Так же как и Полознева, Харитоновы жили на отлете, у самой опушки леса. Темными осенними ночами можно было незаметно пробраться к хлеву, а из него уже в дом.
Дом Харитонова был крепкий, рубленый, и легкий дымок, который вился из трубы, и тихие, дремлющие деревья, — все создавало впечатление покоя и отрешенности от жизненных бурь.
Как только Геннадий Андреевич переступил порог, его обволокло теплом. Ему даже показалось, что пахнет парным молоком, которое он так любил.
Харитонов прикрыл дверь поплотнее и подсел к столу.
— Садись, Павел Мартынович! — сказал он. — Покажи-ка документы. Посмотрим, не надо ли кой-что подправить…
Он долго и внимательно рассматривал пропуск и удостоверение, которые были даны Борзовым и потому имели совершенно убедительный вид. Борзов достал их еще давно — на бланках оставалось только проставить даты, которые вписал сам Геннадий Андреевич. По документам он был Павлом Мартыновичем Токаревым.
— Так! — сказал Харитонов, внимательно изучив, казалось, каждую строку. — Все в порядке. Не подкопаешься.
— А в чем все-таки дело? — спросил Геннадий Андреевич, чувствуя, что стариком руководят какие-то важные соображения.
— Приказано передать вам маршрут, — переходя на «вы», сказал Харитонов, и по тому, как он вдруг стал серьезен, Геннадий Андреевич понял, что старик не так уж мягок, как показался на первый взгляд.
Но Харитонов не сразу перешел к сути дела. Он долго шепотом советовался, как ему поступить самому. Геннадий Андреевич слушал, смотря в его суровое морщинистое лицо. Да, трудно старику… но приказ выполнить нужно.
— Душа болит, — проговорил Харитонов, — знаю, надо, а не могу… не могу…
Что мог сказать Геннадий Андреевич? У каждого свой путь, опасный, тяжкий, но нужно идти по нему до конца, другого выбора нет…
Потом, собравшись с мыслями, Харитонов подробно и долго растолковывал, по каким дорогам и тропам следует добираться до партизанского лагеря.
— А теперь поспи, — сказал он, когда убедился, что подопечный усвоил маршрут. — Путь дальний… Топать и топать… Я схожу в деревню и сразу вернусь… — И, тяжко вздохнув, он вышел из дома.
Геннадий Андреевич прилег на кровать, сняв только сапоги, и сразу же заснул таким крепким сном, каким спал в детстве. Проснулся тоже мгновенно от какого-то внутреннего толчка, вскочил на ноги. Харитонов, одетый, сидел у стола.
— Уже пора? — спросил Геннадий Андреевич, взглянув в окно, где над дальним лесом кружили птицы. — Долго спал?
— Часа три, — ответил Харитонов.
— В деревне был?
Харитонов кивнул и присел на табуретке.
— Связной к тебе явился, — сказал он.
— Откуда?
— Из города. Николай, сынишка той, что повесили… Охотниковой!..
— Ну! — удивился Геннадий Андреевич. — Кто его послал?
— Думаю, Никита. Мальчишка дичится, мне не говорит.
— Где же он?
— Говорю ему, нет тебя здесь, а он не верит. Я, говорит, подожду! Как придет Павел Мартынович, скажи — пусть идет на опушку рощи…
— Осторожный, — усмехнулся Геннадий Андреевич.
— Сам худющий, а глаза сурьезные. — Харитонов достал кисет и стал неторопливо свертывать из газеты папироску. — А только чувствую я — не с хорошим он к тебе пришел… Уж очень он торопился, а как узнал, что тебя нет, даже потемнел весь…
— Но он же знал, что я должен прийти.
— Нет. Сначала я щупом его потрогал. Иди, говорю, с богом, никакого здесь Павла Мартыновича нет, никогда и не было. А сам смотрю, что делать будет. «Молоко, спрашивает, есть?» — «Какое, говорю, молоко! Ты что, с неба свалился? Я давно забыл, как корова выглядит, есть ли у нее рога…» Ну, а он опять за свое: «Нельзя ли воды напиться?» Видно, пароль вспомнил и на меня напирает… Хорошо, думаю, помогу тебе малость. «Воды пей сколько хочешь!..» Как только это я сказал, он обрадовался. Опустился на скамейку. «Дедушка, говорит, сил у меня больше идти нету…» Передохнул малость. Тут мы с ним и договорились… — Харитонов глубоко затянулся махоркой и выпустил клуб ядовитого дыма.
В раскрытом чистом окне было видно, как на сломанном плетне сидела голодная ворона и, растопырив крылья, раздумывала, куда ей лететь дальше. По дальнему шоссе, зажатому между полями, проехали машины. Если бы не линии телеграфных столбов, можно было бы подумать, что они едут прямо по целине.
— Уже едут!.. Торопятся, черти! — сказал Харитонов. — Уходить вам надо, да поскорее!..
— Хорошо, пойду! — сказал Геннадий Андреевич. — Только смотри, будь осторожен!
— А вещи?
— Как-нибудь обойдусь…
Харитонов вздохнул и пожал Геннадию Андреевичу руку:
— Тогда прощай. Скажи Колеснику, что все сделал, как он приказал. И еще, что иду против своего сердца.
— Обязательно скажу!
— Быстрее уходи! Быстрее! — сказал Харитонов и отворил дверь избы.
Геннадий Андреевич перелез через тыльный плетень и кружным путем направился к опушке. Сначала он спустился в неглубокую балку, которая скрыла его от глаз людей. Пройдя по ней, он круто свернул в рощу, уже раздетую осенним ветром. Порыжелые листья шуршали под ногами. «Зима наступает, — думал Геннадий Андреевич, — станет еще труднее. Надо действовать…»
Где-то в чаще пересвистывались птицы. Вдруг огненно-желтый комочек взметнулся на высокую ель. Белка!.. Она сидела на толстом суку и косила на него черными глазками.
Природа жила по своим законам. Сейчас бы с ружьишком охотиться где-нибудь на уток. А потом сидеть у пылающего костра и, щурясь от дыма, смотреть, как закипает смола на сосновых ветках…
Вот и опушка. Сквозь деревья невдалеке на поляне темнеет пирамида прошлогодней копны. Никого нет…
Геннадий Андреевич приостановился. Может быть, мальчик ищет его где-то тут. Надо ждать.
Тянулись минуты. Он стоял, оглядываясь по сторонам. И, хотя все его чувства были напряжены до крайности, все же не услышал, как сзади к нему подкрались.
Тихий голос позвал:
— Павел Мартынович…
Он вздрогнул, быстро обернулся, рука сама рванула из кармана револьвер.
В нескольких шагах от него, между кустами, стоял невысокий, худенький мальчик в черном латаном костюме. Лицо немного испуганное, не по-детски серьезное, в сутулой фигурке что-то степенное.