- Крепкий? - спросил командир.
- Ужас какой крепкий, - приходя в себя, ответила Дина.
- Возьмите луковицей закусите, - по-простецки предложил Пронягин.
- От самогона уже во рту ощущение отравы, а лука я вообще не ем.
- Да что вам, целоваться, что ли? - улыбаясь, удивленно сказал Пранягин, потому что на самом деле не понимал, как это человеку, тем более партизану, не есть лука и какова на то может иметься причина.
- Поживешь в лесу - все будешь есть. И вершки и корешки, - сказал кто-то из бывалых партизан.
- Товарищ командир, разрешите задать вам вопрос,- сквозь нарастающий гомон спросила Дина. - Расскажите, пожалуйста, о себе. Нам, - она широким плавным жестом своей маленькой изящной ручки как бы обвела сидящую вокруг костра компанию, - очень интересно знать про вас, про вашу жизнь. Кем вы были до войны и откуда вы родом. И женаты ли вы?
Молодежь засмеялась.
Пранягин тоже улыбнулся, с недоумением осознавая, что кому-то сейчас интересна его довоенная жизнь, и вдруг вспоминая, что она у него была, и не так уж давно, и была насыщенная, увлекательная, радостная, счастливая. Был он перед войной не «товарищ лейтенант», а веселый, добрый парень из деревенской семьи, жившей веками в большой русской деревне под Казанью. Очень он любил учиться, а потому после школы поступил в Казанский университет на математический факультет.
- А студенческое время, ребята, самое счастливое в жизни, - увлекаясь собственными воспоминаниями и чувствуя себя по-настоящему счастливым от этих хороших воспоминаний, говорил Пранягин, - беззаботное, веселое. И такое это дело интересное - учиться. И каждый день - солнечный. А осенью сорокового призвали в армию - на офицерские курсы. В мае под Минском принял разведвзвод, а в июне, когда под Барановичами полк был разбит, с бойцами своего взвода решили не бежать впереди немцев на восток, а начать здесь партизанскую войну. Спасибо, Дина, что спросила, сразу вспомнились студенческие друзья, родня моя. А то я уж почти и забыл про ту жизнь, довоенную. Вернее, не столько забыл, сколько не вспоминается. Здесь, в лесу, постоянно думаешь о войне и людях, с которыми воюешь. Они стали самыми близкими. Лежишь зимней ночью у костра - один бок жарится, другой мерзнет. В желудке пустота торричеллиева. Одно радует, что свежий воздух кругом целебный, хвойный да звездное небо влечет к философским размышлениям. Как там у Канта - звездное небо над нами да нравственный мир внутри нас. вечные загадки человечества. Иной раз подумаешь - что наши человеческие хлопоты по сравнению с мирозданием, кому они заметны, кому нужны и интересны? А мы, глупые люди, вместо того, чтоб жить мирно, созидательно, все деремся зачем-то, воюем, убиваем друг друга. А ведь время само всем распорядится, само уберет всех и все, что сочтет нужным. Целые народы пропадают и появляются, континенты рушатся, планеты исчезают и вновь рождаются - так к чему же культивируемое в человеческой среде человеконенавистничество по отношению друг к другу? А иногда вдруг, когда глядишь на звезды и хочется, чтоб появилось над чуть светлеющим еще горизонтом созвездие Южного Креста, и вдруг возникает ощущение, что ты уже словно чувствуешь дыхание океана, и кажется, что над головой шумит ветер в парусах, а легкая наша каравелла мчится к неоткрытым, неизвестным еще островам. Такое со мной в детстве случалось, когда я увлекался книгами о морских путешествиях первооткрывателей... А потом оказывается, что ветер шумит в соснах, так и не ставших корабельными мачтами. И главной заботой остается дума о хлебе насущном для отряда и о боеприпасах.
У костра возникла по-товарищески счастливая атмосфера искренности и даже романтичности. И составляющими ее были темнота летней ночи, пламя костра, молодость партизан, доверительный рассказ командира, треск сгораемых сучьев да чуткая легкая грусть, свойственная молодости как предвестница влюбленности.
- Уже уходите, Павел Васильевич? Можно я с вами? Провожу вас. - неожиданно даже для самой себя вдруг сказала Дина, когда Пранягин поднялся и привычным движением расправил пальцами гимнастерку под ремнем. Девушка в гимнастерке, словно на светском рауте, а не у партизанского костра после боя грациозно протянула ему навстречу руку. И сделала это без кокетства, а так естественно, словно с детства привыкла, что кавалеры всегда к ее услугам, чему еще сами и рады, что, впрочем, и было правдой. И Павел Васильевич тотчас подставил свою руку для опоры, и они вдвоем неспешно зашагали вдоль костров, горящих во тьме августовской ночи.
