У бревна перед спуском к заливу их ждал тюк с одеждой. Размотав повязку, Фьольвир переодел штаны, натянул рубаху и крепкий, добротный, длиннополый везинг — все не родное, чужое. Потом подпоясался. Незнакомец передал ему топорик и нож. Следом из рук в руки перешли мешок с хлебом и мясом и баккель с водой.
— Пошли.
Незнакомец вооружился вторым топориком, сунул под мышку два коротких весла и по тропке принялся спускаться к воде. Фьольвир еще какое-то время постоял, глядя на зарево, встающее над частоколом, попытался пробудить в себе то ли боль, то ли сожаление, но не смог — внутри было холодно и пусто. Когда жадный, высокий язык пламени пожрал крышу общего дома, Фьольвир мотнул головой и пошел вслед за незнакомцем.
Мелкие окатыши заскрипели под кожаными свейками.
Ожидая его, незнакомец сидел на корявом бревне рядом с причальными мостками и сбивал носком ноги верхушки мелких волн. Пустое лицо казалось задумчивым. Берег темнел обломками и ветками. Одинокая лодка качалась на воде. Для двоих она была маловата.
Небо с севера затягивало стылой пеной. Над заливом низко пролетели зимние утки. К скорому снегу.
— Не потонем? — кивнув на лодку, спросил Фьольвир.
— Не должны, — сказал незнакомец, соскакивая с бревна на камни. — Забирайся. Я — за тобой.
На дне лодки поблескивала вода.
— Мы так можем сразу в Тааливисто, — сказал Фьольвир, усаживаясь на скамью на корме.
— И не надейся.
— Мне-то что?
— Лови.
Незнакомец кинул Фьольвиру одно весло и легко перескочил на лодочный нос. Лодка закачалась. Вода плеснула в борт.
— Точно потонем, — сказал Фьольвир.
— Мы осторожненько.
Перегнувшись, незнакомец отвязал веревку и оттолкнулся рукой от мостков. Лодку медленно повело в сторону.
— Все, не спи, — сказал доброхот, опуская свое весло в воду. — Я — справа, ты — слева.
Фьольвиру понадобилось несколько гребков, чтобы приспособиться к манере спутника. Три взмаха веслом, короткая передышка, снова три взмаха веслом. Лодка резала залив. Серые скалы плыли мимо. Над скалами вставали сосны. По Холму Аттитойне катилось мутное солнце.
Раз-два-три. Ф-фу. Выдох. Раз-два-три.
Узор скал менялся. Где-то они зарастали мхом, а где-то краснели, темнели жилами просочившихся наружу пород. Сосны качали кронами. На середине залива лодку подхватило течение, и незнакомец сложил весло на коленях.
— Знаешь про шкатулку Телеотта? — спросил он, повернувшись.
— Нет, — сказал Фьольвир.
— Был такой мелкий бог. Телеотт. Мастер вещей. Его не особо ценили в мире богов. Его, в сущности, и у вас не ценили. Вроде бы только где-то у хансов в его честь был построен маленький храм.
— Это ты?
— Телеотт? — незнакомец рассмеялся. — Нет, но я знал его. Он был косоглаз и не в меру волосат. К тому же был жутко любвеобилен. Ни одной более-менее смазливой ваэ-кири, то есть, прислужницы не пропускал.
— Но если он был так дурен собой…
— Он был бог.
— Ну, если так.
— Ты слушай дальше, арнасон, — сказал незнакомец. — Телеотт был женат. При этом женой его была сестра Наккинейсе, жены Йоруна, красавица Фенлиль, богиня страсти и любопытства. И брак состоялся очень даже по любви.
— Ты ее тоже знал? — спросил Фьольвир.
Незнакомец вздохнул.
— Бывало. Но это не важно. Важно то, что Телеотт, стремясь скрыть свои похождения от Фенлиль, смастерил шкатулку. Резную деревянную шкатулку с рунами «турсуз» и «эбо» на стенках. А на крышке была выложена рубинами неправильная руна «энхуз», меняющая живое на неживое. Стоило кому-нибудь коснуться шкатулки, как он оказывался внутри нее, пропадал из всех миров. Не то, что Фенлиль, сами Йорун с Хэнсуйерно не могли обнаружить пропавшего, а уж им-то были ведомы все уголки земных и посмертных миров, поскольку они были их создателями.
Стоило Фенлиль услышать где-нибудь во дворце рокочущий голос мужа и задорный женский смех, как она неслась туда в надежде поймать Телеотта возлежащим на супружеском ложе с одной из ваэ-кири, а то и с обычной земной женщиной. И что же она видела? Телеотт возлежал, но никакой женщины рядом не было и в помине. Ни под ложем, ни за коврами, ни за занавесками, ни в сундуках, ни в нишах, ни прижавшейся испуганной тенью за окном.
Телеотт же изображал недоумение и с обидой восклицал, что не заслужил и ничтожной доли тех подозрений, что он ловит во взгляде несравненной, распрекраснейшей и обаятельнейшей супруги.
Впрочем, долго длиться обману было не суждено.
Незнакомец замолчал, вскинул голову, и на губах его заиграла странная улыбка.
— Что там?
Фьольвир обернулся и увидел далекие красные сполохи над заливом.
— К ночи догорит, — сказал незнакомец.
— Может, мы зря? — спросил Фьольвир.
— Нет, — качнул косматой головой его спутник. — Должен быть знак. А огонь — хороший знак.
— Знак кому?
Незнакомец не ответил. Лодку несло вперед, к открытой воде. Холодный туман накрывал берега, прятал сосны и скалы. Темнело. Вода хлюпала на дне лодки.
