Плотно прижавшись боком к стенке бычка, Воеводин медленно сполз вниз. Вскоре он уже сидел на корточках, и мина была теперь у самой воды. Не разжимая рук, майор осторожно опустил ее на плотик и тогда только перевел дыхание и рукавом гимнастерки вытер со лба холодный пот…
Остальные мины Воеводин извлекал уже спокойнее. Движения его стали решительнее, точнее. И хотя, поскользнувшись, он чуть было не упал в воду с третьей миной, уверенность в окончательной победе уже не покидала его. Только после того, как все было сделано, он почувствовал вдруг, что колени его подгибаются, а руки трясутся мелкой, противной дрожью.
После он вспомнил: первой к нему подбежала Варя, но что говорила, что он отвечал ей, не осталось в памяти…
…На другой день Дружинин пригласил к себе Хмелева и сообщил ему, что нашлась наконец злополучная мина. Старый мастер вздохнул облегченно и спросил:
— А как же документ немецкий с моей подписью? Нашли вы его, Владимир Александрович?
— Э, да черт с ним, с этим документом! — небрежно махнул рукой Дружинин. — Не нашли мы документа. Да, видно, и не клали его туда немцы, а хотели только запугать вас. Надеялись, что страх заставит вас оберегать их тайну. Ничего не вышло, однако. Дух советский победил в вас этот страх! — И он крепко пожал руку старому кузнецу.
1948 г.
Время перевалило за полночь. Все сотрудники генерала Саблина давно уже разошлись по домам. Один только полковник Осипов все еще сидел в своем кабинете.
Письменный стол его был освещен настольной лампой. Лучи света, падая из-под низко опущенного колпачка, почти полностью поглощались настольным сукном. Лишь белый лист бумаги отражал и слабо рассеивал их по всему кабинету. Комната была большая, и отраженного света недоставало для ее освещения. Со стороны казалось даже, что пространство за пределами письменного стола Осипова погружено в темноту. Но полковник привык к полумраку и хорошо видел все вокруг. Он любил поздними вечерами, а часто и бессонными ночами бесшумно прохаживаться по мягкому ковру, продумывая многочисленные варианты возможных действий противника.
Но сегодня день был необычный — полковник Осипов ждал важное донесение, от которого зависело решение уже несколько дней волновавшей его загадки. Чистый лист бумаги, казавшийся на темно-зеленом фоне настольного сукна не только единственным освещенным местом, но и как бы самим источником света, гипнотизировал и привлекал к себе полковника. Осипов уже не раз подходил к нему, готовый запечатлеть на нем так долго продумываемую мысль, но едва он брался за перо, какой-то внутренний голос убеждал его, что мысль эта еще недостаточно созрела, загадка далека от решения и выводы слишком скороспелы.
И снова принимался полковник Осипов — седой, слегка сутуловатый человек, — ходить по своему просторному кабинету, подолгу останавливаясь у окна, за которым все еще не хотела засыпать большая, шумная даже в ночные часы площадь.
"Если бы только Мухтаров выздоровел или хотя бы пришел в сознание, — уже в который раз мысленно повторял Осипов, наблюдая, как внизу, за окном, мелькали огоньки автомобильных фар. — Все могло бы проясниться тогда… Может быть, позвонить в больницу еще раз?.. Нет, не стоит. Было бы что-нибудь новое, сами бы немедленно сообщили. Но почему, однако, бредит Мухтаров стихами? И что это за стихи: "Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах"? Или еще вот эта строка: "Шумно оправляя траур оперенья своего". Как угадать по этим строчкам, какие мысли возникают у него в бреду? И почему произносит он только эти стихи? Ни одного другого слова, кроме стихов… А томик американских поэтов, который нашли у него?.. Существует, наверно, какая-то связь между ним и стихотворным бредом Мухтарова. Но какая?
Полковник Осипов сам несколько раз перелистал эту небольшую, типа "покит бук" книжицу. Он не мог похвалиться, что читал всех опубликованных в ней авторов, но такие имена, как Генри Лонгфелло, Эдгар По и Уолт Уитмен, были ему хорошо известны.
