Глава 35.
Первое, что я услышал, когда мои мозги перестало выворачивать наизнанку, был испуганный Гошкин голос, осторожно ввинчивающийся в сознание.
«Гурий, очнись, приятель, Гуренька, не валяй дурака,» — от необычности обращения я с трудом разлепил веки и уставился на склоненную надо мной обросшую рожу моего приятеля.
«Ты чего, Гошка?» — хотел спросить я, но вместо этого издал невнятный всхлип и снова закрыл глаза. Спустя несколько минут я ощутил под собой неласковую поверхность асфальта, качественно отбившего мне бока, а после этого понял, что моя непрезентабельная одежка насквозь пропиталась сыростью. Еще через полчаса я обрел способность двигаться и с удивлением узнал, что провалялся на дороге почти полтора суток, что город опустел, а Гошка исчерпал все способы вернуть меня к реальности.
«На каком мы свете, Гоша? — наконец-то исторг я из себя членораздельную фразу, — где штопаные уроды?»
Гошка пожал плечами в ответ про уродов, добавив, что, когда мы очутились на улицах родного города, рядом не обнаружилось вообще ни души.
«Я сижу тут с тобой больше суток, Гурий, — пробормотал Волков, — если бы я знал, в какую сторону идти домой, я обязательно бы отправился бы туда. С тобой вместе. Но этот район города мне не знаком, хотя я был тут пару раз еще при жизни.»
Я посчитал, что достаточно оклемался, чтобы подняться на ноги и покрутив головой, выяснил, что нас вынесло на самые задворки Питера, что до Гошкиной квартиры больше часа пешей ходьбы, и что нам необходимо как можно скорее добраться до какого — нибудь укрытия.
Рассказывая про опустевший город, Гошка немного приукрасил факты. По улицам по-прежнему бродили толпы бессознательных горожан, замотанных в немыслимые наряды и тупо поглядывающих по сторонам. Время от времени нам попадались разного рода личности, демонстрирующие миру свой творческий потенциал, политические взгляды и прочую лабуду, не имеющую ничего общего со здравым смыслом. Те, до кого еще не дотянулись ущербные ручонки безумного доктора, просто покачивались из стороны в сторону, внимая толпе. И над всей этой идиллией царила знакомая не перебиваемая вонь, совершенно не смущающая граждан.
Добравшись до Гошкиного жилища, я рухнул на его диван и снова провалился в тяжелый сон, очевидно таким нехитрым образом перемалывая воздействие волшебного зелья. Гошка выглядел бодрым и крепким, только периодически знакомо выражал свое видение ситуации, не жалея народных метафор.
«Что изменилось после нашего вмешательства? — гневно бормотал он, наблюдая из окна общую картину разрушения, — выходит твой лучший друг не поленился одарить своими мини программами весь мир, судя по новостям? Не может быть, что бы это недоразумение обрело такую мощь. За этим кроется что-то еще, Гурий, зуб даю!»
«Его безглазые недоделки попадали в наш мир, выныривая в любом месте, — отозвался я, — а их неуемная активность подпитывалась командами предводителя, обещавшего конфетку. Помнишь нашу первую вылазку? Мне было важно заслужить одобрение, и это лишало меня воли и здравого смысла. Вероятно, этот бандерлог умел как-то воздействовать на то, что некогда было их разумом.»
Гошка согласно кивнул и неожиданно хрипло рассмеялся, не отводя глаз от окна.
«А сейчас не умеет, поэтому бандерлоги сами явились в гости,» — непонятно объявил он и помчался на улицу. Я ринулся следом, отчаянно гадая, что же в этот раз разозлило моего несдержанного друга.
Выскочив на тротуар, я потерянно уставился на величественное шествие, заполонившее все свободное пространство. Что-то подобное я видел там, за гранью, но теперь, находясь по эту сторону реальности, отказывался верить увиденному. Штопанные уроды, обретя материальные формы, уверенно шагали по улице и больше не напоминали обдолбанных торчков. В каждом их жесте чувствовалась решимость, умноженная на поглощающую ненависть.
«Откуда они тут взялись и почему я их вижу? — пробормотал Гошка, пятясь обратно, — что им тут надо?»
Я не мог озвучить Волкову их конечную цель, зато их промежуточные задачи в комментариях не нуждались. Штопаные уроды крушили все, что попадалось им на пути, безжалостно выламывая металлические конструкции и вооружаясь. Граждане равнодушно расступались, будто и не замечая спонтанного бунта, а потусторонние обитатели придирчиво изучали каждого горожанина и двигались дальше. Я назвал их штопаными, но при внимательном рассмотрении понял, что все они имели ту самую гладкую рожу, что неизменно получается в результате естественного изменения.
«Чертов Матвей, — негромко выругался я, — получается, что, возвращаясь в наш мир, мы открыли границу и притащили за собой тех, кто дожидался своей очереди на обновление, но так и не дождался и теперь явился за своей долей»
Объяснение звучало так себе, но другого у меня не было. Благородный Антон, рассказывая о сомнительных увлечениях своего лучшего друга, упомянул, что тот умел вызывать в наш мир призраков, открывая им дорогу. Возможно, если нам удастся прервать сообщение между мирами…
«Собирайся, Гошка, наш ждет квартира безумного психиатра!» — объявил я и потянул несопротивляющегося приятеля за собой.
В квартире Матвея царил кавардак, повсюду валялись разбросанные Антоном вещи, а кипы книг были в беспорядке раскиданы и частично разорваны. Я не мог припомнить, чтобы верный подельник так варварски обошелся с печатными изданиями, но очень скоро мои недоумения счастливо разрешились. В первую минуту я не заметил скрюченную фигуру, сидевшую в самом центре разоренной комнаты и что-то с остервенением черкавшую прямо на ламинате.
«Матвей? — прошептал я, наконец-то узнав в невзрачном персонаже хозяина квартиры. — чем ты занят?»
Ответом мне послужил взгляд, полный презрения и ненависти, и полное молчаливое неприятие. Мои старания наградить психиатра примитивным рассудком, успехом, судя по всему не увенчались. Матвей излучал злобу, но выглядел так же, как и в нашу предпоследнюю встречу, кроме того, манипуляции, проводимые им, не позволяли надеяться на работу упрощенной программы.
«Что, Гурий? — прохрипел он, втыкаясь в меня насмешливым взглядом, — думал, перехитрил? Думал, научился управляться со сложным механизмом? Глупец, и всегда им был. Своей выходкой ты просто лишил меня возможности пересекать миры, но не возможности управлять их обитателями. Если я не могу командовать ими там, я стану командовать ими здесь. Смирись, Грошик, ты умный, но ты дурак, если не веришь в это!»
Матвей снова обратился к своим пентаграммам, забывая про наше присутствие и что-то бормоча себе под нос. Волков, устав разыгрывать из себя воспитанного гостя, набросился на Матвея с кулаками, вымещая на нем всю накопившуюся злобу.
«Негодяй, — шипел он, отвешивая психиатру увесистые пинки, — играешься с чужими жизнями, как с тряпичными куклами! Немедленно загоняй это стадо обратно и уматывай сам!»
Гошка перечисляя списки пожеланий, не забывал подтверждать наглядно каждый из озвученных пунктов, после чего выхватил из рук деморализованного врачевателя карандаш и принялся добавлять в тщательно расписанные на полу линии новые детали. Матвей равнодушно следил за хаотичными набросками, пока Гошка не провел через всю эту мешанину еще одну заключительную линию.