— Однажды Телеотту надоело, что Фенлиль носится туда и сюда с горящим взором, мешая ему развлекаться, — продолжил незнакомец свой рассказ, сделав несколько гребков, — и он попросил ее: «Загляни-ка, милая, в шкатулку. Там тебя ждет изумительное ожерелье моей работы».
— Заглянула? — спросил Фьольвир.
— Она была богиней любопытства, а не богиней мудрости. Ну и, конечно, пропала. Целую неделю после этого Телеотт блаженствовал в обществе десятка разных женщин, пока разъяренная Наккинейсе не вломилась во дворец в поисках сестры. Как рассказывали свидетели, Телеотт носился из одних покоев в другие, из термы в пиршественный зал, из зала — во внутренний сад, из сада — через комнаты слуг — опять в покои, а за ним летали блюда, вазы, щиты, ковры, камни, мраморная плитка, сорванные со стен полотна, освежеванный, но еще не зажаренный бык, мечи, стрелы, одежда, рабочие инструменты. Все эти предметы стремились его ударить или наподдать ему пониже спины. Спасения от них не было.
О, ярости своей жены побаивался даже Йорун.
В конце концов, избитый вещами Телеотт сдался и рассказал о шкатулке. Фенлиль выпустили наружу, и тут выяснилось, что для богов внутри не существует ни времени, ни пространства, они не могут там применить свои силы и вообще едва себя осознают. Мало того, выбраться самостоятельно из-под крышки с руной «энхуз» не имеют возможности даже верховные боги. Наккинейсе испробовала шкатулку и была в ужасе. Она хотела тут же разломать ее, но, подумав, отнесла мужу.
Так шкатулка перешла к Йоруну.
— Это сказка? — спросил Фьольвир.
Незнакомец хмыкнул.
— Это жизнь, братец.
— Я думал, боги другие.
— Такие же, как и люди, — сказал незнакомец. — Возможностей у них побольше и забот побольше, как с вахенами, а так…
Он опустил руку, набрал воды в ладонь и умыл лицо, пригладил волосы. Блеснули голубые глаза.
— Со временем, конечно, боги портятся, — сказал он. — То ли изначальная тьма на них так влияет, то ли собственное могущество. Но портятся, это точно.
— Наш Аттитойне не портился, — сказал Фьольвир.
— Это который почти медведь?
— Да.
— В строгом понимании, он и не бог, ваш Аттитойне, — сказал незнакомец. — Он, скорее, дух, ваэн, природная сила. В некотором смысле, конечно, бог, но очень особенный.
— Он нас хранил, — сказал Фьольвир.
Незнакомец кивнул.
— Здесь он молодец. Я с ним пил, но он, стервец, потребляет только мед. И мычит все больше. Ничего не понять, что мычит.
Он легко переменил позу, поджав под себя ногу, и повернул голову по направлению движения лодки. Впереди клубился туман, слева высилась белая скала.
— Выходим в море, — сказал Фьольвир.
— Давай-ка держаться берега, — предложил незнакомец.
Несколькими гребками они взяли ближе к скале. Туман неожиданно нахлынул стеной и объял лодку. Пропал залив, пропало небо, пропали, казалось, всякие звуки. Белый столп скалы какое-то время еще виделся сквозь серую слоистую пелену, но скоро исчез и он. Стало жутко холодно. Дыхание спутников вырывалось густым паром. Фьольвир опустил руку к воде и обнаружил, что она стала едва ли не ледяной. Пальцы мгновенно скрючились.
— Такого не было раньше, — сказал он, пряча окоченевшую ладонь под мышку.
— Ну, мы же подали знак, — весело сказал незнакомец.
Туман то глотал его фигуру на носу лодки, то, видимо, не умея переварить, отхаркивал обратно.
— Кому мы подали знак? — спросил Фьольвир.
Незнакомец показал пальцем в небо.
— Там же никого нет, — сказал Фьольвир.
— Ошибаешься, братец.
— И кто там?
Доброхот не ответил. Внезапно в сером безмолвии послышался звук. Что-то заскреблось о борт. Фьольвир наклонился, и увидел мелкие льдинки, притирающиеся к лодке. Сначала их было немного, но скоро с моря нанесло столько, что под ними скрылась открытая вода. Туман стоял плотно, но в нем, кажется, кипела невидимая работа: крепли, росли, наползали друг на друга льдины, потрескивали и, смерзаясь, превращались в белое ледяное, протянувшееся, наверное, до самого Морозного замка полотно.
Хрустальный звон поплыл над заливом.
— Это что, тоже знак? — спросил Фьольвир.
— Почти, — сказал незнакомец.
Он перехватил весло так, словно собирался им от кого-то защищаться. Вода на дне лодки замерзла, и Фьольвир с трудом освободил прихваченную ледком ногу. По примеру спутника он тоже взял весло в обе руки.
— И что да…
— Тс-с-с! — прошипел незнакомец.
Фьольвир насторожил слух. Звон плыл со всех сторон. Дон-дон-дон. Словно кто-то на собачьих упряжках с колокольчиками пересекал замерзшее море. Много упряжек. Много колокольчиков. Потерялись люди. Бегут мохнолапые, круглоголовые тиккси, сбившись в тумане с пути.
Фьольвир привстал, всматриваясь. Ему казалось, еще мгновение — и, вывалив языки, собаки вылетят им навстречу.
Но нет, нет. Звон прекратился также внезапно, как и возник. Установилась тишина, прерываемая лишь посвистом ветра. Вокруг лодки закружились снежинки, туман слегка протаял, утратил плотность, и в нем на расстоянии десяти шагов то там, то здесь Фьольвир стал улавливать изломанные темные силуэты. Стоило сконцентрировать на таком силуэте взгляд, и он, словно почувствовав, отворачивал вбок, осыпался, терял руки, ноги, голову, падал и беззвучно разбивался о лед.