Вчера этот томик побывал в химической лаборатории и подвергся там исследованию, но и это не дало никаких результатов. Подполковник Филин — специалист по шифрам — высказал предположение, что какое-то из напечатанных в нем стихотворений, возможно, является кодом к тайной переписке засланных к нам шпионов. Он допускал даже, что именно этим кодом зашифрована радиограмма, перехваченная несколько дней назад в районе предполагаемого местонахождения знаменитого шпиона, известного под кличкой "Призрак". Подобная догадка, пожалуй, не была лишена оснований, так как Осипов допускал, что агент иностранной разведки Мухтаров, видимо, предназначался в помощники Призраку. Его ведь выследили в поезде, уходившем в Аксакальск, то есть именно в тот район, где находился Призрак.
Все, конечно, могло бы обернуться по-другому, если бы Мухтаров не догадался, что за ним следят. Но он почувствовал это и, пытаясь уйти от преследования, неудачно выпрыгнул из вагона на ходу поезда. Теперь он лежит в бессознательном состоянии в больнице, и врачи не ручаются за его жизнь.
В карманах шпиона обнаружили: паспорт на имя Мухтарова, удостоверение личности и железнодорожный билет до Аксакальска. В чемодане нашли портативную радиостанцию и томик избранных стихотворений американских поэтов. Подполковник Филин вот уж почти сутки сидит теперь над этим томиком, отыскивая стихотворение, строки из которого произносил в бреду Мухтаров.
Был уже второй час ночи, когда в кабинете Осипова зазвонил телефон. Полковник торопливо схватил трубку, полагая, что звонят из больницы.
— Р-разрешите д-доложить, Афанасий Максимович, — услышал он голос Филина. Подполковник был сильно контужен на фронте в годы войны и слегка заикался в минуты волнения.
— Докопались до чего-нибудь? — спросил Осипов.
— Так точно. Выяснилось, что Мухтаров произносит в бреду строки из "Ворона" Эдгара По, но и с помощью этого стихотворения перехваченная нами радиограмма не поддается расшифровке.
— Да… — разочарованно проговорил Осипов. — Не очень-то вы обрадовали меня этим сообщением.
Едва он положил трубку на рычажки телефонного аппарата, как снова раздался звонок. Теперь полковник уже почти не сомневался, что звонят из больницы.
— Это я, Круглова, — торопливо докладывала дежурная сестра. (По голосу ее Осипов тотчас же догадался: в больнице произошло то, чего он особенно опасался.) — Знаете, что случилось, Афанасий Максимович? Мухтаров умер только что…
— Пришел ли он хоть перед смертью в сознание? — спросил Осипов.
— Нет, Афанасий Максимович, — поспешно ответила Круглова. — Только по-прежнему бредил стихами. Может быть, он поэт какой-нибудь?
— Люди такой профессии не бывают поэтами, — убежденно проговорил Осипов. — Какие же стихи произносил Мухтаров? Все те же? — спросил он Круглову, уже безо всякой надежды услышать что-нибудь новое.
— Я записала. Сейчас прочту… Тут, впрочем, тоже все разрозненные строчки: "Гость какой-то запоздалый у порога моего, гость — и больше ничего…" Знаете, Афанасий Максимович, очень похоже все-таки, что это он сам сочинил. Наверно, под "гостем" смерть свою имел в виду…
— Ну, а еще что?
— Прочел целую строфу, видимо, из какого-то другого стихотворения. Вот, послушайте:
— Прочтите-ка это еще раз, помедленнее, — попросил Осипов и торопливо стал записывать.
Странным, непонятным казался Осипову этот бред. Может быть, и в самом деле он пользовался стихами для кодирования своих донесений?..
"Интересно, у себя еще Филин или ушел уже?" — подумал Осипов, набирая служебный телефон подполковника.
Филин отозвался тотчас же.
— Это Осипов, — сказал ему полковник. — Запишите-ка еще несколько строк стихотворного бреда, Борис Иванович.
