Глава 22.
«Скучал?» — заботливо оповестил о своем прибытии мой занудный сосед. Я дорого бы дал, чтобы навсегда избавиться от Матвея, однако все известные способы были мне недоступны, а идти на преступление я готов не был. К тому же это вряд ли бы решило проблему кардинально.
«Нет,» — честно ответил я и показательно замолчал, надеясь, что Матвей отлепится от меня до следующего утра. Надежды оправдались частично, поскольку не в меру оживленный психиатр продержался только до наступления темноты.
«А я гулял, — поделился он ценной информацией и замер, в ожидании моей реакции. — я мог бы пригласить тебя с собой, но ты слишком крепко спал, и я не стал тебя будить.»
Матвей, при всем своем многоречии, не умел врать, а уличать его в явных нестыковках мне было лень. Вместо следственных опытов я предложил ему прогуляться снова, пока я не заснул, на что Матвей раскатисто засмеялся и звонко хлопнул в ладоши.
«Завтра, дружище, все завтра,» — довольно пробормотал он и тяжело рухнул на неразобранную кровать. Я подождал, когда до меня донесется характерный храп, и резво рванул к двери, опасаясь новых фокусов. На этот раз мне легко удалось преодолеть все ступеньки и даже выскользнуть на улицу, сохранив при этом видимую целостность постройки. За время моего вынужденного затворничества город снова претерпел изменения теперь уже в ландшафтном отношении. Разноцветные скучные дома волшебным образом исчезли, сменившись приземистыми домиками, со всех сторон заросшими густыми деревьями. Возможно, я просто свернул не в ту сторону и оставил цветастые строения позади, но в первую минуту такая резкая смена пейзажей выглядела пугающе. Немного отдышавшись и погасив в себе радость от вновь обретенной свободы, я обратил свои мысли к насущному.
Лаборатории, куда приводил меня круглый тип, располагались в массивном внушительном здании, украшенном тяжелыми колоннами, однако ни в свой прошлый визит, ни неделю назад, ни прямо сейчас ничего не напоминало мне о присутствии в городе вообще каких-нибудь массивных сооружений. Не считая, разумеется, кирпичной башни, из которой я только что смылся. К тому же я отчаянно боялся опять попасться на прицел безглазым уродам, патрулирующих ночами бескрайнюю территорию.
«Придется искать наугад, — вздохнул я, оглядываясь по сторонам, — все мои ориентиры весьма ненадежны»
Видимо место, куда я попал, считалось тут пригородом, поскольку кроме живописной природы, меня окружала первозданная тишина. Никаких лязгающих и шлепающих звуков не нарушало безмолвие ночи, а только рождало леденящий страх. Все же это место немного отличалось от тех загородных поселений, где мне приходилось быть в той, живой и теплой, реальности. Я по наитию шагнул прямо к одному из домиков, почему-то ожидая расслышать скрип колодезного ворота, приглушенное рычание собаки, еще какие-нибудь звуки, но вспомнив, где нахожусь, только тяжело вздохнул. Все же эзотерики были в корне не правы, утверждая, что после смерти нас ждет райское спокойствие и безмятежность. Мое призрачное сердце, так некстати остановившееся месяц назад в другом мире, гулко колотилось под горлом, добавляя моему разыгравшемуся воображению больше оттенков, а ноги сами волокли мою несопротивляющуюся тушку подальше от призрачных поселений.
Перемещаясь по извилистой грунтовке, я не раз ловил себя на мысли, что бродить по аллейкам среди до отвращения одинаковых зданий было куда безопасней, и даже встреча с безглазыми не рождала столько ужаса, сколько жути нагоняла эта милая зеленая местность. Миновав большую часть призрачного поселения, я выхватил из непроглядной темноты неясные очертания чего-то огромного и монументального. Безлунная ночь мешала рассмотреть детали, однако я весьма четко различил огромные колонны, тянущиеся по обеим сторонам широкой лестницы. Возможно, я на правильном пути, мелькнула мысль, и я уверенно шагнул вперед, опережая догнавшее сомнение в правильности решения. Несмотря на свою призрачность, я был чужой в этом мире, мне не были знакомы законы потусторонней реальности, и что ждало меня под этими колоннами, я сказать не мог. Тот круглый тип, что являлся ко мне на прием, выглядел тщедушно и безобидно, просачиваясь в живой мир и играя там определенную роль. Каким мне предстанет старичок-лесовичок, будучи на своей территории, мне оставалось только догадываться. Тем более я не имел представления о рычагах управления этим типом, а рассчитывать на то, что на мою грозную просьбу прекратить командировать в наш мир призрачных уродов, тип легко взмахнет палочкой и закроет портал, не приходилось вовсе. Колонны, нависшие надо мной, были погружены во тьму, а лестница, ведущая наверх, крошилась от одного взгляда на нее. Я осторожно наступил на первую ступеньку, потом на вторую, потом более уверенно преодолел весь пролет и оказался на широкой открытой площадке, ведущей к невысокому постаменту, расположенному впереди. Мне ничего не напоминало о присутствии здесь обитателей призрачного царства, все было безмолвно и тихо, как это может быть только за гранью глубокой ночью. Сделав еще несколько шагов, я уперся во что-то очень массивное и жесткое, изрядно ободравшее мои призрачные ноги. Присмотревшись, я различил неясные очертания некоего предмета, выполненного из цельного куска камня и аккуратно обточенного со всех сторон. Неясное сооружение имело пару метров длины и напоминало каменное ложе, суровое и беспощадное. По трем сторонам от него располагались глухие стены, защищающие ложе от ветров и непогоды, если такая вообще случается в загробном мире. Не сумев рассмотреть ничего более занимательного, я развернулся и опрометью бросился обратно, не различая дороги. Мне почему-то отчетливо казалось, что мне в спину усмехается некое безглазое чудовище и требует моего немедленного возвращения. Промчавшись, не останавливаясь, больше километра, я наконец, притормозил и позволил себе осмотреться. Строение, которое я только что покинул, не могло быть таинственными лабораториями, но ужаса и страха оно внушало ничуть не меньше. О его практическом назначении я предпочитал не задумываться, однако мыслями раз за разом возвращался к пугающим колоннам и каменному ложу. «Что еще ожидает меня в этом мире? — думал я, едва держась на ногах, — и почему моя призрачная память до сих пор никак не оставит меня.»
Последнее обстоятельство здорово отвлекало, воскрешая перед глазами картины моего земного бытия. Я вспоминал Ульяну, Гошку, своих родителей и даже тетку Надю и отчаянно желал увидеть их снова.
Рассвет застал меня на одной из скамеек бесчисленных парков. При свете дня мне больше не казались пугающими мои ночные приключения и я, приободрившись, решил снова наведаться к величественным колоннам. По моим внутренним ощущениям, мое бегство заняло у меня не больше пары-тройки минут, однако, сколько бы я не кружился по территории, никаких колонн увидеть не смог. К моему несказанному удивлению, приземистые домики, через которые я брел добрую половину ночи, тоже куда-то исчезли, сменившись все теми же ненавистными разноцветными домами.
«Что за чертовщина твориться с этим местом? — забывая о приличиях и манерах, озвучил я наболевшее, — где я был прошлой ночью и как мне попасть туда при солнечном свете?»
«Тут всегда так, — неожиданно раздался рядом со мной скрипучий голос, показавшийся мне смутно знакомым, — неужели не заметил?»
На моей скамейке сидела девочка-собирательница и равнодушно пинала ногой обломанный сучок. В какой именно момент она решила составить мне компанию, я точно сказать не мог, но откровенно обрадовался ее появлению. С момента нашей последней встречи девушка мало изменилась, по-прежнему демонстрируя мне пугающе обвисшую кожу и некогда аккуратный рот.
«Ты кто такая?»- не слишком вежливо поинтересовался я, но девушка только хмыкнула и охотно представилась.
«Меня всегда называли змееныш, там, в том мире, — звеняще отозвалась она, — а так меня Аня зовут. Звали…»
Смешное прозвище вызвало в моей памяти нескладную девчушку, ворующую мои ручки и ластики, и я, не сдержав откровенного изумления, уточнил:
«А фамилия твоя Змеева, а еще ты училась в сто первой школе и была убежденной троечницей.»
Девушка звонко расхохоталась, вновь напомнив мне о ржавом ведре, и согласно кивнула.
«Я узнала тебя, Гурий, еще в тот раз, когда ты появился на пороге моего магазинчика. Ты вполне узнаваем, Грошик, к тому же твою неповторимую манеру выражать свои глубинные мысли не спутаешь ни с чем. Так расскажи мне, Грошик, как тебе удалось сохранить свою блистательную рожу в этом чудовищном месте так долго? Многие уже на третьи сутки начинают «плыть», хотя я знаю одного тут, который так же, как и ты, почти два месяца бродил по окрестностям, отрываясь от коллектива.»
Аня немного помолчала, скривив и без того несимпатичную физиономию в подобие улыбки и продолжила, добавив в голос максимум убежденности.
«А вообще, тут все неправильно, не по закону, — с апломбом заявила она, а я только хмыкнул. С ее первым постулатом я готов был согласиться и так, но вот то, что за гранью тоже следует придерживаться каких-то законов, стало для меня неприятным сюрпризом. Аня уловила мою реакцию и в нетерпении взмахнула руками.
«Представь, Грошик, тут тоже свои законы. Ну, возможно я не так выразилась. Можно назвать это правилами или чем угодно, вот только, когда сюда впервые попадает только что преставившийся гражданин, он некоторое время ходит со своей привычной рожей и даже иногда встречает своих знакомых, которых ненавидел при жизни. Эти встречи здорово поднимают настроение. Да вот только ты видел тут хоть одного с привычным лицом? Так было до начала прошлого года, хотя здесь никаких дат указывать не принято, я по привычке первое время считала дни, потом перестала. Так вот, знаешь, что я заметила? Последнее время новеньких появляется все больше, и это тоже неправильно. Таких миров, как этот, множество, здешние обитатели по старой памяти называют его городом, на самом деле это как перевалочная база. Пробыв здесь какое-то время, обитатели получают возможность двигаться дальше. Я в этом не слишком понимаю, здесь нет источников информации, все приходиться додумывать самим. Но с недавнего времени тут все поменялось. Вновь прибывшие покидают это место не дожидаясь очереди, а некоторым приходиться торчать тут вечность. Грошик, — внезапно переключилась Аня на более актуальную тему, — как ты попал сюда?»
«Как же ты поняла, что они покидают эту, как ты говоришь, базу вне очереди? — проигнорировав ее интерес, тут же оживился я, — сама же говоришь, тут все на одно лицо»
Аня едва уловимо напряглась, почуяв подвох, но тут же махнув рукой, пробормотала:
«Я вообще, как бы не имею права распространяться об этих тонкостях, но ты мой старинный знакомый, да и вообще… Тот магазинчик, помнишь, ловушка, как ты правильно догадался. Это я отлавливала прибывших и отправляла их на доработку. Так, во всяком случае, мне внушалось, и взамен я получала полную неприкосновенность, избавляющую меня от операции. Если помнишь, моя семья никак не попадала в категорию обеспеченных, так было всегда, так осталось и после того, как я свалила из семьи, переехав к одному неудачнику. Тот обещал золотые горы и все такое, а на деле… ну и однажды мне предложили работенку. Пообещав все те же золотые горы. Я не поверила, но решила попробовать, чем черт ни шутит. Он и не шутил. За непыльную обязанность разговором удержать любых посетителей у прилавка, я получила сказочную сумму, равную моей годовой зарплате в гнилом ларьке на вокзале. Я тогда купила маленькое подселение в коммуналке и свалила навсегда от того придурка. Представляешь, сколько было денег? Тип, что нанял меня, долго не появлялся, заверив, что сам найдет меня, когда придет время. Время пришло, да вот обратно вернуться у меня уже не получилось. Так и стояла за прилавком, получая барыши и не зная, куда их потратить. Я ведь не сразу поняла, что дороги назад нет. Дура, и всегда ей была.»
Я оживился еще больше и уже мысленно представил, как скручиваю в ладонях заплывшую шею невнятного типа, вербующего глупых и жадных граждан, но Змееныш продолжила пересказывать уже известный сюжет, и в мои планы вкрались корректировки.