— Не спи!
Незнакомец резко выбросил весло, едва не задев Фьольвира. Тень, которая совсем близко подобралась к лодке, получила лопастью в грудь и, раскрыв голодный провал рта, повалилась за борт. Брызнула ледяная крошка.
— Кто это? — спросил Фьольвир, запнувшись о скамью.
— Не важно.
Незнакомец блеснул глазами, ощерился и, сделав оборот, поразил еще одну тень, решившую выползти на нос лодки. Лопасть безжалостно опустилась сверху, и серая голова, увенчанная снежными космами, лопнула, развалилась надвое. Беззвучный вопль всколыхнул туман.
— Бей!
Фьольвир повернулся, но не успел отреагировать — возникшая перед ним зыбкая фигура вцепилась в его весло обеими руками. Она была безноса и безглаза. Изморось составляла ее вытянутое лицо. В широком провале рта танцевал синий язык.
— Бей же! — крикнул незнакомец.
— Как? — заорал Фьольвир.
Несколько мгновений они с фигурой перетягивали весло друг на друга. Туманная тварь шипела, обдавая колким холодом, и дергала все сильней, с каждым новым рывком грозя лишить Фьольвира оружия. Помощи от незнакомца ждать не приходилось — на него с двух сторон насели двое, по очереди возникая из снежной поземки и ловко уворачиваясь от выпадов противника. Доброхот, впрочем, нашел время между взмахами веслом предупредить спутника.
— Только потеряй мне весло, арнасон!
— Я держу! — крикнул Фьольвир.
Он вспомнил, что у него есть ноги, и что есть мочи пнул фигуру в живот. Боль пронзила ступню, зато тварь, согнувшись, бесследно пропала в тумане. Ледяные пальцы, обнимающие веретено весла, Фьольвир брезгливо сбил в снег.
— У-ху! — крикнул он, празднуя победу.
— Смотри в оба! — приглушил его радость незнакомец.
— Уже!
Вмерзшая лодка стояла, как твердая земля. Передвигаться по ней стало можно без опаски черпнуть воды или перевернуться. Фьольвир скакнул на нос, помогая своему спутнику с хитрыми, морочащими его тварями. Оцепенение прошло, и ему сделалось весело и бесстрашно.
Р-раз! Получай! Мимо? Ну, что ж. А сейчас? Р-раз! Ха! Весло поймало тень на самом ее взлете, когда снежные лохмы и серая голова только выныривали из-под намерзших вокруг льдин. Хлоп! Фигура ткнулась обратно в лед, плечи оплыли и посыпались крошкой, которую тут же закружил ветер.
Готово! Фьольвир вскинул глаза. Туман. Ни одного ориентира. В заливе они или уже в море?
— Назад иди! — крикнул незнакомец под свист ветра.
— Там ничего…
Договорить Фьольвир не успел. Лодку вдруг подбило снизу, нос ее, с треском ломая лед, взмыл вверх, и оба путешественника не удержались на ногах. Фьольвира опрокинуло и приложило лопатками о скамью, весло, встав в распор, зажало голень, а незнакомец вылетел за борт.
Так же внезапно лодка с шумом обрушилась вниз, породив веер темных водяных брызг. Фьольвир выковырял весло, повернувшись, встал на четвереньки и нос к носу столкнулся с заползающей на корму тварью. Вот тебе и ничего. Тварь была широка, снежное кружево обметало жирное горло, слепое лицо улыбалось.
Фьольвир ткнул в нее веслом, но попал прямо в пасть. Лопасть треснула и выстрелила щепками. Несколько мгновений тварь перемалывала дерево, а потом рывком, цепляясь за борта кривыми, когтистыми лапами, надвинулась на человека. Нос лодки снова принялся задираться вверх, и бежать стало некуда. Только если сигать прямо в воду, которая чернотой проступала сквозь чешую разбитых ледышек.
Вслепую оскребая доски, Фьольвир нащупал рукоять топорика и выставил его перед собой.
— Убью!
Тварь на мгновение отклонилась, но, видимо, топорик и сам Фьольвир ее не испугали. Она еще глубже наползла на лодку. Дыхание ее заморозило везинг Фьольвира, превратив его в ледяной корсет.
— Убью!
Упираясь носками в ребро скамьи, Фьольвир замахал топориком. Тварь надвинулась еще, и длинное лезвие, натолкнувшись на преграду, выбило из подставленного, бугристого плеча льдистую крошку.
Дзонн!
— Тебе что, в Тааливисто? — закричал Фьольвир, снова вскидывая топорик. — Мы туда не собираемся!
— У-у-у! — выдохнула тварь.
Облако густого, морозного воздуха обожгло Фьольвиру лицо, ослепило. Он ощутил, как стынут губы, зубы, щеки, как стекленеют глаза. Борода и брови заледенели. Больно. Больно!
— Ы-ы! — замычал Фьольвир.
Оружие выпало из его руки. Лодку качнуло. Фьольвир повалился, почти ничего не видя и не соображая. За ледяной шторкой, залепившей веки, вправо и влево ходила косая тень. Тварь? Ее лапы? Он почти простился с жизнью, когда услышал:
— Не спи, арнасон!
— Ы? — вскинулся он.
Незнакомец хрипло, словно кого-то с усилием сдерживая, произнес:
— Мне тут, понимаешь, нужна твоя помощь, арнасон. Я был бы очень бла… годарен тебе, если бы ты прекратил изображать… мешок с дерьмом.
На корме раздался треск. Лодку снова подбросило.
— Ы!
