Глава 1. Инфа. Часть 1
Он пытался освободиться изо всех сил.
Яростно рвался, раздирая горло, и судорожно дергался, выкручивая руки до боли. Бессмысленно, бесполезно. Тугие широкие ремни на шее, запястьях и лодыжках держали его надежнее, чем липкая паутина пойманную муху.
Тот неизвестный изверг — проклятый извращенец, который приволок его сюда, в эту странную белую комнату без углов, — тщательно подготовился. Но зачем?!!
Кому он мог понадобиться?
Кого он обидел, ранил настолько жестоко, что с ним решили сотворить такое?
Он не понимал. И к тому же ничего не помнил. Когда он разлепил тяжелые веки, то увидел лишь белый свет — настолько густой, что, казалось, его можно зачерпнуть ковшом, словно молоко. Свет заливал глаза до рези, заслоняя обзор, и… затекал в рот, заглушая крики о помощи. Или на самом деле это не свет, а ремень на горле душил любые звуки?.. Он точно не знал. В любом случае белый свет сейчас ему жестко мешал, обволакивая каждый атом пространства, — скрывая за своими непроницаемыми занавесками что-то таинственное и жуткое.
Он был абсолютно уверен в том, что где-то там, за плотной и белой пеленой, затаилось зло — дикое и безудержное зло, на которое только способен человек. И теперь оно просто ждало, наблюдало издалека, как затаившийся хищник на охоте. Но для чего?.. Ответа не было. Только отчаянье и страх.
Все, что он успел понять: кто-то притащил его в это место, похожее на операционную, раздел, положил спиной на длинный бледный стол и надежно привязал, чтобы… Чтобы сделать что? Причина была неизвестна. От нее холодело в груди, как и от всего вокруг.
Здесь ничем не пахло — совершенно бесцветный воздух; было не холодно и не жарко, не имелось окон и дверей, а из-за водопада света нельзя было увидеть, есть ли потолок. А еще тут стояла мертвая тишина, и он ясно слышал каждый стон, каждый стук беспокойного сердца.
— Помогите, эй, кто-нибудь, — прохрипел он в очередной раз, едва протолкнув несколько скудных звуков, и прислушался.
Тишина. Опять тишина, тяжелая и гнетущая. Все та же тишина, где слышен каждый его вздох. Он появился в ней и, возможно, останется тут навсегда.
Быть может, пытка и состояла в том, чтобы бросить его здесь, беспомощного и напуганного до тошноты. Здесь — в гробовой тишине, наедине с самим собой… Он как-то слышал, что инфоманов лечат именно так: блокируют корневой чип, отсекая возможность получать любые данные из внешнего мира, и запирают в глухой и белой комнате на несколько месяцев. Но ведь он — не безумный инфоман и никогда им… Острый укол в живот рассек цепочку мыслей, накатывая слезы.
Он взвизгнул от резкой, невыносимой боли, но зажатый ремнем взвизг ушел в голову, разламывая ее на части. Изнутри его начало жечь, словно он наглотался раскаленных углей; живот запульсировал, пугающе вздулся и, казалось, лопнет с минуты на минуты.
Тело мгновенно покрылось испариной. Он опустил помутневший взор и в ужасе увидел тонкий и аккуратный, будто рассеченный скальпелем, алый крест на раздутом брюхе. Это был не его живот! На его подтянутом животе уже давно проступали кубики пресса. А это…
Красные брызги на белом фоне. Он затрясся от несмолкающей боли, беспомощности и ужаса, начиная захлебываться кровью и теряя рассудок. Ему не хотелось верить своим глазам, но он видел и — самое мерзкое! — чувствовал, как под кожей во вспученном брюхе что-то шевелится, будто внутренности ожили и пытаются выползти наружу.
Он больше не старался вырваться. Теперь он желал просто сдохнуть. Особенно когда боль накрыла его новой волной, прорезая, кромсая слабое и мягкое тело сотней острых лезвий.
