Тем не менее, найти ее оказалось совсем не просто. Зато остальные как будто задались целью показать себя Герману, причем не просто показать, а еще и что-то о себе «рассказать». Парсеваля он обнаружил на садовой скамейке перед домом. Этот красивый уверенный в себе человек, больше похожий на араба или чеченца, чем на английского рыцаря, рассеянно просматривал какую-то толстую книгу, на поверку оказавшуюся — Кайданову пришлось чуть-чуть поколдовать, чтобы ее рассмотреть — монографией по психологии толпы.
«Нестандартный выбор», — отметил Герман и пошел прочь, потому что Персиваль на контакт явным образом идти не желал. Он не только «не обратил внимания» на появление вблизи его личного пространства другого человека, но и магию Кайданова игнорировал, хотя не заметить на таком расстоянии вряд ли мог. Впрочем, и Герману «рыцарь» был без надобности, так что «посмотрев» на него несколько секунд, Кайданов пожал мысленно плечами и вернулся в дом.
На первом этаже никого, кроме слуг, не оказалось, но сквозь окно веранды он увидел Мария, с монотонностью машины швырявшего дротики в мишень на заднем дворе. Никакой волшбы он при этом не творил, но попадал все время в цель. Занятие было странное, во всяком случае, на взгляд Кайданова, и для такого человека, каким он успел представить себе Мария, мало подходящее. Однако это было личное дело того, кто это делал, а не его, Германа, и, понаблюдав немного за точными, размеренными, но очень быстрыми движениями «римлянина», Кайданов пошел дальше.
Вспышка волшбы ударила откуда-то сверху, когда он был уже на втором марше лестницы.
«Третья дверь справа», — отметил он машинально, не останавливаясь, и не прибавив шагу. Магия была легкая, как дуновение весеннего ветерка, и такая же неопасная.
Кайданов вошел в широкий отделанный деревянными панелями — «Бук? Орех?» — коридор и из любопытства заглянул в комнату, благо дверь была оставлена открытой. Там стояли Виктор, Дебора-Лиса и красивая, но, как успел уже убедиться Кайданов, крайне опасная синеглазая сага. Она была очень сильна, но главное, пожалуй, заключалось в другом. Ее сумрачный взгляд отважного до безумия и одновременно хладнокровного и жестокого хищника вполне, по мнению Германа, отражал характер Дженевры и суть ее совершенно средневековых убеждений.
Колдовала, судя по ощущениям, именно она, так как ни магии Виктора, ни волшбы Деборы Кайданов за последние два дня ни разу так и не засек. Иногда мелькало что-то невнятное, как взгляд в спину или тень среди деревьев, но всегда проходило по краю сознания, не даваясь его магическому восприятию. Так что, и сейчас он, не задумываясь, отнес волшбу на счет Дженевры, тем более что она как раз протягивала Лисе — «Или мне ее теперь всю жизнь Деборой кликать?» — ожерелье из прозрачных светло-желтых, почти золотых самоцветов.
— Как полагаете, леди Дебора?
— Миленько, — ответила та едва ли ни воркующим голоском, настолько не подходящим к ее новому царственному облику, что Кайданов даже поморщился, как от кислятины. — И работа славная. Ты умничка, Дженни, но топазы тебе не пойдут. Я думаю, лучше всего был бы александрит хорошей огранки. Знаешь, восьмиугольная такая, «изумрудная». Или «королевские» сапфиры… Как думаешь? Но тогда и огранка должна быть бриллиантовая.
— 57 граней? — Уточнила Дженевра.
— Да, — улыбнулась Лиса. — Именно. И рундист[81] приличный…
— Так?
Снова полыхнуло, но уже чуть сильнее, чем в первый раз, и Кайданова обдало порывом живи. Не шквал, и даже не сильный ветер. Так, дуновение. Но зато приятное, а не корежащее.
«Совсем спятили… — покачал он мысленно головой и повернул в другую сторону. — От всемогущества крышу снесло».
Рэйчел он не чувствовал и найти ее, поэтому, мог только обычным человеческим способом. Методом проб и ошибок. А в данном случае, его более прогрессивной модификацией — методом исключения. Если Рэйчел не было в саду и во дворе, как не нашлось и на первом этаже, то уж, верно, она находится на втором.
Кайданов сделал несколько шагов вдоль коридора, зацепился взглядом на дешевую акварель в застекленной раме, изображающую знакомый — из окон гостиной открывающийся — пейзаж, и уперся взглядом в дверь за которой спала, или, во всяком случае, должна была спать давешняя нюхачка. Особого интереса она у него не вызывала, тем более теперь, а недоумение по поводу ее присутствия и мимолетное раздражение этим фактом, мелькнувшее было вчера, уже, если и не исчезли — он таких вещей не забывал — то уж точно перестали его тревожить. Тем не менее, оказавшись сейчас перед дверью в ее спальню, Кайданов неожиданно для самого себя захотел на нее посмотреть. Просто посмотреть. А зачем, этого он и сам не знал, и об этом даже не задумался. Просто возникло желание, а дел могущих это чувство ослабить или стереть вовсе, под рукой не оказалось, потому что и Рэйчел-то он искал скорее от нечего делать, чем с какой-нибудь ясной целью. И, не задумываясь, зачем он это делает, и удобно ли так поступать, Герман потянул дверь за бронзовую ручку, и через мгновение увидел просторную комнату, массивную кровать у правой стены, на которой лежала укрытая до подбородка одеялом нюхачка, и Рэйчел, сидящую в кресле в изголовье кровати.