Фьольвир вскочил. Как в его руке оказался топорик, осталось великой тайной. Может быть, сам прыгнул в пальцы. Едва ли что-то разбирая перед собой, Фьольвир с мычанием ринулся в бой. Он запнулся о скамью, но сумел устоять на ногах, ободрав ладонь о расщепленный борт.
— Ы-а!
Темнота сконцентрировалась перед ним, загустела, зашевелилась. Кто еще это может быть, кроме твари? Ух, громадина! Фьольвир замахал топориком, через раз ощущая, что попадает и попадает хорошо. Дзонн! Дзонн! Ну-ка, еще раз!
Эх, помахнулся!
— Арнасон!
Сердитый голос спутника сквозь бряканье ледышек в волосах донесся до Фьольвира откуда-то сбоку и сверху.
— Ы? — выдохнул Фьольвир, задирая голову, чтобы хоть что-то увидеть.
Свет преломлялся, тени плодили тени.
— Смотри, куда бьешь, придурок! — крикнул незнакомец.
— Ы?
— Глаза разуй!
Фьольвир отступил, сбил лед с бровей и ресниц и, срывая ногти, соскреб наконец с лица ледяную маску. Зрение тут же прояснилось, о чем он сразу и пожалел.
— О, боги, — простонал Фьольвир.
Оказалось, что то, что навалилось на корму, было только малой частью чудовища. Сейчас оно, похожее на паука, островом выросло над лодкой. Две пары корявых трехпалых лап вцепились в доски, испещренное узорами, посверкивающее кристаллами льда брюхо нависло складками, а суставчатые изломы задних лап проступали из тумана, будто колонны древнего, разрушенного храма. Еще пара лап занималась тем, что вычесывала тело, рождая сотрясение складок и громкие, скребущие звуки.
Высоко сверху слепыми глазами смотрел на Фьольвира совсем скромный на фоне тела бугорок головы.
— Не спи, арнасон!
— Не сплю! — крикнул Фьольвир, пытаясь понять, где находится незнакомец.
— Ну так поднимайся ко мне!
— Куда?
— На тварь, арнасон! Я ее держу!
— Как?
— По брюху, арансон!
Незнакомец на мгновение возник на вершине твари, проступил сквозь туман, и тут же скрылся. Одна из лап устремилась к месту, где он только что стоял. Вторая ожесточенно заскребла левее.
— Будь осторожен, арнасон!
— Понял! — крикнул Фьольвир.
— И захвати топорик!
— Уже!
Маттиорайс поставил ногу на скамью, выбирая, куда и как половчей забраться. Тварь пялилась с высоты своего роста, и то, что она пока ничего не предпринимала на счет второй готовой запрыгнуть на нее блохи, не вводило Фьольвира в заблуждение. Лапы-то почти разодрали лодочную корму.
— Что ты тянешь? — крикнул незнакомец.
— А лодка?
— Она не нужна. Перебирайся.
— Можно?
— Не зли меня, арнасон!
— Понял!
Лодка не нужна. Не нужна лодка. Очень интересно получается. Плыли, плыли, приплыли. Фьольвир нахмурился и некоторое время потратил, чтобы выковырять изо льда на дне лодки мешок с едой и баккель. Если лодка не нужна, то продукты ему очень даже пригодятся. Потом он собрался с духом и, косясь на лапы чудовища, прыгнул на похожий на ступеньку валик жирного живота. Никакой реакции от твари не последовало, она лишь качнулась на темной воде, но все прихваченные сокровища едва не посыпались у Фьольвира из рук.
— Живей, Маттиорайс!
Незнакомец, похоже, задался целью вывести спутника из себя. Как еще углядел?
— Я уже!
Неслышно ругаясь сквозь зубы, Фьольвир сильнее стиснул вещи и полез по твари. Не забывая поглядывать на лапы, он перебирался со складки на складку. Вот поднялся на два человеческих роста вверх. Вот уже на три. Лодка внизу потеряла в размерах. Еще немного, и станет похожа на игрушечную. В детстве не один десяток вырезанных из коры лодок они с Эртином весенними ручьями запускали в залив.
Фьольвир подавил вздох. Эртин, должно быть, уже в Тааливисто. Хорошо ему! А некоторым приходится…
— Арнасон! — крикнул неугомонный незнакомец.
— Здесь я! — отозвался Фьольвир, останавливаясь для передышки.
Туман потерял плотность, и в промоины с высоты виднелись то чистая вода, то ледовое поле, расколотое несколькими трещинами. По льдинам потеряно бродили тени, потеряв, видимо, и лодку, и лодочников. Справа Фьольвир заметил рисунок окаймляющих залив скал. Не так уж и далеко.
— Арнасон!
— О-у!
Фьольвир, помогая себе топориком, оттолкнулся от ледяного кристалла, растущего из шкуры твари.
— Будь осторожен! — напомнил незнакомец.
— Да!
— Не поднимайся к голове!
— Хо…
Фьольвир замер, обнаружив вдруг, что слепые глаза твари, затянутые кожистыми мешочками, смотрят прямо на него.
— А если уже? — негромко спросил он.
— О, придурок! — завопил незнакомец. — Ради Йоруна, отворачивай в сторону! Быстро! В сторону!
— Сейчас.
Фьольвир наклонился за выпавшим из мешка ломтем хлеба, и спасло его только то, что он запнулся и утонул в складке. Студеное белое облако с хрипом вырвалось из широкой пасти чудовища и обрушилось вниз, лишь вскользь, по свейке, обдав Фьольвира жутким холодом. Быть бы ему ледышкой, окажись он на его пути!
— Арнасон!
— Я жив, жив!