Я много повидал на своем веку, много слышал различных тональностей, но то, что прозвучало вслед за этим, я услышал впервые. Матвей вскинул вверх обе руки, будто пытаясь закрыться от всего мира, и протяжно завыл. Гошка от неожиданности отбросил орудие письма и вопросительно уставился на меня. Матвей извивался, принимая самые замысловатые позы, но выть не прекращал, вкладывая в интонацию самые грустные и отчаянные ноты.
«Довольно, Матвей! — решил я прервать показательные выступления, — чего ты хочешь этим сказать?»
Но Матвей ничего говорить не пожелал, в ярости разрывая последние целые книги и топча их ногами. Когда на полу образовалась внушительная гора измятых листков, психиатр остановился и совершенно спокойно поглядел на меня.
«Я потратил лучшие годы жизни, чтобы достичь того, чего достиг, — с непонятной гордостью объявил он, — еще немного и у меня бы получилось. Тот сброд, в который постепенно превращались скучные обыватели мог бы сказать мне спасибо за жизнь без проблем. Ну кому интересно ломать голову над вечными вопросами жратвы, смыслом никчемной жизни, обогащения и прочего мусора? Быть свободным от этого гораздо веселее. Тебе ли не знать, Гурий, как легко человек может поддаться соблазну легких денег, вспомни те операции, что ты помогал мне проводить, считая их преступными. Это не останавливало тебя раз за разом нырять в небытие и пополнять свой и без того раздутый бюджет»
Матвей помолчал и неожиданно обратился к замершему Волкову.
«Кстати, поздравляю, вы только что избавили мир от страшной напасти, сами того не подозревая. Браво Волков! А я еще сомневался, когда выбирал Гурию замену. У меня на примете было еще пара невзрачных персонажей, но я почему-то остановился на вас, Георгий Волков. Кто бы мог подумать! — немного переигрывая, воскликнул Матвей, — но вот вы и сделали свое главное дело, помешали мне и спасли человечество. Ну а может то и к лучшему…»
Гошка продолжал пялится на психиатра, явно не понимая ни слова из его проникновенной речи, а я только усмехнулся его словам.
«Что будет с обновленными гражданами? Теми, что так сказать, влезли без очереди?» — поинтересовался я, не слишком надеясь на правдивый ответ.
«Они рассыпятся в прах, — буднично заявил Матвей, — ну некоторое время они побродят среди толпы, продемонстрируют чудеса неадеквата и с треском разлетятся на составляющие элементы. Такова жизнь, приятель.»
После чего весело расхохотался, наблюдая за выражением моего лица.
«Ладно, не пугайся так сильно, их не так уж и много. — обнадеживающе проговорил Матвей, — я все тщательно проверил, тем, кому не повезло стать обладателем бракованных оболочек, оставались считанные дни, они в любом случае долго бы не задержались в этом мире. Остальные проживут долго и счастливо, учитывая их неглубокие взгляды на мир и жизнь. Все к лучшему, Гурий!»
Приземленный Волков, утомившись слушать бред свихнувшегося властителя судеб, молча развернулся и вышел прочь, не желая выяснять свою роль в деле спасения человечества.
«Ваш приятель завершил цикл, загнав моих «друзей» за грань и закрыв границу. — неожиданно охотно пояснил мне Матвей, отвечая на мой невысказанный вопрос, — больше не будет перемещений и незапланированных визитов. Программа, которой я воспользовался для подчинения и управления мертвым разумом, работает только до своего завершения и не возобновляется. Если ее закрыть так, как это сделал ваш друг, она исчерпает свою силу и станет бесполезной. А значит, мне придется потратить еще некоторое время, чтобы отыскать похожую или создать свою. Я не отчаиваюсь, Гурий, и верю в свои силы.»
Я тоже утомился слушать эти откровения и покинул скорбную обитель злобы и ненависти без всякого сожаления. Возможно сумасшедший психиатр и прав, утверждая, что жить без целей и задач проще, но я с ним был не согласен.
Я догнал Гошку на полдороги к дому и некоторое время шел молча, ожидая от приятеля гневных фраз, осуждения и демонстрации неприязни. Гошка никак не отреагировал на мое появление и только у самого дома с усмешкой произнес:
«Мир никогда не был совершенным, и надеяться на то, что когда-нибудь станет таким, я бы не стал. Остается только верить в то, что такие ненормальные, как твой студенческий приятель, не будут появляться в природе слишком часто»
Глава 36.
«Приветствую, Гурий!
Если бы кто-нибудь год назад сказал мне, что я займусь написанием писем, я смело бы послал его лесом, для уверенности приправив пожелание увесистым пинком. И вот теперь я сижу в сырой вонючей конуре и пытаюсь сочинить для тебя трогательное послание. Что делать, приятель, таковы времена! Я вообще не уверен, что моя исповедь когда-нибудь доберется до адресата, но мой нынешний сосед, немного сохранивший остатки здравомыслия, пообещал отыскать тебя, хоть его словам нет всестороннего доверия. Ладно, Гурий, довольно предисловий. Я хочу извиниться перед тобой за свой несдержанный нрав и выразить надежду, что однажды ты забудешь о том эпизоде, что завершил наше недолгое знакомство. Я никогда не считался образцом воспитания, но даже мне сейчас кажется, что я немного перегнул. Хотя, какое там «немного!» Очень рассчитываю, дружище, что с тобой сейчас все в порядке, и ты не держишь на меня зла. Еще раз, прошу прощения.
З.Ы. И еще я не отказался бы снова поучаствовать в тех приключениях, что так внезапно обрушились на мою голову полгода назад.
С уважением, Волков Г.»
Я осторожно свернул изрядно потрепанный листок и спрятал в карман. Мои синяки и перелом, на которые так деликатно намекал мне Волков Г, давно срослись и зажили, я больше не злился на несдержанного знакомца, и отчаянно жалел, что наша полудружба закончилась, толком не начавшись. Перед моими глазами возник тот самый эпизод полугодовой давности, который явился тому причиной.
Покинув безумного вершителя судеб, психиатра Матвея, Гошка до самого дома сохранял почти дружеское молчание, изредка разбавляемое ничего не значащими фразами, и только втиснувшись в сырую съемную клетушку, позволил тщательно сдерживаемым эмоциям вырваться на волю. Пощелкав бесполезным выключателем, Волков развернулся ко мне и, не оповещая о намерениях, со всей силы врезал мне в челюсть. От неожиданности я пошатнулся, но на ногах удержался, и, не желая провоцировать поножовщину, миролюбиво пробормотал, сплевывая на пол:
«Завязывай, приятель, так мы ничего не решим…»
Однако мои слова послужили мощным катализатором Гошкиных дальнейших действий, стоивших мне физического благополучия. Из невнятных Гошкиных реплик, сопровождавших весьма профессиональные боксерские удары, становилось понятно, что главным ответственным за весь хаос, что сейчас творился за стенами неотапливаемого жилища, назначался исключительно я, и только мне предстояло держать ответ за содеянное. Я кое-как уворачивался от пинков, по мере сил отвешивая сдачу, но, воспитанный улицей Волков, не оставлял мне шансов. Мои уверенные реплики о том, что на моем месте мог оказаться любой другой, что скорей всего, так и случилось, что мое участие в создании хаоса минимально, в рассмотрение не принималось, а только озлобляло везунчика-дальнобойщика. В конце концов, исчерпав все аргументы, Гошка распахнул дверь, и с силой вышвырнул меня за порог, не желая больше ни секунды находиться в моем преступном обществе. Я послушно скатился по ступенькам, все еще не до конца придя в себя от воздействия возвратного зелья, и грузно шмякнулся о перила, добравшись, наконец, до подножия лестницы. Подниматься обратно и доносить до злобного Георгия очевидные факты категорически не хотелось, и я медленно побрел прочь, обдумывая свои дальнейшие шаги.
