- Уяснила.
Она стояла в маленькой подвальной комнатке перед глазами полутора десятков человек. До этого они с Голдой достаточно долго шли по городу, вышли на его окраину, и Дина уже не знала, что ей и думать, куда и зачем ее ведут? Но вот Голда зашла в просторный дом, на дверях которого красовалась вывеска: «Столярная мастерская». Дина последовала за ней, Голда ждала ее сразу за дверью. Из сеней прошли в саму мастерскую. Слева от дверей стояли деревообрабатывающий и столярный станок. Два человека - по представлению девушек, весьма в годах, обоим уже лет по тридцать, если не больше, - работали тут. Мельком глянули на вошедших.
- Все? - спросила Голда.
- Да, - ответил ей один из мужчина. Голда подошла к шкафу для одежды, стоявшему у правой стенки, открыла дверцу, вошла в шкаф и спустилась куда-то вниз. Недоуменно оглянувшись, Дина последовала за ней. В это время к шкафу подошел один из работавших в доме. Шагнув в шкаф, Дина увидела в полу люк и приставленную к стенке лестницу. Голда взяла ее за руку, помогла сойти. И тут над головой Дины закрылся люк, затем - она поняла по звуку - дверцы шкафа. С правой стороны, где-то в глубине, ещё ниже, мерцал огонек свечи. Оттуда раздавались голоса. Когда они спустились по лесенке в эту углубленную комнату, Дина узнала многих из тех, кого сегодня встречала в бойтелагере. Ребята и девчата тесненько сидели по лавкам, поставленным вдоль стен.
- С прибытием на конспиративную квартиру слонимского подполья еврейского гетто! - сказал вставший у противоположной стены, тоже, кстати, с еще одной, неизвестно уже куда ведущей дверью, Зорах Кремень.
Вот это да! Такого Дина даже не могла и предположить. Конспирация, явочная квартира, подполье - в прямом смысле слова.
- Вот, товарищи, это - Дина Янковская, о которой нам рассказывал Натан Ликер. Он рекомендовал тебя, Дина, ввести в состав нашей подпольной организации. Согласна ли ты стать членом нашего подполья? - спросил Кремень.
- Еще бы! Конечно! Примите меня, пожалуйста, к себе! Я давно думаю, как бы найти партизан или подпольщиков.
- Мы знаем это. Но учти, став подпольщицей, ты должна будешь подчиняться нам, руководству организации. Выполнять наши приказы и решения, быть дисциплинированной. Ты сможешь?
- Клянусь - смогу! Все сделаю, что скажете. Только поверьте мне!
- Принимаем, ребята? Кто «за»? - И, выдерживая паузу, обвел глазами поднятые руки. - Ну что ж, Дина. Поздравляем, люди тебе доверяют. Сегодня все видели и как ты работаешь, и как устроила скандал при выходе из бойтелагеря. Работаешь старательно, молодец. Мы этого и ожидали. Но темперамент свой впредь попридержи. Еще выкинешь какой-либо фортель с полицаями или, не дай Бог, с немцами - расстреляют, и красивая внешность не спасет. Ты должна усвоить: дисциплина и послушание - главные в нашем положении заповеди.
- Ребята, товарищи, обещаю, что не подведу вас. Жизнью своей клянусь! Но скажите мне, пожалуйста, как же мы, организовавшись в подполье, будем здесь бороться с фашистами?
- Оружием, - ответил Кремень. - Цель наших действий - подготовка к уходу в партизаны. Из слонимского лагеря военнопленных уже многие солдаты и офицеры сбежали в леса. И еще, конечно же, будут побеги. У нас тот же путь. Но именно сейчас перед нами стоит задача организоваться, вооружиться, наладить связь с партизанами. Вот для чего мы работаем на складе трофейного оружия. Правда, сегодня задача более скромная - саботаж. Ремонтируя автомат, достаточно выкрутить один винтик, надпилить пружинку - и оружие быстро приходит в негодность. Тебя этому научат. Но надо себя вести так, чтоб не давать немцам и полицаям повода для подозрений. А ты в первый же день залепила «бобику» по морде.
Вот тогда Голда и разъяснила ситуацию.
- Мы тебе верим, Дина. О тебе рассказала Софа, за тебя поручились ее родители, - продолжал Зорах Кремень. - Именно поэтому и решили привести сюда и познакомить с ребятами. Ты должна ценить меру нашего доверия и стать выдержанней. Ты грамотный, образованный человек и можешь быть очень полезной для подполья. Ты понимаешь меня? Ты понимаешь, насколько все, что мы организовали, опасно?
- Еще как понимаю! - горячо ответила Дина. -Но когда людей расстреливают каждый день десятками - выбирать не приходится. И вообще я согласна на все, на любое задание.