Задыхаясь, Фьольвир ползком покинул опасное место, закинул на вершину мешок с баккелем и, подтаскивая закованную в лед ногу, взобрался сам. Ему открылся поросший редким черным волосом бугристый загривок чудовища. Там же, на загривке, среди встопорщенных кривых чешуек, обнаружился и незнакомец. Он плясал. Высоко над ним трепетали и дергались, словно выцеливая, когти двух вознесенных лап. Языки тумана, слоясь, обтекали загривок по краям. Щетина, как неведомый лес, вставала справа и слева.
— Эй! — махнул рукой Фьольвир.
— Иди сюда! — крикнул незнакомец, не останавливая своей пляски.
Вблизи оказалось, что он скачет по круглым серым пятнам, расположенным вокруг пунцовой бляшки.
— Что это?
Заглядываясь на снующие вверху лапы, Фьольвир на четвереньках подобрался к скачущему спутнику.
— Занимай мое место! — крикнул незнакомец.
— Я?
— А кто еще?
— Но я…
— Живо!
Незнакомец подскочил к Фьольвиру и выхватил из его рук топорик. Лапы вздернулись, внизу, от лодки, раздался треск.
— Ну же! — подтолкнул незнакомец своего спутника. — Коггфальтаддир сейчас опомнится!
— Когг…
Договорить Фьольвиру не удалось, потому что недружелюбный пинок отправил его к месту пляски. Серое пятно тонкой кожи обнаружилось под ногами, сквозь него проступали темные витки то ли жил, то ли вен.
— Прыгай!
Фьольвир запрокинул голову и увидел, как одна из лап хищно зависла над ним. Коготь на ее конце сочился мутным соком. Одно движение — и я буду похож на мясо на палочке, подумал Фьольвир.
— Прыгай, Хэн тебя побери! — крикнул незнакомец.
Неясное лицо его вдруг приобрело страшный оскал. Фьольвир прыгнул, едва не задев макушкой коготь. Лед брызнул из-под ступни. Жила под свейками продавилась, и лапа, потеряв Фьольвира, как цель, качнулась в сторону.
— Еще! — потребовал незнакомец.
Фьольвир прыгнул еще. Лапа рухнула куда-то в туман, вместо нее неуверенно, с другого краю, выплыла вторая.
— Дальше! — показал незнакомец на новое пятно.
Сам он, присев, бил топориком в основание пунцовой бляшки. Рука его ходила без устали, летели искры и мелкие осколки.
— Прыгай, прыгай! — кричал он в звоне металла о чешуйку каменной твердости.
Фьольвир прыгал.
С одного пятна на другое. На третье. На четвертое. Вокруг пунцовой бляшки, которая раскрывалась все больше и больше. Лапы чудовища мотались над его головой, иногда распарывая воздух когтями в опасной близости. От особо удачного прыжка по ним словно проходила судорога, и то одна, то другая лапа на несколько мгновений с шумным плеском уходила вниз, в воду. Туман закручивался, то густел, то редел, приподнимался и опускался, и в разрывы виделось море.
Фьольвир прыгал. Незнакомец лупил по остаткам бляшки обухом. Тварь покачивалась под ногами.
На мгновение Фьольвиру показалось, будто рядом, за спиной, хлопает в ладоши радостная Хейвиска, хохочет от танца, в расшитом платье, в бусах, тяжелые волосы убраны под лайру, которую носят все женатые женщины. В улыбке, в хохоте — всего одна просьба: еще, мой муж, еще!
Фьольвир остановился, обернулся. Женская фигура, если и была, пропала в тумане, который, словно осмелев, надвинулся, наплыл холодными клубами. Ничего не видно, ничего, даже воды.
— Прыгай! — крикнул незнакомец.
— Да-да, — кивнул Фьольвир.
Но ноги больше не шли. Они казались чужими, неподъемно-тяжелыми и не желали гнуться. Фьольвир переступил ими и свалился на задницу.
— Все, незнакомец, — сказал он. — Прости.
В ответ безликий спутник Фьольвира пожелал ему частых совокуплений с темными порождениями Хэнсуйерно, потом предложил убираться к вахенам и что есть силы застучал топориком по остаткам бляшки.
Фьольвир раскинул руки.
Под звон топорика и костяной хруст он смотрел, как из завитков тумана над ним проступает лапа чудовища, как нацеливает прямо в грудь свой загнутый коготь, как слегка оттягивается, чтобы набрать стремительную силу. Дальше смотреть было незачем. Фьольвир закрыл глаза. Здравствуй, Тааливи…
— Ф-фууу! — сказал незнакомец, шумно опускаясь рядом. — Успел!
— В смысле? — спросил Фьольвир, не спеша открывать глаза.
— Добрался до нервного узла.
— И что теперь?
Незнакомец хлопнул спутника по животу.
— Плывем, арнасон! Плывем на Коггфальтаддире, крушителе кораблей, морозном ужасе, одном из созданий Хэнсуйерно. Правда же, он был в дурном настроении, когда делал это чудище. Глупое, жадное животное.
— Хэнсуйерно?
— Чудище, арнасон. А ты, честное слово, хуже вахена, хотя хуже их некуда. Почему перестал прыгать?
— Устал, — сказал Фьольвир.
— Ты же вроде ватангером плавал, — сказал незнакомец, — тяжелая работа, насколько я знаю.
— Это другое.
— Ну да, ну да, тебе бы в Тааливисто. А я думал, что мы договорились. Не хочется мир спасать?
— Я же помогаю.
— Эх, арнасон, — вздохнул незнакомец, — знал бы ты с мое, вприпрыжку бы по воде за кааряйнами побежал. Понимаешь, все, все умрет.
Фьольвир помолчал. Он хотел сказать, что не чувствует себя живым и поэтому ничего не понимает в ценности жизни, но спросил другое:
— А этот Коггфаль…
— Коггфальтаддир?
