— Мигель, пропусти! — с деловитой небрежностью крикнул он. И, широко улыбнувшись, добавил: — Этот доходяга со мной.
Мужик с тесаком, что-то пробормотав, вернулся на свое место. Здоровяки, так и не оторвав задницы от лавки, с облегченным вздохом снова расслабились, скрестив руки на груди. Посетители со снисходительными улыбочками поглядывали на меня, переговариваясь между собой.
Мысленно проклиная все на свете, я как на ходулях подошел к столу и сел.
— Че, паскудно на душе? — злорадно ухмыльнулся босоногий, развалившись на покрытой мягкими подушками лавке.
Я промолчал.
А мой странный компаньон вдруг изменился в лице и уставился мне в глаза, как препод на экзамене.
— Вот тебе сразу три главных правила нашего мира, — неожиданно мрачно проговорил он.
И, загибая пальцы по одному перед моим носом, начал перечислять:
— Не отставай. Наплюй на мнение тех, кто тебе не важен. И запомни, что в этом мире абсолютно все жизненные перспективы зависят от магической силы, которой ты обладаешь. А, и четвертое. Не суди о людях по обуви.
Я начинал кое-что понимать. И это «кое-что» мне до жути не нравилось…
— Ты хочешь сказать, что тебя полуголого сюда впустили, потому что ты — великий маг, а меня чуть не развернули, потому что я — пустышка? Так что ли? — спросил я.
— Ну… В общих чертах. На самом деле, большинство присутствующих здесь не знают, что ты — пустышка. Они думают, что кое-какая магия в тебе все-таки есть, — издевательски хохотнул мой собеседник. — Но предполагают, что ты — «обрезок». У нас так называют магически неполноценных. Уродов, одним словом.
У меня даже руки невольно сжались в кулаки. Вот, значит, как. Я для них — неполноценный. Урод. Выродок. Хотя нет, погодите. Я — хуже урода, потому что я — даже не «обрезок», а вообще пустой!
И как теперь с таким клеймом здесь выживать?..
— Слово-то какое… дурр-рацкое придумали, — со злом проговорил я. — «Обрезок». Будто про колбасу речь идет, а не про человека.
— Отчего ж дурацкое? — возразил босоногий, пожимая могучими плечами. — Нормальное слово. «Обрезки» — потому что на них обрывается род. Им официально запрещено заводить семью и рожать детей, чтобы не множили себе подобных.
Он говорил об этом так, будто это что-то само собой разумеющееся. Ничего особенного. Просто люди, которым запрещено размножаться. Не, ну а что. Всегда так было.
Но хуже всего было то, что он ведь, сука, косвенно обзывал этим меня, и делал это нарочно, с насмешливым прищуром.
— Да пошел ты!.. — взорвался я, чувствуя мучительно желание схватить его за глотку — так, будто это он придумал скотские нормы и правила…
Я подхватился из-за стола, и тут будто глыба рухнула мне на плечи. В глазах потемнело, голова закружилась, перед глазами заплясали пьяные саданутые звездочки. Ноги подкосились, и я рухнул обратно на лавку.
— Ну, самолюбие у тебя есть. Это хорошо, — услышал я приглушенный голос босоногого. — Тогда назову еще одно правило, пятое. Нет такого дерьма, из которого не было бы шанса выбраться. Ясно?
Охнув, я потер виски руками.
— Твою мать… Это что такое было? Магия твоя, что ли, хваленая?.. — и, взглянув на него исподлобья, добавил в отместку. — Что-то не тянет она на умение «великого мага», открывающее все двери…
Босоногий вдруг расхохотался и шлепнул меня пятерней по плечу.
— Соображаешь!.. Нет конечно, сюда впустили вовсе не из-за силы. Да и вообще, если честно, наверное хрен найдешь на этом свете место, куда можно войти в таком виде… Просто я — владелец этого заведения. Так что могу себе позволить прийти сюда хоть без зубов, хоть без штанов…
Приподняв одну бровь, я окинул взглядом собеседника, точно увидел его в первый раз. И этот парень — хозяин кабака? Серьезно?.. С такой бычьей шеей, плечами качка и здоровенными руками?
Я был готов узнать, что он — бандит с большой дороги, или пират разбитого у дальних берегов судна, или шулер, наконец. С такой-то ехидной ухмылкой на наглой физиономии.
Но не трактирщик.
В этот момент к нашему столику подлетела девушка с тяжелым подносом в руках, и передо мной появилось большое блюдо с ломтями жирного и постного мяса, сыр, жареные колбаски, белые булочки и тарелочка с какими-то соленьями, аппетитно пахнущая крепким укропистым рассолом. А босоногий уже разливал нам в кружки густое золотистое пиво.
— Тебя как зовут-то? — спросил я у своего неожиданного собутыльника.
— Можешь звать меня Яном, — отозвался босоногий. — Ешь давай, не стесняйся. Я угощаю. И пиво пей — такого больше нигде в городе не наливают. Лучшее пиво! Я сам усовершенствовал рецепт.
Дважды предлагать мне не пришлось.
Господи, каким же вкусным мне показалось мясо!
Крошечные зеленые помидорки весело хрустели на зубах. Пиво оказалось густым и крепким, с приятной горчинкой — я не особенно разбираюсь в пиве, но вкус мне понравился.
Ян косился на меня с коварной ухмылкой, подливал в кружку и нахваливал свое творение.
Но меня-то сейчас тревожило вовсе не качество солода.
— Ладно, допустим, я понял, что встрял в говно, — захмелевшим голосом заговорил я, когда желудок оказался достаточно набит, чтобы не подавлять своими жалобами мозговую активность. — И как из него можно выбраться? И вообще, как тут все у вас? Король там правит, президент, или червь-император…
Ян расхохотался.
— Ну, император у нас и правда какой-то червяк, но называть его так при других не советую. А то, знаешь, тебе не только род обрежут, но и все остальное, что выросло. А так…
Ян вздохнул, бросив кусок мяса себе на тарелку.
— Да гнилое тут все. В хреновый ты мир попал, парень.
Я невольно усмехнулся.
— Слушаю тебя — и прям будто никуда из своего мира и не попадал.
— Ну, это я не знаю, — отмахнулся мой собеседник.
— Структура-то какая у государства? Религия там?
Ян поперхнулся вином.
— Какая к хренам религия? Тут у нас, брат, не религия, а второе налогообложение! Платим всем: императору, князю, градоначальнику, да еще и богов целый пучок. Не поднесешь, что требуется — как заявится к тебе какая-нибудь дамочка с восемью ногами, или мужик голый с топором — мало не покажется. Пока всем отсыпаешь — самому остается доходу с рыбий хер.
Он снова налил нам выпить и крикнул девушкам, чтобы те забрали пустые бутыли и принесли нам еще пива.
Приятная ватность окутывала, как мягкое одеяло. Все вокруг начинало казаться уже не таким враждебным и гнусным.