«А ведь с виду приличный мужчина, — вздохнула она, погружаясь в бездну людского коварства, — высокий, симпатичный. Был бы белобрысый, я могла бы подумать, что это ты, Грошик. Я ведь часто думала о тебе в старших классах, да, представь себе, этот гад легко втирался в доверие, но таких проходимцев пруд пруди, удивляться не приходиться. Хотя вот ты не такой, Гурий, если бы ты предложил мне работу даже с большим заработком, я свято поверила бы в самые чистые помыслы.»
Аня замолчала, оставляя меня перемалывать новые факты. Выходит, вербовщиков несколько и вовсе не круглый тип стоит за всей этой затеей?
«Ты говорила про операции, Аня, — решил пойти ва-банк я, придавая голосу все очарование, отпущенное природой, — где именно они проводятся и с какой целью?»
На мои приложенные старания Аня звонко расхохоталась, испытывая мои нервы на прочность, и, уловив мою очевидную реакцию, тут же оборвала невеселый смех.
«Не трудись, Грошик, — усмехнувшись, объявила она, — то, что я упомянула о своей давней влюбленности, не является рычагом воздействия, да и поздновато пушить хвост, не находишь? А про лаборатории мне не известно, да и не такая я важная птица, чтобы посвящать меня в тонкости. Того красавчика я больше никогда не видела, а больше на эти темы ни с кем говорить не приходилось»
Аня пыталась говорить убедительно, но она никогда не была талантливой актрисой, к тому же она знала слишком много для невеликой птицы. Ну а во-вторых, обычная продавщица на вокзале скорее всего упомянула бы какие-нибудь больницы или операционные, Аня назвала место проведения операций лабораториями, чем только упрочила мое недоверие. Я сговорчиво покивал и сделал вид, что собираюсь уходить. Змеева равнодушно пожала плечами и отвернулась, потеряв ко мне интерес.
Парк, в котором мы с бывшей одноклассницей вели душевные диалоги, был совершенно лишен растительности. Вся его территория была выложена плиткой и уставлена скамейками, поэтому мне пришлось здорово постараться отыскать некое подобие укрытия. Им я посчитал небольшой ларек, украшенный яркой вывеской, призывающей к безразмерному поглощению свежих вкусных блинчиков. Я от души надеялся, что псевдо жральня не станет очередной ловушкой. Аня еще немного посидела на скамейке, уставясь в одну точку, после чего медленно поднялась и побрела вдоль аллеек. Не было похоже, чтобы милая барышня ринется сдавать меня правосудию сию минуту, однако я на всякий случай решил понаблюдать за ее маршрутом.
Двигаясь за ее невысокой фигуркой и стараясь не попадаться на глаза, я с изумлением узнавал пейзажи, которые нехотя возникали на нашем пути. Именно тут мы с Гошкой рвали когти от штопаных преследователей, спасаясь в доме культуры. Впрочем, тогда у меня еще оставался шанс придержать своего попутчика и, сдав его безглазым, вернуться в мир, обретя материальное обличие. Пройдя еще немного, я разглядел то самое здание, куда нас загнали аборигены. Оно ничем не напоминало те строения, где мне приходилось зарабатывать сказочные гонорары, да, оно им и не было. Аня уверенно двигалась дальше, уходя все дальше от ровных дорожек. Когда ее путь пересек небольшой перелесок, я почувствовал внутреннее беспокойство. Оно появилось ниоткуда и основы не имело, поскольку все вокруг выглядело слишком пасторально и мило, чтобы вызывать тревогу. Безглазых обитателей, что время от времени появлялись на нашем секретном пути, становилось все меньше, и мне все труднее приходилось сохранять инкогнито. За перелеском тянулось бескрайнее поле, на просторах которого моя невнимательная проводница превратилась в непонятную группу, движущуюся мне навстречу. На самом деле, Аня просто шарахнулась в сторону, уступая дорогу странному шествию, возникшему из ниоткуда. Что-то подобное я видел там, в своем настоящем мире, когда полупрозрачные безглазые уроды прогуливались по улицам и проспектам Питера. В этот раз участники движения немного отличались от ранее виденных хотя бы тем, что имели лица. Обычные человеческие лица, с едва уловимой мыслью в остекленевших глазах. Я тоже посторонился, просто из вежливости, поскольку таинственное шествие проигнорировало мое присутствие. «Возможно, это новенькие, — мелькнула в голове очевидная мысль, — про них мне говорила Аня, рассказывая о порядках и правилах. Все сходится, они все еще сохранили внешний облик, но живыми уже не выглядят»
Я, похоже, начинал привыкать к призрачному существованию, раз так легко принял одну из потусторонних реалий. Фигуры двигались медленно, но уверенно, позволяя мне в деталях рассмотреть каждую. В основном это были мужики разного возраста и сословия, которых я насчитал человек пять. Замыкала шествие одинокая фигура, показавшаяся мне знакомой, и по мере ее приближения ко мне, мое призрачное сердце, опережая сознание, готовилось проломить грудную клетку. В этой замыкающей я узнал свою Ульяну, отрешенно и безучастно взирающую на мир.
«Уля! — не удержался я, не особенно рассчитывая на результат, — какого черта? Что ты тут делаешь?»
Уля ожидаемо не ответила, равнодушно прошелестев мимо меня. Я несколько шагов прошел рядом, сопровождая странных пешеходов, ровно до того момента, пока все они в одночасье не растворились прямо в воздухе. От неожиданности я замер, глупо хлопая глазами, и больше не находя объяснения увиденному. В том, что я видел именно Ульяну, я не сомневался ни минуты. У меня была довольно цепкая память, а не признать того, с кем прожил бок о бок почти пять лет, мог только клинический идиот. В замешательстве я огляделся, высматривая свою бывшую одноклассницу, однако, все, что открывалось моему взору, было только пустое поле, чистое и бескрайнее. Оставаться в одиночестве на совершенно неизученной местности я посчитал нецелесообразным и медленно побрел обратно, прокручивая в голове увиденные сюжеты. Из моих размышлений и воспоминаний меня выдернул заунывный скрипящий звук ржавых качелей. Подняв голову, я с изумлением уставился на знакомую конструкцию, встретившую меня в потустороннем мире неясное количество времени назад. Сейчас качели были пусты, но плавно качались сами по себе, издавая отнюдь не райские звуки. Я скривился и смело уселся на их неровную поверхность, обдумывая свои дальнейшие шаги. Круглый тип, которого я так страстно искал в этом мире, становился неактуальным, судя по рассказам Ани Змеевой. А кого мне искать тут еще, я не знал. Возможно было бы неплохо выжать из той же Ани более подробную информацию, до того, как ее непрочные мозги превратятся в совершенную кашу, но этот способ решения моих задач не виделся мне продуктивным. Просидев в неподвижности до самого рассвета, я принял решение придумать что-нибудь позже. Я не сильно оттолкнулся ногами от земли, вспоминая детство, и тут же был сброшен вниз уверенным пинком. От внезапности событий я зажмурился, а когда открыл глаза увидел прямо перед собой знакомую рожу, почти живую и настоящую.
Глава 23.
«Ох, Гурий, — донеслось до меня, — как же я рад тебя увидеть, ты не представляешь, что твориться сейчас в большом мире, Гурий, ты обязан что-то предпринять!»
Первое, что я предпринял прямо сейчас, было прерывание торопливого заполошного потока, источаемого невесть откуда взявшемся Волковым. Я столкнул с себя его изрядно похудевшую тушку и резво поднялся на ноги, принимая вертикальное положение.
«Гоша? — только и смог проговорить я, внимательно рассматривая бледную рожицу своего недавнего знакомца, — как ты тут оказался, дружище?»
Волков, не обращая внимания на неласковую встречу, принялся тарахтеть мне о совершенно невозможных событиях, по его словам, творящихся в реальном мире.
«Ты не представляешь, Гурий, мой приятель, излагающий все свои мысли при помощи трех нецензурных слов, принялся декламировать стихи, а моя мать обзавелась недвижимостью, это так же нереально, как если бы меня вдруг прямо сейчас назначили королем какой-нибудь там Франции. — Гошка притормозил и в замешательстве добавил, — а твоя Ульяна…»
«Я знаю, Гошка, — делано равнодушно заметил я, — я видел ее вчера, вероятно, так распорядилась судьба, ничего не поделаешь. Уленька всегда была чувствительной и эмоциональной дамочкой, возможно она просто не вынесла моей безвременной смерти»
Волков слушал меня, широко распахнув глаза и не слишком широко — рот. Когда до него дошел смысл моего щемящего пассажа, он взял себя в руки и возразил:
«Но я тоже видел Ульяну пару часов назад, она была вполне здорова и счастлива. Правда немного заторможена. — Волков в замешательстве уставился на меня. — ты точно видел именно ее? Я собственно, только за тем и пришел тогда к тебе, чтобы выяснить, что происходит с людьми, Гурий. Все те, кого я знал, стали другими и мне кажется, это связано с появлением штопаных призраков. Я решил, что будет правильно отыскать тебя, ну и вообще…»
Я внимательно прослушал Гошкино выступление и оглушительно заржал, представив себе, как храбрый дальнобойщик прорывается сквозь пелену времени, чтобы рассказать мне о такой ерунде. То, что маргинальный приятель неожиданно выучил русский язык, удивительным не казалось, так случается. То, что несостоятельная дамочка обзавелась недвижимостью, тоже не выглядело чудом, единственно, что вызывало вопросы, это свидание с Ульяной в реальном мире. Тут рождалось два объяснения — либо ошибся я, приняв образ чужого мне человека за свою милую, либо ошибся Гошка. Волков оказался неубедительным рассказчиком, то и дело принимаясь украшать свои повествования разными мало литературными вкраплениями.
«Гоша, как ты понял, что меня нужно искать именно тут? — наконец успокоившись, поинтересовался я, — я мог оказаться где угодно.»
«Я и не искал, — признался Гошка, — все вышло случайно. Нет, я понятное дело искал тебя, поэтому и пришел в твою поликлинику, но там тебя не было. Я хотел поехать домой, ну то есть к тебе в квартиру, но вагон остановился возле какой-то станции и дальше получилось так, как ты мне рассказывал. Ну и потом, думаю, я все же не зря проделал весь этот путь. Люди продолжают исчезать, теперь это приобрело масштабы катастрофы, а те, кто возвращаются, имеют очень неузнаваемый вид.»
Новости с Большой земли позитива не несли, Гошка был плохим рассказчиком, и много в его заполошном бормотании мне было непонятно, но все услышанное еще раз убеждало меня в безошибочности моего выбора. Я решил не проводить время в пустых раздумьях и начать поиски с осмотра территории, где прошлым вечером появилась группа обычных людей.
«Пойдем, Гоша, — поднялся я на ноги, — раз уж мне от тебя все равно не избавиться, будем решать задачки вместе»
«Какие задачки? — оживился мой неугомонный приятель, — ты что-нибудь узнал тут? И вообще, что все это значит?»
По дороге до того перелеска я поделился с Гошкой некоторыми историями, которым стал свидетель за последние несколько обычных дней. Особенно удивило Гошку сообщение о моей встрече со своим бывшим коллегой, Матвеем.
«Ого! — вполне искренне воскликнул Гошка, с трудом подстраиваясь под мой шаг, — выходит, это правда и здесь можно встретить любого, кто однажды покинул грешный мир? Мне бы хотелось повидать своего отца, не то, чтобы я сильно был привязан к нему и все такое, я даже его и не видел толком. Просто знаю, что он умер, едва мне исполнилось десять. Как думаешь, я смогу его узнать? Ну родственные чувства и все такое. И еще моя бабка, хоть и свихнулась под занавес жизни, все же она моя родня…»
В подобном ключе Гошка делился со мной планами, пока впереди не показались знакомые очертания. Я был вынужден прервать его восторги, напомнив о неминуемом изменении, происходящим с каждым, кто однажды сумел пересечь границы миров. Гошка потерянно примолк, оглядываясь по сторонам. Тогда я поведал ему вторую часть истории, услышанную от Ани Змеевой.