И полковник продиктовал Филину стихи, сообщенные медсестрой.
— Первые две строки — это из "Ворона" Эдгара По, — выслушав Осипова, заметил Филин. — А "Скелеты" из какого-то другого стихотворения. Размер иной. Вы долго еще у себя будете, Афанасий Максимович?
— Ухожу минут через пять, — ответил Осипов, посмотрев на часы. — А вы вот что учтите, товарищ Филин: Мухтаров умер, исходите поэтому теперь только из того, что уже известно.
Домой полковник Осипов пошел пешком. Всю дорогу приходили на память стихи Эдгара По о шорохах, о черных птицах, оправляющих траур оперения своего, о каком-то запоздалом госте… Что значит все это? Какой смысл таится в наборе таинственных слов?
Хотя Осипов почти не спал, на работу он явился, как обычно, к девяти часам утра. Полковник слишком хорошо знал себя, чтобы надеяться спокойно провести хотя бы одну ночь, пока тайна Мухтарова не окажется разгаданной. Но уж потом, когда загадку эту удастся разрешить, он проспит, наверно, все двадцать четыре часа. С ним уже случалось такое.
Едва Осипов прошел к себе, как в дверь кто-то постучался негромко, но энергично.
В кабинет торопливой походкой вошел подполковник Филин.
"Позавидуешь человеку, — подумал о нем полковник. — Тоже не спал, наверно, всю ночь, а ведь не скажешь… Да он и не напрасно, видимо, бодрствовал".
— Ну-с, чем порадуете? — с деланной небрежностью спросил его Осипов.
— Хорошими стихами, Афанасий Максимович! — весело проговорил Филин и положил на стол Осипова массивный однотомник произведений Иоганна Вольфганга Гёте.
Осипов, полагавший, что разгадать тайну шифра помогла книжица, найденная в чемодане Мухтарова, удивленно поднял глаза на Филина. Подполковник помедлил немного, будто наслаждаясь недоумением Осипова, затем с загадочной улыбкой раскрыл семьдесят вторую страницу и показал пальцем на стихотворение "Пляска мертвецов".
— Вот ведь откуда новая строфа мухтаровского бреда, товарищ полковник! Пришлось для выяснения этого консультироваться у опытного литературоведа. "Пляска мертвецов" Гёте оказалась кодом к шифру… Обратили вы внимание, что цифры шифра разбиты на группы и расположены строками. Показалось мне это не случайным и натолкнуло на мысль, что для кодировки текста могли быть использованы стихи. И я не ошибся. Получается следующая система: каждая новая строка начинается трехзначной цифрой с нолем впереди. Цифра за нолем — порядковый номер строки стихотворения. Третий знак ключевой группы является строкой в строфе, а все последующие цифры — номерами букв в стихотворных строках.
Возьмем теперь для примера первую строку перехваченной нами шифровки: "066 14 15 2 5 16 18 19 21 13 18 21…" Ключевая группа ее — 066 означает начало строки шифра, шестую строфу и шестую строку в ней. В "Пляске мертвецов" строка эта звучит так: "Все выше и выше вползает мертвец…" Четырнадцатой буквой будет здесь "п", пятнадцатой — "о", второй — "с", пятой — "ы", шестнадцатой — "л", восемнадцатой — "а", девятнадцатой — "е", двадцать первой — "м", тринадцатой — "в", восемнадцатой — "а", двадцать первой — "м". Из букв этих складываются слова: "Посылаем вам…"
Подполковник Филин был очень доволен своей сообразительностью и не сомневался, что на этот раз сдержанный в проявлении чувств полковник Осипов непременно его похвалит. Но Афанасий Максимович прежде сам прочел всю шифрограмму, на что ушло довольно много времени. Лишь после этого он встал из-за стола и крепко пожал чуть-чуть вспотевшую от волнения руку Филина.
— Спасибо, Борис Иванович! — сказал он и, помолчав немного, спросил: — Ну, а томик, найденный у Мухтарова, тут при чем же?