— Я из «Правды» забрал только потому, что там хотели править! — и, разумеется, не позволил нам прополоть эту свою публицистику. С десяток, ну, может, чуть больше правок внесли, а остальное — главный осот! — так и остался. И еще: кое-где групповщинкой попахивает. Говоря о невиданном взлете белорусской литературы, он называет имена: Купала, Колас, Чорный, Шамякин, Кулешов, Танк, Макаенок... И — ни Брыля, ни Meлежа...
14 февраля 1970 г.
По «Новому миру» нанесен удар — и какой! Виноградов, Кондратович, Лакшин... Полетели три кита, на которых держался журнал. Вместо них поставили каких-то никому не известных. Не то поэты, не то журналисты, — кто их знает. Один Рекемчук более или менее известен, но и тот — лучшее из того, что он написал, стоит ниже худшего из того, что когда-либо печатал «Новый мир». Особенно жалко Лакшина. Он обещал стать крупным и глубоким крити
ком... Увы!
19 февраля 1970 г.
«Литературка» ударила по роману В. Кочетова. В Минске роман запустили было уже в производство — зачем, почему?.. Но после критики в «Литературке» поступила команда: рукопись забрать, набор рассыпать. А у нас статья прошла. Мы «свое» мнение высказали. Что делать? Макаенок привез из Ялты пародию С. С. Смирнова «Чего же ты хохочешь?». И сразу: «Давать, давать!» Возражаю: «Так не делают — сами себя не секут! Это только унтер-офицерская вдова сама себя высекла. Но мы-то — серьезные люди!» И слушать не хочет. Сдали. Набрали. Отправили в Главлит. Там прочитали... И — началась карусель: Иван Петрович — Александру Антонычу, Александр Антоныч — Александру Трифоновичу, Александр Трифоныч — Станиславу Антоновичу... Пригласили Макаенка. Поговорили. Убедили. Сняли. Так и остались мы при «своем» мнении.
27 февраля 1970 г.
Читаю роман Ивана Мяло «Раскол». Очень недурно. Во всяком случае, это не хуже всего того, что появляется сейчас в центральных журналах.
9 марта 1970 г.
Алексей Карпюк попросил командировку в Ленинградскую и Московскую области. Звоню Г. В. Коновалову — для того, чтобы дать командировку за пределы республики, нужно его разрешение ... Коновалов. А в Союзе писателей консультировались? Объясняю, что командировка — дело редакции и консультироваться в Союзе писателей нет надобности. В конце концов, редакция, а не Союз писателей делает журнал.
Коновалов. Хорошо, позвони в понедельник...
Сегодня звоню опять:
— Давайте продолжим разговор, который мы начали в пятницу.
Коновалов. Насчет командировки?
— Да, насчет командировки Алексею Карпюку.
Коновалов. Ничего не выйдет. Денег нет.
— Как же так, Григорий Васильич? Передо мной финансовый план на семидесятый год. На командировки отпущено восемьсот рублей, а мы пока не израсходовали ни копейки. Наверное, другая причина?
Коновалов. Позвони дня через три.
14 марта 1970 г.
Читаю дневники Бориса Микулича, белорусского писателя, сидевшего в «моих» местах, где-то в Мариинске, кажется. Впечатление очень сильное. Правдиво, искренне — оттого и впечатляет. Интересен разговор с М. Л. (Михасем Лыньковым) еще в Бобруйске, когда оба начинали:
— В русской литературе мы потонем, а если будем писать по-белорусски, то еще и поплаваем… — это Лыньков.
17 марта 1970 г.
Командировку Алексею Карпюку так и не дали. Коновалов переадресовал в ЦК, а туда не дозвонились. Наконец махнули на все и вся рукой и, чтобы компенсировать расходы (Карпюк уже съездил), — выписали ему командировку
в Гродненскую область. Здесь, в пределах республики, мы сами с усами, и никаких согласований не требуется.
19 марта 1970 г.
Макаенок, что называется, обрадовал нас. Пришел и объявил, что сейчас он едет на дачу, а потом в Москву, на съезд писателей Федерации, и вернется только где-то в первых числах апреля. Что ж, мы к этому уже привыкли. За три месяца этого года он вряд ли пробыл в редакции три-четыре дня, — то Москва, то Ялта, то болезнь (гриппозное состояние), то опять Москва... Даже зарплату получает раз в два-три месяца. Парадоксально, но факт: лучшего редактора мы и не желаем себе, потому что этот лучший может оказаться худшим. Особенно в нашем положении и в наших условиях.
23 марта 1970 г.
Аленка читала главу (страниц семь-восемь) из повести «Римские бани». Великолепно, по-моему. Целый день ходил под впечатлением этой сцены — когда Косте Швыреву вручают письмо отца, настоящего, — и думал, как не везет девке. Страшно не везет. Талант — дай бог!— а не может напечатать и строчки. Жалко будет, если пропадет ни за грош.
31 марта 1970 г.
Будущее — это пустое пространство, которое нам предстоит чем-то заполнить.
* * *
Сегодня звонил Василю Быкову в Гродно. Насчет повести. Оказывается, ничего подобного, из «Нового мира» он и не думал забирать. Слухи оказались ложными. Взять-то он взял, но только на доработку — кое-что поправить, изменить, — и только. Через месяц, по его словам, новая редакция журнала решит, и если решит в отрицательном смысле, тогда он, Быков, пришлет повесть нам, в «Неман»...
4 апреля 1970 г.
У Валентины был очередной приступ стенокардии. Вызвали «скорую», — не помогло. Вторично (уже из лечкомиссии), — тоже. На третий раз забрали и — в стационар. Лежит. Врачи предложили строгим режим, постельный, но утром она уже вставала, чтобы позвонить домой по телефону.
* * *
Лечкомиссия. Новое здание. В палате двое: простор, чистота, сигнализация, туалет, умывальник, питание... Словом, все для аристократов, людей, власть предержащих... Грустно, когда видишь все это. Ах, как грустно!..
Валентине я сказал:
— Я бы, наверное, не смог лежать в этих хоромах. Всякие мысли неизбежно лезли бы в голову, — от одних этих мыслей меня хватил бы инфаркт!..
А Аленка, когда я рассказал ей обо всем, изрекла:
— Люди жестоки и лицемерны. Они думают только о себе, делая вид, будто думают обо всех.
7 апреля 1970 г.
В первом номере «Нового мира» — повесть Чингиза Айтматова «Белый пароход». Отличная штука! Кажется, никто не писал так сильно о жестокостях мира сего, даже Достоевский. У того все-таки какой-то просвет, какая-то надежда, а здесь — ничего. Мрак. Один мрак.
17 апреля 1970 г.
По пути на работу, возле Дома печати, встретил Ивана Моисеевича Стельмашонка, хирурга, в прошлом — ректора медицинского института. Довольный, сияющий, даже по-своему красивый в свои шестьдесят с лишним лет...
— Вот... Сигнальный экземпляр! — и показывает изящно изданную книжку, итог его работы по оперативному лечению пищеводов. Шел со мной до ЦУМа и все говорил о книге, которая, чувствуется, ему очень дорога. Потом мы простились и разошлись.
13 июня 1970 г.
На берегу моря встречается Алесь Махнач. Один. Без молодой жены, с которой он отдыхает.
— Здесь Евтушенко...
— Ну и что?