Не оправдываться же, как мальчишка, пытаясь объяснить, что я как бы ничего даже не начинал, чтобы продолжать.
— Да ничего, все нормально! — крикнула Майя, взмахнув рукой и не оборачиваясь.
Она уходила, и я прекрасно понимал, что только что упустил нечто большее, чем просто откровенный разговор о ее пороке.
Только что она была открыта для общения. Настолько, что у меня появился реальный шанс!
А теперь этот шанс сердито удалялся прочь из зоны доступа.
Я тяжко вздохнул и с укором взглянул на кошкодевочку.
— Слушай, ну вот какого рожна ты сейчас из комнаты вышла? — сказал я ей, потянувшись за папиросой. — Разве ты не слышала, что я здесь с кем-то разговариваю? Или ты хочешь, чтобы вся школа сочиняла, будто мы спим вместе?
Ника непонимающе моргнула.
— Но сегодня мы и правда спали вместе… — проговорила она.
— Да не в этом смысле! — вспылил я.
— А-ааа, — многозначительно протянула Ника. — Извини, не подумала, — сказала она с абсолютно невинным личиком.
И тут же исподтишка метнула в сторону удаляющейся спины Майи такой взгляд, словно собиралась укусить ее.
Боги, она что, все это сделала специально?..
— Ну и ладно. Какая теперь разница? — проурчала она. — Я пойду к Леандру, нам нужно завтрак готовить. Магистр велел отработать в школе еще три дня.
— Хорошо, — сказал я. — А кстати, что вы будете делать после этих трех дней? Искать новую работу?
— Магистр берет нас на кухню в свое заведение, — ответила Ника. — Он добрый. Он знает, что нам обоим некуда идти.
Тихо мяукнув на прощание, она устремилась по своим делам, бесшумно ступая по дорожке.
А я в недоумении смотрел на ее удаляющуюся фигурку, натужно соображая…
Погодите-ка. Получается… Эта кошка меня обманула?..
В чем такая глобальная разница между ее пребыванием здесь, в школе, и ее пребыванием на кухне у Яна в кабаке? Ведь очевидно, что там он ее будет прятать точно так же, как здесь. Так зачем ей вдруг срочно потребовался хозяин?
Или какая-то разница все-таки есть, и она сказала правду?
Я еще долго курил на крыльце, переваривая события этого утра. Благо, халявных папирос теперь было завались.
Кошки, блин.
Поди догадайся, что там у них на уме.
Между тем школа, которая обычно в это время уже во всю просыпалась, до сих пор находилась в сонном оцепенении.
Что же теперь будет?..
Ян сказал, что теперь придется зарабатывать королевские награды. А еще школе нужно будет на что-то пить, есть и одеваться — народу, конечно, у нас осталось немного, но тем не менее бесплотных среди нас не имелось. Откуда возьмутся деньги на эти нужды? Из заработков кабака? Это вряд ли, потому что заведение магистра до сих пор держалось за счет финансирования школы. Из личных денег учеников? Тоже вряд ли, потому что если мы все отправимся вкалывать на рудники или дружно наймемся в какую-нибудь стражу, то кто и когда будет зарабатывать те самые королевские награды?
В общем, вопросов было много, и оставалось только надеяться, что в ближайшее время Янус объяснит нам, как теперь все будет устроено.
И в этот миг мои размышления прервал пронзительный вопль нашего надвратного грифа, которого ученики между собой называли «отвратным».
У меня все внутри сжалось.
Ничего хорошего этот крик не сулил. Потому что теперь, когда школа стала «опальной» и опустела, сюда запросто мог ворваться и бешеный папаша нашего Эрика, и еще кто-нибудь из числа недругов Яна.
Подорвавшись с места, я схватил свою вязанку с мечами, чтобы вызволить из веревок хоть один из них.
А грифон между тем все орал, не переставая, будто кто-то живьем резал его на куски.
Из жилого корпуса, грохоча сапогами по ступеням, один за другим выбежали во двор наши оставшиеся ученики. Выхватив, наконец, один из тяжеленных мечей, я ринулся вместе со всеми к въездным воротам.
Сквозь птичьи вопли мне почему-то отчетливо послышался зловещий мужской хохот.
А у ворот между тем творилось что-то несусветное.
Железный насест нашей лысоголовой курицы был пуст. Бедная птица больше не сидела на ограде, она билась по ту сторону кованого забора в руках у всадника. Всадник был здоровый, как Портос. Лошадка под ним, коротконогая и пятнистая, как корова, почему-то больше походила на несчастного осла. Гриф яростно хлопал крыльями и ритмично дергал шеей, как механическая игрушка. Но здоровенный мужик крепко держал его за лапы и хохотал во всю глотку, сверкая на солнце медно-красными космами и такой же бородой.
— А ну-ка отпусти символ нашей школы! — проорал Берн, и его вопль удивительным образом перекрыл и хохот безумного всадника, и вопли грифона.
Он рванул меч из ножен и угрожающе добавил:
— А то сейчас вместе с ним на насест сядешь!
— Да ладно?! — со смехом воскликнул толстяк, не выпуская грифа из руки. — Ну, давай посмотрим, кто кого…
Берн обернулся на старших в поисках разрешения поставить этого беспардонного гостя на место. И в это мгновение от свободной руки всадника сквозь прутья ограды протянулась узкая дымно-белая лента. Она обвилась вокруг Берна, как щупальце, и в одну секунду подняло его вверх над землей.
Берн зарычал — от злости и ярости. Пламя вспыхнуло вокруг него, как факел — яркое и настолько мощное, что даже с расстояния было слышно, как оно гудит.
— Берн, нет!.. — крикнул я, догадавшись седьмым чувством, что сейчас произойдет.
Щупальце на мгновенье замерло над железным насестом нашего грифа, и этот птичий трон из-за огненного марева тут же покраснел, раскалившись…
А потом белая лента разжалась.
Берн шлепнулся задницей на грифоново место.
— А-аааа! — заорал во всю глотку мой бедный соратник.
Один из старших учеников, чье лицо было обезображено ожогом, резко вскинул руку вверх. Под его ладонью синим светом засияли странные символы, и на ворота обрушилась водяная волна. Тысячи мелких брызг засверкали на солнце. Они сплошным потоком полились на раскаленный металл, на моего умолкнувшего товарища и водопадом обрушились на красноголового. Тот закрылся рукой, выругался, выпуская из руки бедного грифа. Взметнувшись вверх, огромная птица устремилась на свое место, метя своим металлическим задом прямо в голову Берну.