Мое изгнание с относительно комфортной территории состоялось в самом начале зимы, когда по тротуарам уже мела первая поземка. Возвращаться в мою собственную квартиру, заботливо атакованную скорбящей тетей Надей, смысла не имело, а куда возвращаться еще, я не знал. Мои побитые бока надоедливо напоминали о себе, а глаза застилали распухающие синяки. В другое время, не омраченное вмешательством наглого Матвея, сострадательные граждане наверняка отправили бы меня в ближайший травм пункт или, в самом крайнем случае, от души навалили бы полезных рекомендаций, однако сейчас они просто текли мимо, даже не поворачивая ко мне головы. Я не мог их винить за равнодушие, косвенно чуя свою собственную вину в происходящем. «Чертовы деньги, — думал я, шлепая по ледяному ветру, — их нет даже для съема какой-нибудь общажной комнатушки на задворках вселенной.»
Внезапно в мою гудящую голову влезла мысль о давно заброшенном садовом участке, некогда принадлежавшим моей семье в мои подростковые годы. Садовое товарищество располагалось у черта на рогах, тащиться через весь город и еще десяток километров желания не возникало, но настойчиво разыгрывающаяся непогода не оставляла мне права на капризы. Я тяжко выдохнул и зашагал вдоль узких тротуаров.
К заброшенным дачам мне удалось попасть с наступлением поздних зимних сумерек, когда на откровенно пустующей территории садового товарищества любая тень вызывает мистический ужас. Последний раз, если не считать спонтанного посещения дач в компании злобного Волкова пару месяцев назад, я навещал эти края будучи школьником старших классов, и поэтому откровенно терялся в замысловатых лабиринтах дачных улочек. Отовсюду на меня пялились темные окна невысоких строений, оживающих только с первыми летними лучами, и мне пришлось здорово потрудиться, чтобы отыскать тот самый домик, ради которого я сюда прибрёл. Стараниями местных забулдыг домик был лишен своих основных деталей, необходимых для комфортного проживания. Меня встретили пустые проемы без дверей, без оконных рам и унылая комната без признаков немудреной мебели. Относительно целыми здесь оставались пол и крыша, но это все же было лучше, чем ночевать на голой земле.
Первая ночь, проведенная на новом месте, запомнилась мне завыванием ветра в пустых проемах и мельканием за отсутствующими окнами неясных теней. Несколько раз за ночь я поднимался на ноги и совершал круговые прогулки по тесному пространству нового жилища, пытаясь согреться. В период таких хождений я неотвязно возвращался к мысли о необходимости восстановления своего воскресшего статуса, и с наступлением утра, отправился в город исполнять задуманное. Как выяснилось, распланировать очевидное было проще, чем все это воплотить все это в реальность. Полубессонная ночь и многочасовой переход превратили меня из аккуратного человека в совершенного бродягу, однако этим я никого шокировать не смог, встроившись в хвост бесконечной очереди в ближайшем многопрофильном центре. Учитывая сложившуюся обстановку, я вообще не был уверен, что обнаружу хоть одно из работающих заведений, поэтому, увидев открытые двери, я заметно приободрился. Очередь механически медленно продвигалась до единственного открытого окошка, при этом не издавая ни единого звука. Спустя вечность я встретился глазами с отрешенной маской, в точности повторяющей суровое лицо сотрудницы центра. Не произнося ни звука, она протянула мне написанный от руки список и медленно повернула голову в сторону следующего посетителя. Я не успел даже озвучить свою просьбу, но в этой очереди этого не делал никто, и я тоже молча отошел в сторону. Корявыми прыгающими буковками на смятом листочке были нацарапаны задания, которые мне необходимо было выполнить за три последующих дня. Задания включали приобретение фотографии, выписки из домовой книги и почему-то примерный план нынешнего места проживания. Я покрутил в руках список и выполз на улицу, не зная, как приступить к прохождению квеста.
За углом обнаружилось фотоателье, на пороге которого скучала его сотрудница. На мои вполне конкретные просьбы сфотографировать мое незабываемое лицо, дамочка скрылась за дверью и спустя минуту протянула мне кипу готовых снимков, жестом предлагая выбрать что-нибудь подходящее. Все мои уточняющие фразы относительно оригинальности фото остались неуслышанными, и я, покопавшись во внушительной коллекции, отобрал пару изображений, отдаленно напоминающих меня самого. Дамочка, не дожидаясь моих благодарностей, живо покинула меня, крепко захлопнув стеклянную дверь. Подивившись странному способу изготовления деловых фотографий, я побрел дальше, гадая про себя, что меня ждет в домовом управлении.
В домовом управлении меня вообще никто не ждал, но двери гостеприимно распахнул, приглашая в полутемное подвальное помещение с минимумом удобств. Я протиснулся в коридорчик и наугад толкнулся в одну из дверей. Там, за дверью, располагались высокие стеллажи, битком набитые разного рода документацией, и вероятно выполняющие роль некоего архива, а в самом углу едва различалась тоненькая фигурка местного архивариуса, равнодушно перебирающего лежащие перед ним бумаги. Я принялся доносить до его понимания причину моего появления, но видимо, не донес, поскольку, архивариус раздражающе медленно поднялся и механически протянул руку к первому попавшемуся стеллажу. Вытянув наугад какую-то бумагу, он украсил ее печатью и протянул мне, намекая на завершение аудиенции. Из содержания документа я не понял ни слова, но на всякий случай аккуратно сложил к выбранным чужим фотографиям. Махнув рукой на заключительный невыполненный пункт, я направился обратно в Центр стоять в очереди. Судя по всему, паспорта мне не видать, как своих ушей, думал я, тупо пялясь в затылок впереди стоящего гражданина.
Когда размеренно шаркающая очередь вынесла меня к заветному окошку, я протянул туда откровенную лажу и принялся ждать гневной отповеди. Однако девушка-оператор, внимательно рассмотрев принесенные листочки, молча отправила всю коллекцию в корзину, а мне выдала свернутый вчетверо бланк, очевидно ставший моим паспортом на ближайшие несколько лет.
Один из охранников на входе со знанием дела развернул только что полученную мной бумажку и некоторое время без особого интереса пялился на разлинованную поверхность, после чего вернул мне обратно и вежливо выставил вон. Все происходящее буквально вопило о некоем розыгрыше, вот прямо сейчас откуда-нибудь из-за угла выскочит настоящий страж порядка и влепит мне солидный штраф, предварительно закрыв меня до выяснения в сырой камере. Я терпеливо подождал развития событий, но не дождался, и медленно потянулся обратно, к дачам.
По дороге я размышлял над тем, станет ли разлинованный листок основанием возвратить мне квартиру в личную собственность и как с его помощью мне теперь обустроить свой финансовый быт. На удачу я решил заглянуть в одну из клиник, встретившихся мне по дороге. Там по темным коридорам толкались неясные тени, в очертаниях которых я с трудом различил не то посетителей, не то персонал, но в любом случае, то, что я увидел рушило мои последние надежды на официальное трудоустройство. Все вокруг было погружено во мрак и запустение, а в рабочих кабинетах хаотично располагались граждане, имеющие очень отдаленное отношение к медицине. Побродив в их компании некоторое время, я так и не обнаружил никого, кто мог бы помочь мне с этим вопросом, и побрел обратно, прощаясь с карьерой.
До дач я добрался с первыми лучами нового дня, насквозь замерзнув и смертельно оголодав. По дороге мне попадались какие-то торговые точки, но теперь, не имея денег и особых суперспособностей, я не знал, как пополнить запасы продовольствия.
