В итоге до самой ночи я проторчал на кухне.
Я потрошил мелкую рыбешку, которую Леандр назвал «белицей», скоблил котлы, чистил столовые приборы и помогал Нике раскладывать припасы, доставленные из города, по нужным корзинам и полкам.
А потом я в первый раз за все это время по-человечески помылся.
Не из ведерка, стоя в лохани, а в нормальной бане! Правда, когда я туда пришел, все уже порядком остыло. Но я не растерялся и раскочегарил ее как следует. Кто-то еще сунулся было внутрь, но тут же крепко ругнулся и по-быстрому запер двери обратно — я даже не успел разглядеть сквозь пар, кто это был.
Мне вдруг стало весело. Что, не выдержала чужеземная магическая морда крепости русского пара? Му-ха-ха, я повелитель маленького ада! Подбавив еще немного, я окончательно растекся от удовольствия.
Намывшись на полгода вперед так, что даже кости внутри казались чистыми, я выполз из бани, наслаждаясь вечерней прохладой и стрекотом ночных тварей.
И тут, под звездным ночным небом, я услышал невнятный напев, чем-то напоминающий «Любо, братцы, любо».
Это было наше божество.
Оно лежало на спине посреди зеленой лужайки, смотрело в небо, поблескивая огоньками красных глаз, и тоскливой песней изливало свою зеленую душу вечным небесам.
Слов я разобрать не мог, но почему-то вдруг проникся мотивом. Наверное, непросто быть вечно пьяным богом среди обычно трезвых и совсем не божественных сущностей. Ведь даже людям набираться в одиночку невесело.
Невольно я сразу вспомнил про заплечных дел мастера Гая. Тому даже курить в одиночку казалось невкусным.
С этими мыслями я присел с краю лужайки, чтобы не привлекать к своему появлению лишнего внимания, и достал папиросу. Так вроде и зеленый больше не был один, и у меня создавалось ощущение компании.
Жаль, что мне не удалось попрощаться с Гаем. Мужик он неплохой. Но ничего, как-нибудь еще обязательно свидимся.
Вытащив папиросу, я зажал ее зубами и принялся искать по карманам спички.
И тут моя папироса полыхнула, будто кто-то поднес к ней факел.
От неожиданности я выронил ее изо рта и отпрянул, а из травы тонкой ароматной ниточкой заструился дым.
— Разрушение… — услышал я пьяный голос панды. — Сила огня есть власть разрушения!.. А разрушение есть конец созидания… — медведь икнул. — И начало жопы…
Медведь все так же лежал на спине, глядя в небо. Но теперь он тянул все четыре лапы вверх, точно хотел обнять луну.
Я подхватил папиросу с земли. Оказалось, она вовсе не сгорела, как мне показалось в начале.
Мне просто дали прикурить.
И, поскольку на лужайке нас было всего двое, говорить за это «спасибо» мне следовало зеленому.
Я и сказал — погромче, чтобы тот мог расслышать даже сквозь свои мысли и бормотание.
Медведь обессиленно уронил лапы в стороны и повернул ко мне свою выразительную морду.
— Я — пьяный, — многозначительно сообщил он.
— Бывает, — подбодрил я его.
— Ты не понял. Я — пьяный. А не глухой.
— Ну, извини, если что, — развел я руками. — Мне просто хотелось, чтобы ты обратил внимание и услышал.
— Кроме голоса… вселенная выдала тебе ноги. В следующий раз… воспользуйся.
Я подошел к Та’ки.
— А что ты говорил про конец созидания и огонь?..
Медведь приподнялся и внимательно посмотрел на меня.
— Это типа… Типа ты умный, да?
Потом снова икнул и горбато уселся на траве.
— Тебе че надо-то от меня?.. — устало спросил он.
— Не знаю… — честно признался я. — Просто ты говорил тут… про силу. Ты ведь магию имел в виду? А я почти ничего не знаю про магию. Но очень хочу…
— А че про нее знать-то? Ее это… сначала иметь надо.
Его слова попали на больное.
— Ну да, — проговорил я себе под нос. — Ладно, доброй ночи тебе.
Развернувшись, я направился к себе в комнату, которую мне выделили возле кухни.
— Чужак! Я ж тебе уже сказал: сила и магия! Все вечно путают! — крикнул мне вслед зеленый.
— В смысле?.. — обернулся я.
— Будь как гриф! — провозгласил Та’ки. — Роса собирается поутру… Сезон такой… Погода… такая…
Он рухнул обратно на спину и захрапел.
Несколько минут я чесал затылок, пытаясь понять, что это сейчас было. Что он хотел мне всем этим сказать?..
И вообще… Разве медведи умеют храпеть?
Будить зеленого, чтобы допытаться до истины, я не рискнул — божество все-таки.
И отправился к себе.
Моя новая комната не шла ни в какое сравнение с той конурой, где я жил в последнее время. Кровать была жесткой, но тем не менее это была настоящая кровать, с матрасом, набитым овечьей шерстью, простыней, подушкой и одеялом! У меня в комнате имелось окно во внутренний двор, умывальные и бритвенные принадлежности, часы с кукушкой, полотенце, стул и маленький стол возле подоконника. Еще в углу была оборудована глубокая полка для всяких личных вещей и поблескивали крючки для одежды. Внизу стояла корзина с чистым бельем и одеждой для работы на кухне — пара серых холщовых штанов и рубах. Правда, я с огорчением обнаружил, что шились они на кого-то значительно меньше меня ростом и шире раза в два. Но ничего: затянув завязки потуже, я поддернул рукава и подкатал до колен штаны, коль уж они все равно оказались коротки.
Несмотря на чистую постель и адскую усталость спал я скверно. Обрывки прошедшего дня кружили в голове бешеным хороводом. Так что в полпятого я был уже на кухне, и с удивлением обнаружил, что в очаге горит огонь, а нож в руке Леандра бойко стучит по разделочной доске, нарезая острый перец.