Стоило нам въехать в ворота, как дежурные заявили, что нас велено сразу доставить к магистру.
И мы в сопровождении одного из дежурных, как под конвоем, отправились в пасть дракона.
Очутившись в главном корпусе, мы поднялись по лестнице на второй этаж, прошли через большую библиотеку и остановились перед дверью, которую охраняли два бронзовых грифона, сидевших на мраморных постаментах.
А из-за двери доносился гневный голос Януса.
— … Что значит, ты не думала? Это же место силы!
В ответ раздался почти плачущий голос Майи.
— Ян, я оставила медитировать там только двоих, твоего обрезка и Эрика, который целый месяц не мог ни одного магического проявления из себя выдавить! Откуда я могла знать, что они вдруг настолько усилятся?..
Дежурный невольно замедлился — так же, как и мы. По всей видимости, ему тоже было интересно подслушать еще хоть немного из того, что происходило за запертыми дверями.
Но не сложилось.
Двери вдруг распахнулись, и на пороге мы увидели самого магистра.
— Ну, чего встали? — прикрикнул он на нас. — Ты, — повернулся он к дежурному. — Бегом на свой пост! А вы — сюда шагайте.
Очутившись внутри, я изумленно огляделся по сторонам.
Не так я себе представлял кабинет великого магистра военной школы, ой не так…
Эта комната больше походила на берлогу холостяка, чем на приемную.
В правом углу стояла какая-то тумбочка с глиняными кружками, рядом с которыми на блюдце ежились заветренные кусочки сыра и хлеба. На полу возле тумбы толпились пустые пивные бутыли. На лавке вдоль стены валялась рубаха и кожаный наруч, почему-то один.
А в левом углу у окна примостился огромный стол-бюро на львиных ногах, заваленный стопками бумаг и огромными книгами в кожаных переплетах. Сверху на стопке книг, как печать, стояла грязная кружка. На стенах вперемешку висело оружие, щиты, картины в дешевых рамах с обнаженными женщинами и фамильными гербами.
А посреди всего этого хаоса стояли Камилла и Майя — обе пунцовые, как помидорины.
— Ян, ну пожалуйста!.. — проговорила Майя.
Но стоило только Яну зыркнуть в их сторону, как девушка умолкла.
— Я сказал, решение принято, — холодно сказал он. — Теперь забирай сестру и обе пошли вон отсюда.
Мы с парнями переглянулись.
Так вот почему Майя так опекала Камиллу. Они — сестры!
— Пожалуйста, я так долго этого добивалась! — воскликнула Майя сквозь слезы. — Скажи хотя бы, что я смогу вернуть себе звание подмастерья в этом году…
— Я сказал — вон с глаз моих! — рявкнул на девушек Янус, и те мгновенно испарились за дверь.
Шумно выдохнув, он взял с бюро свою кружку, подошел к столу и налил в нее доверху вина. Отпив половину, прищелкнул языком и пробормотал:
— Прав Та’ки… Хоть и сукин сын. Ну ничего, я вас соберу. Так соберу…
Обернувшись на нас, он спросил:
— Ну что, орлы, давайте рассказывайте. Кто площадку-то распахал?
— Я, — признался Эрик.
— И зачем?
— Случайно вышло, — хмуро ответил тот.
— Случайно, друг мой, может выйти только понос, — нравоучительным тоном заметил Ян.
— Я правда не хотел ничего такого, оно как-то само, — пожал плечами Эрик.
— Хочешь сказать, ты долгое время не мог вызвать проявлений магии на занятиях, а тут вдруг бахнуло ни с того, ни с сего? — спросил он, переводя взгляд на нас с Берном, потрепанных и пропыленных. — Да так бабахнуло, что аж приятелей твоих зацепило?
— Нет, это мы подрались, — пояснил я.
Ян медленно приподнял бровь. Потом задумчиво присвистнул, глядя на потупившегося Эрика.
— То есть они подрались, а у тебя в этот момент бабахнуло. Причем после месяца полной пассивности магической энергии, несмотря на все попытки простимулировать ее и взять под контроль… Ты что, миротворец?
Эрик с таким видом, будто признавался в неприличной болезни, ответил:
— Судя по всему — да… Простите, что не сказал сразу про мое уродство.
— А с чего ты взял, что твой тип магической одаренности — это уродство? — строго заметил Ян.
— Потому что магия, которой невозможно управлять по собственному произволению в любой момент времени — это проклятье и уродство. Так говорит мой отец.
— Твой отец ошибается, — сурово заявил Ян. — А ты должен был сразу предупредить о своей особенности, а не паскудно помалкивать! — он повернулся к нам с Берном. — Ну а вы, бойцы? Вы чего не поделили?
— Да так, — невнятно пробормотал Берн, глядя в сторону.
— Все с вами ясно, — вздохнул Ян. — Значит, так: за вранье и драку на тренировке всех троих определяю в штрафную камеру на два дня. На хлеб и воду. И еще: если будете про подземелье языком трепать по углам — вышвырну из школы. Чем это грозит каждому из вас, додумайте сами. А теперь шагом марш к дежурным, и пусть они запрут вас, как полагается. Все, закончили разговор.
И мы пошли к дежурным передавать распоряжение о нашем наказании.
Штрафная камера оказалась крошечной комнаткой в конюшне. Под потолком имелось прямоугольное решетчатое окошко, в качестве мебели по углам валялась солома, а у двери стояло ведро понятного назначения.
Дежурный запер дверь на замок, и мы, покряхтывая после всего произошедшего, расположились на соломе.
— А может, в штрафной не так уж и плохо, — проговорил Берн, вытянувшись на спине. — Выспимся как следует, отлежимся…
И тут мой пустой желудок громко и выразительно простонал.