«Выходит, после того, как они полностью превращаются в болванки, их наделяют новой внешностью и отправляют в большой мир?» — рассудительно пробормотал Гошка, уловив самую суть. В чем-то он был несомненно прав, если бы не одно. Болванками они становятся гораздо раньше, минуя стадии перевоплощения и кому-то очень важно, чтобы этот процесс проходил как можно скорее.
За перелеском расстилалось все то же бескрайнее поле, без малейших признаков построек и присутствия местных обитателей. Мы в компании совершенно обалдевшего дальнобойщика обошли довольно значительную территорию, так и не увидев ничего интересного и собирались уже возвращаться к цивилизации, когда до моего слуха донесся приглушенный лязг.
Он шел как будто бы отовсюду, не имея точного источника. Гошка напряженно замер, порываясь спасаться бегством, однако пересилил свою природную осторожность и негромко выругался. Подбодрив себя таким нехитрым способом, Волков огляделся и вдруг ощутимо толкнул меня в плечо.
«Гурий, то, что я вижу впереди, это мираж? — испуганно прошептал он, протягивая вперед руку, — или это такой фигурный туман? Гурий, не молчи, отвечай!»
У Гошки была своеобразная манера побуждать к действию мои речевые способности, однако прямо сейчас я мог его понять. Прямо перед нами колыхалось неясное марево, с виду, действительно, напоминавшее белый густой туман. Однако это был очень странный туман, с колоннами и массивной крышей. Он густел, темнел и скоро я мог уже рассмотреть широкую крошащуюся лестницу, обрамленную высокими тяжелыми колоннами. Такое сооружение я видел совсем недавно, бродя по пригородным улицам, и ошибиться не мог. Постепенно, обретя материальные формы, строение продемонстрировало нам и знакомый постамент, выполненный из камня, и стены, защищающие площадку от ветра. На Гошку массивное сооружение произвело неизгладимое впечатление, он стоял, приоткрыв рот и настороженно молчал. Даже мои вербальные навыки остались вне сферы его интересов. Тогда, во мраке ночи, страшная площадка показалась мне заброшенной и необитаемой, однако сейчас что-то подсказывало мне, что где-то неподалеку теплится жизнь. Ну или как назвать существование местных в условиях потусторонних реалий?
Я шагнул на раскрошенные ступени, поднялся до пугающего постамента и невольно вздрогнул, узнав в сооружении древний мортуарий, возводимый на кладбищах в эпоху атеизма и безверия. От сделанных выводов меня передернуло, но не остановило, и я, верный своим решениям, упрямо зашагал к едва заметному проему в одной из стен. По моим предположениям, за этим проемом должно было продолжиться то самое поле, на котором вырос этот таинственный склеп. Однако сразу за стенами моему взору открылась весьма занимательная картина. Там, за его стенами, было зеркальное отражение той площадки, на которой минуту назад стоял я и мой верный Гошка.
«Что это такое? — напомнил о себе мой мало начитанный друг, — что за нагромождение колонн?»
Я мог бы в целом познакомить несведущего во многих вопросах Волкова о целевом назначении данной конструкции, однако, какую именно роль она играла здесь и сейчас, оставалось для меня загадкой. Металлический лязг, сопроводивший ее появление усилился и откуда-то сбоку показалась неясная тень. То, что я принял за постамент, неожиданно разъехалось в стороны и продемонстрировало совершенно полую внутренность. Тень метнулась в сторону и прикатила к развезшейся бетонной коробке металлический стол, в котором я узнал тот, на котором сам проводил неведомые мне тогда операции в компании круглого типа. На металлической поверхности лежало тело, вполне сохранившееся и обладающее привычным отсутствием черт. Далее, тень заслонила собой весь обзор и принялась проводить над трупом неясные манипуляции, о которых я смутно догадывался. После этого тень отвернулась от стола и уверенно приблизилась к каменной стене. Стена была изъедена временем, покрыта трещинами и в целом готовилась рассыпаться от любого прикосновения, однако тень без опаски провела по ней раскрытой ладонью, являя еще одно чудо. Из морщинистой поверхности показался небольшой экранчик, размером со средний монитор, и замигал разноцветными огнями. Когда мерцание прекратилось, тень убрала экран обратно в стену и вернулась к лежащему на столе. Тот, еще пару минут назад будучи самым настоящим мертвецом, зашевелился и неловко приподнялся, пошатываясь на тонких ногах. Я мог бы поклясться, что тело принадлежало довольно крепкому мужчине преклонных лет, однако прямо сейчас передо мной качалось невнятное тело молодой женщины, стройной и довольно привлекательной. Тень весьма невежливо подтолкнула недавнего пациента к ступеням, предлагая убираться, а сама вновь загромыхала железным столом.
На Гошку было жалко смотреть. Я, имея за плечами обширную медицинскую практику, был шокирован увиденным, что же говорить о человеке, далеком от подобных вопросов. Гошка, не забыв открыть рот, продолжал пялиться на продолжавшееся мероприятие. Следом за престарелым пациентом, стол занял мальчишка лет восьми, процедура повторилась в точности, но в этот раз тело не претерпело никаких изменений. Мальчишка остался мальчишкой, только немного более подвижным, чем до начала операции, и с вполне приемлемой рожицей. Тень, активно мельтешила по площадке, принимая все новых клиентов, и, помигав разноцветными огоньками, отправляла исцеленных обратно.
Я, не желая испытывать судьбу на прочность, знаком предложил Гошке уматывать, пока странная тень не подвергла таинственным процедурам и нас, обнаружив наше присутствие.
Наши приключения заняли большую часть дня и настоятельно требовали отдыха. Возможно, мой недавний коллега Матвей успел переполошиться по поводу моего незапланированного отсутствия, и я принял решение обрадовать его своим обществом, заодно познакомив со своим новым приятелем.
«Не думаю, что Матвей сильно обрадуется нашему появлению, — сомневался Гошка, пока я тянул его через весь город к пристройкам, — я бы не обрадовался, тем более, по твоим словам, места там немного, а Матвей слишком зануда, чтобы смириться с новыми постояльцами.»
На самом деле мне тоже не слишком хотелось возвращаться, я неплохо помнил препятствия, возникшие на пути моих самостоятельных прогулок. Однако большого выбора у нас не было, ночевать на улице, зная местные нравы, мне не хотелось больше.
Матвей необычайно обрадовался нашему появлению, несмотря на то, что теперь нам было необходимо потесниться.
«А! — радостно воскликнул он, распахивая дверь, — тот самый Волков! Рад, безмерно рад!»
Гошка изобразил на лице работу мысли, пытаясь вспомнить, где успел настолько пересечься с Матвеем, что вызвал у последнего такую бурю чувств. Мне же показалось, что я просто упомянул Волкова в одном из бесконечных разговоров. За прошедшие полутора суток моего отсутствия Матвей не изменился, являя своим постояльцам круглую бледноватую физиономию без признаков искривлений и деформаций. На общем фоне мы трое смотрелись выходцами из преисподней, насколько выпадали из обвисшего ряда местных граждан. Матвея, казалось, нисколько не смущал этот факт, вероятно, он все еще наслаждался обретенной свободой.
«Где тебя носило, приятель? — по-простому поинтересовался он, дружески укладывая мне на плечо привычную ладонь. Однако в его интонации отчетливо сквозили оттенки недоверия, настороженности, которые я сравнил с допросами моей Ульяны, если мне приходилось надолго выпадать из поля зрения. Я погасил в себе желание поделиться только что полученными наблюдениями и сделал незаметно знак Волкову, предлагая ему молчать тоже.
Я отговорился пешими прогулками и привычно пожаловался на разыгравшийся аппетит, которого больше не испытывал. Матвей с явным изумлением поглядел на мою предельно честную рожу и промолчал, исчерпав желание заново озвучивать преимущество потустороннего бытия.
В тесной клетушке нашему вниманию было представлено два спальных места на троих и это вызывало бытовые неувязки. Где нам отыскать недостающую койку, а также с комфортом разместиться на ограниченном пространстве, Матвей не знал и выглядел растерянным. Гошка, воспитанный в суровых условиях государственного учреждения, предложил всем разместиться на полу, и поскорее, иначе он займет любую из двух коек и заснет так. Воспитанный Матвей только хмыкнул и послушно стащил на пол свой матрас.
Среди ночи меня разбудила невнятная возня, доносившаяся сбоку. В прозрачной темноте я отчетливо различил узнаваемую фигуру своего коллеги, склоненную над безвольно раскинувшимся Гошкой. Матвей проводил странные манипуляции у горла спящего, при этом сохраняя отрешенное выражение на круглом лице. Гошка безмятежно спал, вольготно откинув назад лохматую голову, но сколько бы я не приглядывался, я так и не мог сообразить, что именно делает мой старинный знакомец. От его рук тянулись почти невидимые в темноте трубки, которые он пытался прикрепить к Гошке. Я в замешательстве приподнялся, обнаруживая свой интерес, и тут же в моих мозгах вспыхнула обжигающая мысль. «Не суйся не в свое дело, парень, ты здесь только гость»
Мысль была здравая и я, повинуясь ей, безвольно откинулся на матрас, погружаясь в сон.
Глава 24.
Утром Матвей привычно исчез, а проснувшийся Гошка терпеливо дожидался моего пробуждения, сидя на матрасе.
«Доброе утро, — хмуро хмыкнул Волков, заметив мое внимание, — твой Матвей решил свалить, или это его обычный утренний променад? Не слишком-то вежливо заставлять гостей маяться от скуки в запертой клетушке.»
Гошка был явно недоволен и всячески демонстрировал свое настроение. Я мало знал дальнобойщика и поэтому не мог сказать с уверенностью, было ли это его обычным состоянием, либо ночные манипуляции Матвея сделали свое дело. Гошка только хмыкнул, прочитав мои мысли.
«Я не могу выспаться, лежа на полу, — доверительно сообщил он, — и это не капризы избалованной принцессы. В интернате нас иногда наказывали изгнанием в карцер, где не было даже доски, чтобы на нее присесть. Когда-то то помещение служило бытовым складом, но мудрая администрация решила отточить свое мастерство перевоспитания, превратив бетонную коробку в спальню для провинившихся. Там по полу бегали огромные крысы, а сквозь стены выл ветер, изображая песни сатаны. Меня однажды закрыли там на неделю, не могу сказать, что это были радостные дни. И сегодня мне снились вампиры, вурдалаки и всякая нечисть. Поэтому я такой злой.»
Обстоятельный Гошкин рассказ напомнил мне Матвея и его трубки, и я, решив проверить догадки, поинтересовался, не покусали ли Гошку вампиры прошлой ночью. Волков недовольно хмыкнул и провел ладонью по горлу.
«Не покусали, Гурий, а если бы и да, то мертвее я все равно не стану. — невесело засмеялся он, — придумай лучше, Гурий, как нам выбраться из этой темницы»
Я поднялся и легко распахнул дверь, предлагая Гошке подышать воздухом. Тот искренне удивился, тут же поведав мне щемящую историю про тысячи попыток преодолеть простую преграду. Я согласно кивнул и резво покинул тесную комнатку. Волков шмыгнул за мной, озвучивая планы на день.
«Как ты думаешь, Гурий, — по-деловому начал он, прыгая по ступенькам, — то, что мы видели вчера на пустыре, не могло стать нашей общей галлюцинацией? Сложно представить, чтобы вот так просто из обычной заготовки получился новый человек, и даже другого пола. Ты врач, ты сталкивался с таким раньше?»
Я мог бы шокировать наивного Гошку, рассказав, каким образом на моем закрытом счету тухнет некоторое количество денег, наверняка вгоняющее в депрессию мою жадную тетку. Я промолчал, и неопределенно фыркнул, выражая высшую степень возмущения, недоверия и чего угодно еще, это Гошка мог решить для себя самостоятельно.
Нам без препятствий удалось пересечь половину парковых аллеек, когда мы расслышали знакомое настойчивое бормотание.