На животе его распустился бело-красный цветок, выпуская на волю нечто. Из вспоротого брюха вытянулись руки со сложенными ладонями и, изгибаясь, словно облезлые лебединые шеи, уперлись в стол. А следом за ними показалось грязное от слизи мужское лицо, где сияла злая, белозубая и… знакомая улыбка. Его собственная улыбка.
К счастью, в этот момент он наконец-то лишился чувств, сбегая от боли и ужаса, и с радостью окунулся в бездонную тьму, чтобы проснуться.
* * *
— Опять кошмар?..
Слова будто вязли в незримой трясине, звучали приглушенно и отрывисто; казалось, их источник находится под водой, выбрасывая звуки вместе с огромными пузырями. Какая-то часть сознания все еще оставалась в том жутком месте — застряла, постепенно перетекая из сумерек снов в реальность. Поэтому потрясенный ночным кошмаром Илон не сразу сообразил, что обращались к нему, да и суть вопроса понял только сейчас, спустя несколько секунд после пробуждения.
Он моргнул и вымученно улыбнулся, разглядывая круглое и сосредоточенно-грустное лицо Мэй; в ее черных раскосых глазах подрагивал огонек солнца.
За панорамным окном разгорался летний день; в комнате было тепло, светло, свежо и по-настоящему тихо. Ни соседской ругани, ни воя ветра, ни гула аэрокаров, ни спама из нейроса. Полная изоляция — лучше не бывает. Представитель строительной фирмы «Тао и сыновья», обещая абсолютную тишину и запуская стройботов в квартиру, не соврал. Надо же… Интересно, сколько инфоблокада продержится до того, как в голове опять начнут звучать голоса назойливых менеджеров, предлагающих купить андроида, тур на Марс или оформить подписку на новый сезон Цивы, а затем и их снова придется глушить в ручном режиме?..
Они лежали на кровати и просто молча глядели друг на друга. Мэй все еще смотрела на него с сочувствием. А Илон улыбался ей в ответ, потому что кошмар отступал, растворяясь в свете наступившего дня. Жуткие воспоминания, проведенные в белой комнате, терялись в темных закоулках разума; грязное от крови и слизи лицо человека из сна постепенно исчезало из памяти, оборачиваясь еще одной серой могилой на широком и частном кладбище ночных кошмаров.
Мэй была красива. Ее шелковистая кожа с легким загаром, ее густые темные волосы, поблескивающие на солнце. Ямочки на щеках, нежный голос и пухлые розовые губы.
На днях он узнал, что ее имя означает «слива». Сперва ухмыльнулся, а потом подумал, что Мэй — самая прекрасная и сладкая слива, которую ему приходилось видеть, щупать и пробовать на вкус. Хорошо, что она сейчас находилась рядом, обогревая его теплом своего присутствия.
— Что тебе снилось?
— Не помню, — отмахнулся Илон, впервые после пробуждения оторвав от нее взгляд.
— Врунишка, — она улыбнулась и коснулась указательным пальцем кончика его носа. — А что говорит психолог?
— Я же тебе уже объяснял. Мол, это мое истинное «я» рвется наружу через подсознание и все такое, — Илон задумался. — Возможно, он прав. Нет, я даже уверен, что он прав. Но для этого совсем необязательно было к нему летать. Мне и так известно, что со мной.
— А он предложил какое-нибудь лечение?
— Как будто ты их не знаешь. У них всегда два решения: виар или шэллтерапия. Но, как ты уже успела заметить, первое мне помогло не особо. А со вторым… Над этим я еще думаю. И… работаю.
— Ты снова к нему пойдешь, к своему психологу… как его там?
— Шварц. Нет, — Илон поморщился. — Напрасная трата лайков. Лучше бы отложил их для цифратория. Мне кажется, если Эдвард победит на предстоящих выборах, то это избавит меня от кошмаров.
— Сколько еще?
— Месяц. До выборов месяц.
— Надеюсь, у тебя все получится.