Ввалившись в ледяное нутро дачного домика, я подвел грустные итоги своей долгой и бесполезной вылазки. По ее результатам выходило, что отсутствие законных средств к существованию, а также полная невозможность достойно вклиниться в стремительно разрушающееся общество не оставляет мне много шансов на долгое и счастливое проживание в современных условиях. А значит, мне необходимо было брать инициативу в свои руки.
Пока неясное зимнее солнышко пробивалось сквозь сырое марево, я наскоро набросал себе план на текущий день. В дачных поселках всегда можно было отыскать что-нибудь полезное для быта, а если очень повезет, то и пополнить запасы харчей. Так мне говорил когда-то очень давно мой спившийся одноклассник, не пожелавший напрягаться и строить жизнь по привычным алгоритмам. Я весьма снисходительно выставил его вон, когда он завершил познавательно-образовательное выступление просьбой одолжить ему некоторое количество денег. Но его маргинальная наука могла бы пригодиться мне прямо сейчас, и этими знаниями я незамедлительно решил воспользоваться. Моими соседями по дачам были явно весьма состоятельные граждане, имеющие просторный двухэтажный коттедж и красиво украшенный двор. К ним я не полез, избегая возможных конфликтов. Я решил нанести визит в отдаленные домики, те, которые выглядели попроще. В одном из таких строений я отыскал очень своевременную куртку, а также относительно целое одеяло, которое с удовольствием забрал в качестве трофея. Заглушив не вовремя проснувшуюся совесть, я пробежался еще по нескольким участкам и стал счастливым обладателем половины мешка мороженной картошки и некоторого количества неведомой мне крупы. Оттащив богатство к себе, я возобновил экспедиции, по окончании которых мог похвастаться почти не ржавой кастрюлей, парой стаканов и погнутым чайником. Я аккуратно разложил принесенное добро на полу, забил фанерой окошки, приладил некое подобие двери и зажил барином. Первые два зимних месяца я отчаянно пытался аккумулировать тепло в своей непрезентабельной хатенке, разводя огонь прямо в найденном во дворе ведре. Ведро отчаянно коптило, дымило и не давало ничего, кроме удушливого смрада, но вид играющих отсветов пламени грел душу и немного освещал помещение. В такие вечера я любил размышлять о смысле бытия и невольно усмехался тому, что приходило в мою голову. Как часто, попадая в подобные условия, человек впадает в отчаяние и сетует на несправедливую судьбу. А иногда, в особо малодушных случаях, активно призывает смерть. Я уже видел мир по ту сторону реальности и поэтому так ревностно цеплялся за земное бытие.
Мои опустошительные рейды повторялись с завидной регулярностью, и моя совесть больше не мучила меня своей навязчивостью. Я даже свыкся с подобным способом обогащения и, поэтому, когда в один из вечеров в мой мало уютный дом раздался уверенный стук, немало напрягся, подумав о нагрянувшем возмездии.
«Эй, есть кто живой?» — раздался из-за двери вполне здравый голос.
Прятаться не было смысла, мой домик имел все признаки обитаемости, и я смело распахнул дверь перед незваным визитером.
«Ох, ну ты и забрался в этакую глушь, насилу нашел, — поделился наболевшим плотный мужик, закутанный в немыслимое сочетание всех видов зимней одежды. — ты что ли Гурий Грошик?»
Я молча кивнул, готовясь слушать продолжение.
«Я тут неподалеку обитаю, — тут же последовало оно, — часто видел тебя на участках.»
Я равнодушно пожал плечами, отчаянно надеясь, что ни разу не навещал приземистого мужика в периоды его отсутствия. Мои ребра зажили, я мог бы легко выдержать серию ударов, но мне очень не хотелось вступать в потасовки и разборки. Мужик равнодушно махнул рукой, заметив мое замешательство и добродушно продолжил.
«Я вообще-то редко сюда наведываюсь, далеко, да и смысла особого нет. Сосед у меня в Питере есть, чокнутый немного, ну да сейчас это никого не удивляет, только посмотри, куда мир катиться! Он мне все про путешествия между мирами рассказывал, про суперлюдей, правда, ругался при этом, как извозчик. Странный он, но мне симпатичен. А когда узнал, что у меня тут дача, принялся что-то писать, приговаривая, что вину за собой чует и хочет покаяться, — мужик торопливо зашарил по многочисленным карманам и извлек на свет измятый клочок, густо исписанный размашистым почерком. — Вот, возьми, ежели ты и есть Гурий. А мне пора, дела, знаешь ли.»
Так я получил весточку от своего приятеля Волкова Г.
Несмотря на наше эмоциональное расставание, я тоже скучал по грубоватому парню, в глубине души надеясь на возобновление знакомства. Отчасти потому, что в этом мире у меня не осталось никого, с кем я мог бы вот так запросто поболтать о призрачном городе, о штопаных уродах, о безумном психиатре. Да и просто поболтать. Меня никто не помнил по эту сторону реальности, отчасти благодаря стараниям все того же психиатра, а заводить новые знакомства у меня не возникало желания. Решив при удобном случае навестить Гошку в городе, я подкинул в ведро дров и вольготно растянулся на полу, погружаясь в сон.
Глава 37.
Удобного случая долго не представлялось, поскольку я, учитывая свой полулегальный статус, старался как можно меньше показываться на глаза посторонним. Несмотря на всеобщий хаос и анархию, мне иногда попадались на глаза бравые парни, затянутые в официальную форму блюстителей порядка. У меня, разумеется, возникало много вопросов в их практической эффективности, а вот в возможности тесного с ними взаимодействия я не сомневался ни секунды. Кто знает, каким наказаниям подвергаются внезапно воскресшие граждане, не имеющие нормальных документов. Однажды утром мое размеренное дачное бдение было разбавлено появлением некой группы лиц, почти неслышно прошмыгнувшей под моими окнами. Приглушив в себе природное любопытство, я незаметно выскользнул из домика и с удивлением узнал, что неизвестные просочились в один из законсервированных на зиму участков и пробыв там некоторое время, в том же порядке покинули домик и скрылись с глаз. После этого визиты стали повторяться с завидной регулярностью. За то время, пока неизвестные мотались мимо моего участка, навещая чужое строение, я успел выяснить, что всего их шестеро, что все они довольно бодры и активны, а из их невнятных переговоров становилось ясно, что разум еще не до конца покинул их лихие головы. В один из таких визитов самый непоседливый из группы, заметив мое внимание, негромко поинтересовался:
«Ты кто будешь, парень?»
Мне не хотелось раскрывать свое инкогнито, и я отделался ничего не значившими фразами, назвавшись Трофимом. Окликнувший меня приободрился, очевидно не увидев во мне угрозы, и направился в мою сторону.
«Ты что ли тут живешь, Трофим?» — почти дружески поинтересовался он, с интересом оглядывая мою невзрачную хибарку. На общем фоне повального пофигизма и отрешенности, мужик виделся мне вполне обычным, и я коротко кивнул, рассчитывая на полезное знакомство. Оно последовало немедленно, и через пару минут я уже знал, что моего нечаянного собеседника зовут Зиновий, можно просто, Зяма, а остальных своих приятелей он пообещал мне представить, если я соглашусь навестить их скромную обитель. Не чувствуя подвоха, я смело направился следом, знакомиться с остальными. Вопреки намерениям, Зяма, любезно затолкнув меня в тесный домик, пригласил присесть и, настороженно глядя на мое лицо, неожиданно заявил:
«Видал, Троша, что творится в городе? Нормального житья не стало от всех этих новых порядков и правил. — и заметив мое непонимание, уточнил, — неужели не знаешь?»
