Подошел комиссар отряда Григорий Андреевич Дудко. На плече автомат - комиссар тоже участвовал в бою. Так в отряде было заведено.
- Ну что, товарищи, живы, успели мы? - Освобождённые обступили тотчас этого ладного человека в форме командира Красной Армии. Ремень на нем со звездой, портупея, фуражка с красной звездочкой. Настоящий русский, советский военный командир. Запричитали женщины, заплакали, и мужчины многие смахивают слезы с глаз. Знали они, что не сегодня-завтра их всех фашисты собирались расстрелять, как уже расстреляли три с половиной тысячи душ перед этим в течение года. И не видели они для себя спасения, и не надеялись ни на что, а прощались с жизнью, готовились умирать. И вот - как ангел с небес - красный офицер, а с ним толпа веселой еврейской молодежи, и тоже все при оружии. Это они разгромили немцев? Они немцев победили? О, мой Бог!
- Собирайте вещи, товарищи, берите одежду, продукты, если есть, конечно. И вообще всякий инструмент, который нужен для работы человеку, - столярный, слесарный, лопаты. Все берите. Несите на площадь - там сбор. Там и командир отряда, он хочет вас видеть. Загружайтесь на подводы, скоро двинем в лес, - сообщил Дудко. - Энергичнее, товарищи.
И все освобожденные узники хлопотливо заспешили по домам, чтоб поскорее собраться, и с партизанами, за этим красным офицером - в лес, подальше от фашистских нелюдей, в самую лесную гущу, на свободу, где воздух не заражен нацизмом.
К комиссару Дудко подошел Захар Зимак, молодой парень из только что освобожденных:
- Товарищ комиссар, запишите меня в отряд. Обращаться с оружием умею. У меня даже свой револьвер с патронами есть - я до войны в Белостокской милиции служил.
- Вон что! - удивился Дудко. - А как же ты в гетто попал? Разве не понимал, что немцы не собирались вас здесь блинами кормить?
- Все я понимал, товарищ комиссар. Я хоть и был в гетто, а немцам не давался, прятался на окраине, в яме. Но и уйти сам не мог, родители ведь мои здесь были, сестры, их дети. Говорил им: пошли в лес, они - ни в какую. Будем как все, говорят. А я без них не мог уйти, все думал, уговорю, надеялся, что поймут, согласятся уйти. А теперь их всех уже расстреляли. И я так, добывал здесь, с последними. Нас здесь несколько человек таких, родных уже убили, а уйти не можем от своих евреев. Мы к вам в лес все равно бы пришли, не дали бы себя убить. Запишите нас, пожалуйста.
- Запишем. Все, кто в состоянии биться с фашистами, кому позволяют силы держать винтовку и кто не трус, - станут партизанами, бойцами. А теперь - на площадь, не теряйте времени.
Дина стояла молча, не вступая ни с кем в разговор, глядела на только что избавившихся от ужаса смерти людей, обретших надежду и снова ставших хлопотливыми, суетливыми.
- Сарра, куда ты дела мои наперстки, иглы? Я их положил в отдельный ящичек и не могу найти, - говорил портной, обращаясь к жене. - И почему ты продала нашу швейную машинку Розенталям?
- Так нас же собирались расстрелять, Изя. Зачем нам перед расстрелом нужна была швейная машинка?
- Но нас же не расстреляли, Сарра!
- Ну кто ж об этом мог знать!
- А что ты собиралась делать с деньгами, Сарра, если б нас расстреляли?
- Я не собиралась расстреливаться.
- А как ты хотела поступить?
- Я думала, что мы откупимся от немцев и уйдем куда-нибудь в партизаны.
- Партизаны пришли сюда сами, Сарра. И кому теперь я нужен в партизанах без швейной машинки, иголок и наперстков? Я теперь не смогу сделать ни строчки!
- Подумаешь, машинка, делай строчки из автомата - как все люди.
Дина слушала эту местечковую болтовню и улыбалась. Ей было приятно слушать их немного наивные и немного смешные и лукавые бытовые разговоры. Но разговоры эти от жизни. От мирной жизни. «Они не хотят входить в реку войны, - думала Дина. - Уже год как война ежедневно угрожает им гибелью, уже расстреляны повсюду десятки, если не сотни тысяч, и, кажется, от одного пережитого за это время надо бы умереть. А на тебе - после черной беспросветности засветился солнечный лучик надежды, и опять эти люди ожили, и нет в них озлобленности, ненависти к этому миру, к окружающим. Они шутят, посмеиваются, собирают свои тряпки, иголки. Они опять, только что выйдя из-под топора, сразу зажили жизнью довоенной. Они как дети - наивны и чисты, и не жаждут ничьей крови, и говорить даже об этом не хотят. А не самообман ли это? Они на самом деле считают, что мир людской и жизнь человеческая зиждятся не на силе?.. Непротивление злу насилием. А на чем тогда держится мир? Красота спасет мир? Вот я красива, а что из этого? Удар пули - и все. Пуля побеждает красоту». Дина, покачивая в руке автомат, глянула на оружие. «Оружие тоже красиво, я люблю красоту оружия. Красота оружия и спасет мир», - решила она и огляделась по сторонам.