Поддержка — именно то, что ему сейчас было необходимо. Не психолог-мозгоправ, не погружение в виар или шэллтерапия, а несколько ободряющих и ласковых слов, произнесенных близким человеком. Поэтому Мэй невозможно было не любить. С ней рядом как будто вечно сияло лето — теплый солнечный день, пронизанный тонкой ленточкой ветерка для свежести и прохлады. Она всегда подбирала нужные слова, всегда находилась рядом, когда он в ней особенно нуждался, и всегда чувствовала, чего он хочет. Зоя, его бывшая, — эта рыжая бестия — сейчас бы… А еще Мэй напоминала ему маму — не ту Ма, чей назойливый голос постоянно гудел в голове, а настоящую маму, от которой он когда-то сбежал, чтобы покорить город, а потом и весь мир.
Илон задумался. Что бы по этому поводу сказал этот придурок Шварц? Вас подсознательно тянет к Мэй, потому что вы видите в ней свою мать, перед которой испытываете вину и которой вам не хватает. И это было чистой правдой. Мэй тоже была невысокого роста, соблазнительно пухленькой, с черными волосами до плеч, часто улыбалась и… Какое счастье, что они никогда не говорил о ней!
— Ты — чудо, — Илон провел ладонью по ее обнаженному плечу и поцеловал в щеку.
В этот момент в его голове прозвучал знакомый женский голос с легким механическим отзвуком:
Доброе утро, Илон. Аэрокар прибудет через тридцать минут.
— Доброе утро, Ма. — Ему нравилось общаться с корешком как с живым человеком, будто Ма стояла перед ним, а не была всего лишь нейронной паутинкой, заключенной в крошечное ядро микрочипа. — Уже собираюсь.
Он перебрался на край кровати, свесил ноги, купаясь в лучах утреннего света, и грубо провел ладонью по лицу, желая окончательно прогнать тень дурного сна. За панорамным окном простиралось голубое небо в бело-желтых пятнах облаков, где-то за ними пряталось солнце.
Взгляд упал на прикроватный столик, где в бледном, чуть мятом стакане, наполненном угольно-черной, ноздреватой землей прорастал генокот. Мэй давно думала о зверьке. И три дня назад они купили семечко. С тридцатипроцентной скидкой.
На самом деле, если бы пришлось выбирать, Илон предпочел бы пса, небольшого, с длинными ушами, — что-то вроде бигля или спаниеля. В детстве у него была собака — добродушный пес по имени Бадди. Он смешно бегал вокруг него на коротких лапах, потряхивая ушами, и старательно вылизывал ему ладони, словно они были сахарными… Кошек Илон не любил никогда, и они отвечали ему взаимностью. Среди них он провел полжизни и не раз прибегал к матери с исцарапанными руками, чтобы она обработала раны. Но то были настоящие кошки — ловко прыгающие по деревьям, крадущие еду со стола, дико орущие по ночам и дурно пахнущие. Котенок из стакана должен был вырасти иным — ласковым, тихим, душистым и размером не больше яблока. В этом их всеми возможными способами пытался убедить продавец — веселый и лысый мужчина лет сорока: «О, нет, нет! Что вы?!! — восклицал он, мастерски успевая вставлять лучезарные улыбки между словами. — Никакого неприятного запаха, никакой линьки… Есть рыжие, черные, серые, лиловые, красные и зеленые. На любой вкус и почти даром».
Конечно же, естественный для кошек окрас Мэй отмела сразу, остановившись на зеленом с серебристыми полосками. На голограмме он и вправду смотрелся мило. Илон не стал спорить и заявлять, что таких котов не существует в природе, зная о страсти Мэй к ярким, вызывающим краскам и их бесчисленным оттенкам.
До встречи с ней он предпочитал носить строгую, неброскую одежду стального или черного цвета, а по праздникам что-нибудь серо-голубое. Теперь вся его одежда выглядела так, словно сбежала из гардероба безумного клоуна. На ней все время что-то шевелилось или клокотало: веселые оживающие аппликации на футболке или рубашке, сандалии со звуком цокота лошадиных копыт… Однако он и подумать не мог, что со временем не только привыкнет к странному гардеробу, но и начнет находить его удобным и забавным. Новая одежда делала его раскованным. Она нигде не натирала, в ней он почти не потел и чувствовал себя свободно, как белый парус, раздуваемый ветром.