— Да, он. Он за нами сюда приплыл? Ну, то есть, убить нас?
Незнакомец фыркнул.
— По-моему, более очевидных закономерностей не бывает. Мы плывем, что-то плывет нам навстречу.
Фьольвир открыл глаза.
— А сейчас он не тонет?
— Нет, течение как раз отнесет его туда, куда нам надо.
— Это куда? — чуть повернул голову Фьольвир.
Незнакомец повернул голову в ответ. На пустом лице проступила улыбка.
— К Хельматьйодифьорду. Оттуда до земель кааряйнов будет всего день пути.
— Они ведь не просто к нам пришли?
— Нет.
— Из-за тебя?
Незнакомец не ответил. Туман редел. Сквозь него то и дело проглядывало небо в лоскутах высоких серых облаков. Само небо было цвета старого одеяла, как-то выданного из запасов Фьольвиру и Хейвиске, как молодой семье. Многажды стиранное, сотни раз битое о камни, он растеряло весь свой изначальный цвет и имело странный изжелта-голубоватый оттенок. Вот и небо было таким.
— А как тебя зовут? — спросил Фьольвир.
— Никак, — ответил незнакомец.
— Не может быть.
— Унноме. Так меня звал Йорун. То есть, безымянный. А когда был в хорошем настроении, звал Унномтюром. Безымянным богом.
— Почему?
— Настроение хорошее.
— Нет-нет, — сказал Фьольвир. — Почему тебе так и не дали имени?
— А я был никто.
— Даже не бог? — удивился Фьольвир.
— Какой там бог! — хмыкнул незнакомец. — Был бы я богом, хотя бы самым мелким… Но, знаешь, не свезло. Хранитель, слуга, бойцовая кукла…
— Это как?
— Это когда на тебя натягивают доспех, и ты бегаешь от Йорунова копья или Стергрунова меча, покуда удачи хватит. Такое не часто происходило, конечно, Офнир так вообще не любитель, но перепадало мне хорошо. Иной раз до Тааливисто в глазах. Сейчас вот думаю, может и хорошо, что не бог.
— А могли убить?
— Не знаю, — сказал незнакомец. — У меня, собственно, и тела-то нет. Это вот, — он приподнял руку, — чужое.
Они помолчали. Где-то внизу поплескивала вода. Было на удивление тихо, покойно. Фьольвир похлопал чудовище по твердым пластинам под собой.
— А Коггфальтаддир — сын Хэнсуйерно и Оккима-Лаити?
Безымянный незнакомец хохотнул.
— Что ты! Сыновья у них нормальные. Ну, по-своему. А это так, создание.
— Неживое?
— Почему? Живое. Но не рожденное. Здесь большая разница.
— И как же его… ну…
— Создали? Очень просто. Берешь первоматерию, обжигаешь светом и тьмой и лупишь по ней молотом, что есть силы. Шучу. Там немного другой процесс. Но у Йоруна очень даже хорошо получается, а у Хэнсуйерно, честно говоря, не очень. У него сознание засмертным миром испорчено, все какая-то жуть выходит.
— Я сражался с некоторыми, — сказал Фьольвир.
— С кем?
— Ну, когда на эйке копил, мы с отцом много где работу искали. Нас часто брали охраной в обозы. Арнасонов охотно нанимают, мы — хорошие воины.
— По тебе не скажешь.
— Я действительно не лучший воин, — улыбнулся Фьольвир, вспоминая. — Не люблю мечом махать. Вот Эртин-щитолом или отец… Но ведь не спаслись. Почему ты не взял их
вместо меня?
— Только в тебе теплилось немного жизни, арнасон, — глухо ответил незнакомец. — Я брал, что есть.
— Как свое тело?
— Да.
— А знаешь, кто такие — эггвельснаке? Мы однажды сражались с эггвельснаке.
— Ни разу не слышал. Наверное, создания макафиков и прочих слуг. Йорун не очень-то следил за тем, что у вас творится. Он, в основном, по балансу. За мелкую нечисть отвечали местные божки, вот как твой Аттитойне. Не всегда они, конечно, могли справиться с бедой, и тогда в дело вступали боги постарше. Правда, понятия времени у богов с людьми разные. Вам — день, им — минута. Вам — год, им — несколько часов.
— А боги когда-нибудь отступались? — спросил Фьольвир.
Незнакомец вздохнул.
— Тебе соврать, арнасон?
— Нет.
— Боги любят все пустить на самотек. Увы. Даже самый упорядоченный Стергрун. Понимаешь, для баланса кроме уровней ответственности Йорун придумал героев. Какой-нибудь из людей получал толику божественной силы и навязчивый объект ее приложения. У того иного выхода не было, как пойти и навалять местному нарушению баланса. И если герой погибал, возникал новый с той же задачей. Так все решалось. Постой!
Незнакомец сел.
— Что? — спросил Фьольвир.
Поборов боль в ногах, он сел тоже.
— Я же недорассказал тебе про Телеотта! — сказал незнакомец и пробарабанил по шкуре чудовища. — На чем я остановился?
Фьольвир пожал плечами.
— Не помню.
— Про то, как Телеотт Фенлиль в шкатулку спрятал, рассказывал?
— Да, — кивнул Фьольвир и подтянул к себе мешок с уцелевшими продуктами, — кажется, в конце концов, шкатулка досталась Йоруну.
Он вытащил из мешка луковицу, соскреб ногтями верхние листья и вонзил в нее зубы так, что сок брызнул на бороду.
— Войца-пекку! — подскочил незнакомец. — Я тоже так хочу!
— Есть мясо и хлеб, — сказал Фьольвир.