«Эй, заработок нужен?» — прошамкал невнятный абориген, уставившись на нас безглазой рожей. Я привычно обернулся, рассчитывая отыскать истинного адресата, однако в это время суток улицы были непривычно пусты. Посыл относился к нам двоим. Гошка настороженно покосился в мою сторону и медленно кивнул, явно ожидая подвоха. Невнятный тип протянул нам скомканные листочки, проворно поднялся и беззвучно ушлепал прочь, делая вид, что невероятно занят и нами не интересуется. Бумажки представляли собой некое подобие карты, изображающей неровный круг с не менее неровной стрелкой, направленной в его центр. Схема, если это была она, вызывала много вопросов, но я, имея некоторое представление о способах местного заработка, уверенно потащил Гошку к башне из красного кирпича. В этот раз желающих подлатать свой бюджет набралось штук семь, включая нас с Волковым. Этапы большого пути в точности повторяли мой предыдущий опыт знакомства с местным трудоустройством. Мы поднялись к круглой площадке, обнесенной со всех сторон высокими стенами без крыши, и уселись в круг. Один из безглазых водрузил в его центр небольшую емкость с приделанными к ней трубками и коротко лязгнул, призывая к началу процесса. Гошка с удивлением покрутил в руках гибкий шланг, не зная, какое практическое применение включал в себя сей предмет, и вопросительно обернулся ко мне.
«В чем смысл работы, Гурий? Что мы с этого будем иметь? — с долей сомнения пробормотал он. — и что за странное приспособление, как им пользоваться?»
Вопросов было слишком много, а ответов не было вовсе. Прошлое мое наблюдение за так называемой работой, закончилось изгнанием с территории, поэтому для меня все тоже было в новинку. Безглазые прижимали трубки к горлу и мерно покачивались, издавая едва слышное дребезжание. Я на всякий случай тоже прислонил свободный край шланга к подбородку, но не ощутил ничего. Так, во всяком случае, мне показалось в первую минуту. Некоторое время я неподвижно сидел, с интересом поглядывая на коллег и ожидая продолжения. Внезапно в мою голову закралась мысль, что я зря теряю время, что пора действовать и как-нибудь проявить себя в серьезном деле. Мысль росла и крепла, и заполняла собой все полезное пространство моего сознания. Я покосился на сидящего рядом Волкова и с удивлением прочитал на его роже отголоски своих собственных эмоций. Ему тоже не сиделось на месте, это проявлялось в нетерпеливом ерзанье и попытках подняться на ноги. Охватившая меня эйфория не стала дожидаться особых распоряжений, приподняв меня с бетонного пола и потянув на лестницу. Мне хотелось немедленно совершить какой-нибудь подвиг, чтобы вызвать одобрение. Вот только чье именно одобрение я собрался вызывать, оставалось для меня за кадром, да это не имело значения. Выскочив на улицу, я крепко уцепился в Гошкину руку и поволок его вперед, следуя неясным маршрутом, который, однако, был мне откуда-то знаком. Следом за мной так же целеустремленно и уверенно двигались остальные, испытывая, по всей видимости, похожие ощущения. Дорога вела нас через городские аллейки, мимо разноцветных домов, и чем дольше она длилась, тем сильнее нарастало нетерпение. Наконец, перед нами возник знакомый холм, поросший зеленой травой. Волков, явно узнав локацию, только удовлетворенно хмыкнул, и решительно направился на склон. Я едва успевал за ним, и это казалось мне безмерно обидным, поскольку я первым хотел отметиться и заслужить поощрение. Подобное состояние было для меня откровенно неизученным. Даже учась в начальной школе я не испытывал такого поглощающего желания проявить себя, сейчас же я был готов растерзать приятеля только за то, что он первым взобрался на вершину.
«Скорее, Гурий, — злобно прошипел Волков, выпадая из привычного образа рассеянного дальнобойщика, — ну же, парень, двигайся!»
Я с легкостью преодолел невысокое препятствие, мои виски сдавило ледяными тисками, заставив меня крепко зажмуриться.
Открыв глаза, я увидел перед собой стены своего Питерского дома, знакомую улицу и припаркованные машины вдоль тротуара. Гошка топтался в шаге от меня и так же нетерпеливо тянул меня дальше, выражая стремление созидать. Или разрушать. Я так до конца и не сообразил, что именно должен свершить я сам, меня вело провидение, задававшее направления и цели. Мы с Волковым двинулись в сторону широкого проспекта, наполненного неторопливо перемещающимися прохожими. Все они интереса не вызывали и только мешали достигать результата, именно так я воспринял безликую, для моего восприятия, разумеется, серую массу. Пройдя чуть дольше, я почуял нарастающее волнение, выразившееся в желании действия. Напротив тоже шли люди, внешне они мало чем отличались от всех встреченных ранее, но мне были необходимы именно они. Я вклинился в толпу и принялся шнырять мимо ничего не подозревающих граждан. Мне казалось то, что я делаю, глупым и непродуктивным, однако прекратить это я не мог, подчиняясь чьим-то незримым командам. Люди, которые окружали меня, виделись мне слишком самодостаточными, все они до краев были наполнены мыслями, эмоциями и нелепыми чувствами, сам факт наличия которых рождал злобу и презрение. «Какое они вообще имеют право о чем-то думать? — негодовал я, — все эти их переживания, планы, вся эта работа сознания, так отвратительно проявляющаяся на их рожах! Пора покончить с этим!»
И я с удвоенной энергией принимался кружить в толпе, одним своим присутствием лишая ее всего этого омерзительно личного. Мой запал разрушать исчез так же внезапно, как и появился, рассыпаясь в труху. Я замер, прислушиваясь к ощущениям и безвольно потек мимо, позволяя толпе продолжать свое пугающе разнообразное существование. Мимо меня проползали граждане, на которых я даже не смотрел, поглощенный единственной мыслью — услышать слова поощрения. Гошка, который составил мне компанию в моем суперважном деянии, больше не вызывал зависти, потому что я был уверен, что выполнил задание лучше него. Мои виски знакомо сдавило ледяными тисками, я привычно зажмурился, и тяжело свалился на землю.
«Вставай, Гурий, — расслышал я над головой знакомый голос, — пойдем отсюда, пока остальные не вернулись.»
Я открыл глаза и увидел зеленый холм, истоптанный следами ботинок и кед. Мое тело казалось мне невесомым, а по венам разливалось весьма благостное чувство. Я согласно кивнул и ухватился за протянутую ладонь.
«Гурий, — спустя довольно длительное молчание, произнес Гошка, — предлагаю больше не ходить на такую работу, мне не понравилось.»
Слова Волкова вызвали во мне бурю эмоций. Как может не понравиться, когда ты приносишь обществу пользу, когда тобой восхищаются и одобряют каждое твое движение? Моя эйфория утихла, но под кожей продолжал бродить знакомый огонек поощрения.
«И что же тебе не понравилось?» — с издевкой поинтересовался я, вкладывая в интонацию максимум непонимания.
«Ты чего, Грошик? — изумился мой приятель, явно заподозрив меня в чем-то предосудительном, — чего хорошего, рыскать в толпе? А я-то, дурак, поначалу решил, что предстоит что-то стоящее. И потом, где вознаграждение? Ради чего мы шлепали столько времени неизвестно где?»
Гошка не кривлялся. Он и в самом деле не понимал, насколько важно было лишить всех этих людей разных мелочных забот, тревог и волнений. А также мыслей, ввернул в мозги чей-то обезличенный голос и пропал. От проделанной работы мое тело ломило и настоятельно требовало отдыха. Я, не споря с Волковым, послушно развернулся и побрел обратно, в пристройки к Матвею. Меня охватило странное оцепенение. Я больше не хотел раскрывать тайны старого мортуария, мне была безразлична судьба моих земляков, а также пропало желание восстанавливать справедливость и возвращать Волкову материальное обличие. Я хотел спать.
Матвей был дома и встретил нас как настоящих героев. Он отечески распахнул руки перед нами и крепко обнял, предлагая присесть.
«Я слышал о вас, — проникновенно начал он, а Гошка только изумленно вылупил глаза, — слава идет впереди вас, и мне очень приятно думать, что вы мои друзья!»
Выступив, Матвей любезно предложил нам полноценные койки, а сам занял место у окна. Мне было некогда наблюдать за соседом, я воспользовался возможностью и послушно провалился в сон без кошмаров.
Следующие несколько дней я бездумно бродил по паркам и скверам призрачного города, настойчиво прислушиваясь к дребезгу зазывал. Они часто встречались мне на обочинах дорог, однако больше никто из них не делал попытки привлечь мое внимание. Однажды я рискнул присоединиться к очередной группе работяг без особого разрешения, беззвучно подкравшись к ним в башне и присев к их тесному кругу. Моя уловка не сработала, безглазые чудовища заметили меня и спешно избавились от моего навязчивого присутствия. В целом, я их понимал, никому не хотелось делить славу и почет с кем-то еще. Гошка к моим экспедициям не присоединялся, предпочитая проводить время в тесной каморке Матвея. Тот, к слову, тоже редко покидал наше некомфортное пристанище, часто простаивая у окна. Как-то Гошка признался мне, что откровенно побаивается моего студенческого приятеля.
«Когда он так зависает, — делился он наблюдениями, — его рожа превращается в каменного истукана и это при том, что за все это время она ни капли не изменилась на предмет оболванивания. Ты говорил, что за весьма короткое время местные обзаводятся ровными масками вместо лиц, Матвей же стал еще более румяным.»
Я вежливо покивал в ответ, занятый своими переживаниями. Моя сто пятидесятая вылазка снова закончилась ничем, и мне сейчас было не до психологических Гошкиных выкладок.
Вечером того же дня мне несказанно повезло нарваться на безглазого вербовщика и получить от него заветную бумажку с детскими каракулями. В башне меня уже поджидали мои коллеги, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу возле неприметной двери. Это задание я решил выполнить так, чтобы вербовщики сами искали меня, и поэтому, когда по венам заискрилась знакомая эйфория, я, не теряя времени, рванул на улицу. Мне на пути попадались редкие прохожие, бесцельно блуждающие по тропинкам, но мне казалось, что сейчас они перехватят инициативу, и я не успею свершить нечто грандиозное и значимое.
По своему наполнению эта экспедиция ничем не отличалась от первой, шаг в шаг повторяя все заученные движения, однако сейчас она виделась мне как некая миссия, исполнив которую я автоматически возвышусь в своих глазах. Такие вылазки у меня случалось все чаще и чаще, стоило мне выйти на улицу, как какой-нибудь безликий эйчар впихивал мне в ладонь скомканный листок. Я рос в своих глазах, не замечая, что твориться за пределами моих интересов, пока в один из дней не обнаружил, что мы с Матвеем остались в комнате вдвоем. На мои недоуменные вопросы о Волкове, Матвей только радостно заулыбался и мотнул кудрявой башкой.
«Я не сторож брату своему, — изрек он, — твоему тем более. Откуда мне знать, куда этот недалекий полупризрак отправился нынче. Более неинтересного и ограниченного персонажа я еще не встречал, Гурий. Где ты отыскал такое сокровище?»
Я подавил в себе порыв похвастаться истинной причиной своей ценной находки и ограничился полуправдой.
«Он был одним из моих пациентов,» — озвучил я весьма двусмысленный факт и вызвал у Матвея неконтролируемый ржач.
«Гурий, — проржавшись, заявил он, — на курсе ты считался одним из лучших, и все равно умудрился залечить человека до гробовой доски. Браво, Грошик! Не зря я всегда ставил тебя в пример самому себе!»
Видно на моей физиономии все же отразилась вселенская печаль, поскольку Матвей, натянув вдумчиво-философское выражение на круглую рожу, задумчиво произнес:
«Этот мир нам неподвластен, наши желания не всегда совпадают с нашими возможностями, но так хотелось…»
Психиатр не довел мысль до финала и, бросив короткий взгляд на окно, предложил мне немного развеяться. Предложение было как нельзя кстати, поскольку на смену моему трудовому порыву пришло обычное равнодушие и отрешенность. Мое нынешнее настроение напомнило обычный отходняк, и я послушно направился к двери, не встретив со стороны последней никакого сопротивления. Я без проблем добрался до выхода и неожиданно почувствовал нарастающее беспокойство. Мне отчетливо стало казаться, что прямо сейчас откуда-то из-за стен на меня набросятся неведомые твари и растерзают меня в клочья. Я затравленно огляделся, и ноги сами понесли меня к круглой башне из красного кирпича. По дороге я успел подумать о том, могут ли призраки лишиться рассудка, но мысль развить не успел, поскольку, едва увидев очертания неприметной двери, бросился к ней со всех ног, забыв обо всем на свете.