Как выяснилось, мое добровольное затворничество, длившееся всю зиму, лишило меня весьма важной информации. Город наводнили странные существа, которые Зяма никак не решался назвать людьми.
«Они снуют повсюду, — горячо вещал он, размахивая рукой, — теперь обычному человеку, чтобы приобрести обыкновенные продукты, необходимо доказать, что он является местным жителем. Магазины закрыты, а вместо них повсюду наоткрывали так называемые продовольственные точки. За кусок колбасы дерут небывалые деньги, а еще требуют новые документы»
Зяма рассказывал много чего еще о безумных проектах странных существ. Они отменили медицинскую помощь, пропагандируя здоровый образ жизни, с их подачи закрылись образовательные учреждения, названные средством задуривания мозгов. Взамен утраченного, существа строго регламентировали частную жизнь горожан, рассчитав время их пребывания вне жилых территорий. За нарушение порядка выписываются чудовищные штрафы.
«А если кто пытается возмущаться, — гневно вещал Зиновий, — тому прилетает в табло! Правда таких смельчаков не находиться, все ходят смирные да покорные. Аж тошно от всей этой картины!»
Познакомив меня с текущими новостями, Зиновий предложил мне встать под его знамена, поскольку я «сохранил рассудок и выгляжу нормальным мужиком».
«Но самое жуткое, — прошептал Зяма, завершая свое пылкое выступление, — то, что никто не видел их настоящих лиц. Все они ходят замотанные по самые брови какими-то тряпками и только рычат.»
Последнее заявление породило много вопросов, ответы на которые мог мне дать только один человек.
На следующее утро, не дожидаясь торжественного посвящения в народные повстанцы, я отправился в город. Зиновий накануне озвучил тезисы, рожденные его соратниками, которые показались мне мало продуктивными и несостоятельными. Решительно настроенные бунтари вздумали уничтожить существ подручными средствами, предлагая мне присоединиться. Я согласно покивал и малодушно слинял в свой домик.
К обеду следующего дня я уже уверенно шагал к дому Матвея, осторожно поглядывая по сторонам. Зиновий не обманул. То тут, то там мне встречались таинственные личности, действительно, имеющие странные облачения. По случаю холодной весенней погоды они были до глаз замотаны в разноцветные тряпки, но никакой агрессии не проявляли. Очевидно, я еще не исчерпал свой лимит пребывания на свежем воздухе, и штрафы мне пока не грозили. Я без проблем добрался до знакомого дома, но дальше начались сложности. Матвей жил на четвертом этаже старого здания, с гулким парадным и широкими лестничными пролетами. В прежние времена возле дверей сидела неизменная консьержка, сурово выспрашивая цель визита и поглядывая поверх огромных очков на неурочного посетителя. Сейчас консьержки не было, но даже без ее участия желание навещать психиатра у меня пропало начисто. Дверь в квартиру душевного доктора была распахнута настежь, однако, это ничем не напоминало жест гостеприимного хозяина, по причине полного его отсутствия на территории. Квартира Матвея была забита невнятными личностями в пестрых тряпках, которые не стесняясь бродили по комнатам и переговаривались визгом и скрежетом. Мое присутствие непонятные гости проигнорировали, занятые весьма загадочным развлечением. Они планомерно скидывали на пол все, что некогда громоздилось на полках, шкафах, стеллажах, и выглядели при этом неоправданно довольными. Навалив на пол внушительные кучи разного Матвеева барахла, существа потянулись на выход, по-прежнему не обращая на меня никакого внимания. Когда их визгливое эхо исчезло за дверью парадного, я рискнул пробраться в разоренное жилище и убедиться в отсутствии хозяина. Квартира психиатра представляла собой унылое зрелище, однако ни в одной комнате я его так и не нашел. Мы не были с Матвеем близкими друзьями, поэтому я не мог с уверенностью сказать, где безумец мог проводить свободное время.
В том, что новые порядки и правила, о которых мне рассказал Зиновий, устанавливались его обновленными супер людьми, сомнения не вызывало. Те, кому посчастливилось остаться без обновления, подверглись оболваниванию при помощи потусторонних уродов, и было бы желательно послушать предложения милого доктора по предотвращению учиненного бардака. Наудачу я вытянул из огромной бесформенной кучи какую-то книжку, содержащую практические рекомендации по общению с потусторонним миром, и с ненавистью отшвырнул в сторону. «Чертов идиот,» — вполголоса проговорил я и решительно зашагал на лестницу.
Глава 38.
Мои воинственные порывы резко сменились другим, не менее завораживающим чувством. Мне сказочно хотелось жрать, а учитывая мои нечастые в последнее время набеги на приусадебные участки, рассчитывать на домашние разносолы не приходилось вовсе. По словам революционного Зямы, нынче вместо магазинов, гражданам предлагалось воспользоваться таинственными продуктовыми точками, на поиски которых я и отправился. Одна такая точка выросла прямо у меня на пути и представляла собой полуразобранный модуль бывшего павильона, до краев набитого всякой жратвой. Возле входа торчал добрый молодец, решительно сдерживающий толпу голодных и нуждающихся. Познакомившись с примерным алгоритмом выдачи продуктов, я пристроился в хвост очереди и принялся ждать, рассчитывая на удачливую халяву.
Впереди меня стояла тоненькая девушка, поминутно оборачиваясь в мою сторону и с видимым интересом рассматривая непрезентабельного меня. Когда это занятие ей наскучило, барышня решила перейти к более активным действиям и завела со мной непринужденную светскую беседу.
«Средства-то у тебя есть, красавчик? — высоким писклявым голосом поинтересовалась она, — тут без них делать нечего»
Я хотел было возразить, что без денег делать нечего везде, но неожиданно толпа расступилась, и я с разговорчивой барышней оказался перед грозным гастрономическим стражем. Он без затей протянул ко мне раскрытую ладонь, видимо требуя плату за продукты и, не получив желаемого, с неожиданной силой вышвырнул меня на дорогу. Собравшиеся равнодушно проследили за моим эпическим полетом и снова вернулись к насущному, забыв обо мне навсегда. Я поднялся с неласкового асфальта и, хромая отошел к тротуару, теряясь в догадках, где мне достать эти самые деньги. Мои счета с баснословными гонорарами давно отошли тетушке, в том я не сомневался ни секунды, а официальная работа мне пока была недоступна.
«Пойдем! — раздался сбоку знакомый тоненький голосок, — это не в моих правилах, ну да ладно. Отплатишь после!»
Рядом со мной стояла все та же девушка и настойчиво тянула меня за руку. Я решил не кривляться и послушно двинулся следом, по пути гадая, куда мы держим путь.
Дорога через несколько перекрестков, парков и проспектов привела нас к неприметной высотке, старой и облезлой. Как выяснилось, моя случайная попутчица жила тут на пятом этаже и сейчас отчаянно желала пригласить меня в гости.
«Денег у меня все еще нет,» — на всякий случай напомнил я, и из чистого интереса отправился за незнакомкой. Пока мы поднимались пешком по отвратительно вонючей лестнице, она рассказала мне, что зовут ее Эмма, что она живет одна и может помочь с работой. Последнее заявление вызвало искренний интерес, но Эмма не торопилась раскрывать секреты моего возможного трудоустройства.
Квартирка, где обитала немногословная барышня, интерьером не поражала. Единственную комнату украшал одинокий раскладной диван, а в углу, прямо на полу притулился круглый аквариум без воды и рыбок.
