- Софа, Софочка, верь, выберемся, уйдем. Уже сейчас можем уйти - у нас есть тайный выход из города. Наши ребята установили связь с партизанами - мы им одежду в лес передаем. У нас уже есть много оружия. Завтра, может, послезавтра один наш очень смелый парень пойдет в лес для переговоров с партизанами. Понимаешь, мы выживем! Мы будем воевать. Этого все наши хотят, об этом только и думают. А главное - мы действуем.
- Это правда, Дина, правда?
- Да. И нас много. И все молодые, сильные, отважные. Некоторых из них ты знаешь.
- Кто это, скажи!
- Увидишь сама попозже. Как все соберутся тут, в гетто. Мы и к тебе кое-кого поселим.
- Конечно, пусть приходят. Я маме скажу.
- Ни слова не говори! Я сама скажу, когда надо будет.
- Хорошо, молчок. Только ты мне рассказывай все ваши новости. Обещаешь?
- Что можно будет - скажу. А теперь спокойно спи, готовься стать мамой.
- Мне действительно на сердце поспокойнело.
- Ну и хорошо. А будет еще лучше.
На следующий день состоялось переселение в гетто евреев со всех концов города. Согласно приказу гебиткомиссара Эррена, люди взяли с собой только самое необходимое и переселились в уже огороженные кварталы, густо заселенные евреями.
Зорах Кремень под видом обменщика вещей на продукты был послан - опять же подстраховались справкой юденрата - на поиски партизан и переговоры с ними о возможности ухода подпольщиков в лес. Вернулся он сияющий, как невеста на выданье. Таким эмоционально возбужденным его еще никто не видел. Тотчас собралась руководящая группа подполья.
- Ребята, огромная удача! - взволнованно говорил он. - Все, с этого дня мы уже не одни - прямая связь с партизанами есть! Я встречался с командиром и комиссаром партизанского отряда прошлой ночью на Шиловичском хуторе. Оба они, командир и комиссар, офицеры Красной Армии, в плену ни дня не были, а сразу как оказались со своими солдатами в окружении, организовались в партизаны. Командира зовут Пранягин Павел Васильевич, а комиссара - Григорий Андреевич Дудко.
- Расскажи, какие они из себя? - не утерпела Дина.
- Они молодые люди, почти как мы. Может, немного постарше. Замечательные ребята! Оба замечательные! Они с таким интересом расспрашивали про наше подполье, про наши дела. Очень благодарили за одежду. А когда узнали, что мы работаем в бойтелагере, ремонтируем советское оружие, так обрадовались! Командир отряда Павел Васильевич Пранягин прямо сказал: сама судьба свела нас. Отряд разрастается, оружия не хватает. И они попросили нас по мере возможности передавать в лес винтовки, автоматы, патроны. Наладим связь. Будет человек приезжать в Слоним. Я обещал, что сделаем.
- Правильно! Завалим партизан оружием! - поддержал друга Ликер. - Надо из бойтелагеря взять все, что можно. Другого такого случая не будет.
- И командир Павел Васильевич Пранягин просил работающих в бойтелагере оставаться в городе до последней возможности. А вообще сказал, что возьмут в отряд нас всех, но обязательно, чтоб были с оружием и хорошо одеты. Еще соли попросил достать. И медикаменты.
- Сделаем, завтра же начнем собирать.
- Так что, в отряд уже теперь можно уходить?
- Да, можно. Так сказали командир и комиссар. Они нас ждут. Мы там нужны. Но попросили, если нет угрозы жизни, пока не спешить. Учесть, как тяжело зимой жить в лесных шалашах.
- Они в шалашах, но на свободе, с оружием! Они - солдаты, настоящие люди, герои! Я завтра же пойду в лес! Я буду с ними! - горячилась Дина.
- Не горячись, в кипящей воде купанная! - сердито сказал Кремень.
- Значит, - подытожил Неня Циринский, - с завтрашнего дня начнём сбор и вынос оружия, патронов, взрывчатки? Тогда саботаж и вредительство прекращаем!
- Да, - сказал Кремень. - Главное - это оружие. Исправное оружие. И боеприпасы.
- Зорах, а какие они из себя? - опять спросила Дина. Ей почему-то казалось, что эти мужественные люди, не сдавшиеся в плен, живущие в зимнем лесу, воюющие с немцами в их глубоком тылу, то есть совершающие дело необыкновенное, чрезвычайное, безусловно героическое, сами должны выглядеть как-то необыкновенно. Словно былинные богатыри.
- Настоящие офицеры Красной Армии, - сказал, не удивляясь вопросу, Кремень. - У Павла Васильевича Пранягина лицо открытое, честное. Сразу веришь этому человеку. И Дудко Григорий Андреевич, комиссар, тоже надёжный человек!
- Есть еще одна радостная весть, - сказал, вставая, Ликер. - Сегодня по радио поймал сообщение - Красная Армия остановила немцев под Москвой, разгромила и перешла в контрнаступление!
- Ура!
- Тихо!
- Победа!
- До победы далеко. До общей победы над фашизмом. Но она уже началась, друзья. Давайте споем. Негромко - Интернационал.
Все встали и запели. Девушки, не скрывая слез, плакали.
Через несколько дней в дом к Михаилу Моисеевичу зашли Ликер и Кремень. Сначала посидели в комнате Софы, сюда же зашли уже проживавшие в этом доме Галина Рудштейн, Женя Эйхибаум, Гута Мехзон, Люба Загель. Поговорили о самочувствии беременных женщин, о погоде, пошутили. В небольшой дискуссии выяснили, что на их памяти столько снега еще никогда не выпадало и что морозы такие не каждую зиму случаются.