Глава 25.
Никакой сопроводительной бумажки у меня с собой не было, однако мне беспрепятственно удалось попасть на круглую площадку и занять единственное свободное место в тесном круге штопаных работяг. Никакие другие мысли, кроме одной, включающей в себя пункты о всеобщей пользе и поощрении, не задерживались в сознании, заставляя меня проявлять небывалую активность. Пока шла подготовительная процедура загадочного сидения вокруг емкости, в мою голову вкралось новое понимание. Теперь я должен был привести с собой «друзей», чтобы получить еще больше одобрения и стать дважды героем. Почему-то последнее обстоятельство всколыхнуло во мне волну небывалой активности, и, не дождавшись окончания ритуала, я рванулся на улицу. Ободренный очередным заданием, я несся вдоль улиц, впрочем, не привлекая к себе никакого внимания, однако я старался успеть и опередить тех недотеп, что еще покачивались вокруг цилиндрического сосуда. Взлетев на зеленый холм, я на секунду замер и почуяв знакомое холодное сдавливание, в нетерпении зажмурился.
Меня вынесло на ту же улицу напротив моего бывшего дома. Возможно еще пару недель назад эти пейзажи вызвали бы у меня трогательную ностальгию, однако теперь вид серого холодного здания рождал только неприятие. «Мне нужно привести еще больше людей, — билась в голове неотвязная мысль, — много, так много, насколько это возможно. Я должен убедить их пойти со мной.»
Мысли были правильные относительно моего нового задания, но с их реализацией возникали сложности. Я был невидим, неосязаем, безмолвен для всех тех, кого должен был увести с собой. Люди не реагировали на мои настойчивые попытки убедить их оставить глупые земные заботы и отправиться в интересное путешествие. Тем самым рождали во мне лютую злобу, которую я тоже никак не мог им продемонстрировать. Я метался в толпе от одних к другим и наталкивался на отрешенно-равнодушные взгляды. Мыслей в их голове было уже не так много, эмоции исчезли вовсе, однако это было все, что я мог понять из пристальных наблюдений.
«Поощрение!» — щелкнуло в мозгах и прогнало по венам новую порцию активности.
Внезапно перед глазами проплыло туманное облако, в котором я с неудовольствием рассмотрел своих безглазых коллег, и меня охватила злость. Они не должны опередить меня, никак не должны. Но видимо, это были очень опытные собиратели, поскольку уже через пару минут за одним из них тянулась небольшая толпа обычных граждан, молча и сговорчиво пялящихся прямо перед собой. От отчаяния я присел на асфальт и обхватил руками гудящую голову.
«Что я делаю? — пронеслось в мозгу, — какие на хрен поощрения, на кой черт они мне сдались?»
Мысль тут же сменилась обжигающей болью и заставила меня подняться на ноги. Я медленно брел вдоль тротуара, равнодушно поглядывая по сторонам. Я, разумеется, помнил про задание, про весьма сомнительную награду, про неоценимую пользу обществу, однако больше не чувствовал приятной приподнятости. Ноги принесли меня в промышленный район города, и я несколько минут тупо пялился на серые стены какого-то предприятия. Здесь мне тоже друзей не собрать, равнодушно подумал я и наудачу двинулся вперед, к железным воротам. Те неожиданно распахнулись, выпуская на волю груженую металлом ГАЗель. Я уныло забрел на территории и пораженно остановился, увидев возле проходной знакомую тщедушную фигурку Георгия Волкова. Он о чем-то весело болтал с высоким плечистым мужиком, иллюстрируя повествование картинками в телефоне.
«Гошка! Волков! — не веря глазам, воскликнул я, устремляясь к приятелю, — что ты тут делаешь?»
Парень, названный мной Гошкой, удивленно поднял рожицу и уставился куда-то мимо меня. Мужик-собеседник за компанию оглянулся и снова уткнулся в Гошкин телефон, с интересом рассматривая картинки.
«Гоша, — более сдержанно обратился я к Волкову, — как тебе удалось снова сбежать? Ты ходил на работу? В башню?»
Огромный мужик вернул Волкову телефон и направился в здание. Гошка, оставшись один, с интересом рассмотрел меня, будто видя впервые, и переспросил: «Вы у меня спрашиваете?»
Больше тут мне спрашивать было некого, и я согласно кивнул, больше не рискуя издавать любые звуки.
«Я работаю на этом перерабатывающем предприятии, — с неуловимой гордостью проговорил Гошка и для убедительности наклонил лохматую голову, — я сортирую железо.»
Речь моего недавнего приятеля была лишена привычных красок и нелитературных вкраплений, отличающих манеру Волкова излагать мысли. И в целом она звучала механически, без эмоций. То, за что я так ратовал полчаса назад, теперь вызывало настороженность и откровенно пугало.
«Что с тобой? — продолжал допрашивать я, — ты работаешь с людьми? Они тебя видят? Но почему? Так быть не должно!»
Мои вопросы любому другому могли бы показаться бредом, однако Гошка, вероятно понял, о чем я спрашиваю.
«Я уже давно работаю на перерабатывающем предприятии. — так же заторможено пояснил он, — я делаю нужную работу, я сортирую железо. Вот посмотрите.»
Гошка вне всякой связи с только что озвученным, протянул мне телефон, демонстрируя картинку. То, что с таким интересом минуту назад разглядывал огромный мужик, являло собой оранжевый кривоватый кружок на бирюзовом фоне. Я из вежливости глянул и вопросительно поглядел на Волкова.
«Она набрала пятьдесят плюсов, — с невероятной гордостью поведал мне Волков, — я выложил ее вчера утром.»
«Зачем?» — отгоняя нехорошие подозрения, уточнил я, в тайне все же надеясь, что за оранжевым кружочком скрывается глубинный философский смысл. Смысл не скрывался, поскольку Волков непонимающе уставился на меня и снисходительно объяснил:
«Это моя вторая фотка, первая набрала сотню. Не понимаю, что в этом плохого? Людям нравится, они смотрят, и это дает им надежду создавать собственные творения. Это искусство.»
Гошка, тот которого я знал, за все время нашего с ним знакомства ни разу не обернулся на потрясающей красоты граффити, украшающие некоторые Питерские здания, он не знал фамилий ни одного известного художника, а на мои цитаты классиков только кривился. Волков был далек от настоящего искусства, как я от балета, и вот на тебе! Выкладывает творения в интернет и еще хвалится, что другие идиоты оценивают эти потуги, искренне считая, что это так же роднит их с прекрасным.
«Георгий Волков, — неожиданно протянул он мне раскрытую ладонь для приветствия, а я откровенно испугался. — я предлагаю вам посетить открытие нашего нового театра. Сегодня там премьера спектакля. Новое веяние и интерпретация. Это смело и современно!»
Гошка, что с тобой?! Хотелось заорать мне, но я боялся спугнуть ценителя и продолжал тупо кивать, делая вид, что разбираюсь в материале.
Волков, видимо уже забыв про нужную и ответственную работу по сортировке металла, убрал, наконец, руку вместе с оранжевым шедевром и потащил меня за территорию перерабатывающего предприятия.
«Где ты живешь?» — наудачу спросил я, приготовившись к любым неожиданностям.
«Я живу на Рижском, в бывшей коммуналке, неплохо, в целом. Стильно и современно.» — светским тоном отозвался бывший работяга и в свою очередь поинтересовался, где проживаю я.
«Ты совсем не помнишь меня, Гоша?» — разочарованно протянул я, в душе понимая, что вероятней всего вижу перед собой полного тезку своего приятеля.
Гошка еще раз внимательно оглядел меня с головы до ног и задумчиво проговорил, вкладывая в интонацию немного оценочности.
«Я не уверен, что видел вас раньше, но вот ваша одежда… так сейчас давно уже не одеваются.»
После этого пассажа я наконец-то обратил внимание, что на Волкове наверчено странное одеяние из разноцветных лоскутков, напоминающих птичьи перья. Я мельком оглядел свои вытершиеся джинсы и футболку с каким-то принтом и весело хмыкнул:
«Да, приятель, признаться я немного отстал от моды, но может, посоветуешь что-нибудь из новинок?»
Я рассчитывал, что прагматичный Гошка предложит мне прикупить джинсы поновее, а футболку заменить на чистую и целую, однако он с готовностью кивнул и потянул меня вдоль серых зданий. Наш путь лежал в величественное каменное здание, очевидно выполняющее роль торгового центра. Таких я не помнил, возможно, его открыли совсем недавно. Распахнув массивные двери, мы оказались в просторном светлом холле, до краев заставленном прозрачными прилавками. Мимо нас не спеша проплывали фигуры посетителей, одетых в подобие балахонов. Я попытался вспомнить, видел ли я подобные наряды на проспекте, пока выполнял задание, однако ничего вспомнить не смог. Очевидно, мое стремление поскорее получить поощрение начисто лишило меня наблюдательности и аналитических навыков. Сейчас меня немного отпустило, и я с удивлением пялился на многочисленных посетителей и не мог сообразить, кого именно я вижу перед собой. Это с равным успехом могли оказаться молодые парни и девушки, а также пожилые граждане обоих полов. От всего увиденного в моей голове зазвенело, и я предложил Гошке подыскать мне подходящую одежку, хотя на кой черт она мне была нужна, я сказать не мог. Витрины прилавков были завалены этими самыми балахонами, без намека на гендерное различие, и я, не скрывая отвращения, поинтересовался у гордого попутчика:
«Где я могу купить обычные штаны?»
Волков удивленно уставился на меня и в замешательстве покачал лохматой головой.
«Я не имею понятия, сейчас не принято открыто подчеркивать свою половую принадлежность, это может оскорбить людей другого пола.» — в Гошкиных словах звучало столько убежденности, что я не решился с ним спорить. Тем более, что меня привлекли более интересные вещи. Откуда-то из глубины зала до меня донесся отрывистый одиночный звук, напомнивший мне лязг безглазых. Однако к потусторонним уродам звук не имел никакого отношения. В нескольких метрах от нас прямо на полу сидел некто, облаченный в знакомую уже хламиду, и отрешенно ударял палкой по алюминиевому тазу, перевернутому вверх дном. Вокруг стояла небольшая толпа зевак с благоговейным трепетом внимавшая отвратительным звукам. Гошка подтянул меня к исполнителю и с придыханием произнес:
«Это известный музыкант, талантливый человек. Его произведения очень популярны и у нас, и за рубежом. Редкая удача встретить его вот так, запросто. Послушайте, какая экспрессия!»
Я на всякий случай прислушался, в надежде услышать эту самую экспрессию, но до моего слуха донесся только металлический лязг. Когда я был младенцем, то очень любил развлекать тетку подобными концертами. Тетка в благодарность орала и хлестала меня мокрым полотенцем. Когда мировая знаменитость закончила долбить в таз, слушатели гулко заурчали и разразились бурными овациями.
Рядом с нами стоял мужик, облаченный в разноцветные одежды и проникновенно цокал языком, выражая одобрение услышанному.
«Это будущее искусства,» — прошептал он тонким голоском и скрылся среди толпы.
«Гоша, что там со штанами, — рискнул я спустить приятеля на грешную землю, — может мы сможем отыскать что-то похожее»
На самом деле новая одежда мне была не нужна, я прекрасно обходился тем, в чем ходил, однако Волков воспринял мой посыл буквально и принялся убеждать меня в нецелесообразности задумки. Однако предложил выбрать что-нибудь из модного.
«Добрый день, — приветливо прошелестел он, обращаясь к заторможенной продавщице у очередного прилавка, — мы с моим другом…э…»
«Гурием,» — охотно подсказал я, пытаясь определить пол, возраст и степень привлекательности того, кто сидел за прилавком. И не определил.
