Сегодня у нашей границы стоят около ста пятидесяти русских дивизий. Уже несколько недель продолжаются постоянные нарушения этой границы… Поэтому пришел, наконец, час, когда необходимо дать достойный отпор этому заговору еврейско-англосаксонских поджигателей войны, а также еврейским властителям большевистского московского центра. Солдаты Восточного фронта! В этот миг мы разворачиваем свое наступление, которое по своей протяженности и масштабу является самым крупным из тех, что знал мир. Когда самый масштабный фронт станет частью мировой истории, то это произойдет не только с целью создания предпосылок окончательного завершения Великой войны…, но и для спасения европейской цивилизации и культуры.
Дорогая Анна!
Какая ночь! В 23 часа мы разбудили наших солдат и зачитали приказ фюрера. После этого никто уже больше не спал. Каждый думал о своих домашних, близких и о том, что принесут нам предстоящие дни. Мы все уверены в своих силах.
Фюрер, который до сих пор никогда не ошибался, принял и в этот раз правильное решение. С восходом солнца грохот пушек развеял все сомнения. Началась борьба под лозунгом «Быть или не быть».
Дорогая мама! Сегодня я видел первого убитого. Он лежал в придорожной канаве, сразу же за нашей пограничной полосой, и от жары совершенно раздулся. К счастью, это был русский. Мы должны были бы, собственно говоря, похоронить его, но времени на это нет. Мы торопимся одерживать победы, одну за другой. Наш лозунг на войне: «Фюрер, прикажи, и мы пойдем за тобой».
Мой дорогой, любимый брат!
Как испугались мы, когда в воскресное утро нас разбудили пушки. Мы выбежали в ночных рубашках из дома, мать упала на колени перед иконой и начала молиться. Всю первую половину дня мы носились как оглашенные, проверяя, на месте ли наше имущество. Никто не знал, что произошло на границе. Мать надела свое праздничное платье и отправилась со мною в церковь. Богослужение в тот день было особенным. Звонили колокола, играл орган, грохотали пушки, и пастор Браун провозглашал над головами прихожан: «Бог не допустит такого глумления над людьми!» Он приводил слова Исайи из 9-й главы, 1-го стиха: «И вожди сего народа введут его в заблуждение, и водимые ими погибнут». После проповеди появились несколько человек из гестапо и серьезно его предупредили.
Лишь после обеда все стихло. Перед тем, как идти спать, мать сказала мне: «Подумай только, Трудке, как много молодых солдат уже погибли за то время, что прошло от восхода до захода солнца». Мы так рады тому, что ты вдалеке от всех этих тревожных событий.
Дорогие родители!
Час назад мы перешли в атаку. Я не могу описать чувств, которыми мы, солдаты, охвачены сейчас. Скоро я познаю всю Европу. К тому же мне придется изучать еще и русский язык. Только что взошло солнце. Когда оно зайдет, мы будем уже на вражеской территории. В небе гудят самолеты, строчат пулеметы, стреляет артиллерия, и разрываются бомбы. Все это так не похоже на воскресный день.
Это неслыханное нападение на нашу страну беспрецедентно в истории цивилизованных народов… Всю ответственность за это грабительское нападение на Советский Союз несет фашистский фюрер… Эта война навязана нам не немецким народом, не немецкими рабочими или интеллигенцией, проблемы которых мы очень хорошо себе представляем, а кликой жаждущих крови фашистских вождей Германии, которые уже подчинили себе французов, чехов, поляков, сербов, норвежцев, бельгийцев, датчан, голландцев и греков, а также другие народы.
Не первый уже раз наша страна подвергается вероломному нападению. Когда Наполеон вторгся в Россию, наша страна ответила Отечественной войной, и Наполеон был разбит и потерпел свое поражение. То же самое повторится с зазнавшимся Гитлером, который начал новое нападение на нашу страну.
Мы полны решимости уничтожить Гитлера и всех вассалов нацистского режима. Ничто не остановит нас на этом пути. Мы не станем вести переговоров и вообще разговаривать с Гитлером и его кликой. Будем бить их на суше, на море и в воздухе до тех пор, пока с Божьей помощью не сотрем их с лица земли и не освободим все народы, которые попали под их иго. Мы будем все яростнее бомбить Германию днем и ночью, и месяц за месяцем сбрасывать на Германию тяжелые бомбы, чтобы немцы получили представление о тех бедствиях, которые выпали на долю человечества.
Воскресенье, 22 июня 1941 года, уже одной ногой в России
Моя дорогая Ильза!
