Ветра воют. С бело-серой пургой они несутся мимо лысых деревьев и чёрных елей, они проносятся в ложбинах пологих холмов и снежных насыпей, вздымая с них острые льдинки. Ветра несутся с ледовитого северного моря, а против них бежит огромное стальное старое создание, что пышет жаром да дымом. Создание усиленно пыхтит, тащит за собой на холм закрытые оледенелые вагоны, чьи колёса мерно отбивают ударный ритм.
Несмотря на холод, что мог бы разодрать лёгкие даже закалённого человека, в будке машиниста паровоза обливались потом. Там пахло влагой и углём. В будке, как и подобает, работало три человека. Один из них был машинист, что следил за дорогой, высунувшись по рёбра в окно, или за стрелочным манометром, иногда он прибавлял ходу, иногда убавлял — по ситуации. Машинист давно уже делал это механически, ведь работает он на паровозе уже пятнадцать лет и на этой дороге бывал не раз. По другую сторону от котла стоял помощник машиниста. Он кормил котёл углём, который ему из тендера подавал кочегар. Жар дыхания машины зависел от того, как машину кормит помощник. Откроет помощник пасть паровоза, закинет со свистом лопатой уголь, а котёл и рад его всосать. Каждомоментно в будке появлялся, а затем исчезал кочегар. Когда он передавал лопату с углём помощнику, он получал вторую лопату, пустую, и шёл с ней в тендер за углём. И каждый раз, заходя в будку, он посматривал за четвёртым человеком, которого здесь быть не должно, который не работает с кочегаром и его коллегами, который и не человек вовсе.
В стороне от входа, в самом углу будки сидела женщина. У стенки сбоку от неё лежали две большущие плотно утрамбованные сумки, чья ткань уже изрядно потёрлась и потеряла цвет. Женщина сидела на примятой шинели. Красная рубашка была расстёгнута до груди, что тяжело поднималась из-за жара. На её белой коже проступали ручейки пота. На груди лежали сплетённые руки, цепко впившиеся грубыми белыми пальцами в рукава. Женщина спала, её упавшая голова была наклонена к плечу, отчего кочегар мог видеть её нервно сжатую выдающуюся хищную челюсть. Женщина недвижима, словно кукла-марионетка, чьи нити натянули и связали друг с другом.
Машинист вернулся в будку и громко захлопнул окно. Женщину выбросило из беспокойного полудрёма.
— Дальше участок ровный, можно бахнуть чаю. Ром, будешь? — обратился машинист к помощнику. Рома кивнул. — Лёх, ты чай будешь?!
— Да! — крикнул кочегар из тендера.
— Тогда закидывайте лопатку, и иди сюда. Марусь, ты чай будешь? — обратился машинист к женщине.
Мария протёрла глаза. В блеклом свете керосиновых ламп блеснули глаза цвета чёрной вишни.
— Мы уже приехали? — её ещё сонный язык заплетался.
— Нет, ещё немного осталось.
— Когда приедем, тогда и подумаю о чае.
— Эх, ты, там некогда будет уже. Выпей чаю. Жарче всё равно уже не будет, а от чаю хоть немного легче да становится.
Мария ничего не ответила. Она закрыла глаза и отбросила голову назад.
— Неужто так много платят, чтобы гнать в такую глушь? — машинист отпил чаю. — Может, тоже охотником заделаться.
— Нет, не особо. Просто хорошей работы нет, а безделье дорого стоит.
— Хех, как и у всех, — машинист выглянул в окно. Дорога ещё ровная. После он тут же занырнул обратно в будку, стряхнул снег с головы и поспешно отпил ещё чаю, — по чью хоть душу едешь, охотник? По людскую или чью другую?
Уголки тёмных губ изломались в улыбке. Женщина смахнула с лица чёрные волнистые волосы, едва достающие до плеч. Она положила голову на руку, указательный палец лёг поперёк шрама, что шёл вниз от правого глаза.
— Тебе правда интересен ответ, машинист? — машинист ничего не ответил. — В контракте говорилось о людях. Воровская шайка. Слишком плёвое дело для кого-то серьёзного, но, видимо, сложное для простых полицейских. Не совсем тогда ясно, зачем полицейские вообще получают зарплату, — улыбка стёрлась с лица охотника, — хотя не имеет значения, что писано. Слова никогда не имеют значения.
— Это верно. Особенно когда эти слова — слова начальника.
Мария улыбнулась.
— И это верно.
Гудок прорвал вой ветров — паровоз прибыл. Мария застегнула верхние пуговицы рубашки, надела шинель, взяла две тяжёлые сумки и вышла из будки. Девушка не стала спускаться по крутой лесенке, а сразу спрыгнула на платформу. Холодный ветер обдул измождённое жарой тело, снег быстро облепил длинные ресницы. Мария вздохнула с облегчением.
Сквозь пургу проглядывали большие чёрные очертания зданий. Сейчас Мария недалеко от железорудных складов, где грузят товарники. На платформе охотника ждал человек. Этот человек был личным кучером секретаря шахты, высокий и худощавый человек средних лет с лицом плотного строения. Он встретил Марию, представился, как полагается (правда, Мария не посчитала важным запоминать его имя). Кучер помог Марии погрузить вещи в возок.