«Пришлось продать все, — охотно откликнулась хозяйка на мои незаданные вопросы, — за долги. Квартирка не моя, она банку принадлежит, но пока не выгнали. Располагайся»
Я все ждал той части, когда Эмма заведет разговор о выгодном местечке, или хотя бы расскажет о своей занятости, однако милая хозяйка только сновала из комнаты на кухню, натаскивая мне каких-то разноцветных упаковок. Тут нашлись и пачки с заплесневевшими печеньями, и каменные леденцы, и мало пригодные в пищу просроченные чипсы и прочая дрянь, которую я в обычной жизни старался избегать. Однако Эмме во всем этом виделось самое изысканное угощение, и она, жеманно кривляясь, предложила начать трапезу. Учитывая полное отсутствие медицинских учреждений, я настоятельно рекомендовал Эмме воздержаться от подобных экспериментов и выкинуть запасы в помойку, на что милая девушка обиженно нахмурилась и глухо пробормотала:
«Какой же ты зануда! Я этим питаюсь уже третью неделю, и ничего, как видишь. Не хочешь, не ешь!»
Так прошел наш первый романтический ужин, который закончился моей попыткой отправиться домой. За время моего общения с Эммой в моей голове угнездилась мысль о полной недальновидности моей новой подруги, а проще сказать, о ее откровенной глупости. Она то принималась петь восторженные дифирамбы пролетевшей за окном вороне, то визжала при виде фигурного облачка на небе, а то и просто начинала перечислять мне свои искрометные победы на межличностных фронтах.
«Ты представляешь, Гурий, — с долей превосходства изрекала сердцеедка-Эммочка, — он собирался резать вены, а после повеситься, а еще через день застрелиться, потому что я отказалась идти с ним в кино. Ну не могу же я оказывать внимание всем сразу? Кому-то придется немного пострадать!»
Я смотрел на ее простенькую мордочку и всецело соглашался с ней. Кому-то, действительно, придется пострадать, думал я, например, тому, кто рискнет отправиться с ней в кино. Я вежливо поблагодарил любезную хозяйку за оказанную мне честь и направился в прихожую. Эмма немного покривлялась, прощаясь со мной, и внезапно замерла в сложной позе.
«О, боже, Гурий! — воскликнула она, а я невольно вздрогнул, — совсем забыла. Я обещала тебе помочь с работой. Приходи завтра утром к тому продуктовому ларьку и жди меня. Только не опаздывай, пожалуйста, я ненавижу ждать!»
Предложение прозвучало весьма своевременно. Теперь мое многокилометровое возвращение на дачу виделось мне нецелесообразным и утомительным, но проситься на ночлег к Эмме мне отчаянно не хотелось. Заметив мои внутренние противоречия, хозяюшка сама предложила мне заночевать у нее.
«Разумеется, если тебя дома не ждет красавица жена,» — игриво пробормотала она, но при этом в ее глазах сверкнули предупреждающие молнии.
«Никто меня не ждет,» — со всей убежденностью заверил я и плюхнулся обратно на диван.
Работа, которую мне обещала Эмма, оказалась несложной, но денежной. Как по секрету поведала мне барышня, на эту должность берут не всех, ее бывший сейчас там начальник и решает любые вопросы. Но параллельно льет горькие слезы от расставания с ненаглядной, и именно поэтому я сейчас могу влезть на теплое местечко. Логику в ее словах я не уловил, но с благодарностью занял пост и приступил к обязанностям. Они включали банальный отлов всякого рода нарушителей, коими могли считаться все, кто отклонялся от указанных правил. Если я, к примеру, видел гражданина не по времени гуляющего на улице, я должен был немедленно сообщить в комендатуру. Или если какая-нибудь не в меру эмоциональная гражданка повысит голос в разговоре даже с самой собой, ее должна постигнуть та же участь. За укрывательство нарушителей полагался штраф и наказание, о котором Эмма тактично умолчала, открывая дорогу моей фантазии.
Вместе со мной работал такой же стукачок, немногословный и подозрительный тип, с остервенением бросающийся к любому нарушителю. За массовое предотвращение нарушений полагалась премия, о чем мне поведал горюющий в разлуке бывший Эммин дружок.
Моя голова звенела и гудела от обилия абсурда и нелепости на квадратную единицу площади. Первый день я благополучно проигнорировал десяток ляпов, и к вечеру был вызван на ковер к суровому руководителю.
Тот, вольготно развалившись в глубоком кресле, важно оглядел меня с ног до головы и, едва процеживая слова, заявил:
«Вот что, Гурий Грошик, или как вас там? Вы назначены ответственным за соблюдение и наведение порядка во вверенном вам участке. Если вы будете пренебрегать своими обязанностями, я буду вынужден принять меры, которые вам искренне не понравятся, а теперь идите, и докажите, что я не зря поверил в вас!»
Офис большого начальника располагался в каком-то темном подвале, больше похожем на бомбоубежище или филиал тюрьмы. Последнее сравнение оказалось максимально приближено к своему смысловому наполнению. Вдоль длинного коридора, через который лежал мой путь, были натыканы тесные комнатушки, тщательно закрытые коваными решетками. За ними я насчитал около пары десятков граждан, сидящих и лежащих прямо на бетонном полу. Мой суровый конвоир, до лба замотанный в пестрый лоскут, неразборчиво пробубнил, что это те, кому повезло проштрафиться на должности меньше всех. Глядя на отсутствующее выражение лиц, я понял, что граждане сотрудники не слишком озабочены своей судьбой, но в целом картина получалась удручающая. Я хотел было спросить, что полагается более неаккуратным исполнителям, но глянув на пустые глаза моего конвоира, благоразумно промолчал.
Следующий мой рабочий день начался с рядового задержания. Его произвел мой напарник, выхватив из толпы первого попавшегося гражданина и притащив его в нашу кибитку.
«Имя,» — грозно потребовал он от нарушителя. Тот послушно пробормотал нечто непонятное и тут же был препровожден в комендатуру. Тип вернулся с довольной рожей и сообщил мне о полученной награде в виде поощрения.
«Ну а теперь ты, Гурий,» — милостиво предложил мне тип, кивая головой в сторону улицы.
«Там вроде бы все спокойно,» — неуверенно проговорил я, рассматривая притихших горожан. Те едва заметно перемещались по тротуарам, стараясь не смотреть по сторонам и не издавать лишних звуков. Тип снисходительно хмыкнул и вновь ринулся в народ, выдергивая из толпы первого попавшегося.
Ситуация повторилась жест в жест, и «нарушитель» был переправлен по назначению. Я припомнил сурового стража-начальника, бетонные полы за толстыми решетками и нерешительно шагнул на улицу. В интересах горожан было как можно реже покидать территорию частных жилищ, пока чокнутые исполнители не решили совершить рейды по квартирам, думал я, бродя среди толпы. Никто из встреченных мною горожан не издавал ни писка, а перемещался с утроенной осторожностью, мне неоткуда было ловить нарушителей, но решетки и таинственное наказание, так и неозвученное начальством, то и дело выплывали в памяти.
«На вверенном мне участке за целый день ничего не произошло, никто ничего не думал нарушать,» — отчитался я в конце смены и вызвал на каменном лице, закрытом пестрым платком, гримасу неудовольствия.
«Так быть не должно, — рявкнул главный страж и позвал какого-то амбала. — всыпь ему дополнительное порицание!»