Он подкинул мешок спутнику, а сам скрутил пробку с горлышка баккеля. Вода была студеная и, кажется, даже с кристалликами льда.
Какое-то время они подкреплялись, передавая друг другу хлебные ломти и куски жирной свинины. На пустом лице незнакомца сверкали глаза и проступали надувающиеся, набитые мясом щеки.
Туман скоро сошел на нет. Ледяное поле осталось позади, и простор северного моря открылся спутникам. Черная вода окружила Коггфальтаддира. Правда, по правую руку нет-нет и виднелись зубцы скалистого берега. Фьольвир посмотрел вниз с пупырышка головы, и увидел, как толкутся впереди чудовища остатки лодки. Волны словно пытались вонзить их в складки гигантского живота.
— Что там? — спросил незнакомец.
— Ничего, — ответил Фьольвир.
— Так вот, о шкатулке, — встал рядом незнакомец. — Когда Йорун на одной из пирушек рассказал о ней собравшимся, некоторые сразу положили на нее глаз. С просьбой одолжить эту шкатулку на время кто только к Йоруну не подходил. Начистоту: верховному богу прочим богам, пожалуй, и предложить нечего, у него все есть, а нет, так будет. Но, знаешь, все равно предлагали, и себя, и чудеса, и диковины, и людей, и земли. Как ты понимаешь, во многих божественных головах сложилась простая комбинация — поместить всех в шкатулку и править единолично и безудержно.
— А Йорун разве этого не понимал? — спросил Фьольвир.
— Понимал. И смеялся.
— Почему?
Незнакомец повел плечом, словно ему что-то жало в подмышке.
— Иные боги ведь не умней людей, — сказал он. — Те, что пытались выкрасть шкатулку, пропадали в ней, едва ее коснувшись. А Йорун с моей помощью их потом выпускал. Как жучков или мушек, попавшихся в ловушку. Хохотал, знаешь, до икоты. Стыдил: что ж ты, Гремнир! Что ж ты, Крайя…
— А если бы кто-то сообразил, что для того, чтобы завладеть шкатулкой, не обязательно хватать ее самому?
Незнакомец несильно толкнул Фьольвира в плечо.
— Так и случилось, арнасон. В непробитой голове — умные мысли. Догадаешься, кто сообразил?
Фьольвир перебрал в уме всех богов, которых знал. Аттитойне, Спаллир, бог ветра и облаков, Ульдафьоллир, бог удачи. Потом — Хверлуф, ваэн южного леса, обросший мхом белый олень, и Дольфур, резчик скал, сам похожий на камень. Потом Гойнир, бог глины и гончарного мастерства, Калнир, бог оружия и железа, Кейса, богиня урожая. Еще — Ситтим, богиня дома и домашнего очага.
Вряд ли, подумал Фьольвир, мелкие боги бывали во дворце Йоруна. Боги постарше, пожалуй, и бывали, но кто бы их допустил в личные покои? А сил проникнуть туда незамеченными у них нет и подавно.
— Долго тужишься, арнасон, — сказал незнакомец.
Фьольвир сморщился — не мешай.
Значит, это боги верховные, продолжил размышлять он, близкие или Йоруну, или Наккинейсе, или обоим вместе. Которые могли входить во дворец Копьеносца, как к себе домой. Это братья Стергрун и Офнир, Крайя, Липпа, бог войны и бедствий Кеххиль, стерегущий ворота во тьму, бог вина и развлечений Тоэльдир и, наверное, богиня врачевания и мира Зебна.
Стергруна и Зебну Фьольвир сразу отмел. Во всех сказаниях, что он слышал, ни бог порядка, ни богиня мира никогда не участвовали ни в каких интригах, не старались никого подсидеть, а всегда выступали судьями и примирителями. Пожалуй, божественные склоки и перепалки были также далеки и от Липпы. Немая богиня весны и птиц тенью следовала за своим Офниром, и не имела не только голоса, но и, похоже, своего мнения. Никто не понимал, думает ли она о чем-то или ком-то еще, кроме мужа. Об этом даже существовало отдельное сказание. Называлось: «Посрамление Тоэльдира».
Собственно, с Липпой можно было исключать и Офнира. Вспыльчивый, задиристый, насмешливый бог часто спорил со старшими братьями, был горяч и порывист, но на место Йоруна никогда не претендовал. Правда, из-за простодушия часто позволял манипулировать собой что Кеххилю, что Тоэльдиру, что Наккинейсе.
И все же нет, нет, в то, что охоту на шкатулку затеял бы Офнир, Фьольвир не верил.
Крайя, по словам незнакомца, один раз уже попалась и вряд ли решилась бы на новую попытку. Кто оставался? Кеххиль? Он мог. Но все, что интересовало по сказаниям Кеххиля — это война с вахенами. Ради этого сажать в шкатулку Йоруна и прочих несогласных богов… С кем бы Кеххиль остался тогда на пороге тьмы?
Значит…
— Ну, арнасон!
— Тоэльдир! — выкрикнул Фьольвир.
Незнакомец похмыкал.
— Ну, если быть честным, ты где-то рядом. Еще попытка, арнасон. Драться ты не любишь, так дай простор уму. Тут богов-то, кто мог влезть в покои к Йоруну, — по пальцам пересчитать.
Фьольвир стиснул бороду в кулаке.
— Жена! Наккинейсе!
— Кто?
Незнакомец захохотал, склонился. Лоб его боднул Фьольвиру грудь.
— О, мой бедный любитель потанцевать на полянке! — всхлипывая, проговорил он. — Конечно же, Наккинейсе принесла мужу злосчастную шкатулку, чтобы потом украсть! Только об этом и думала, пока шла с подарком дорогому супругу. Одно же не противоречит другому, нет? Кстати, знаешь, как она ее несла? Я ее нес!