Во тьме вечерней возок шёл по неосвещённой дороге неспешно, проходил мимо глазастых бревенчатых домов из прошлого века и новых — с уже потрескавшейся штукатуркой. На одном штукатуренном доме глаз на долю секунды зацепился за тусклую надпись «ЛОМБАРД». Несколько раз возок проезжал мимо домов с пустыми глазницами и распахнутыми дверьми.
В возке не продувает, холодному воздуху нет сюда ходу, но в возке и не жарко, как в паровозе. Тут тепло. Так тепло, что Мария всю поездку клевала носом. После бессонной поездки на паровозе девушке хотелось только ехать, ехать и никогда не приехать.
Возок остановился перед большим и высоким двухэтажным домом на окраине города, недалеко от леса. Мария вяло не без усилия оторвала голову от спинки сидения. Кучер провёл девушку в дом. Пройдя широкие сени, Мария оказалась в коридоре, что вёл в разные комнаты, коридор не был сильно стеснён стенами, а уж потолком тем более. Настенные лампы накаливания наполняли коридор тёплым жёлтым светом. Кучер постучался в ближайшую дверь, сразу же оттуда донёсся голос: «Войдите!». Кучер открыл дверь и пригласил охотника внутрь. Когда Мария вошла, кучер закрыл дверь.
Мария оказалась в обширном кабинете, в котором стоял запах сухой бумаги, сухого горячего железа батарей и едва уловимый запах новой кожи. В двух шагах от стены, что была напротив входа, стоял толстый и тёмный дубовый стол, за которым в чёрном кожаном кресле, которое было куплено совсем недавно, сидел молодой короткостриженый мужчина. Вокруг печатной машинки на столе лежало множество бумаг, две записные книжки, пара ручек и карандаш с обкусанным концом. Бумаг, на самом деле, не было слишком много, просто все они почти ровным слоем лежали вразнобой, захламляя тем самым весь стол.
— Добрый вечер, — мужчина указал на старенький стул перед его столом, — присаживайтесь. Сейчас, я быстро разберу бардак на столе.
Секретарь торопливо разложил бумаги по ящикам стола. Помимо стола, в комнате у стены стоял шкаф, заполненный папками, у другой стены на тумбе стояли самовар и полупустая кружка с холодным чаем. Рядом с ними на стене висел телефонный аппарат.
Когда секретарь закончил, он привстал и протянул руку через стол, Мария пожала её.
— Благодарю Вас за прибытие. Варлам Прокофьевич, — представился секретарь, — а вы, в своём письме, наверное, представились не полностью?
— Нет, полностью. Просто Мария.
Варлам уселся в кресле, тихо и неуверенно промычал, поджав нижнюю губу и почесав маленький подбородок.
— Хорошо…это необычно, но ладно. Будете чаю? Я бы не отказался от чего-нибудь горячего для беседы.
— Нет, благодарю, — Мария зевнула и слегка наклонила голову, — прошу извинить, но я с долгой дороги, потому бы предпочла быструю беседу.
Варлам сложил руки на столе, потёр ладошки, отвёл взгляд слегка в сторону и промычал. Он посмотрел в лицо Марии, но тут же опустил взгляд и начал смотреть будто бы сквозь неё, будто и не сидит перед ним никакой Марии.
— Хорошо, — по слогам сказал секретарь, с трудом начиная заготовленную речь, — тут у нас, эм, такое дело, на самом деле, понимаете ли, сложное дело.
— Да, я догадалась, — охотник улыбнулась, и верхние клыки слегка залезли на нижнюю губу, — шахта слишком далеко от местного участка полиции.
— При чём тут…ах, да, про воров. Понимаете ли, руководство написало в заказе о ворах, так как такое дело не требует большого количества профессиональных охотников, да и надзор за, мм, такими делами, он поменьше, — секретарь выдохнул, — да и если бы руководство написало бы правду, то это потребовало бы временного закрытия шахты.
Варлам Прокофьевич поднял взгляд на женщину. Она сидела, упав на спинку стула, скрестив руки на груди, клыки спрятались за сомкнувшимися губами, улыбка пропала, и охотник смотрела на секретаря, как на извивающегося червя. Она молчала и ждала, пока секретарь продолжит.
— В общем, у нас на складе завелось чудовище.
Мария опустила голову и приподняла брови.
— Чудовище? На шахте. То есть в стеснённых тёмных и разветвлённых ходах у вас завелось чудовище. И вы надеетесь, что я смогу с ним справиться?
— Мм, в общих чертах, да.
Мария придвинулась к Варламу, вцепилась в колени. Варлам вжался в кресло и скукожился.
— По вашим словам ясно, что ваше руководство понимает, что для поимки чудовища, тем более в таких условиях, требуется целая команда специалистов с полным закрытием шахты для любого, кроме этих специалистов. Так почему же тогда ваше руководство выдвинуло такое… странное предположение, будто бы один человек, приглашённый для поимки простых воров, сможет сделать работу большого количества человек? Вы же просто подвергаете шахтёров риску весьма незавидной смерти.