Бросил он и потерял ко мне интерес. Я рассчитывал послушать суровый выговор от шкафоподобного громилы и отправиться восвояси, однако немного ошибся в своих предположениях. Амбал повел меня по тому же коридору, мимо клеток, решеток и кислых рож за ними, в какое-то еще подобие подвала, оснащенного бетонным парапетом. Грубовато втолкнув меня внутрь, амбал скрутил мне за спиной руки и повалил на бетонное ограждение, приказав лежать и не двигаться. От внезапности поворота, я резво вскочил на ноги и от души всадил наглецу за самоуправство. Тот выкатил на меня белесые глазенки и что-то рявкнул в коридор. Тут же, по его команде в подвал набежали такие же бравые ребятишки и без лишних слов снова уложили меня на парапет, но теперь крепко держа меня за ноги и за руки. Мой сопровождающий пошебуршал чем-то за моей спиной, и до меня донесся весьма пугающий свист, тут же сменившийся оглушительной болью в спине и ногах. Мою кожу разодрало чем-то острым, и я наконец-то догнал, что за наказание приготовил мне начальственный урод в отместку за мое ничегонеделание. Выдержав с десяток ударов плеткой в качестве дополнительного порицания, я был отпущен на волю с отеческим назиданием впредь быть внимательней и осмотрительней. Мое тело болело, голова отказывалась воспринимать данность, и я решил больше никогда не возвращаться на вверенный мне участок. Добравшись до Эмминой квартиры, куда меня любезно приглашала хозяйка на время моей общественной деятельности, я со стоном рухнул на диван и провалился в больной сон. Вернувшаяся домой Эмма только взмахнула руками, поражаясь увиденному. Я-то наивно подумал, что получу сейчас порцию утешительных манипуляций, возвращающих к жизни, однако и тут мне пришлось разочароваться. Эмма только охала, кружась вокруг, и наконец озвучила мне свою главную реплику.
«Ну надо же, Гурий! Неужели ты не смог за пару дней набрать хотя бы с десяток нарушителей?! Этого, разумеется, недостаточно, но тогда бы ты избежал порицаний. Ну согласись, просидеть в клетке пару-тройку дней куда предпочтительней плетки и гнева главного!»
С этим я был готов согласиться, не раздумывая, и уже на следующий день волок в комендатуру всех без разбору, думая про себя, во сколько же денег выльется мое небывалое рвение. Мне было все равно, что сделают с бедолагами, моя спина ныла и кровоточила, а задница не позволяла мне присесть даже на минуту. Набрав себе улов в количестве трех десятков, я умиротворенно облокотился руками на рабочий стол и шумно выдохнул.
«Подайте ваш документ,» — весьма миролюбиво протянул Главный, когда вечером я отчитался перед ним о своих успехах. Он аккуратно вписал кривую цифру в одну из разлинованных строк протянутой мной бумажки, и отпустил отдыхать.
«Эмма, что я получу за наведение порядка в мире и во вверенном участке? — поинтересовался я вечером, осторожно укладываясь на живот. — мне так никто ничего не сказал про деньги»
Эмма весело рассмеялась, визгливо вскрикивая, и поведала мне страшную тайну оплаты трудов.
«Береги документ, Гурий, — проржавшись, заявила она, — с ним ты будешь ходить за продуктами. Ну может и мне тогда что-нибудь перепадет»
На мои расспросы о том, почему она сама не желает поработать дятлом, Эмма только презрительно скривилась.
«На эту должность берут только сильных и смелых, — с нотой обиды поведала она, — остальным дорога в сортировщики, а это скучно и непочетно.»
«Почему?» — тупо спросил я, устав удивляться всему, что видел и слышал.
Однако лимит удивления все еще был не исчерпан, поскольку через минуту я узнал, что сортировщики избавляют нарушителей от одежды и отправляют ее обратно на торговые точки.
«Иначе нам неоткуда брать товары,» — очень просто объяснила прелестница и упорхнула в кухню. Я не рискнул уточнить, почему нарушители так покладисто позволяют отбирать у себя одежку, уже приблизительно догадываясь об их незавидной судьбе, и попытался заснуть с твердым намерением больше никогда не пересекаться с почетными должностями.
«Уж лучше я буду обносить дачи, чем заниматься черт знает, чем, — думал я, ворочаясь без сна, — не могли прямо объявить повальный сбор ношеного тряпья! Новые горизонты, мать их! Грабить ни в чем не повинных граждан, идиоты…»
Глава 39.
Мои ночные решения слинять по-тихому из города были на корню пресечены бдительной Эммой.
«Если ты передумал, — изрекла она, протягивая мне в качестве завтрака зеленое печенько, — ты не имеешь право уйти без особого разрешения. Они все равно найдут тебя, и тогда я тебе не позавидую. Главный потребует расчетной отработки, но это выполнить не каждому под силу. Ну и потом, кому какое дело до остальных, главное, ты сам. Не понимаю, что тебя так напрягло? Да даже если бы среди этих лохов ты увидел бы какого-нибудь ближайшего родственника, где гарантии, что при подобной ситуации, он сам отпустил бы тебя с миром?»
Высказавшись, Эмма гордо удалилась по делам, оставив меня осмысливать услышанное. Она была в корне не права, но, кажется, выбора у меня не было.
В последующие пару недель я таскал в участок по пятьдесят граждан за день и значительно вырастал в глазах начальства. В конце второй недели Главный вызвал меня в подвал и, отечески улыбаясь, протянул: «Я не ошибся в тебе, Гурий! И я этому рад. Предлагаю тебе новое задание, оно не слишком сложное, но гораздо значимей, чем прежние вместе взятые. Пойдем, дружище, я открою тебе новые горизонты!»
Его манера излагать мыслеобразы отчетливо напомнила мне круглого типа, с его пафосными заявлениями о переустройстве мира. И от этого открытия мне захотелось придушить своего сопровождающего.
Место, куда привел меня Главный, располагалось на территории все того же подвала и выглядело уныло и печально, как все, что я видел за последние несколько месяцев. Мне предлагалось занять место в некоем подобие ангара и работать с нарушителями.
«Мы гуманное общество! — пафосно изрекал Главный, усаживая меня на мягкое кресло, — да и к тому же не все нарушители такие уж бандиты, тебе ли не знать. Возможно, они еще смогут исправиться и принести пользу!»
Я не стал спорить с самоуверенным господином относительно всего изложенного, и вежливо распрощался с ним до поры до времени. Теперь в мои обязанности входили долгие нудные беседы о вечном и главном с теми, кто периодически возникал в поле моего зрения. Я не видел смысла в подобном времяпровождении, поскольку каждое сказанное мной слово, растворялось на лишенных мимики рожах оболваненных граждан. К тому же у меня из головы никак не исчезали фразы про отъём личных вещей, озвученные Эммой за завтраком. Неужели для того, чтобы обокрасть обывателя, необходимо городить столько огородов, думал я, рассказывая очередную сказку про белого бычка очередному нарушителю. Тот молча пялился мимо меня, явно не понимая ни слова из того, что я говорил, а я, исчерпав запас красноречия, выгонял его прочь, встречая следующего.
Так, за разговорами тянулись мои дни, и я начинал благодарить судьбу за столь роскошный подарок. В конце первого месяца я торжественно повел Эмму в самый фешенебельный сарай с наиболее высокой кучей разнокалиберных товаров.
«Выбирай, милая!» — широко взмахнув рукой, предложил я, чем вызвал у Эммы шквал эмоций. Она принялась рыться в огромных корзинах, вытягивая на белый свет разные грязные поношенные вещи и радуясь, как младенец. Наконец, забив руки всяким тряпьем, Эмма гордо прошла к шкафоподобному охраннику и кивнула в мою сторону. Я имел огромное количество бонусов и преференций, а мой документ пестрел множеством цифр и крючков, демонстрирующих всем, какой я богач. Такую же картину мы с Эммой разыграли в жрачном сарае, обзаведясь целой кучей просроченного дерьма, именуемого продуктами. Все, что было натаскано с разных торговых точек полгода назад, не отвечало условиям хранения и выглядело омерзительно, но Эмма была довольна, а значит, молчалива. И это было хорошо.