«Да, Гурием, — подхватил Гошка и продолжил, — так вот, мы хотим выбрать что-нибудь поновее из последней коллекции»
От всего происходящего в моих висках заломило, и в мозги просочилось понимание о наказании за неисполненную задачу. Я помотал головой, отгоняя наваждение и с изумлением увидел в Гошкиных руках свернутую тряпку необъятных размеров.
«Примерь, Гурий, — предложил он, — это недорого, можешь оплатить через сутки.»
Гошка так отчаянно был непохож на того дальнобойщика, которого я знал, что я сразу передумал вообще иметь с ним дело, настолько отвратительным он мне казался.
Я развернулся, отказываясь от покупки, и направился к выходу, тем более, что в моей голове снова зазвучал призыв к созиданию и последующему поощрению. Повинуясь ему, я шагнул на тротуар и невольно присмотрелся к моим потенциальным «друзьям». Мыслей и эмоций, наличие которых так пугало меня в самом начале моей миссии, я больше не чувствовал, их место надежно заняли идеи собственного благополучия. Идеи приобретали гипертрофированные формы, выползая на первый план и заслоняя собой любые стремления. Мои психологические размышления были нарушены глухим звуком, раздавшимся за спиной. Я обернулся и увидел приземистую иномарку, ставшую участницей ДТП. От удара ее развернуло, перекрыв движение, а рядом с ней, прямо на асфальте сидела барышня и мерно покачивалась во все стороны. Со стороны все выглядело немного гротесково и не по-настоящему, однако авария оставалась аварией и требовала немедленной помощи. В то незамутненное время, когда я занимал почетную должность участкового терапевта и был связан клятвой Гиппократа, я обычно живее реагировал на подобные инциденты. И дело было вовсе не в клятве, мне реально хотелось оказать помощь и поучаствовать в процессе. Однако теперь я был призраком, к тому же передо мной стояли другие задачи, поэтому я просто молча пялился на сидящую на асфальте гражданку и ждал развития ситуации. Возле пострадавшей медленно собралась толпа и окружила место события неплотным полукругом. Граждане двигались размеренно, нехотя, и не было похоже, чтобы кто-то из присутствующих хотя бы вызовет неотложку, при этом многие довольно внятно возмущались и сочувствовали. Постояв и поснимав происшествие на телефоны, граждане неторопливо расползлись по своим делам, не желая втягиваться в чужие проблемы. На секунду мне показалось, что мне без труда удастся выполнить поставленную задачу, однако больше мне уже не хотелось наград и поощрений, мне хотелось увидеть своих прежних сограждан, активных и сострадательных, тех, которых я помнил при жизни.
«Забавный кадр, — прозвучал сбоку надменный голос моего знакомца, неизвестно откуда подтянувшегося к месту трагедии, — я часто попадаю на такие происшествия, последнее время мне феерически везет. Жаль только, что это видео не станет эксклюзивным, вы видели, сколько народу собралось?»
Слова Волкова рождали двойственные эмоции. Если бы он был журналистом, то они могли бы прозвучать вполне уместно, но Гошка был сортировщиком мусора, или металла, поэтому его жизнерадостные реплики вызвали у меня только отвращение.
«Я рад, что встретил вас именно здесь, — доверительно поведал мне Волков, — я обещал познакомить вас с премьерой спектакля, у меня как раз выдался свободный день. Пойдемте?»
Гошкино лицо радостно улыбалось, однако эта улыбка напоминала одну из масок безглазых уродов, оставленных мной за гранью. В ней так же не было ничего, что обычно таит в себе это нехитрое мимическое упражнение.
В моем распоряжении было еще несколько часов до того момента, когда мне нужно будет вернуться обратно и отчитаться за исполнение поручений. Обо всем этом я откуда-то знал без чтения договоров и трудовых соглашений. Мой альтруистический настрой сбился, и я решил потратить остатки земного времени на культурное развитие.
Храм Мельпомены, куда притащил меня навязчивый Гошка, выглядел ослепительно красиво и пафосно. Я никогда не был знатоком и ценителем театрального искусства, однако все же несколько раз наведывался под эти своды по настойчивым просьбам моей Ульяны. На этот раз огромный зал был до самых стен забит народом, по случаю культурного мероприятия, облаченного в наиболее яркие тряпки. Я все еще никак не мог разобраться в нынешней моде и очень был рад тому, что мои непрезентабельные шмотки никто не видит. Никто, кроме Волкова, но его оценочные суждения меня интересовали мало. Гошка протиснулся в центр партера и ловко опустился в бархатное глубокое кресло, предлагая мне занять соседнее. Я очень опасался, что кто-нибудь, заметив свободное место, рухнет на меня сверху, однако нам повезло, и этот ряд остался практически незанятым. Наконец, свет в зале начал меркнуть, а на сцене то тут, то там заискрились слабые отсветы, сигнализирующие о начале представления. Тяжелый темный занавес медленно взмыл вверх, являя миру первую сцену спектакля. В качестве декорации посередине сцены была навалена огромная куча, со стороны напомнившая мне о массовой дефекации. Когда по обеим сторонам кучи вспыхнули софиты и осветили ее со всех сторон, я понял, что не ошибся в аналогиях. Потом зазвучала та самая чарующая музыка, уже однажды слышанная мной в стенах торгового центра. Под лязг железного тазика на сцену выпорхнули герои представления. Их было великое множество и в первую минуту они начисто заслонили своим мельтешением неэстетичную декорацию, но в последний момент одумались и, образовав хоровод, радостно затрепетали вокруг кучи. Момент, действительно, оказался последним, поскольку, обежав дерьмо пару раз, персонажи выстроились в линию и приветливо поклонились зрителям, после чего растворились по сцене. Занавес вздрогнул и плавно заслонил собой шедевр современного театрального искусства. Я ожидал какого-нибудь продолжения, однако благодарная публика, вскочив с мест, утопила актеров в оглушительных овациях. Мой спутник не стал отрываться от коллектива и тоже похлопал в ладоши, при этом победоносно поглядывая в мою сторону и отслеживая реакцию.
«Как вам? — с придыханием поинтересовался он, вытягивая меня из душного зала. — думаю, это достойно занять место среди ценителей»
«Хорошо, что оно такое короткое, — отыскал я подходящую случаю фразу, не зная, как реагировать на увиденное, — как назывался этот шедевр?»
Шедевр назывался «Путешествие в неизведанное с выхухолью в кармане, когда весь мир наслаждается первачом, или почему так нереально покорять обглоданную депрессию», о чем пафосно поведал мне мой продвинутый друг и неожиданно предложил отметить с ним это значимое мероприятие.
«Тоже насладимся первачом?» — наудачу предположил я и неожиданно услышал об открытии выставки модного художника декоратора. На мой взгляд, на весь следующий год я был обеспечен истоками прекрасного, и предложил Гошке просто пройтись по улице.
«Ты помнишь Кирилла, твоего интернатского приятеля?» — решил я вернуть восторженного Волкова к прозаическим темам.
Как выяснилось, Кирюха теперь стал известным поэтом и больше не желает иметь с невзрачным приятелем ничего общего.
«Я так и не научился ничему, — со вздохом признался Волков, — вы знаете, я даже пытался найти себя в музыке, но не вышло. Теперь я пробую свои силы в создании видео зарисовок. Это тоже сейчас модно, но пока у меня недостаточно материала.»
Мне хотелось приободрить Гошку и поинтересоваться, какие трудности вызывает железный таз и прилагающаяся к нему палка, однако, поглядев на его кислую физиономию, решил воздержаться от комментариев. То, что происходило сейчас в моем родном городе, рождало страх покруче безглазых монстров. Людям действительно нравилось то, что вызывало у меня много омерзения, а их духовные ценности приравнивались к уровню развития трехлетнего имбецила. Как могло все так измениться за неполных пару месяцев, прошедших с момента моей смерти? Мои страдания были внезапно прерваны нестерпимой болью, вызванной новой мыслью, взорвавшейся в мозгах.
«Пора возвращаться, немедленно, срочно!»
Я мгновенно выбросил из памяти недавние сожаления и зашагал в направлении закрытых дворов, ведомый чужой волей. Когда до кованых внушительных ворот оставались считанные шаги, мои виски сдавило и меня перебросило за грань.
Глава 26.
В потустороннем мире за время моего отсутствия ничего не изменилось. По улицам все так же скитались безглазые уроды, дожидаясь своего часа, а в тесной клетушке меня терпеливо дожидался Матвей. На мое появление он отреагировал привычными восторгами и неизменными объятиями, чем вызвал во мне новую волну недовольства.
«Не журись, приятель, — дружески пробормотал он, втаскивая меня в каморку и сваливая на кровать, — ну с кем не бывает, получиться в следующий раз. Ты думаешь местные после каждой вылазки притаскивают добычу? Как бы не так. Я знаю одного деятеля, который исправно выполняет первую часть миссии, а вторую неизменно запарывает. Я не сержусь на него. Все разные, вот даже ты, Гурий…»
Я сквозь полудрему слушал невнятное Матвеево бормотание, не придавая ему никакого значения, пока одна из его последних фраз не вернула мне бодрость.
«Что значит, не сердишься? — переспросил я, а Матвей заметно смутился. — этот деятель твоя медсестра?»
Матвей тут же взял себя в руки и раскатисто захохотал.
«Разумеется, нет, — уже уверенней проговорил он, — я хочу сказать, я его понимаю и не осуждаю. Отдохни, приятель, убежден, твоя следующая вылазка станет твоим звездным часом!»
Мне было непонятно, откуда тихоня и домосед Матвей настолько хорошо осведомлен о текущей статистике? Я думал, что эти вылазки что-то невероятно секретное и особо важное.
«Тут все всё знают, Гурий, — приняв знакомый облик лектора-зануды забормотал психиатр, — просто они не видят в том никакого смысла, выполняя миссии, поэтому так безразличны. Но в целом, задумка жизнеспособна, как ты считаешь?»
«Какая задумка?»- сонно переспросил я, отчаянно претворяясь незаинтересованным.
Матвей некоторое время молчал, собираясь с мыслями, но наконец, взвесив все аргументы, заговорил снова.
«Ты же врач, Гурий, и наверняка в курсе, что после смерти жизнь имеет свое продолжение. Вот только ждать естественного обновления невероятно скучно и поэтому процесс немного ускоряют, наделяя уже имеющиеся формы новой программой. Человек обретает новое предназначение и возвращается в грешный мир жить дальше. Об этом тут знают все, это не секрет.»
Это-то мне было понятно, но для чего нужно втягивать в призрачный мир тех, кто еще довольно бодро перемещается в своем собственном и даже не думает умирать? Им для чего обновляться, если дело в этом?
Эти вопросы Матвей решил оставить без ответа, вероятно сам еще до конца не имея точных данных.
Несмотря на столь оптимистичные прогнозы доктора Матвея, мой звездный час наступать не торопился, меня больше не останавливали на улице агенты-зазывалы, я был лишен доступа к красной башне, однако теперь мог без ограничений покидать каморку, даже если Матвей отсутствовал больше суток. Как-то я рискнул снова отправиться к темному мортуарию, спонтанно вырастающему в чистом поле. Я не был уверен на сто процентов, что именно сейчас величественные колонны появятся перед моим носом, но бездеятельность и пустое шатание по территории угнетали меня. Пока я брел вдоль тропинок, перед моими глазами то и дело возникали эпизоды моего последнего пребывания в большом мире. Матвей что-то говорил мне о новой программе, и эта мысль не давала мне покоя, и еще из моей головы никак не хотел исчезать Гошка. При всей его нынешней омерзительности, я все же испытывал к нему весьма дружеские чувства и отчаянно хотел снова увидеть не жеманного ценителя псевдоискусства, а необразованного дальнобойщика, грубоватого и прозаичного. За всеми этими размышлениями я незаметно добрался до перелеска, за которым начинались чудеса. Правда в этот раз их начало несколько подзадержалось, заставив меня довольно длительное время проторчать на грунтовой пустой дороге.
