себе силы пережить разрыв с любимой женщиной. Это все равно, что покурить, не вылезая
из постели. Задушил юнца - пропусти стаканчик виски, поглядывая на взмокшие вагины.
А сердце по-прежнему выдает пятьдесят ударов в минуту.
Как будто сплю.
Смена немолодой стриптизерши по имени Никки заканчивается приблизительно через
двадцать минут. Я направился к выходу, вынимая из кармана пальто пачку "Мальборо".
В этом городе всегда было примерно так: тебя накрывает ароматом прокисшей мочи, но
через несколько секунд ты уже чувствуешь зловонное дыхание железных гигантов, окруживших и без того мрачный городишко своими огромными бездушными телами.
Бетонный питомник - давно напрашивалось подобное сравнение.
И здесь никогда не идет снег. А жаль. Мириады маленьких кристаллов смогли бы
прикрыть уродство серого полотна, похожего на одну большую грязевую массу с
вкраплениями миниатюрных выкарабкивающихся человечков. Днем - картина удручающая.
Ночью - ничего не меняется. Даже сейчас я вижу телеса, которые разбредаются по своим
крохотным комнатушкам. Уже завтра кто-то из них будет молить о смерти. Город
самоубийц.
Скрип двери за моей спиной возвестил о том, что Никки, с которой мы, кстати, не знакомы, направляется к служебному автомобилю, который должен отвезти ее домой. И, увы, рядом
с ней широкоплечий сателлит. У нас так называют охранников.
- Прости, приятель. Но я буду вынужден забрать Никки с собой. - Лицо верзилы
изобразило искреннее недоумение.
- Эй, отойди нахер.
Люди никогда не воспринимают твои слова всерьез, если считают, что они сильнее тебя
физически. Всего один удар ножом в бедренную артерию. В дверном проеме показался
напарник здоровяка. Он знает, кто я такой и чем занимаюсь.
- Когда тебя спросят, что здесь произошло, Максвелл, ты скажешь, что в ночь с пятницы
на субботу потерял оба глаза и отыскал их только к воскресенью. Разумеется, если ты не
хочешь, чтобы на моем столе оказались твои замечательные детишки. Вызови скорую. А то
бедняга утонет в собственной крови. А ты, Никки, - я взял женщину за руку, - пойдешь со
мной.
Кажется, тогда мне было двенадцать. Мама повела нас к преподобному Грайму. За
день до трагедии онис отцом - эти набожные добропорядочные граждане - что-то весь
вечер выясняли, после того, как нас с сестрой привели патрульные. Мы подожгли дом
миссис Возняцки. Старой потаскухи, которая вечно высовывала свою физиономию из
окна и орала на пробегающих мимо ребятишек. Ее раздражали детские голоса. Они
отвлекали старушку от просмотра любимой мыльной оперы. Мы с сестрой Карен всего
лишь хотели напугать старую неврастеничку. Дом горел так прекрасно...
И вот мы в коморке преподобного. Мать слезно умоляет его сделать нас
"нормальными". Изгнать беса, вернуть рассудок. Что угодно, лишь бы мы сидели дома и
молились круглыми сутками о выздоровлении старой поджаренной миссис Возняцки. То
была самая крупная ошибка нашей мамы. Больше она просто ничего и не успела...
Помещение, в котором я исполняю заказы своих самоубийц, выглядит довольно жутко. Но
лишь для человека, ни разу здесь не бывавшего. Хотя мало кто видит мою обитель более
одного раза в жизни. Глаза Никки подтверждают мою теорию.
- Какого хрена тебе от меня нужно?
В центре стоит металлический стол, прикрученный к полу.
- Я с кем разговариваю, псих долбаный?!
Черное и белое. Шахматное поле, на котором пешки делают последний вдох.
- Это безумие...
Логично и функционально. Не более. Отдельные стеллажи для фаллоиммитаторов, удавок, затычек и прочего инвентаря.
Я включил прожектор над столом, остальная часть помещения погрузилась во мрак.