Вернувшись на поверхность, Мария пролистала журнал в кабинете бухгалтера. Его охотнику принёс Саша. Он решил носить Марии журнал каждый день, так как они заканчивают работу одновременно, а затем всё равно идут в один дом. Перечитывая строки с отметками о посещении и возвращении, Мария чесала подбородок. Саша, ждавший Марию в том же кабинете, про себя отметил её напряжённое лицо. Закончив чтение, Мария отдала журнал Екатерине, надела шинель и с Сашей пошла домой.
Погода была тихой. С прошлого снегопада лежащий на земле снег уже успел запачкаться.
— Как Вам первый день на руднике? — спросил Саша в дороге.
— Рудник как рудник. Ничего особенного.
Саша улыбнулся.
— Я не про то. Я про Вашу работу. Как всё прошло?
— Пока всё неплохо. Я нашла четвёртое тело, по которому уже могу судить о нашем задире. Так что дальше нужно просто осмотреть оставшиеся штреки и найти логово монстра.
— А монстр должен иметь логово?
— Не обязательно, но часто чудовища имеют место, в котором предпочитают часто бывать между охотами. Даже если чудище не имеет логова, гуляя в одиночестве по заброшенным штрекам, я, как самая лёгкая добыча, рано или поздно встречусь с ним. Но если оно имеет логово, то, скорее всего, оно должно располагаться в правой части шахты. Та часть заброшена, там имеются грунтовые воды. Так же по следам крови я поняла, что чудовище имеет привычку оттаскивать тела с места убийства. Три тела нашлись в левой части шахты, но четвёртый нашёлся в правой, в конце не самого длинного штрека. Третий и четвёртый шахтёр были убиты в один день. Скорее всего, второго из них чудище уже не успевало оттащить в левые штреки до открытия шахты, потому утащило вправо. Учитывая то, что между левой и правой частями можно перемещаться только через главный ствол, чудище предпочло остаться днём в правой части. Вкупе с тем, что его и видели только по правую сторону от ствола, можно заключить, что в правой части оно и живёт.
— Ого, очень подробно, видно, что разбираетесь, — ответил Саша, как только ему позволили вставить слов, — но мне интересно, почему Вы нервничали, когда смотрели журнал?
— С чего ты взял, что я нервничала? — Мария удивлённо подняла брови.
— У Вас было очень сложное лицо, пока Вы читали, — Саша улыбнулся и доброжелательно поднял брови.
— Так бухгалтерская книжка. Я ненавижу читать всякую документацию и официальные бумаги, у меня от них глаза рябит, — Мария сдержано улыбнулась, но затем улыбку смыло с её лица, — на самом деле, меня беспокоит то, что сегодня все вернулись живыми.
— Вы хотите, чтобы кто-то умер? — нервно усмехнулся Саша.
— Нет. Неважно, чего я хочу. У чудовища, как у любого живого существа, есть свой ритм жизни. По убийствам, перерывы между которыми длились около четырёх дней, могу сказать, что у чудовища есть и ритм приёма пищи, которому оно почему-то изменило, хотя с последнего убийства сегодня уже пятый день прошёл.
— Может, оно не нападало, так как мы начали ходить группами?
— Вполне вероятно. И это плохо.
— Почему?
— Если ему нужно питаться каждый четвёртый день, значит, оно уже должно голодать. Это было бы хорошо, ведь тогда оно напало бы на единственного человека, что ходит один, то есть на меня. Но оно этого не сделало. Сейчас ещё рано судить, но если оно не нападает на меня по каким-то причинам, и не нападёт на меня в дальнейшем, то я не смогу его убить. Если же оно при этом и голод утолить не сможет, то оно озвереет. Чудища быстро звереют от голода. Обычно чудища побаиваются людей, хоть и сильнее их. Озверевшему же страх не ведом. Если оно озвереет, тогда может напасть на одну из групп шахтёров. Тогда одним убийством может не обойтись, — Мария тяжело вздохнула, — только никому не слова, Саша. Не надо разводить панику, хорошо? Всё, что я только что сказала, всего лишь размышления, просто слова на ветер.
Следующие три дня Мария патрулировала шахту. Она приходила в шахту к девяти утра, чуть позднее утренней смены, а уходила вместе с вечерней в два часа ночи. Не всё время она проводила в шахте, примерно в шесть она старалась выходить, чтобы поесть в здании администрации и подремать сорок минут, а затем вернуться к патрулю. За эти три дня она исходила всю шахту. В среду она вновь осмотрела Куб, затем пошла в выработку «Е», что была на карте повыше. Не найдя там ничего, кроме высохших экскрементов, она пошла дальше по правому крылу и пришла к Озеру, к той самой затопленной выработке. Как она выяснила, вода в Озере раньше стояла много выше, но её откачали, хоть и не до конца, так как откачка стоит денег, а правое крыло всё равно решили забросить.
Озеро имело небольшой каменистый пляж. Потолок над водой кое-где подпирали ржавые крепи и опухшие чёрные доски, но если приглядеться, то дальше потолок был выше, обладал более естественными очертаниями и ничто его не подпирало. Шахтёры здесь наткнулись на подземную карстовую полость, которая слилась с выработкой и образовала это самое Озеро. С берега озера было видно края купола, что раньше был полостью.
