— Так было безопаснее.
Я растерянно нахмурилась, а отец провел ладонями по лицу.
— Я не считал тебя ниже, — сказал он терпеливо и печально. — С момента, как твоя мать вручила тебя мне после твоего рождения, я считал тебя своим ребенком. Лучше своего, ведь мой был бы таким, как драконы, как я. Предатели, желающие мои земли, мой огонь и мою голову. Ты была человеком, и я мог свободно заботиться о тебе, сколько хотел, без страха предательства.
— Но ты видел меня как меньшее, — возразила я. — Ты «ценил» меня, только потому что думал, что я была слишком слаба, чтобы ранить тебя. Потому что я была безопасной. Разве этим ты не считал меня ниже?
Глаза отца расширились от удивления, я потом он покачал головой с отвращением.
— Как я и сказал, — пробормотал он, — я был слепым. Слепым и глупым, и я все еще раскрываю, как далеко тянулось мое неведение, — он посмотрел на землю снова. — Как верно сложилась, что ты разбила меня. Карма движется по кругу.
Я закатила глаза.
— Кто теперь ведет себя глупо? — я подошла и плюхнулась на крыльцо рядом с ним. — Я тебя не разбивала. Ты пытался запереть меня в клетке, и я отбивалась. Не буду извиняться за то, как защищалась, но это не значит, что нам суждено быть врагами. Если в этом есть карма, то это твои плохие поступки кусают тебя за хвост. К счастью, есть простое решение. Если не хочешь, чтобы я боролась с тобой, хватит заставлять меня делать то, чего я не хочу. Дай мне решать, что для меня лучше, и, может, мы перестанем кусать друг друга каждый раз, когда появляемся в поле зрения.
Тень улыбки появилась на губах отца.
— Это было бы приятной переменой.
— Точно, — согласилась я. — Мне не нравится все время с тобой ссориться, но я не могу одна все изменить. Я уже выросла, но, чтобы это сработало, тебе тоже нужно вырасти. Если я твоя дочь, ты должен относиться ко мне, как к дочери. Как к семье, а не как к «щенку» или «сокровищу», которыми ты владеешь.
Отец нахмурился.
— Уверена, что хочешь этого? Моя история с семьей не из счастливых.
— Семья такая, какой ее сделаешь, — возразила я, глядя ему в глаза. — Мне плевать на Белую Змею или гадости, которые ты мог творить тысячу лет назад. Для меня важны мы, тут и сейчас. Я и мама — семья, которую ты выбрал. Но если ты зовешь меня своим отцом, то и веди себя как отец. А не как дракон, закатывающий истерику из-за пропавшего камня.
Я ожидала, что он разозлится на последние слова, но папа сегодня был полон сюрпризов, потому что он улыбнулся.
— Вот не думал, что мне понадобится лекция о семье, — отметил он. — Хотя я это заслужил. После произошедшего нужно быть идиотом, чтобы не видеть, что ты уже не та девочка, которая сбежала из Кореи, но я такой, видимо. Идиот. Я сделал себя слепым, потому что мне нужно было верить, что ничего не изменилось. Что мы могли вернуть, как все было, если я обуздаю тебя. Но это не вернуть, и в глупых попытках удержать тебя с собой в прошлом я только сильнее оттолкнул тебя.
— Но еще можешь дотянуться, — я придвинулась ближе. — То, что мы не можем вернуть так, как было, когда я была ребенком, не означает, что все потеряно. Посмотри на нас сейчас! Мы говорим как нормальные люди. Это хорошее начало, и если мы продолжим так, станет еще лучше. Уверена, будет не так просто, но я готова попробовать, если ты готов.
Он удивленно посмотрел на меня.
— Ты попробовала бы?
— Конечно, — я легонько ущипнула его за руку. — Ты — еще та заноза в боку, но у меня есть только такой папа.
Теперь он оскорбился.
— Рад, что ты считаешь, что я достоин усилий.
Я ухмыльнулась.
— Ты знаешь, как я люблю восстанавливать вещи. Ты можешь быть моей картиной, покрытой грязью, которые все считали мусором, пока я тебя не выкопала, очистила и продала на аукционе за миллионы.
Отец нахмурился от такого сравнения. А потом вдруг засмеялся. Но не иронично или высокомерно, а согнувшись, с дрожащими плечами, от души. От этого вида я опешила. Отец всегда был гордым и сдержанным, вел себя как подобает дракону. Я и не думала, что он мог смеяться не как злой властелин до этого момента, что доказывало, что не только Ёну нужно было обновить взгляд на мир.