Радость первой победы в настоящем открытом бою светилась на лицах всех ребят и девчонок из 51-й роты. Они все были здесь. Теперь помогали освобожденным и вместе потянулись к центру города. Вдруг она вспомнила про полицаев, забегавших в больницу. Посмотрела по сторонам - кому об этом доложить? Но никаких командиров вокруг не было. Комиссар отряда пошел на площадь, и за ним спешили все. Увидела Зораха Кременя и Натана Ликера - веселые, счастливые, крепкие парни, обвешанные оружием, о чем-то разговаривали на ходу.
- Слушайте, ребята, - сказала Дина, зацепив за локоть Ликера. - Когда я сюда бежала, видела, как группа полицейских спряталась в больнице.
- Да их, наверное, уже выкурили, - предположил Кремень.
- И все же надо проверить, - заинтересовался Ликер. - Веди.
Зашли в больницу - на первом посту, сразу у дверей, перепуганная медицинская сестра. Кремень приставил палец к губам и негромко спросил:
- Полицманы есть?
Та закивала головой и затараторила шепотом:
- Есть, есть. Семь человек. В десятой палате. Разделись, легли на свободные кровати. И винтовки у них. Под одеялами.
- А еще в палате люди есть?
- Да, еще пятеро больных. У одного дизентерия, у другого вскрывали гнойник под коленом.
- А всего-то сколько мест в палате?
- Пятнадцать.
- Что ж делать? - обернулся к друзьям Кремень. - Зайти в палату всем вместе с автоматами - где гарантия, что нас сразу не пристрелят? А мы начнем стрелять - перебьем больных.
- Надо звать подмогу, - предложил Ликер.
- А полицманы эти - так себе были или лютые? - спросила Дина.
- Все яны, як зверы. Чыстыя ваяки, - округлив глаза и показывая пальцами в сторону палаты, зашептала сестричка. - Немцы им указвали, а яны над людзьми здекавались. Асаблива над жидами - катавали, стреляли, били. Страшенныя злодеи!
Ликер и Дина переглянулись.
А еще через минуту двери распахнулись, в палату вошли трое, и автоматы - пальцы на спусковых крючках - на три стороны.
- Руки вверх! Не двигаться! А теперь встать!
И семеро с темными, небритыми лицами, округленными от страха глазами, в кальсонах и рубахах, с вытянутыми к потолку руками встали столбами. Их так и повели на площадь, к месту сбора. Посмеялись же партизаны, увидев такое шествие.
Настроение у всех было приподнятое, - операция удалась. Уничтожено более восьмидесяти немцев и полицейских. Взяты богатые трофеи - оружие, боеприпасы, одежда, продовольствие. И главная цель операции достигнута - от гибели спасены три с лишним сотни человек. Ради их спасения собою рисковали все, а погибло семь партизан. Среди них младший сержант Карим Исмагилов, один из тех солдат взвода разведки, с которыми в конце июня сорок первого Пранягин организовывал партизанский отряд. Из слонимских погиб Степан Блюменфельд.
В августовской ночи на лесной поляне пылали жаркие костры - партизаны пировали, шла чарка по кругу, и каждый делился своим пережитым в бою. Командир подошел к 51-й роте. Улыбаясь, присел рядом с Диной. Все тотчас с каким-то заметным удовольствием задвигались поближе к командиру, с восхищением глядя на него.
- Ну вот, товарищи, и вы крещены огнем. Молодцы. Все молодцы. Я рад за вас. И чтоб ни говорили - неопытны, необстреляны, - а я в вас не сомневался. Смотрел в бинокль, как входили в город под пулеметным огнем, - просто герои.
Все довольно зашумели, заулыбались, радостно переглядываясь.
- Кое-кто, правда, очень спешил, даже цепь обогнал. Надеялся, наверное, в одиночку разбить весь гарнизон, - глянув на Дину, с улыбкой сказал Пранягин. - Все весело засмеялись. Но вообще я очень доволен всеми вами, ребята. Смотрите, какой у нас отряд уже - больше полутысячи человек. Сила! А начинали мы год назад - и двух десятков не было. Люди нас поддерживают - вот и крепнем. А немцев будем бить! И, как сказал товарищ Сталин, победа будет за нами!
- За Сталина, за победу! Ура! - воскликнула Дина.
- Ура! - грянуло под соснами.
Пранягин внимательно посмотрел на Дину. Безусловно, она радовалась с искренней, глубокой верой и убежденностью. И с такой же верой вторили ей пришедшие из Слонима десятки этих мальчишек и девчонок. Им, оказавшимся в глубоком тылу жестокого беспощадного врага, раз и навсегда решившим воевать с этим врагом и в этой борьбе готовым умереть, - но ради победы! - им, этим людям, пережившим неслыханный хаос, подавленность и отчаянье сорок первого года, ощущение безысходности, свойственное попавшим в оккупацию, чрезвычайно важным было знать и верить, что далеко на востоке, за тысячу с лишним километров от них, в далекой, никем из них ни разу не виденной, но дорогой для каждого Москве есть человек, чья воля, ум и характер организовывает миллионы советских людей, а значит, и их, горстку партизан, в полки, дивизии, армии, противостоящие врагу. Этот человек - полководец товарищ Сталин, способный единым взором охватить всю картину на фронтах от Балтийского до Черного морей, от Москвы до Брест-Литовска. Он один способен понять складывающуюся ситуацию и принять верное решение, которое приведет к скорейшему сокрушению врага. Им очень важно было знать, что они - маленькая частичка огромной, единой силы борцов с немецкими фашистами, а у этой нарастающей силы есть твердый и мудрый руководитель. Имя ему Сталин.