Мария знала, что, если бы она могла подойти поближе к куполу, то увидела бы углубление, которое кольцами уходило бы в потолок, подобно внутренности объектива фотографического аппарата. Сначала Мария предположила, что здесь и могло быть убежище монстра, ведь только здесь есть доступ к воде; она слышала, как по стене с другой стороны крохотного озера течёт и тихо журчит вода. Подземный приток. Но сколько она не осматривала каменистый пляж, она не могла найти следов монстра. Но это место стоит запомнить. Только здесь чудище может утолять жажду, если оно имеет такую потребность.
После обследования Озера Мария выбралась в административное здание, чтобы поесть и узнать, нет ли других водных мест в шахте. «Таковых, как Озеро, нет», — ответила ей Катерина.
В четверг Мария пришла с сумкой свежей мелкой рыбёшки и с парой медвежьих капканов. До того она специально расспросила шахтёров, нет ли в Павловке рыбака или охотника, ведь ей нужны были свежие приманки, а не магазинные продукты. Мария прошлась быстрым ходом по вчерашним местам, оставляя приманку, а затем перешла в левое крыло рудника. Охотница оставила приманку в Правой и в Груди, осмотрела Левую и, ничего не найдя, также оставила там приманку. Женщина спустилась глубже по стволу, оставила капкан на месте, где чудовище иногда замечали, в проходе в правом крыле недалеко от одноколейки. Второй капкан с приманкой она оставила в туннеле на подступах к Озеру, в самом узкой части прохода. Затем женщина спустилась глубже.
Она уже была не так далеко от современной выработки, где работали проходчики. К новым проходам рельсы пока не доходили, потому руду до них катали вручную. В трёх небольших проходах, которые на карте были подписаны «Куриная лапка», работали двуручным бурением шпуров. Одни проходчики держали буры, а другие звучно вбивали их в породу. Но в четвёртом более широком проходе, названном Пальцем, работали пневматическими перфораторами. Мария их не видела, но до неё добегали звуки стреляющей механики и шипение газа. Мария надолго здесь не задержалась: в местах бурной деятельной работы больших масс людей чудовищу делать нечего, да и Марии не следует мешать другим работать.
В пятницу Мария зашла в штольню в десять часов утра. Она не стала выбираться вечером, а проходила под землёй до самой ночи. Выбравшись, она вошла без стука в кабинет Екатерины. Она каждый день по окончанию крайней смены заходит к бухгалтеру, чтобы перед уходом свериться с учётной книгой, не остался ли кто в штольне. Мария плюхнулась на стул.
Охотник сняла грязные перчатки и протёрла глаза белыми грубыми пальцами. Затем она положила голову в руки, закрыла лицо ладонями. Оттопырив указательные пальцы, она открыла глаза, отчего её ладони сделались похожими на маску. Сквозь пальцы тяжело пробегал воздух.
— Тяжёлый день? — спросила Екатерина.
— С чего бы вдруг? — дрогнул глухой голос, чёрные глаза охотника впились в женщину. Бухгалтер непроизвольно вжалась в стул. Заметив это, Мария смягчила тон и убрала руки от лица. — Просто успехов никаких. Абсолютно. Логово чудовища я не нашла, приманки не тронуты, так что даже примерное его место сна я определить не могу. Капканы также бесполезны и не тронуты. Что удивительнее всего, я даже случайно не наткнулась на мразь за все свои долгие и одинокие патрули в проходах вплоть до самых отдалённых от ствола штреков. Ещё, кажется, я совсем отвыкла от шахт, мне уже каждый день хотя бы раз да хиреет.
Бухгалтер отвлеклась от Марии на окно. В стекло долбился голубь. Сизая птица, не переставая, била клювиком, и её маленькое округлое тело тряслось.
— Больной, наверное, — сказала Мария.
— Наверное. Просто раньше тут было много голубей. Только сейчас подумала, что давно их не видела.
Дверь открылась, вошёл Саша, уже чистый и с учётной книгой. Как Катерина сверила учётную книгу, так она и простилась с Сашей и Марией.
Ночь укрыла землю иссиня-чёрным беззвёздным небом. Ночь не выла ветром, не шептала снегом, она была нема — только снег хрустел под ногами. С холма, с которого во вторник Мария оглядывала шахту, хорошо просматривался городок, окружённый чёрным и колючим густым лесом. Город спал, лишь белый дым печей полз к небу.
Стоял лютый холод середины ноября. Открытая кожа быстро краснела на морозе, сжималась, будто бы мороз натирал её и тянул колючими зубами в разные стороны. Несмотря на это, Мария стянула одну перчатку, чтобы было удобнее курить. Женщина шла домой, опустив взгляд в ноги.
— Вам бы отдохнуть немного, — сказал Саша, шедший рядом.
— Ничего, я просто немного устала.