Наконец я расслышал знакомый нарастающий гул и перед моими глазами заколыхалось неясное марево, постепенно обретая внятные черты. В этот раз я рискнул пробраться в так называемый операционный зал и познакомится с принципом работы обновления. Проводить столь сложные манипуляции в старых крошащихся стенах, имея в арсенале только металлический стол, виделось мне сродни чуду, и я хотел знать, как именно работает этот процесс. На изъеденной всеми ветрами неровной стене я сумел разглядеть небольшое углубление, выполненное в виде неглубокой ниши, куда можно было вполне уместить тот самый монитор с разноцветными огоньками. Сейчас никакого монитора здесь не было, и все мои попытки вызвать его из небытия оканчивались ничем. Я проводил ладонями по шершавой поверхности, надавливал на разные неровности и выступы, культивируя в себе нарастающую злость. В отчаянии я пнул ногой по стене, и неожиданно из неглубокой ниши прямо на меня выполз небольшой экран. На его поверхности громоздилось множество файлов, представляющих собой некие программы, готовые к загрузке. Я наугад открыл некоторые из них и остолбенел, пытаясь понять, что именно вижу перед собой. Каждый файл содержал алгоритм, включающий в себя множество данных, начиная от черт человеческого характера, заканчивая целевыми установками. В небольшой схеме была заключена целая жизнь отдельно взятого индивидуума, однако среди перечня задач и технических характеристик я не увидел ни слова о эмоциональном наполнении. В программе, кроме эмоций, отсутствовали установки на выполнение привычных жизненных задач, это была очень упрощенная программа, с минимумом запросов, стремлений и целей. «Так вот о каких программах упоминал Матвей,» — промелькнула мысль и сменилась ощущением небывалого холода, сковывающего движения. Такое состояние обычно посещало меня перед очередным заданием, но теперь мне больше не хотелось наград и поощрений. И ничего не хотелось. Об этом я сумел сообразить, только оказавшись на сырых Питерских улицах, сидя на тротуаре. Мое спонтанное перемещение не сопровождалось вручением обычных ритуальных смятых бумажек и обязательным сидением в кругу себе подобных и выглядело немного пугающе. Я осторожно поднялся на ноги, отряхнулся и неожиданно почувствовал дикое непреодолимое желание пожрать. Мне казалось, что я не видел продукты целую вечность, к тому же никаких производственных порывов я в себе больше не ощущал. Скорее всего все они были как-то связаны с теми трубками и волшебным цилиндром, но эти вопросы сейчас волновали меня не сильно. Прямо через дорогу располагался маленький частный магазинчик, смутно мне знакомый еще по моей прошлой земной жизни. Я уверенно пересек улицу и решительно распахнул дверь в подвальчик. Магазин занимал очень маленькое пространство и имел весьма ограниченный ассортимент сладостей и легких закусок. Я бессовестно потянулся к ближайшей коробке с печеньем и тут же был остановлен гневным окриком:
«Что вы себе позволяете, молодой человек? — донеслось из-за прилавка, — где вы видите надпись «самообслуживание»? Назовите, что желаете, я выдам вам товар!»
Кроме меня в зале не было ни души, и я несколько раз оглянулся, чтобы в этом убедиться.
«Извините, — покаянно произнес я, — не знал, в следующий раз попрошу обязательно. Простите еще раз»
Мой растерянный тон продавщица приняла за высшую степень раскаяния и миролюбиво пробурчала:
«Да ладно, чего уж, с кем не бывает»
После чего, отобрав у меня печенье, водрузила товар на прежнее место. У меня напрочь отсутствовали деньги, да я уже привык пользоваться благами своей прозрачности, однако последние события подсказывали мне, что в мое призрачное существование вкрались перемены. Выскользнув на улицу, я на пробу пристал к прохожему, интересуясь количеством времени, погодой и направлением ветра. Прохожий, не меняя отрешенного выражения, прилежно перечислил мне данные и улыбнувшись, пожелал мне приятного дня. От неожиданности я не сразу сообразил, что мой нечаянный собеседник звучал как заведенная шарманка, а его улыбка напоминала шакалий оскал. Я обрел материальную оболочку, в этом больше не было сомнений, но это было единственное, о чем я мог говорить с уверенностью. Отдышавшись от обрушившихся перемен, я со всей отчетливостью осознал масштабы проблем, возникших вместе с моим неожиданным воскрешением. Единственным человеком, кто при моем появлении не грохнется в обморок и не закатит истерику, оставался все тот же Волков, поэтому я решил начать свою идентификацию с визита к сортировщику металла.
Волков был на рабочем месте, однако все его внимание было поглощено рассматриванием очередной картинки в телефоне. Сегодня это было изображение кирпича, лежащего на асфальте. Мое появление не вызвало у Гошки особенной эйфории, вместо приветствия он с гордостью протянул мне очередной свой шедевр и прокомментировал:
«Я три дня искал подходящий кадр, — поведал он, не отрывая восторженных глаз от расфокусированного творения, — мне кажется, что в этом ракурсе правильнее легли тени, а сам объект выглядит более рельефно.»
С этими словами Гошка открыл мне еще с десяток картинок все того же кирпича и предложил сравнить. Я мало разбирался в кирпичах и ракурсах, но на мой дилетантский взгляд все они выглядели до отвращения одинаково. Мой приземленный отзыв вверг Волкова в продолжительное молчание, и по его окончании, он все же с обидой резюмировал:
«Вы зашоренный конформист и ретроград, не видящий красоту в простоте. Как вы считаете, стоит ее демонстрировать?» — не взирая на мои нелестные качества, поинтересовался Волков.
«Гоша, помоги мне, — вместо ответа попросил я, не слишком надеясь на отзыв, — я не могу вернуться в квартиру по некоторым причинам, можно мне переночевать у тебя, приятель?»
Неожиданное открытие, сделанное мной за гранью мира, наталкивало на разные мысли, первой из которой была мысль об искусственном замещении программ. Некто, поставивший перед собой безумную идею перезалить данные, с маниакальной навязчивостью тянет вполне живых граждан в потусторонний мир и меняет им реальность. Только этим я мог объяснить кардинальную смену имиджа моего приземленного приятеля, только этим я мог объяснить назначение всех вылазок, в которых мне приходилось участвовать. Цель этого проекта до сих пор оставалась для меня загадкой, но кое-что уже я знал, и этого было немало. На мою просьбу Волков только неопределенно хмыкнул, явно не желая копаться в моих проблемах.
«Понимаете, Гурий, — монотонно начал он, — сегодняшний день я собирался посвятить знакомству с творчеством восходящей звезды современной музыки и в мои планы не входило принимать гостей. Прошу меня извинить.»
Других способов провести ночь у меня не было, ночевать на улице я не привык, а обращаться за помощью к друзьям и родным, похоронившим меня два месяца назад, я бы не рискнул. Единственно возможным из оставшихся вариантов, было мое возвращение в квартиру, однако я не был уверен, что пронырливая тетушка не оккупирует опустевшую территорию.
Мои опасения оправдались, тетя Надя и в самом деле в память обо мне прописалась в моей однушке, однако моему визиту не обрадовалась.
«Вам кого, молодой человек? — с вызовом произнесла она, настороженно приоткрыв дверь, — кто вы такой и какое право имеете вторгаться на чужую территорию?»
Ни на чью чужую территорию я вторгаться не собирался, до полугода эта квартира числилась за мной, однако тетя Надя решила не обращать внимания на такие мелочи. Я ожидал более эмоциональной встречи, но, припомнив Гошку с его невыразимой тягой к современному искусству, не удивился ничему.
«Мой приятель жил здесь пару месяцев назад,» — на всякий случай озвучил я, не желая провоцировать скандалы. Моя невинная фраза пробудила в тете Наде целый каскад возражений, который она тут же продемонстрировала мне.
«В этой квартире я прожила всю жизнь, молодой человек, — звеняще проговорила она, — а если у вас в том возникают какие-то сомнения, можете обратиться в жилищную компанию, там они поднимут все документы, в которых вы увидите, любезный, что там вписано только мое имя и никакое другое! Я не имею понятия о каких-то там приятелях, и если вы скажете, что тоже проживаете здесь, я применю силу, мало не покажется! Убирайтесь прочь, проходимец, иначе я вызову охрану!»
Тетя Надя, ту, которую помнил я, часто демонстрировала мне чудеса отсутствия интеллекта, но никогда не позволяла себе проявлять агрессию по отношению к посторонним. Для нее всегда существовало единственное незыблемое правило, которому она придерживалась — казаться в глазах других эталоном правильности и послушания. Она не пропускала ни одного общественного мероприятия, где главного участника могли вывалять в перьях, однако сама никогда не допускала к себе подобного отношения. Сейчас она демонстрировала крайнюю степень невоспитанности, а ведь я в ее глазах выглядел вполне посторонним. Я коротко извинился и поспешил покинуть негостеприимный дом. Ночевать под мостом решительно не хотелось, но других вариантов почему-то не придумывалось. За два месяца мир изменился настолько, что я перестал узнавать тех, кого, что называется, знал, как свои пять пальцев. На пробу я решил навестить Ульяну, больше не опасаясь обмороков и истерик.
Ульяна сидела в кабинете терапевта в ожидании пациентов и на мое появление отреагировала крайне индифферентно.
«Вам назначено? — отрешенно поинтересовалась она, равнодушно разглядывая мое лицо, — и если нет, то обратитесь в регистратуру. Или запишитесь на сайте.»
Ее голос звучал ровно так же, как голос встреченного мной прохожего, как голос возмущенной тети, как голос моего недавнего приятеля Волкова. Иными словами — никак. В их голосах отсутствовала жизнь, несмотря на то, что все они выглядели весьма бодро и румяно. Даже эстет Гошка в своем стремлении быть максимально приближенным к прекрасному, звучал заученно и механически, как будто озвучивал готовую роль.
Я покачал головой, идя в отказ, и выскользнул на улицу.
Глава 27.
Гошка медленно брел по улице, внимательно посматривая по сторонам в поисках шедеврального кадра. Его прошлое творение набрало слишком мало положительных отзывов, поскольку не попало в жилу. Весь последний месяц, по уверениям специалистов-аналитиков, топовыми кадрами считались рожи пользователей во всевозможных ракурсах. Можно было отправить и просто свою физиономию без скандальных украшений, даже тогда она набрала бы в разы больше плюсов, чем все Гошкины творения вместе взятые. Гошка никогда не считал себя настолько привлекательным, чтобы светить рожей на уважаемых ресурсах, поэтому ограничился обычными кадрами. Сейчас, желая наверстать упущенные возможности, Волков с неудовольствием пялился по сторонам, отчаянно желая стать звездой интернета, чтобы утереть нос всем тем, кто искренне считал его неудачником. Внезапно за его спиной раздался скрип, лязг, грохот, сопроводившийся отборнейшим матом и завершившийся глухим ударом о землю. Гошка обернулся в предвкушении скандального кадра и увидел сидящего на асфальте рабочего, не слишком удачно сверзившегося со строительных лесов. Строитель сидел пока в гордом одиночестве, не успев собрать вокруг себя толпу зевак. «Вот она, супер удача!» — мелькнуло в Гошкиной голове, и Волков помчался к месту события, на ходу вытаскивая телефон. Сделав несколько удачных, по его мнению, кадров, он, не обращая внимания на стоны и хрипы горе-работяги, включил видеозапись и принялся фиксировать эпизоды будущей нетленки. Вокруг постепенно собирались праздно шатающиеся граждане, от нечего делать останавливающиеся возле сидящего. Никому не было до несчастного бедолаги никакого дела, никому не хотелось взваливать на себя чужие проблемы. Гошка едва успел подумать о исторической ценности своего шедевра, как в его стройные мысли и в кадр тут же влез некий тип, принявшийся помогать пострадавшему. «Какого черта он лезет не в свое дело? — со злобой подумал Гошка, выключая запись, — неужели он рассчитывает, что этот нищеброд отплатит ему звонкой монетой за труды? Тут видно невооруженным глазом, что строитель живет от зарплаты до зарплаты и дожевывает последний кусок без соли.»