Мария говорила жёстко, но не грубо. За годы службы она научилась говорить со своими заказчиками и со старшими по званию осторожно, не обостряя отношений, которые в будущем ещё придётся поддерживать, как бы сильно не раздражал человек.
— Да, понимаю, меня и самого не устраивает такой расклад, — секретарь выдохнул, — я же человек простой, на самом деле, приключений не люблю, да и когда планы нарушаются — тоже. Мне было бы удобнее, если бы на моей шахте ничего не стряслось. Но, мм, понимаете, если мы сделаем всё по закону, то шахтёрам хуже же будет. Шахта будет простаивать неопределённое количество времени, эти дни им не оплатят, ведь они не будут работать, а им же семьи кормить. А потом ещё и проверки начнутся, начнут выяснять, где жило чудище, не завелись ли другие, и неизвестно, как проверки повлияют на работу. Так что, мм, сложно делать всё по закону. Ах, к тому же, мы же не абы кого решили нанять! Вот вы обратили внимание на требования по найму?
— Не запоминаю таких вещей.
— А в них-то как раз и было указано, что срок работы в вашем охранном агентстве должен быть от двух лет, что, мм, работник должен специализироваться на выслеживании и уничтожении бандформирований, так как эта работа должна быть столь же опасна, как и охота на чудищ всяких, но при этом указание этого условия в договоре не вызвало бы ни у кого ненужных подозрений. Поначалу, когда я получил ваше письмо, мм, я подумал, что на мои требования не обратили внимания, ведь у Вас срок работы лишь полтора года, но, когда, мм, я увидел приписку о вашей службе на южном фронте в составе диверсионной группы!.. Я понял, что Вы — тот человек, который мне нужен!
Пока молодой секретарь говорил, Мария думала об этом заказе.
— На самом деле, если руководство шахты решило сэкономить на убийцах чудовищ, то мой отказ не решит ничего. Они найдут того, кто согласится, кто будет подходить для этой работы хуже, чем я. Не стоит так возмущаться безответственности этих дармоедов: жизни шахтёров меня волновать не должны. Однако, если я выполню эту работу без гражданских потерь, а этот червивый сын проститутки и дегенерата напишет в отчёте о чудовище, это дело сделает мне имя в агентстве и откроет дорогу к государственным контрактам.
— К тому же, — продолжил секретарь, — руководство заплатит Вам больше, чем указано в договоре. И, эм, лишние деньги никак не будут фигурировать в документах. Вам не придётся отдавать процент от них в агентство! — Варлам Прокофьевич глухо хлопнул ладошами. — Ну, так что Вы ответите?
Мария опёрлась на спинку стула и непроизвольно ухмыльнулась.
— Я согласна. Однако даже для меня выслеживание монстра в одиночку — работёнка опасная. Вы должны понимать, что это большой риск. В обмен я хотела бы попросить, чтобы после выполнения работы Вы написали в отчёте, что не воры были в шахте, а чудовище. Если Вы сможете так сделать, то можете не платить мне денег сверх договора.
— Э-кхм, — Варлам постучал пальцами по столу, — понимаете, это, мм, не от меня зависит. Я, конечно, спрошу завтра же у руководства об этом, но, хм, предполагаю, что они не ответят положительно на вашу просьбу, — ухмылка Марии вяло стекла с лица, — но я спрошу у них, бесспорно! Ну, так…что?
Мария согласилась на работу и расписалась в договоре. Даже без согласия с её условиями, работа есть работа; безделье стоит дорого.
— Вот и хорошо, — воскликнул секретарь, — до вашего приезда я договорился с одной семьёй, и, мм, они примут Вас у себя. Безусловно, все ваши расходы я покрою. Эм, как выйдите, скажите, и мой кучер отвезёт Вас к ним. Что же, надеюсь, Вы хорошо справитесь со своей работой, эм. Спокойно Вам ночи.
Мария простилась с Варламом и вышла из кабинета. В коридоре она пересеклась с высокой молодой девицей в лёгкой шелковистой одежде, облепившей её прямые плечи. Она стояла, опираясь на левую ножку, облокотившись на стену. Девица смотрела на Марию искоса и раздражённо. Мария глубоко вздохнула и подумала: «Чёрт, вот это запах! Хорошее же вино ждёт червяка этой ночью. Жаль, что к нему прилагается такая вот полногубая». Когда Мария зашла в сени, кучер закрыл за ней дверь в дом. Надевая шинель, охотник услышала, как высокий голос спросил, почему Варлам так долго был занят.
Прежде чем поехать, Мария закурила на крыльце большого дома. Метель улеглась, но курить было холодно — пальцы замёрзли, стоило Марии достать руку из кармана. Как только Мария докурила, она сошла с крыльца, оглянулась на дом с электрическим освещением и качественным отоплением. Мария бросила окурок в сугроб: «Подселил к шахтёрам? Как будто у самого свободной комнаты нет». Мария села в возок.
— Вы нашли урну? — спросил кучер.
— Да, нашла. Не переживай за меня.