Вот присутствие здесь и сейчас Рэйчел, которую он, вроде бы, как раз и искал, на самом деле, Кайданова и удивило.
— Я, собственно… — сказал Кайданов и тут же пожалел о том, что и как сказал. Получилось жалко, с извиняющейся интонацией, как будто сделал что-то нехорошее или даже неприличное и на этом попался.
«Пся крев!»
— Проходил… — добавил он, но получилось еще хуже.
— Ты знаешь, что это твоя дочь? — спросила Рэйчел, поднимая глаза.
— Моя… Кто?!
— Значит, не знаешь. — Голос звучал ровно, но взгляд… Рэйчел не закрывалась, не пряталась в «тень», старалась вести себя с ним, как обычный человек. Жена…
«Жена? Дочь?! Чья…»
— Чего я не знаю? — спросил Кайданов, входя наконец в комнату, и машинально закрывая за собой дверь. Сейчас он сообразил, для чего здесь Рэйчел и что она делала за мгновение до того, как открылась дверь. Следы живи еще ощущались в «наэлектризованном», насыщенном тонкой магией воздухе.
«Она что…?»
— Я уже все сказала, — неожиданно улыбнулась Рэйчел, и Герман привычно уже «поплыл», инстинктивно реагируя на эту ее улыбку, но разума все-таки не потерял и контроля над собой и ситуацией не утратил. И сразу же, как только после слов женщины у него начало складываться осознание случившегося, отметил то, на что не обратил внимания в первый момент. Из-за растерянности, вероятно, из-за внезапности обрушившейся на него новости.
Где-то в темной глубине души заворочался заточенный там уже долгие семь лет зверь. И не сейчас, когда Рэйчел сформулировала жестокую правду игры случая, а едва ли не с первых же шагов Кайданова по коридору второго этажа. Тварь почувствовала запах крови. Родной крови!
— Мне зарыдать? — Спросил он сухо, беря себя в руки, что, на самом деле, означало, еще сильнее сжать стальные тески воли, привыкшей держать вечный ужас.
— У тебя не получится, — грустно улыбнулась Рэйчел и тяжело вздохнула. — Не сейчас, не сразу, но, может быть…
Она не договорила.
«Когда-нибудь, — мысленно закончил за нее Кайданов. — Или никогда. Дочь? Ребенок? Эта взрослая женщина? Нюхачка?»
Честно говоря, никакой радости это известие ему не принесло. Оно и понятно, не с чего тут радоваться. Да и потрясения он не испытал тоже. Скорее, раздражение, злость…
— Она нюхачка, — сказал он и вспомнил вдруг старый советский фильм. «Майор Вихрь», кажется.
«Что-то такое», — он напряг память и вспомнил наконец ту сцену из старого черно-белого фильма о героях разведчиках.
Старый немецкий журналист в военной форме разговаривает с молодым эсэсовским офицером и рассказывает тому, что на самом деле он не сирота, воспитанный партией, как считал сам, а сын расстрелянного фашистами немецкого коммуниста.
«Н-да, оборот!»
— Она несчастная девочка, — покачав головой, возразила Рэйчел. — Сирота при живом отце.
— Я не знал, что у меня есть ребенок.
«Или не хотел знать… Ну и что? Ей, всяко разно, должно быть за двадцать…»
— Ты ничего не испытываешь?
Хороший вопрос.
«А если сказать ей правду?»
— Ну почему же, — таким же ровным голосом, каким говорила и сама Рэйчел, ответил Кайданов. — Испытываю. Злость и раздражение.
— Извини, — сказал он через мгновение и, не объясняя, что имел в виду, резко повернулся и вышел из спальни.
2
Казалось, до ночи так далеко, что все от безделья просто с ума посходят, но вышло, беспокоилась зря. Ничего страшного не произошло, и ожидание оказалось не в тягость. И то сказать, каждому, верно, нашлось о чем подумать. Да и между собой поговорить — не в Чистилище, а вживую — редкая удача. Тем более, одни и не знакомы были вовсе, а другие столько лет не виделись, что и двух дней мало, чтобы и в себе самих и в своих отношениях разобраться. А вопросы… Что ж, те вопросы, на которые обещал ответить Виктор, могли и обождать. Столько лет ждала, большую часть времени, не зная даже про их существование, что теперь могла и не торопиться. Некуда было торопиться, да, и положа руку на сердце, возможно, не за чем. Правда могла оказаться — и, как чувствовала Лиса, скорее всего, окажется — такой, что лучше и не знать. Но взялся за гуж, как говориться…
«Посмотрим». — Лиса вошла в гостиную и через силу улыбнулась присутствующим.
Что с ней происходит, она так до конца и не поняла. Однако то, что она очень сильно изменилась не только внешне, но и внутренне, и продолжала меняться даже сейчас — знать бы еще в каком направлении — Лиса вполне осознавала. Отдавала себе, так сказать, в этом полный отчет, но и только. Ни страха, ни переживаний по этому поводу она не испытывала. Разве что раздражение иногда, как вот сейчас, например, когда в очередной раз заметила, как легко и без видимой причины меняется у нее теперь настроение. Но даже это мимолетное раздражение, и то возникло не столько из-за самой смены настроения, сколько из-за того, что, принимая во внимание, присутствие в гостиной других людей приходилось делать над собой пусть и легкое, но усилие.