Нахальный тип осторожно приподнял беднягу и, усадив его на ближайшую скамейку, принялся названивать в спасательную службу. Толпа, потеряв интерес к происходящему, медленно разбрелась по своим делам, оставив пострадавшего работягу наедине с типом. Гошка решил досмотреть представление до конца и, если получиться, заснять момент, когда вместо оплаты трудов, тип получит от ворот поворот. Приехавшая машина загрузила строителя в свое гудящее нутро и, замигав разноцветными лампочками, бодро укатила прочь. Только тут Волков наконец узнал в оставшемся гражданине того самого Гурия, что совсем недавно так бесцеремонно напрашивался на постой.
«Приветствую! — разулыбался Гошка, подходя ближе, — ничего так денек начался, согласитесь? Столько событий! Как вы думаете, это видео наберет рекордное число просмотров? Очень бы хотелось!»
Гурий как-то странно поглядел на сияющего Гошку и переспросил:
«Какое видео?»
Его интонация выдавала в нем совершенного профана в мире видео индустрии, поэтому толерантный Гошка принялся терпеливо объяснять ему принцип создания собственного имени и места под солнцем. Гурий хмурился, выслушивая основные правила публикаций и продвижения, после чего немного испуганно переспросил:
«Вы говорите серьезно, Гоша? Не шутите, не стебетесь? Вы на самом деле считаете, что подобным шлаком вы поднимете себе рейтинг и станете знаменитым? Я помню одного парня, который не чурался любой работы, развозил товар, не взирая на усталость, мог проявить сочувствие и предложить помощь совершенно безвозмездно. Тогда я считал его немного неотесанным и быдловатым, но он был куда лучше вас, Георгий Волков!»
Гошка снисходительно выслушал сагу о лохе и неудачнике, и в его памяти возник сюжет о недавнем происшествии, очевидцем которого ему посчастливилось стать. Тогда в центральном административном здании случился пожар, и приехавшие пожарные лихо сбили пламя, вызвав у собравшейся толпы возглас одобрения. Тогда Гошка отчаянно пожалел, что сам не оказался среди этих молодцеватых ребят, облаченных в блестящие комбинезоны и выглядевших очень эффектно. Ликвидировав возгорание, они смотали брезентовую кишку и, прыгнув в машину, укатили в закат. В здании еще оставались люди, оно было полно дыма и копоти, но никому из пожарной команды и в голову не пришло оказывать им помощь. В конце концов, проблема стояла в возгорании, ее решили, а остальное были не их проблемы. Сейчас общество жило под этим девизом — нет проблем! Гошка искренне не мог понять того альтруистичного парня, который за бесплатно оказывал помощь и вообще тратил свое время на других неудачников.
«Почему вы не оказали ему помощь?» — продолжал наседать зануда Гурий, имея в виду сорвавшегося работягу. Гошка со снисходительной усмешкой поведал миротворцу, что тому криворукому платят за то, чтобы он не падал вниз слишком часто и выполнял свою работу. А если он не желает выполнять то, на что подписался, пусть сидит дома. Гурий снова уставился на Волкова, но теперь в его глазах читалось сожаление. Внимательный Волков с неудовольствием отметил про себя, что это сожаление адресовалось именно ему, Гошке, и почему-то ему захотелось как-нибудь загладить произведенное впечатление.
«Вам по-прежнему негде ночевать?» — хмуро поинтересовался он, стараясь не пересекаться глазами с Гурием.
«Негде, да, — охотно согласился тот и с усмешкой прибавил, — но у меня нет денег отплатить вам за услуги ночлега, если вы собираетесь мне предложить эти услуги»
Гошка неожиданно почувствовал дискомфорт от этого вполне разумного замечания. В мире было принято получать вознаграждение за свой труд, общество не принимало бескорыстия и всячески осуждало его, но почему-то прямо сейчас Гошка решил обойти общепринятые постулаты.
«Да ничего, — пробормотал он, — ночуйте так»
Гурий благодарно кивнул и двинулся следом за Волковым.
Квартира, в которой обитал Гошка, не предполагала проведение массовых скоплений, поскольку больше напоминала обычную комнату и размерами, и планировкой.
«Раньше тут коммуналка была, — пояснил Гошка протиснувшемуся внутрь гостю, — потом ее выкупили и переделали в отдельные квартиры. Не очень удобно, зато берут копейки за аренду. Располагайтесь!»
Гурий присел на край единственного дивана, давая понять, что уже расположился и готов включиться в процесс совместного проживания.
«Где вы работаете?» — поинтересовался практичный Гошка, приваливаясь к стене напротив. Своим вопросом он хотел намекнуть постояльцу, что даром кормить его не намерен, и что его обитание в этих стенах очень даже временное. Но Гурий, очевидно, не понял подтекста и охотно рассказал, что некогда работал терапевтом в районной поликлинике, после чего особые обстоятельства навсегда лишили его возможности продолжать выбранную стезю. Последнее замечание вызвало у Гошки беспокойство. Все эти особые обстоятельства тащили за собой множество проблем и ничего хорошего не несли. Гурий, по-видимому, обладал особым даром прозорливости, потому что тут же пояснил напрягшемуся хозяину, что закона он не нарушал, что обстоятельства бывают разные и что беспокоиться не о чем.
«Я не планирую задерживаться здесь надолго, — с улыбкой успокоил он Гошку, — мне нужно решить одну небольшую проблему, тоже не имеющую отношения к УК, после чего, я надеюсь, вы по-другому посмотрите на мир, Гоша.»
Так Гошка обзавелся постояльцем. Гурий вызывал разные эмоции, от самых негативных, вызванных мыслями о его криминальном прошлом, до самых щемящих, рожденных неизведанным доселе чувством. Если бы Гошка мог дать ему определение, то неизменно бы нарек это чувство обычным человеческим состраданием, однако эти понятия никогда не упоминались в исторических анналах, и вместо них там фигурировали понятия о личной выгоде, о собственном благополучии и отсутствии проблем. Гошка был продуктом воспитания и старался придерживаться весьма удобных позиций, навязанных обществом, однако где-то в глубине его подсознания то и дело возникала неотступная мысль о том, что все, чему он поклоняется, омерзительно.
Гурий продолжал безвылазно сидеть в квартире уже целую неделю, чем вызывал у Гошки много вопросов. Первое время практичный и деловой хозяин наотрез отказывался вмешиваться в непонятную жизнь своего постояльца. Он заводил ничего не значащие беседы, проявляя гостеприимство, но это было все, на что хватало его прагматичной души. На третий день Гошка заметил, что его постоялец похудел и осунулся, и в Гошкином сознании заворочалось то самое неопознанное чувство. Волков списал эмоцию на нежелание создавать проблемы, вызванные возможной болезнью Гурия, и вечером Волков предложил постояльцу присоединиться к его шалашу, то есть ужину. Гурий был не из тех, кто стремится поживиться за чужой счет, поэтому долго отказывался, продолжая заседать на диване. Но голод и природные потребности сделали свое дело, и спустя час показательных кривляний, Гурий активно смел со стола большую часть припасов Гошки.
«Я верну вам деньги, как только их заработаю,» — пообещал Гурий и снова уселся на диван. Как он собирался их зарабатывать, не шевелясь и не вставая с места, оставалось для Волкова загадкой.
Присутствие терапевта мешало Волкову заниматься творчеством и это обстоятельство немало смущало честолюбивого хозяина. Ему во что бы то ни стало хотелось стать знаменитым, получать сказочные гонорары и отбиваться от поклонников, но вот зануда доктор рушил все планы. Он ничего не говорил Гошке и даже иногда помогал выбирать из сонмища новых фотографий самый шедевральный шедевр, при чем делал это приветливо и без язвительных комментариев. Однако Гошке все равно казалось, что все это творчество полное херня. Однажды Гурий предложил Гошке прогуляться, видимо устав протирать единственный диван в квартире.
Волков никогда не отказывался от подобных мероприятий. Ему очень нравилось бесцельно шарахаться по улицам, забредать в разноцветные искрящиеся здания и скупать там несъедобную кафешную хрень за бешеные деньги. Иногда Гошка обновлял в таких зданиях свой гардероб, заменяя истершийся балахон на другой, поновее. Это он считал проведением культурного досуга и искренне считал, что обогащается духовно. Поэтому, когда непостижимый Гурий вместо пафосных мест предложил посетить банальную подземку, Гошка невольно скривился. Что хорошего может быть в обычном метро? Толкаться среди граждан и слушать, как завывают составы, удовольствие так себе, однако Гурий оказался настойчивым типом. Волков нехотя двинулся в сторону высоких тяжелых дверей, рассчитывая свалить от занудного доктора при первой же возможности. Гошка так загрузился собственными мыслями, что не заметил, как оказался на длинном эскалаторе. Он бессмысленно воткнулся взглядом в новое творение рекламного мастерства, предлагающего всем желающим стать счастливыми обладателями автоматического многофункционального ершика для унитаза. В Гошкином воображении тут же воскресли все возможные ершиковы функции и помешали осознать, что Гошкина нога неловко подвернулась на ступеньке, обрушивая своего обладателя на громыхающую лестницу. Гошка не удержался и бодро покатился вниз, отбивая себе бока. Пассажиры вежливо расступались перед Гошкой, расчищая ему дорогу и даже не делая попыток удержать парня от неминуемой травмы, поджидавшей его у подножия эскалатора. Когда до конца полета остались считанные секунды, Гошкину тушку кто-то ловко оттолкнул в сторону, мешая ему разбить голову о бетонную тумбу. Волков, едва сдерживая стоны и слезы, поднялся на ноги и увидел перед собой все того же доктора Гурия, с знакомой снисходительностью рассматривающего своего спасенного.
«Как себя чувствуешь, Гоша? — вполне мирно поинтересовался он, — можешь идти?»
Ходить Гошка несомненно мог, падение ободрало ему спину, ушибло ладони, но в целом он чувствовал себя в пределах нормы.
«Странный этот Гурий, — вкралась в непробитую Гошкину голову первая мысль, — стоило стараться ради постороннего. Ну да это мне только на руку, побольше бы таких альтруистов.»
Их дальнейший путь включал в себя бесцельное перемещение по подземелью на поездах всех направлений. Гошка откуда-то вспомнил, что однажды в глубоком детстве любил так кататься под землей, но сейчас это занятие вызывало в нем понимание впустую потраченного времени. Впрочем, пока они катались по станциям, Гошка тайком нащелкал с десяток кадров с изображением дверей и окон вагонов. Его фантазия уже выдала целый цикл картинок с названием «Подземная жизнь», когда Гурий подтолкнул его на выход.
Их станция имела обычный, ничем не примечательный вид одной из самых невзрачных станций питерского метро. Гошка попытался определить ее название, но их всегда было столько, что проще было пользоваться мобильным приложением для комфортного перемещения, чем запоминать их все. Волкову было любопытно знать, куда занесло их необычное путешествие и в каком районе города они очутились, но выяснить эти факты Гошке помешал все тот же непостижимый Гурий. Вместо того, чтобы двигаться в сторону эскалатора, доктор поволок Гошку к черному провалу, обнаруженному им в одной из стен станции. Провал выглядел устрашающе, однако смелого терапевта это не только не останавливало, но и наоборот, подбадривало и звало вперед.
«Включите фонарик, Гоша, — попросил он, осторожно шагая в кромешной тьме, — нам не нужно переломать тут кости.»
Гошка осветил мрачные своды и негромко выругался. В прохладном тоннеле со стен свисали провода, рождая ассоциации с гигантской паутиной, а где-то в глубине слышался приглушенный шорох, похожий на чьи-то тоскливые вздохи.
«Куда мы идем? — прошептал Гошка, и его голос весело запрыгал от стен, — что вы задумали, Гурий?»
Гошка часто смотрел ужастики про подвальных монстров, и сейчас в его воображении возникли все известные ему эпизоды по этой теме. Если они нас схватят, переполошился Волков, я никогда не смогу стать известным. Про меня никто не узнает, и я пропаду в этих катакомбах по вине чертового Гурия. От охватившего отчаяния, приправленного злобой на несправедливую судьбу, Гошка со всей силы саданул Гурия ногой и, развернувшись, бегом бросился обратно, забывая про все на свете. Гурий глухо охнул, и за спиной Гошка расслышал звук упавшего тела.