— Погоди!
Фьольвир оттолкнул незнакомца, чтобы не лез к нему со своим пустым, насмешливым лицом, и, отвернувшись, уткнулся взглядом в черноту воды впереди. Волны то и дело одевались шапками пены. Ветер крепчал.
Не Тоэльдир, не Наккинейсе. Не Кеххиль же в самом деле? А кто еще остается?
— Зачем ты вообще мне про шкатулку рассказываешь? — раздраженно спросил Фьольвир.
— Как зачем? — удивился незнакомец. — В ней же все и дело!
— Как — в ней?
— Потому что все боги, мой арнасон, сейчас в ней!
Глаза Фьольвира расширились. Он понял.
— Хэнсуйерно! Это был Хэнсуйерно!
Незнакомец захлопал в ладоши.
— Верно, арнасон, верно! Наконец-то и ты сообразил! Кому как не Экке Хэнсуйерно, сосланному в посмертный мир, стерегущему мертвецов и их сны, питать тихую ненависть к сложившемуся порядку? Ведь он был равным Йоруну! Он вполне мог бы сидеть вместо Копьеносца в Небесном дворце. И Наккинейсе… Ты знал, что они с Йоруном вместе добивались ее?
— Нет, — сказал Фьольвир.
— Так знай. И, кстати, там все было не так уж и однозначно с выбором. Йорун, в сущности… Но не будем об этом, пожалуй.
— Постой! Хэнсуйерно же тоже бог!
— Да. Только он послал за шкатулкой своего слугу, наделил того божественной невидимостью, и тот совершил подмену. Даже я, если уж на то пошло, ничего не заметил. На столике у Йоруна осталась стоять точно такая же шкатулка, но с правильной руной «энхуз», пустая и бесполезная. В которую бог, если захочет, конечно, спрячется, но вот и выбраться из нее ему не составит труда. А настоящая шкатулка отправилась в подземный дворец Хэнсуйерно.
Фьольвир заметил, что слушает незнакомца, пустив слюну, и закрыл рот.
— А дальше?
— Дальше? — пожал плечами спутник. — Дальше очень просто. У слуги, очень сильного макафика по имени Мтаг, имелось собственное мнение, как использовать шкатулку Телеотта. Догадаешься, кто оказался первой его жертвой?
— Хэнсуйерно?
Незнакомец кивнул.
— Оба. И Экки, и его жена, Оккима-Лаити. И еще десяток богов и божков, населяющих посмертный мир.
— Но как же остальные боги?
— А что остальные боги? Они же — боги! Разве есть им дело до чего-то, кроме себя? Ну, пропали Экки с женой. Разве они уже уединиться не могут? Могут! Согласие да любовь! Вообще, чем меньше этот противный рогач мозолит глаза со своей змеей, тем легче дышится. По крайней мере так было сказано в кругу вполне солидных богов.
— Но как Мтаг…
— Здесь проще простого, — отмахнулся незнакомец. — Еще Хэнсуйерно подгадывал кражу шкатулки к большому празднику, Дню обуздания изначальной тьмы. А большой праздник у Йоруна — это пир, на котором обязаны отметиться все боги и даже ваэны без исключения. Могу тебе сказать, арнасон, не так-то просто рассадить двести пятьдесят не самых покладистых существ.
— Но Хэсуйерно…
— Я же говорю, там особые отношения, — скривился незнакомец и обстучал топорик о ногу, сбивая каменную чешую с лезвия. — Особые! Присутствие бога посмертного мира как бы изначально не предполагалось. Хотя ему и выделен был любимый костяной стул.
— А как же Мтаг проник туда? — спросил Фьольвир.
Незнакомец усмехнулся.
— Как, видимо, и планировалось Хэнсуйерно изначально. Не сам же бы он принес шкатулку на пиршество. Мтаг сыграл роль одного из слуг.
— И что, подходил к каждому богу? А другие не замечали, что их соседи — хлоп! — и исчезают бесследно?
— Ох, все было не так. Ты бежишь впереди рассказа, арнасон, как впереди бога. Здесь ты стремителен, как никогда. Так бы на Коггфальтаддира забирался и по его загривку прыгал.
— Я прыгал! — заявил Фьольвир.
— Ты прыгал…
Незнакомец умолк. Его безликое лицо сложилось складкой.
— Сейчас я думаю, — негромко продолжил он, словно пребывая в задумчивости, — что это было что-то вроде проекции шкатулки на окружающие предметы. Как будто на короткий миг все, к чему прикасались боги на пиру, сделалось стенкой, крышкой, плашкой, руной шкатулки. Так просто не объяснишь. Когда Йорун, подняв чашу, провозгласил здравицу всем присутствующим, вместе с ним одолевшим изначальную тьму, и тюры, то есть, боги, и ваэны слитно вскинули кубки…
Последовал тяжелый вздох.
— Все исчезли? — спросил Фьольвир.
Незнакомец кивнул.
— Да, арнасон.
— Погоди, но не может же быть, что все боги собрались в Небесном дворце! Кто-то, наверное, болел…
— Болел?
— Ну, был в опале. Или сражался с творениями Хэнсуйерно. Или разбирался с неотложными делами.
Незнакомец покачал головой.
— Если и остались какие-то боги, то совсем мелкие ваэны. Может, два-три забытых божка. Противостоять Мтагу они не смогут.
— А мы сможем? — спросил Фьольвир.
— Ты, — указал на спутника незнакомец. — Ты сможешь.
Фьольвир рассмеялся, и смех вышел невеселый.
— Как?
Незнакомец похлопал его по плечу.
— Ты забыл, что я говорил про героев?