Если я хотела, чтобы он относился ко мне, как к дочери, а не камню, то и мне стоило перестать воспринимать все, что он делал, как манипуляцию дракона. Я не была питомцем, но и он не был монолитом, какой я помнила из детства. Если я хотела узнать настоящего Ёна, мне нужно было перестать агрессивно реагировать на все, что он делал, и начать замечать то, что было перед моими глазами. И сейчас я не видела ничего плохого. Да, этот хаос был его виной, но мы оба теперь хотя бы понимали, что его попытки управлять мной были неправильными. Это было большой переменой, и хоть сутки положительного общения не могли перевесить десятки лет ужасного поведения, впервые в своей взрослой жизни я ощущала, что мы снова могли помириться.
Глупо, но я всегда была оптимисткой. Верить, что папа не будет ужасным, было рискованно, но если мы сможем так продолжать, он мог стать добрым отцом, которого я бы любила, а не властным, которого я боялась.
— Думаю, у нас произошел прорыв, — я встала на ноги. — К сожалению, мне нужно работать, пока моя наставница/богиня не поймала меня на отлынивании.
— Понимаю, — отец тоже поднялся. — Тебе помочь?
Я посмотрела на него, не понимая.
— Ты про сад?
— Знаю, великие драконы обычно не опускаются до труда руками, но несколько месяцев были унизительными, — он оглядел двор. — Что мне делать?
Так я занялась прополкой сорняков с Драконом Кореи. Хоть он ворчал из-за труда, он был поразительно хорош. Пока я рылась и задевала растения, папа вытаскивал побеги сорняков с навыками фермера. Когда я пошутила над этим, он рассказал, как в тридцать лет — видимо, ребенок по стандартам драконов — он защищал свою любимую деревню смертных, живя с ними, как помощник на ферме, говоря отцу, что он практиковал удерживать облик человека для охоты. Прошлый Ён обрадовался, что его сын проявил инициативу и согласился пощадить деревню, пока тот тренируется там, и так отец «тренировался» быть фермером девяносто семь лет.
— Правда? — я уставилась на него. — Ты был фермером в Каменном веке девяносто семь лет?
— Это был не Каменный век, — сказал сухо он. — У нас были железные инструменты. Но я был фермером, и это было не так плохо. Земля тогда была чище. Плоды хорошо росли, и скот был вкусным. И я впервые в жизни был не под контролем отца.
— Не представляю, как это, — с сарказмом сказала я.
— И не можешь, — ответил серьезно Ён. — Мой отец был очень традиционным. Он обходился с детьми в старом стиле: как со слугами и солдатами. Если мы хорошо себя проявляли, он давал нам долю добычи. Если мы ослушивались, он убивал нас.
— Нас? — повторила я, уже не смеясь. — Сколько вас было?
— Сначала четырнадцать, — он продолжил полоть. — Но когда я убил отца, остались только я и Белая Змея. Я — потому что был самым старшим и сильным, а сестра — потому что была трусихой, умеющей подкупать, — он прищурился. — Нашего отца легко можно было подкупить.
— Наглый тип, — я сжала вырванные сорняки в кулаках. — Ты… скорбел по братьям и сестрам?
— Нет, — тут же ответил Ён. — Они все были гадами, которые радостно съели бы меня заживо. Если бы отец не убил их, это сделал бы я. Только так можно было бы жить в безопасности. Я был достаточно глупым, чтобы оставить Белую Змею в живых, и смотри, как все обернулось.
Я покачала головой. Конечно, отец странно воспринимал концепт семьи. Кланы драконов звучали ужасно. Но это хотя бы объясняло, почему он растерялся из-за моей реакции на его контроль. По сравнению с тем, как его растили, папа был щедрым.
— И что случилось с твоей деревней?
— После того, как я съел отца и стал Великим Ёном, я сделал ее своей крепостью, — гордо сказал он. — Наша вилла в горах стоит на месте деревни, и часть моих работников — потомки тех фермеров.
Его люди были безумно верными, и я верила его словам.
— У меня есть древние сестры или братья среди фермеров?
— Нет, — сказал он. — У моих супруг раньше были дети, но только тебя я назвал своим ребенком.
— Почему?
Он смотрел на меня, и мои щеки горели. Я не хотела так это выпалить, да и не нужно было. Он много-много раз говорил, что я была его единственным ребенком. Но, чем больше я узнавала о папе — узнавала от него, а не из историй мамы, восхваляющих Ёна — тем поразительнее это ощущалось. Ён славился своими смертными. Хотя некоторые считали это позором. Но он не скрывал, что предпочитал общество людей драконам, и потому не было ясно, почему он ждал так долго, чтобы завести своего ребенка. Он притворялся фермером почти век! Я ожидала, что у него был целый каменный дом детей за годы, но так не было, и…