— Так и я о том, — Саша усмехнулся тому, что Мария будто бы ответила на вопрос «Всё ли в порядке?», а не на его предложение, — усталость надо иногда снимать.
— Я отдохну, когда убью чудище.
— Но Вы его уже долго выслеживаете, — Мария с силой закусила сигарету. Саша продолжил, — если Вы будете также долго его искать на следующей неделе, у Вас же совсем не будет сил на убийство, когда Вы встретитесь.
— Будут, это не страшно. Эта усталость ещё ничего. Я привыкла жить с усталостью, от испытания к испытанию. Что мне какая-то усталость. Я при истощении и пострашнее врагов побеждала.
— Всё это похоже на подземный обвал, — начал Саша после недолгого молчания, — когда ты часто бываешь там, внизу, со временем перестаешь боятся обвала. По крайней мере, тебе кажется, что перестаешь, потому что раз за разом ты спускаешься под землю и каждый раз возвращаешься оттуда. На самом деле ты просто зарываешь этот страх поглубже в душу, чтобы не мешал. Но он никогда не исчезнет. Ведь в любой день может произойти одна маленькая ошибка или просто случайность, и тогда тебе ничего не остаётся, кроме как принять свою участь, что ты никогда уже не вернёшься на свет.
— Я работала на шахте в детстве, Саша, я знаю, что такое обвал, — прервала Мария.
— Правда? Не ожидал. Так ты, получается, почти в родную среду вернулась!
— Вряд ли. Я только послания разносила да еду. Тогда же ещё не было телефонных аппаратов. Да и я всё равно это было слишком давно, — после секундной заминки, Мария спросила, — почему ты вообще заговорил об обвалах?
— Думаю, по мне заметно, что я не отсюда, не здесь родился. В детстве я жил на юге, рядом с морем. У своих родителей я был единственным ребёнком. Моя мать была ирейкой, а отец — хизерийцем.
— Значит, ты из депортированных?
— Да. Мы жили в городке недалеко от границы с Хизром, которая проходила по Чёрной степи. Несмотря на то, что отец считал себя ирейским человеком — он и дал мне ирейское, а не хизерийское имя — власть не заботили такие тонкости в годы подготовки к войне. В ходе этой подготовки я с отцом и оказался здесь. Поскольку кроме шахты работы здесь и нет особо, а в предвоенные годы железо нужно стране позарез, отец пошёл работать на рудник. Он считал, что тем самым внесёт и свой вклад в победу, после которой мы сможем воссоединится с мамой.
— Её не отправили с вами?
— Нет, она же не хизерийка, — после паузы, Саша продолжил, — в годы войны мы пахали, как проклятые, нормы выработки были совсем невероятными. Шахта начала расширятся, штреков и ходов становилось больше, вновь возобновили работу в правой части, решив копать глубже, чем ранние выработки — вдруг там воды нет. Автоматика в те годы работала, как проклятая. Ни разу после войны я не слышал, чтобы перфораторы гудели и кричали, как в те годы. Несколько раз даже цепь не выдерживала и ломалась, отчего руду приходилось тащить по старинке, в тачках, пока цепь не починят, — Саша остановился и блекло улыбнулся, будто рассказывает хорошую историю не из своей, а из чьей-то чужой жизни, — как думаешь, когда люди работают в такой потогонке, насколько неминуемой становится катастрофа? Тринадцать человек погибло под обвалом в нынешнем Озере. Среди них был отец Аси. Среди них был и мой отец.
— Соболезную.
— Спасибо, но это уже старая история, — Саша повеселел и широко улыбнулся, — жизнь стала попроще. Несильно, но по крайней мере потогонка исчезла. Жаль, что война кончилась ничем. Немного несправедливо это — кончать ничем войну, которая унесла столько народу. Но это лучше, чем если бы она ещё затянулась, — улыбка шахтёра стала сдержаннее, мягче, — мой отец умер от того, что не мог предотвратить, на работе, от которой не мог отказаться, в потогонном труде, в котором нуждалась война. Жизнь иногда может так случайно кончится. К сожалению, такого он не мог избежать. Но, Мария, у тебя другие условия. Твой успех зависит от твоих сил, тебе решать, как закончится твоя охота. Поэтому не надо так загоняться. В конце концов, отдых — важная часть работы.
— Спасибо за заботу, но всё равно я не могу сейчас отдыхать. Вся работа идёт косо. Мне некогда отдыхать.
— Не буду тебя уговаривать, вижу, сегодня ты не в духе. Но, если что, завтра в два часа ночи будет небольшая посиделка в кабаке. В два часа, так как некоторые присоединятся к нам после работы. Кабак «Крафт» на улице Братская. Присоединяйся, если захочешь.
Перед сном Мария обдумала предложение Александра основательнее. Прийти в кабак не такая уж плохая идея. Если там будет много работников шахты, то, возможно, удастся узнать побольше о Варламе и подкопаться под него. Перед тем, как уснуть, Мария оттолкнула эти мысли от себя: не стоит даже думать о таком, ведь сама охота вызывает слишком много сложностей, и она не сможет окончиться гладко. Нельзя строить себе хорошие условия, пока работа летит в пропасть.