Сегодняшнее утро мы никогда не забудем. В три часа с минутами поднялся страшный грохот — так началась война против России. Это событие невозможно описать словами, его нужно самому пережить.
Интересно, что ты подумала, когда услышала об этом? Испугалась? Этого, право, не стоит делать. Мы находимся во втором эшелоне, поэтому с нами ничего страшного не случится. Немного только отпугивают бескрайние русские леса. Но у нас на удивление все очень хорошо организовано. Пишу это письмо на привале и вижу перед собой горящий город. Плачевное зрелище.
Я оставила карту провинций Восточной Пруссии и осторожно приближаюсь к огромной карте России, нахожу балтийские государства, ставшие частью Советского Союза. Где он мог перейти границу?
Отец упоминает в своем дневнике горящий город.
— Неприятное зрелище, — записывает он. — Огонь в домашней печке у матери мне милее.
Я отыскиваю на карте города, которые могли бы гореть тогда, и нахожу Таурогген — место заключения прусско-российской конвенции против Наполеона. Он действительно был сожжен дотла в первые же дни войны. Что могло произойти со знаменитой Пошерунгской мельницей, в которой когда-то русские и немцы заключили мир?
В то время, как я нахожусь в Тауроггене, на экране моего телевизора разворачивается новая война. Я утешаю себя тем, что Багдад находится в тысяче километрах от Приштины, еще дальше, чем Турция.
— Но это не такое уж большое расстояние, — говорит Вегенер, потчуя меня информацией о третьей, совсем древней войне. Он постоянно присылает мне материалы о Наполеоне и его походе на Москву. Самым последним документом является цветная репродукция картины о битве под Москвой.[16] Тогда кровь была тоже красного цвета.
— История повторяется, и никто не хочет извлекать из нее уроки, — пишет Вегенер на полях репродукции.
В этом же его письме имеется вырезка из сегодняшней газеты. В литовском Вильнюсе нашли захоронение, правда, не Второй и даже не Первой мировой войны, а войны 1812 года. Тысячи солдат Великой Армии, умершие во время отступления от ран, голода и холода, нашли свое последнее пристанище под землей в Вильнюсе, и никто ничего не знал о них в течение 190 лет.
Все эти войны перепутываются в моей голове. Где-то на улице стоят женщины и дети и бросают солдатам цветы. Об этом пишет Вальтер Пуш своей Ильзе и просит ее устроить такую же встречу с цветами, когда бойцы вернутся с победой домой.
В дневнике отца записано:
Деревенские жители приносят нам хлеб и молоко. Они настроены дружелюбно. Я меняю три сигареты на пять яиц и тут же выпиваю их.
На обочине дороги мы видим первые могилы героев. Странное чувство, когда вот так встречаешь своих боевых товарищей, тех, что вчера шли мимо тебя с песнями.
Ты хоть посыпал яйца сахаром или солью, дорогой отец? У меня тошнота сразу же подступает к горлу, когда яйцо не доварено и желтая студенистая масса ползет, пачкая мои пальцы. Нет, ты не мог тогда сидеть в канаве у дороги, пить сырые яйца и с удивлением смотреть на горящий город.
Два отрывка из писем Вальтера Пуша приводят меня в ужас:
В то время, как я пишу, мимо ведут колонну пленных. Если бы ты увидела этих типов, то страшно испугалась: так отвратительно они выглядят. Многих просто не берут в плен, в Литве засилье евреев, поэтому разговор с ними короткий.
Последнее предложение звучит настолько очевидно, что не требует никаких пояснений. Кто привил им такие мысли? Я рассматриваю фотографию на стене. Того, что в очках, зовут Вальтер Пуш. Жизнерадостный торговец бакалеей, который жил лишь продажей товаров. Никто бы не подумал, что он способен писать подобные вещи.
Несколькими днями позже датировано еще одно письмо, которое меня потрясает.
Дорогая Ильза!
В полночь мы перешли литовскую границу. Ты не представляешь, как велика разница между Латвией и Литвой. В Латвии еще чувствуется немецкое влияние. Литва — бедная и грязная страна. Но везде рады нашему приходу. Подобно Латвии, здесь формируются литовские отряды самообороны. Русским и евреям не до смеху, с ними разговор короткий. В лесах ловят русских солдат и доставляют нам. Те даже рады попасть в руки немцев, так как бойцы самообороны с ними не церемонятся.
Снова те, с кем разговор короткий, и те, кто не церемонятся.
В Багдаде царит спокойствие, в Приштине тоже, лишь в Тауроггене все еще поднимается дым из развалин.
Курсант военного училища.
Бородинское сражение.