— В Белгород, — проговорил Коля всхлипнув.
Он не притворялся. Удар Гордеева был крепок, и он сильно стукнулся плечом о стену.
— Так, — протянул Гордеев. — А кто там у тебя?
— Тетка…
— А родители где?..
— Отца убили, мать в Германию угнали…
— Не угнали, — поправил его Гордеев, — а направили на работу… Тебе это понятно?..
Коля всхлипнул и мотнул головой.
— Тебе сколько лет? — спросил Гордеев.
— Тринадцать.
— Фамилия?
— Степанов Костя…
Гордеев взглянул на справку, отобранную у Коли, сверяясь по ней с его ответами.
— Играть бы тебе сейчас в казаки-разбойники, Костя, а видишь, в какую ты историю попал! В скверную историю. И как быть с тобой, прямо не знаю… — Он постучал своими короткими пальцами по краю стола, помычал и вдруг зло прищурился: — А твоего товарища мы тоже поймали!..
— Какого? — Коля поднял голову, и в его груди все сжалось.
— Того, который из кустов гранаты кидал… Того и поймали!..
— Не знаю я его, — сказал Коля.
Гордеев усмехнулся:
— Не знаешь, так узнаешь! Хочешь, я его сюда позову? Он нам во всем уже признался… И все о тебе рассказал… Эх ты, конспиратор!.. — Он вытащил папиросу и закурил. — Рассказывай!.. Ничего тебе не будет… Утром отпущу. Ну, не запирайся…
— Ничего я не знаю, дяденька, — тихо оказал Коля, упорно глядя куда-то под стол.
— Не знаешь! — В голосе Гордеева вновь зазвучала угроза. — Подумай, Костя, подумай…
Коля вздрогнул. Староста назвал его Костей. Значит, он врет, что Витя пойман и во всем признался. Ничего староста не знает, хитрит, хочет заманить его в ловушку.
Он поднял голову и, смотря в напряженное лицо Гордеева, как можно правдивее сказал:
— Вот убей меня гром, если совру! Я шел один!..
Гордеев вскочил и дико закричал:
— Харитонов!..
Тотчас же порог переступил старик с рыжими усами. Коля сразу признал его: это был тот самый, к которому он приходил в лес, чтобы связаться с Геннадием Андреевичем. Старик угрюмо глядел на Колю, словно видел его впервые. Его рука крепко сжимала плетку.
— Ожги его! Дери его, чертова сына, как сидорову козу!.. Тащи в процедурную!..
Харитонов взял Колю за плечо.
— Пойдем, пойдем! — сказал он; на пороге обернулся: — Сколько ему?
— Пятнадцать!..
Харитонов критическим взглядом оглядел Колю и покачал головой:
— Не выдержит, Серафим Тимофеевич. Помрет. Больше восьми никак нельзя… Так по шкале положено!..
— Ладно! Ты мне свои инструкции не тычь! Помрет — туда ему и дорога…
Харитонов вывел Колю во двор и повернул к небольшой баньке, которая темнела в углу забора. Очевидно, в этой баньке у полицаев был устроен застенок.
Около двери Харитонов оглянулся и тихо сказал:
— Вот что, сынок! Бить я тебя не буду, а ты погромче кричи. Погромче!.. Пусть староста слышит…
Вдруг вблизи, за забором, раздались выстрелы. Один, другой!.. Совсем близко — третий…
— Что такое? — Харитонов остановился. — Никак, нападение!.. Ложись, ложись ты! Не то пулей заденет! — и бросился к стене сарая, увлекая за собой Колю.
Внезапно в ворота вбежал человек и метнулся к дому.
— Тревога! — закричал он срывающимся голосом. — Тревога! Партизаны!.. Скорее сюда! Они здесь!..
Полицай, уже взбежавший на крыльцо, обернулся и выстрелил.
Коля дернулся, стараясь вырваться из рук Харитонова, но тот еще крепче прижал его к бревенчатой стене.
— Да лежи ты, дурак! — проговорил он. — Убьют ни за что!.. Сейчас я пойду, а то свои же и прихлопнут!..
Но Коля тут же вырвался из крепко державших его рук и бросился к воротам. Около головы свистнула пуля.
— Коля! — окликнули его из-за дерева.
Коля узнал бы этот голос из тысячи:
— Федя! Феденька!..
— Скорее ложись! — скомандовал Куликов.