- А каково людям такой погодой жить в лесу, - вдруг сказала Софа, - спать на снегу, у костра.
Все замолчали, не зная как реагировать в присутствии Софы на партизанскую тему. О себе знали - они подпольщики, рискуют страшно, но знают, на что идут, им обратной дороги нет. Но они чувствовали к этому готовность. Сложность подпольной работы в условиях оккупации, ежедневное балансирование между жизнью и смертью сделали их, восемнадцати-двадцатилетних людей, взрослее на порядок. А к Софе, единственной папиной дочке, заботливо охраняемой родителями от окружающей действительности, да к тому же беременной, как относиться - можно ли вести с ней, в ее присутствии разговоры, за одно только слово из которых потащат в СД, в гестапо, станут пытать, мучить страшно, жестоко, смертельно. Не оттого старались не очень распространяться в ее присутствии, что в чем-то можно было Софку подозревать или не доверять ей. Нет. Но она в их представлении оставалась наивным доверчивым ребенком, маминой дочкой, до конца не осознающей окружающей опасности или, еще можно сказать, - опасности от окружающих тебя людей, и евреев в том числе, как ни странно. Были среди них и шпики, и открыто сотрудничавшие с фашистами. Они составили, по указанию немцев, вспомогательную полицию - гехильфсполицай и старательно помогали оккупантам. Один из таких полицейских, по имени Семен, последнее время стал наведываться в дом доктора. Он выведал, что Софа беременна, и заводил долгие разговоры с родителями, как бы предлагая себя как единственно возможного в положении Софы достойного кавалера. Родители испуганно слушали его, поддакивали, но Софа и смотреть в его сторону не хотела. Ждали и надеялись, что неприятные визиты как-нибудь после родов закончатся.
Зашла Дина, вся источающая свежесть и бодрость, энергичная, в приподнятом настроении - после того, как установили связь с боевым отрядом партизан и узнали о разгроме немцев под Москвой, такой ее видели теперь всегда - и сразу закомандовала:
- Уходите, ребята, отсюда, вон что-то Софка бледная. Вместо того чтоб вывести ее на прогулку по свежему воздуху - в сад, например, сами приперлись и сиднем сидят. Идите, идите, вас Михаил Моисеевич спрашивал.
Ликер и Кремень сразу вышли.
- Ну, так что, молодые люди, - стараясь казаться оптимистичным, встретил их отец Софы, - какие у вас проблемы?
- У нас к вам просьба, доктор. Вот Кремень наш совсем расхворался и стал уже вовсе и не кремень, а так, словно какой-то меловой известняк. Ослабел парень. Ветром качает. Лечить его надо усиленно. Да и я что-то плохо себя чувствую. То простыну, то кровь носом пойдет. Нужны медикаменты. И как можно больше, - посмеиваясь забалагурил Ликер.
- Что вы говорите? - ужаснулся доктор. - Ай-я-яй! И это же надо такой беде приключиться, и это в вашем возрасте! А на вид вполне здоровые молодые люди!
- Внешность часто бывает обманчива, доктор, - сверкал глазами Ликер.
- Да, да, да. Я это знаю, знаю, - тотчас согласился Михаил Моисеевич. - В медицинской практике нередко такое случается. Вот жил тут у нас неподалеку на канале Огинского старый Абрам Пельцер. Замечательный лавочник и скупердяй каких мало. Крючок крючком. Восьмой десяток ему уже шел. И уже, вроде, и не жилец, доходил, бедолага. Некоторые тут каждый день ждали, когда он помрет, чтоб наследство к рукам прибрать. А было что, было. Не то чтоб детей у Пельцера не имелось - уже и внуки, и правнуки завелись, а он все в лавке сидел, злотые считал. И уже совсем он доходил, а однажды взял да и женился на шестнадцатилетней внучатой племяннице своей покойной жены! И девять месяцев не выпускал девчонку из своих лап, пока она не родила ему двойню. Двух таких крошечных Пельцерят. Вот как внешность бывает обманчива. А у вас, значит, обратная история - с виду вы кажетесь здоровыми, а на самом деле очень больны?
- Очень, доктор, очень больны. И, прошу заметить, все наши товарищи почему- то тоже расхворались. Прямо эпидемия какая-то. Плохое питание, нервная обстановка, вредная работа. Так что требуется много лекарств. Выручайте, доктор.
- Ну, что ж. Все, что требуется для лечения ваших ужасных заболеваний, по мере сил буду собирать. А, кстати, требуется ли хирургический инструментарий? А перевязочный и шовный материал?
- Да, доктор, все нужно. И хирургическая помощь тоже.
- Очень мило! Очень! - весело воскликнул доктор. Тотчас схватил гитару, плюхнулся на диван и запел, наигрывая: - «Когда б имел златые горы и реки полные вина.» А где взять? Где взять, я спрашиваю? Ведь вам же не пальчик пораненный нужно перевязать - сами говорите: «как можно больше». «Все б отдал я за ласки, взоры.» А почему раньше об этом не подумали? Не предполагали, что потребуется? Вот именно! Но, слава Богу, я почему-то догадывался о востребованности медикаментов во время войны и сделал неплохой запас того, о чем вы говорите. Еще в первые дни оккупации. Спрятано, сложено в надежном месте и в солидном объеме. Я и сам рад служить, так и передайте кому надо. Но не сейчас, попозже, когда с Софочкой все образуется - я весь к услугам. Теперь, в зиму, ей уходить из дома чрезвычайно опасно. В марте ожидаем развязки ситуации и - бегом отсюда! Я вас правильно понял, правильно, молодые люди?
- Правильно, - улыбнулись Кремень и Ликер.