятно только, перед кем? Перед собой или перед Лисой? Но, может быть, он был неправ?
«Пся крев!» — но Виктор просто не умел, хоть расстреляй, сделать то, что, возможно, и следовало теперь сделать.
Шагнуть к ней, обнять, поцеловать — он даже вспотел, представив Лису в своих объятиях — и что дальше? Бросить все, как есть, и, пробив «тоннель» утащить ее куда-нибудь в маленький горный отель, где их никто не знает и узнать не стремится. Унести, как пушкинский злобный карла Людмилу, и вывесить на двери — дня на два! — стикер с просьбой не тревожить? А она захочет? Да и нужна ли ей «африканская страсть» совершенно, в сущности, незнакомого мужчины, да еще так мало похожего на героев любовников, вроде Шона О'Коннари, как раз и способных на такую бурю по-определению? На всех этих джеймс бондах это ведь крупными буквами написано. От них подобного и ждут и, соответственно, прощают, и те, кого они тащат в постель, и те кто за этим наблюдает на экранах кинотеатров. А он? Как будет смотреться в этом амплуа он?
«Нет, — решил Виктор, представив себе, как бросает Дебору на спину прямо здесь, в эпицентре темпорального кризиса, и овладевает на глазах у очень удивленных его поведением Кайданова и красавицы-тени. — Не тот возраст, и характер не тот. Смешно будет и стыдно, и ничего более».
— Столько они не выдержат, — сказал он изо всех сил стараясь, что бы ничего такого Дебора в его голосе не услышала. — Воля ваша, «богиня», но я бы их уже куда-нибудь, да отпустил.
На самом деле ему не было до этих «всех» ровным счетом никакого дела. Во всяком случае, сейчас. И сказать Виктор хотел что-то совсем другое, но сказал то, что считал уместным, сказал и выжидательно посмотрел на Лису-Дебору, от желания поцеловать которую начинала банально кружиться голова.
«Как мальчишка, прости господи!»
Но вот странность, она ответила ему таким взглядом, что он чуть было, и в самом деле, не потерял голову.
— Еще одно дело, — неожиданно сказала Лиса. — И можно будет с этим кончать.
Что она имела в виду? Вполне возможно, что не только то, что она сотворила с городом и миром, но и тот тупик, загнанным в который, он сейчас себя ощущал. Могло статься и так, но могло — иначе.
7
— Сидеть! — Лиса и сама не ожидала, что приказ получится таким, как если бы это и не слово было, а удар плетью. Но почти освободившаяся уже из оков времени тварь обдала Лису такой волной ненависти вперемежку с дикой, неконтролируемой магией, что приказ получился на славу. Что называется, от души.
— Рыпнешься, убью, — сказала Лиса, садясь напротив незнакомой рыжеволосой женщины. — Назовись! — Она не искала слов и не пыталась запугать. Просто на чужую ненависть у нее имелась своя собственная, которой можно было жечь танки, не хуже чем «коктейлем Молотова». — Ну! — сейчас Лиса была на таком градусе вспыхнувшего при соприкосновении с этой мразью гнева, что готова была наделать настоящие глупости, за которые потом наверняка стало бы стыдно. — Говори, сука, или я тебе мозги вскрою. Хочешь попробовать?
Это подействовало, но не потому, что женщина испугалась. Она не боялась, а ненавидела, что было более чем странно, потому что «ссучившиеся» обычно боятся. Боятся и предают, и снова боятся, но уже тех, кого предали.
— Убивай! — сказала, как выплюнула, женщина и без страха приняла взгляд Лисы.
— Убью, — Лиса не кривила душой. Участь нюхачки была решена, играй та в «кто кого переглядит» или нет. Но ее встревожил накал страстей и уже вполне очевидная — ощущаемая Лисой — мощь этой гребаной власовки. Такая сила и такая ненависть вещи редкие, и выбросить их «в мусор», было не по-хозяйски. — Убью, — повторила Лиса. — Но сначала поговорим. Не возражаешь?
— А если возражаю? — неожиданно женщина взяла себя в руки и заговорила совершенно другим тоном, спокойным, даже насмешливым.
«Та еще штучка… И где же такие вырастают?»