- Вот и хорошо. Пока изучай оружие, а там видно будет. На этом все. Расходимся.
Ребята и девчонки стали подниматься, потихоньку продвигаться к лесенке, ведущей к выходу через шкаф. Девчонки пожимали Дине руки, называли свои имена: Галина, Женя, Гута, Люба, Лиля. Ребята, видимо, стеснялись. Дина хотела идти с ними, но Голда ее придержала. Подошел Кремень.
- Софе ничего не говори о нашем собрании. Работаешь - и все. А пистолет, что хранишь в шкафу, закопай в огороде.
Дина ничему не удивилась, согласно кивнула. Когда Кремень поднимался по лестнице, толкнула Голду, собиравшуюся задуть свечу.
- А эта дверь куда?
- Там есть ход, который ведет к кладбищу, а за кладбищем и лес.
- Ну, рассказывай! - дома встретила ее вопросом Софка.
- А, ничего особенного, - вяло ответила Дина. - Разбирала советские автоматы, училась. Устала. Руки - видишь какие. Зато теперь буду получать хлеб, себя кормить.
- Как тебе не стыдно! - хлопнула ресницами Софка. - Словно бы в доме хлеба нет, словно мы тебя обижаем в питании.
- Ну, успокойся, - обняла она подругу. - Но надо же и мне работать, а не только твоему папе.
На следующий день по пути на работу ее встретил Ликер и сунул в карман ее ношеного пиджака с чужого плеча - Дина вырядилась согласно полученной инструкции - бутылку самогона.
- Отдай старшему полицману.
- Сказали, тому, что.
- Отдай старшему. - И ушел.
Старший, ухмыляясь, бутылку взял, Динин обидчик скривил рожу и отвернулся, а остальные опять заржали.
В этот же день Дина принесла из бойтелагеря хорошо промасленные тряпицу и бумагу. Стараясь, чтоб не видела Софина мама, достала из шкафа, хорошо смазала, завернула в бумагу и закопала на огороде у углового столбика забора свой пистолет.
Через месяц она достаточно хорошо умела разбирать, собирать и ремонтировать практически любое стрелковое советское оружие - от пистолета до пулемета. И так же хорошо научилась незаметно приводить его в негодность.
Эрих Штейн, тот самый немецкий распорядитель в гражданском, запомнившийся Дине в первый день тем, что размеренно покрикивал на немецком языке, теперь похваливал ее за старание. Он любил остановиться возле Дины, задать малозначащий вопрос, сказать какой-то комплимент девушке или поворчать на погоду. И, Дина заметила, не он один завел такую привычку. Многие парни не упускали возможности перекинуться с ней лишней парой слов. Да и немцы, проходя мимо, часто останавливались и говорили: «Гут, фройлен, гут». Им трудно было поверить, что такая яркая, светловолосая девушка, по внешнему виду ну чистокровная, чистопородная арийка, на самом деле - еврейка. Сам Эрих Штейн оказался немецким евреем. Он руководил в бойтелагере повседневной черновой работой. Немцы его привезли с собой из Франфуркта, ибо он по немецкому реестру проходил как «полезный еврей». Желтых знаков на спине и груди не носил, жил в одном доме с немцами, от слонимских евреев старался держаться подальше и говорил только по-немецки. У него же хранились ключи от всех складов с оружием.
Роза Абрамовна несколько дней не знала, как сказать мужу о том, что Софа беременна. Наконец однажды за ужином она решилась. Выждав, пока Михаил Моисеевич подчистит в тарелке картофельное пюре со сметаной, она, подавая ему чашку чая, произнесла наигранно беззаботным голосом:
- А знаешь, Мишенька, у нашей Софы неожиданная новость.
- И какая же?.. - совершенно безмятежно поинтересовался отец.
- Софа беременна, - быстро сказала мать.
Отец поперхнулся чаем, закашлялся, покраснел и, видимо, не желая верить в то, что уже понял, задал тупейший вопрос:
- Как беременна?
И тотчас стукнул по столу ладонью так, что чашки и блюдца зазвенели.
- Ты думаешь, что говоришь, черт побери?
Роза Абрамовна поджала губы и уже с обидой хотела ответить, что у них в семье Бог сподобил только одного его думать, остальным такое счастье, видимо, не дано, да Михаил Моисеевич вдруг просительно-несчастным голосом произнес:
- Разве это правда, Розочка?
У Розы Абрамовны сжалось сердце от жалости к мужу, дочери и самой себе.
- Правда, Мишенька. - И слезы покатились из ее больших, чуть раскосых, выразительных глаз.
Михаил Моисеевич тяжело дышал, у него подскочило давление. Роза Абрамовна налила рюмку коньяка, подала мужу. Он выпил. Перевел дух.
- Ах, как не вовремя, - горько покачал он головой. - Как не вовремя.
Помолчали.