— Я раньше никогда особо не задумывался, что со мной будет, — признался он, выпивая на голодный желудок очередную кружку пустой воды. — А потом вдруг меня осенило. Я же огненный маг! Иметь такую магию — это же как наследство получить. А я, как придурок, от палача к палачу бегаю. Вот и решил, что лучший вариант — пойти в школу боевых искусств.
— А почему ты выбрал именно эту школу? — спросил я. — Наверняка ведь тебе немало предложений сделали.
— Магистр Ян — легендарная личность, — ответил Берн, усаживаясь на свою кучу соломы. — Я узнал о нем еще в княжестве Агирры. Встретил одного из его учеников в кабаке — и понеслось. Куда бы я не пошел, так или иначе о магистре Яне вспоминают везде. А если человек умеет оставлять в мире след — он может научить этому и других. Такие дела.
— А мне вот странно, что ты со своей любовью к прекрасному полу против нашей наставницы вдруг пошел, — признался Эрик. — От такой красоты в ближнем кругу отказался!
Берн высокомерно фыркнул.
— Так я ж не в блудном доме себе девку выбираю. Красивых дур на свете полно, а жизнь у меня одна. Просрать ради любования женской жопой свою единственную законную возможность подняться из говна? Да ну…
— Раньше, вроде, тебя такие мелочи не останавливали, — рассмеялся я. — Мне кажется, у тебя все беды по жизни — от женщин. Не было бы их, жил бы ты сейчас в святилище, носил бы праздничные ризы…
— Да уж, прям счастье великое, — иронично протянул Берн. — Мясо нельзя, вина нельзя, бабу нельзя, к оружию прикасаться — и то нельзя. Ну и нахрена вообще такая жизнь? Никакой радости. А в жизни, брат, должна быть радость… Ладно, я вроде как про себя рассказал все. Теперь твоя очередь, обрезок.
Я вздохнул.
Ну и что же мне рассказать парням про свое босоногое детство? Как английский язык учил с пяти лет и в компьютерных игрушках зависал целыми днями?..
— Чего умолк-то сразу?.. — прищурился Берн.
— Не знаю, с чего начать, — честно признался я. — Родился в обычной семье, не богатой и не бедной. Воспитывал меня в основном дед…
Тут над головой раздался бумажный шелест, и через решетку на окне что-то шлепнулось на пол. Комнату наполнил пленительный съестной аромат.
Я подхватил с пола удлиненный, завернутый в писчую бумагу предмет — и охнул.
— Братцы, живем!
Я развернул посылку, и тут все увидели сокровище, скрывавшееся под бумагой.
Это была жареная кровяная колбаска.
Тут через решетку на пол шлепнулся еще один маленький сверток, и еще, и еще. Ленивую сонливость у всех нас как рукой сняло. Мы подбирали колбасу, сдобные булочки-косички, брусочки сыра и краюшки мягкого хлеба, натертые чесноком, и мир вокруг сразу стал красочным и дружелюбным, а жизнь — прекрасной.
На прощанье под окошком нежно мяукнула кошка — и я сразу понял, что не ошибся в своих предположениях.
Это Ника пожалела незадачливых арестантов и на свой страх и риск передала нам еду.
Парни ели, гадая о том, кому обязаны такой славной трапезой. А я помалкивал и улыбался, мысленно почесывая нашей благотворительнице мягкое ушко.
Ай да Ника, ай да умница!
После перекуса все разом подобрели и расслабились. Да и за окошком медленно темнело, и в нашей каморке по углам начали сгущаться сумерки. А в полумраке все разговоры становятся как-то легче, что ли.
Воспользовавшись удачным моментом, я без особых подробностей рассказал, что волей случая потерял все и оказался в чужом княжестве совсем один, без друзей, родных и без гроша в кармане. Что случайно и по пьяни попал в святилище Арахны и там познакомился с хозяйкой лицом к лицу, а потом нанялся на работу в Ямы.
— В общем, Арахна меня и привела на арену, — сказал я, стараясь не врать, но и в подробности не пускаться. — А там уже меня увидел Ян и взял в школу. Вот и все…
— Угу, — промычал Берн. — Ты нас за дураков держишь? Главного ты ведь так и не сказал. С чего бы вдруг магистру предлагать тебе место в школе, а злобной Арахне тебе благоволить?..
Тут он вдруг закашлялся.
Берн кашлял снова и снова, и каждый его новый вдох все больше начинал походить на хрип.
— Эй, ты в порядке? — всполошился Эрик.
Я не знал, что делать, но вскочил на ноги, чтобы хоть как-то помочь бедняге: по спине постучать, что ли, или дать воды.
И тут в сумерках блеснул золотистым сиянием тонкий луч паутины. Он тянулся от шеи Берна до укрытого мраком угла у дверей.
— Пожалуйста, оставь его! — воскликнул я, повернувшись к тьме в углу.
— Вот еще… — обиженно прошелестел из тьмы знакомый мне голос. — Даня, он меня злобной назвал!
Эрик, дернувшись всем телом, попятился к окну. Берн продолжал кашлять, развернувшись к дверям.
— Но ты же не такая! — попытался я урезонить Арахну.
— Нет, с такими, как он, я как раз такая!
Я увидел, как натянулась тонкая золотистая нить, и Берн, схватившись за горло, упал на колени, пытаясь вслепую нащупать паутину вспыхнувшими огнем ладонями.
— Нет, ну ты посмотри! Мало того, что он оскорбил великую Арахну, так он меня еще и обжечь хочет, глупый смертный! — прошипела паучиха.
— Он больше не будет! — взмолился я. И строго рявкнул на задыхающегося приятеля: — Берн, прекрати обижать богиню!..
Тот ответил мне громким хрипом.
— Великая, ну отпусти дурака! Очень тебя прошу!.. — воскликнул я.
Золотистая паутина оборвалась и погасла.
— Так уж и быть, — проговорила Арахна, выползая из своего угла.
В этот раз она была размером с небольшую собачку — мохнатое паукастое тело и половинка крошечной синюшной барышни, растущая прямо из паучьей сердцевины.
Берн, едва вздохнув, снова вдруг захрипел, хватая воздух ртом.
— Арахна?.. — строго проговорил я, опускаясь перед богиней на одно колено, как перед ребенком. — Ты точно его отпустила?
— Да отпустила я его, не парься, — пожала тощими плечами моя богиня, похожая на трехдневного висельника. — Это у него сердечко прихватило от моего величия, — фыркнула она, смерив моего приятеля вспыхнувшими в темноте глазками. — Проблема всех огненных — слишком бурные эмоции по поводу и без повода. Оттого и любовники из них скверные, — чисто по-женски уколола Берна Арахна.
И улыбнулась мне.
— Ну ты-то как поживаешь? — сладким голосом проговорила она. — Чего вдруг оказался между запертой дверью и решеткой?