Квартира постепенно обрастала хламом и стала отчетливо напоминать свалку, однако в нынешних реалиях это считалось высшим показателем достатка. Эмма гордилась мной, периодически демонстрируя свою любовь прямо на улицах и не опасаясь быть схваченной стражами порядка как нарушитель. Я имел крепкие тылы, Главный пил со мной протухший коньяк и открывал передо мной новые горизонты. Все были счастливы. Ну, возможно, кроме меня, но кого это тревожило?
Все это профессиональное и бытовое великолепие было лишено единственного штриха, делающего все вокруг райским садом. У меня полностью отсутствовали выходные дни. Главный не уставал повторять, что превыше всего — забота о благополучии общества, о новых горизонтах и прочем шлаке, к которому я старался не прислушиваться. За два месяца моя внушительная комплекция превратилась в осунувшуюся жердь, но это тоже ни у кого не вызывало тревог. Изредка я выискивал из продуктовой клоаки остатки каких-нибудь сухарей и с жадностью сжирал, запивая водой из местного святого источника. Других источников питьевой воды давно не наблюдалось, поэтому мне приходилось по дороге с трудовых горизонтов заруливать в овраг и набирать припасенные баклажки вонючей жижей, отдающей сероводородом. О водопроводе граждане давно забыли, предпочитая поддерживать личную гигиену, окунаясь в воды залива. Я отчаянно скучал по дачам и строил планы побега ежедневно.
В моем ангаре иногда выпадали технические перерывы, и нарушители ползли не так настойчиво. Такие дни я любил особенно страстно, наслаждаясь небольшим отдыхом от бесконечного потока тупорылых слушателей. Я откидывался в мягком кресле и пялился в потолок, мечтая отыскать негодяя Матвея, и от души навешать ему за все прегрешения. Эти мысли не были настойчивыми, они, скорее, напоминали прелюдию к основной теме моих дум, толкающих меня покончить с бесполезным земным существованием. В один из таких перерывов на пороге моего ангара показался одинокий посетитель. Я нехотя оторвался от своего занятия и раздраженно уставился на тощую невысокую фигурку, в нерешительности замершую в дверях.
«Можно?» — поинтересовалась фигурка, и от неожиданности я подскочил со своего кресла, узнав в посетителе своего давнего приятеля Волкова, о котором, впрочем, не забывал ни на минуту.
«Заходите, — протокольно пробормотал я, прекрасно помня о дюжем шкафе, караулившим у дверей порядок и безопасность. — присаживайтесь.»
Впервые за два месяца я разговаривал с настоящим живым человеком, с эмоциями и речевыми способностями.
«Вот, сказали с вами поболтать, — почтительно пробормотал Гошка и несмело улыбнулся. — вы изменились, Гурий Трофимович. Ну да ладно, о чем вы должны поговорить со мной, прежде чем меня отправят на утилизацию?»
Я подумал, что ослышался и, негромко рассмеявшись, принялся нести тот бред, что доносил до своих предыдущих посетителей. Тем самым я хотел вызвать на бледной рожице Волкова признак оживления, однако только еще больше погрузил его в пучину задумчивости.
«Если это все, — очень серьезно проговорил он, поднимаясь с гостевого стула, — я, пожалуй, пойду. Не хотелось бы затягивать процесс. Тут с этим строго, хотя вам ли не знать, Гурий Трофимович»
«Какой процесс? — едва слышно прошептал я, все еще помня об охраннике, — говори тише, тут везде уши, приятель»
Гоша равнодушно пожал плечами, снисходительно глядя на мою откровенно офигевшую рожу. Он искренне не верил в мою неосведомленность и не желал вести со мной доверительных диалогов. Некоторое время он молча стоял, разглядывая мое лицо, и наконец, заговорил.
«Я, как вы видите, тоже попал в разряд нарушителей. Ваш приятель, видно, решил продолжить свои фокусы, играясь с людьми, но о том вы знаете лучше меня. Нарушителей утилизируют, об этом не знают только олигофрены с синдромом Дауна, ну и вы еще. Очевидно, милому Матвею недостаточно поставок от безглазых уродов, ему все мало. Но я уже знаю, что ждет меня за гранью и поэтому ничего не боюсь.»
Гошка говорил уверенно и смело, но в каждой его фразе отчетливо слышался страх. Каким я был болваном, ни разу не подумав о том, куда деваются все нарушители после моих проникновенных бесед. Это, действительно, ни разу не приходило в мою голову. Я наивно полагал, что эти граждане подвергаются обычному штрафу, а так как взять с них нечего, то отбирают то, что есть.
«Подожди, Гоша, — прошептал я, сохраняя на роже нейтральное выражение, — я не допущу, чтобы ты вот так просто согласился на что-то подобное. Не торопись, я что-нибудь придумаю»
Что я собирался придумывать, находясь под пристальным наблюдением ока Господня, я не мог предположить даже гипотетически. Единственный шаг, который был мне доступен, было предложение продлить беседы, но для этого мне требовались весомые аргументы. Я еще ни разу не прибегал к подобным уступкам, не видя в них необходимости, поэтому тут же принялся сочинять наиболее убедительные фразы для Главного. По Гошкиным словам, сразу же после бесед нарушители отправлялись на следующий уровень и подвергались численной коррекции. Так вычурно назывался процесс банального убийства, и откуда это было знать Георгию, мне оставалось только догадываться.
«И еще, — проговорил Гошка, не обращая внимания на мои посулы, — я приношу извинения лично за свой необузданный нрав. Надеюсь, вы больше не испытываете неудобств в связи с этим?»
Я тупо уставился на Волкова, не сразу сообразив, о чем он бормочет, а когда сообразил, только махнул рукой. Внезапно в мою голову пришла отчаянная мысль, рассчитанная на скудоумие охраны.
«Пойдем, Гоша, — поднялся я с кресла, — придется рискнуть, дружище.»
В дверях нам преградил путь огромный детина, скупо поинтересовавшись целью нашей прогулки.
«Мне нужно к Главному, — как можно внушительнее заявил я, подталкивая перед собой Гошку, — особый случай»
Я был у Главного на самом лучшем счету, какой можно было себе представить. Если бы эта неэмоциональная машина была способна выражать чувства, то назвала бы меня своим лучшим другом. Об этом знали некоторые подчиненные и охрана. Мой трюк удался, мы без проблем прошли вдоль коридора, по направлению к кабинету начальника. Суровый страж проводил нас взглядом, фиксируя движение, и вернулся к своим обязанностям подпирать двери. Я очень рассчитывал, что в эту минуту Главный не надумает покинуть свое насиженное место и не наткнется на нас в тесном пространстве подвальных катакомб. В коридоре царила привычная тишина, и я рискнул. Вход в подвал преграждала длинная металлическая лестница со множеством ступеней, по которым я взлетел в считанные секунды, волоча за собой Гошу. Двор никем не охранялся, про камеры наблюдения, так же, как и про электричество в целом, население забыло полгода назад, и нам без проблем удалось пересечь значительную территорию.
«Куда мы торопимся? — спустя пару-тройку километров поинтересовался мой приятель. — вы подвергаете себя опасности, связываясь со мной. Теперь я нарушитель, а за его укрывательство полагается кое-что пострашнее утилизации. Остановитесь, пока еще есть время»
«Мы торопимся за город, — пояснил я на бегу, — там у меня есть домик, в котором я прожил всю прошлую зиму, там мы можем пересидеть погоню, если такая состоится»