Алтухов открыл заднюю дверь и выпихнул скукоженного Похвалова на тропинку, ведущую к ограде.
-- Чешем отсюда, по-быстрому. Я из-за тебя на международный конфликт не полезу.
Похвалов побежал с пристегнутыми спереди руками вперед к зеленому ограждению.
-- Дорогу знаешь?
-- Куда?
-- В гостиницу!
-- У меня там машина, на стоянке. А ты кто, мужик?
-- Северный олень! Как щас дам! -- на бегу шепнул Алтухов.
Со стороны это выглядело мирной спортивной пробежкой двух спортсменов-дилетантов, если бы не пять часов утра и не владения дома престарелых, в которых тренировались эти двое.
-- Тут сторожей нет, что ли?
-- А чего им сторожить?
-- Ну, дворец! Мы случайно не на территории королевского замка?
Похвалов покосился на спутника.
-- Беги, беги! Долго еще?
-- Долго. Это дворец для престарелых, а ты кто?
-- Это ты журнал Хоупеку подбросил?
Похвалов остановился и опустил руки до известного предела:
-- Я дальше не пойду.
-- Ты еще молод, тебя здесь не оставят, а потом тебя ждут российские просторы, если на тебе только одно убийство. А где Хоупек?
Похвалов смачно выругался.
-- Мы, блин, щас будем с тобой тут стоять и байки друг другу травить! Слышь, пусти! Мне журнал нужно забрать!
-- Ладно, не трясись, отмажу я тебя с этим журналом. Завтра отмажу, если скажешь, где Хоупек.
-- Ты что, мужик? Я ж тебя за него принял! Ты забыл?
-- Да, верно. Ну, отдышался? Спортом надо больше заниматься, побежали, показывай дорогу.
Они перебежками преодолели королевский парк, особенно таинственный в предрассветное время, похожий на парки с картин художников Ренессанса, и спустились к мосту Карла IV.
-- Ты куда меня вывел? -- спросил Алтухов.
-- Все правильно, теперь в обход Дворца инвалидов, в обратном направлении, полезли в гору. Можешь не говорить, кто ты. Я и так знаю. Ты человек Мошонки! Угадал?
-- Загадки разгадываешь? Ну-ну.
-- А куда ты меня повезешь? Убивать? Убивать, да?
Похвалов явно впал в истерику. Алтухов, как Медный всадник, скакал за бедным Евгением по бульвару Шумана, пока не вспомнил, что у него в руках пистолет, а на его Евгении наручники, сверкающие в свете фонарей и редких встречных автомобилей.
-- Остановись, чего мы бежим-то? -- сказал Константин Константинович. -- Давай сюда свое кашне...
Он перекинул через наручники небольшое шелковое кашне Похвалова, а сам засунул пистолет за пояс. Они пошли шагом к видневшейся за перекрестком стоянке.
-- Алтухов моя фамилия. Полковник ФСБ, из управления по борьбе с экономическими преступлениями. А где папки, сынок?
Похвалов заметно повеселел. Фээсбешник ему понравился, мужик что надо. Проезжая мимо дома Ганса Хоупека, они не заметили ничего особенного: ни полицейских машин, ни вообще каких-либо транспортных средств рядом с особняком не оказалось.
-- Может, померещилось? -- весело предположил Алтухов.
-- Засвечусь я с журналом, -- озадаченно вздохнул Похвалов, -- как ты меня вычислил-то?
-- Так ты ж за журналом приходил, сосед.
Они поднялись в номер Похвалова, причем провокации со стороны Виктора Степановича, как ожидал Алтухов, не последовало.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ
За окном уже рассвело. В раздумье над не-ожиданной новостью, ломавшей все логические цепочки, Стас и Македон переглянулись. Если Финк и Хоупек действительно братья, тогда это меняет дело и снимает подозрения в убийстве Финка с его кузена Ганса Хоупека.
-- Можа, с Сеней связаться? -- спросил Македон.
-- Дура, что ты языком треплешь! Козел! Какой брат? -- обратился Стас к пленнику. -- Толком говори.
-- Я, я, кузен. Его отец пропал без вести в России во время Второй мировой войны. Мы считайт его мертвым, молились за упокой. Мой отец Фридрих Хоупек сгинулся на войне, и мы не знали где. Мой мутер -- по рождению Кюхельбеккер, имела брата от первого брака своего отца. Они почти не встречались, только в раннем детстве несколько раз, когда мутер привозили в Берлин. Это было еще в тридцатые годы. Потом мутер со своим отцом переехала в Германию на долгие двадцать лет, но ее старшего брата уже увезли в Мюнхен. Больше они не виделись. Потом в Чехословакию, когда она стала европейской. И вот это и был отец Адольфа, мы разыскали его только в восемьдесят четвертом году. То есть уже не его, а первым делом Адольфа.
-- Заливаешь! -- не поверил Македон. -- Где папки?
-- Ну, что вы заладили? -- не выдержал Хоупек, и его снова поместили под воду в чем мать родила: в трикотажной спортивной куртке и джинсах "Левис". Вода уже была голубой, джинсы красились.
Поскольку рот у старика не был опломбирован, он продолжал рассказывать, как он с матерью разыскал двоюродного брата и почему фамилия приватизатора -- Финк, а не Кюхельбеккер. Дело в том, что после развода Фридрих Кюхельбеккер, дед Хоупека, тотчас женился на его бабке, молодой красавице, дочери крупного фабриканта, поэтому первая жена Фридриха дала сыну свою фамилию и уехала из Берлина в Мюнхен, где скончалась вскоре после известия о том, что ее сын пропал без вести под Россией.
Так он выразился: под Россией.
-- Стас, позвони, телефон работает, -- снова попросил Македон, -- если он не убивал, значит, и папки...
-- Заткнись, без тебя знаю, что делать, потом проверят, куда звонили, прикинь, что будет, -- Македон обратился к Хоупеку: -- А зачем ты приезжал в Россию и как объяснить, что приехал ты в день, когда пришили двоих и пропали важные государственные документы, а отчалил, когда убили еще одного человека: в том же, кстати, доме?