Мало кто обратил на это внимание - все больше говорили о бое, о погибших товарищах, о трофеях, о спасенных от смерти, - но те, кто заметили, с удивлением поглядели им вслед. Бывалые партизаны не видели прежде, чтоб их командир выступал в роли галантного кавалера - он вообще к женщинам не подходил. Все мысли и заботы его были только об отряде. А слонимцы, не раз пытавшиеся поухаживать за прелестной блондинкой и все как один отказавшиеся впредь от этой затеи, давно поняли, что легче добиться взаимности у нильского крокодила, чем у этой вредной, ехидной и ядовитой на язык по отношению к парням девицы. Невозможно было представить, чтоб «железная Дина», как говорили о ней за глаза, выказывала кому-либо симпатии. И вот - пожалуйста.А Пранягин, смелый, даже геройский партизан и решительный командир, вдруг почувствовал себя неуверенно, не находил темы для беседы, оказавшись один на один с симпатичной девушкой.
Шли сначала молча. Затем Пранягин сожалеюще посетовал:
- Эх, что-то не то я наплел ребятам. Надо бы их воодушевить, приободрить, настроить на партизанскую жизнь, а я - про звезды, про университет.
- Все вы сказали правильно, Павел Васильевич, - ласково ответила Дина. - Про звезды и неоткрытые острова нам никто не говорил, а так хочется.
- Чего вам хочется?
- В звездное небо полететь, океан переплыть.
- Да, здорово бы. Вот разобьем немцев, пойду в штурманы. Или летчики. Буду, как Чкалов, летать из Америки в Россию и людей возить.
- И я с вами, можно?
- Конечно. Буду только рад, Дина.
- Мне приятно, Павел Васильевич, что вы запомнили мое имя.
- У меня как у математика хорошая память.
- А девушка у вас в Казани осталась? - приподняв бровь, Дина сбоку глядела ему в лицо.
- Да нет, - засмеялся лейтенант. -У нас на матфаке занимались почти одни парни. Девчонок страх как мало училось. А на филфаке, наоборот, - много.
- И что ж, ни одна филологиня вам не приглянулась? - не отступалась от темы Дина.
- Наверное, нет. А то бы познакомился, подружился.
- И вы, что же, никого не любили?
- Любил, - просто ответил Пранягин. - Своих родителей, братьев, сестер. Волгу любил. И сейчас их всех люблю. Теперь, когда не могу их увидеть, так сердце иной раз заболит о своих родных, о своей Волге. На Волге жить - это вообще большое счастье, я думаю.
- Почему же?
- Да ведь Волга же! Такая река - сказка! Волга - это целый мир. Нет больше такой. Широкая, как море, могучая.
- Как в песне про Волгу, да?
- Лучше. Волгу видеть надо да проплыть по ней - вот тогда её узнаешь!
- А вы можете Волгу переплыть?
- Конечно! Я же волжанин. Как Чкалов. А Чкалов уже с восьми лет Волгу переплывал. Знаешь Чкалова?
- Да вы уж говорили о нем, Павел Васильевич. И, конечно, хоть мы в Казанском университете не учились, но все же не такие темные, чтоб и про перелет Чкалова в Америку не слышать.
- Да, конечно, о Чкалове все слышали. А сама-то ты, говорят, из богатых.
- Говорите прямо, как хотели - «из буржуев», да? Так хотели сказать?
- Ну. - пожал плечами, улыбаясь.
- Из буржуев, - вздохнула Дина, - уж извиняйте. Но я исправляюсь, почти целый год я - рабочий человек. Посмотрите на мои руки. - Она протянула перед собой ладошки. - Вот они, трудовые мозоли. Нет, вы потрогайте.
Пранягин несмело взял ее ладошки в свои.
- Действительно, - сказал он удивленно, - мозоли. И все же, знаешь, что ты из богатой семьи сразу видно - воспитаньице, что ли, выдаёт и то, как ты себя держишь. А с другой стороны, совсем не похожа на буржуйку. Я смотрел сегодня в бинокль, как ты бежала с автоматом, - просто сорви-голова, казак-девка! Атаман! И как ты в партизанах-то оказалась?..
- А что ж, не нравится?
- Почему, нравится.
- Что, что нравится, говори!
- Нравится, что ты здесь, у нас в отряде. У меня в отряде.
- А я - нравлюсь?
- Ну, ты спрашиваешь. Тут и спрашивать не надо.
- Так нравлюсь, говори, нравлюсь?..