20 февраля 1971 г.
Был Лебедев, секретарь райкома партии, записки которого мы печатаем в «Немане».
Рассказывал о пленуме обкома, на котором он выступил с речью. И не с простой речью, а с речью острой, чуть ли не зубодробительной. Я думал, он громил и ниспровергал, — черта с два! — просто-напросто возмущался какими-
то комсомольцами, которые пропили собранные в фонд Вьетнама деньги. Рублей пятьдесят, кажется.
Я слушал и думал: до чего измельчали мы, коммунисты, если такое выступление выдаем за некую доблесть!
18 марта 1971 г.
Звонил Макаенок. Из Москвы. Ночью. Только что приняли спектакль по пьесе «Трибунал» (на Малой Бронной). Все очень хорошо, и он рад, почти счастлив.
Мы ожидали его в редакции 22-го, в понедельник, но в этот день сдается спектакль по этой же пьесе в Бресте... Хочет и туда ехать, как же иначе!
* * *
Макаенок все эти дни торчит в театре. В редакцию заглядывает лишь на часок-другой — задать традиционный вопрос:
— Ну, что нового?
Лебедев, когда звонит, разговор начинает всегда одним и тем же вопросом:
— Ну, как жизнь молодая?
Сначала представится:
— Лебедев… Из Березы… — А потом сразу, как бы заученно: — Ну, как жизнь молодая?
У Макаенка иная манера. Когда берешь трубку, то первым делом слышишь:
— Это я… — И лишь после этого: — Ну, что там нового? А так как нового бывает слишком мало или, наоборот, слишком много, то и не знаешь, что сказать.
— Да ничего как будто, — тянешь неопределенно, а сам думаешь, вспоминаешь, что такого было в те дни, когда главного не было в редакции.
29 апреля 1971 г.
Съезд писателей Белоруссии. Все тихо, мирно, вполне благопристойно.
«Неман» наконец получил должную оценку, и это радует. Упрекнули лишь за то, что обошли молчанием юбилей И. М. Упрек справедливый, жаль, его не слыхал Андрей Макаенок, — это он запретил давать хоть строчку.
— Пусть он хороший писатель, но он — скверный человек, и я не хочу, чтобы его имя фигурировало в журнале! — Такими или почти такими словами выразил он свою мысль. Российскую Федерацию представлял на съезде Александр Смердов. Вот встреча! 10 июля 1941 года, в день отправки на Запад, в действующую армию, я заглянул к нему в «Советскую Сибирь», где Смердов работал, кажется, литконсультантом. На столе у него лежала верстка его первой поэтической книжки «Письма с дороги». Он был молод, счастлив и, несмотря на войну, радовался вслух и сиял всем лицом.
Помню, зашли Илья Мухачев и Афанасий Коптелов. Мы втроем уселись на мягком диване, стоявшем при входе справа, Смердов остался за столом, держа руку на верстке книжки. Разговор зашел о войне, о том, что Россию немцам не победить и т. д. Илья Мухачев вдруг сверкнул глазом, слегка похлопал меня по спине и сказал:
— А знаете, что умному на фронте труднее, чем глупому? У Брюсова на этот счет есть интересная мысль: «Чем выше интеллектуально развит человек, тем он более трус»... Потом Илья Мухачев читал вторую часть своей поэмы «Мой друг». Первая часть была опубликована незадолго до того в «Сибирских огнях», вторая находилась еще в работе, ее никто не знал, и мы все слушали, глядя на автора, крупного, мужиковатого на вид, читавшего негромким глуховатым баском.
После чтения опять разговоры о войне, о том, как долго она продлится. Разошлись часа через два, крепко пожав друг другу руки. Смердов пообещал прислать мне на фронт книжку «Письма с дороги», как только она выйдет. Увы! Его самого cкоро взяли в армию. Книжку мне прислали из Анжерки сестры, я возил ее всюду с собой, и вот вчера, во время банкета по случаю закончившегося съезда, дал на подпись автору...
29 апреля 1971 г.
Игорь Шкляревский привез поэму «Сторожевая ветка». Читал в «Немане». Перед тем как читать, хвалил поэму, называя ее чуть ли не гениальной. Наверное, это и ослабило впечатление. Поэма показалась довольно-таки обыкновенной.
Будем печатать.
6 мая 1971 г.
Алексей Кулаковский:
— Что вы так стараетесь, Георгий Леонтьевич! Журнал хороший, — все считают, что это заслуга Макаенка, а чуть что не так, — Попов виноват… Свое, свое надо делать!
7 мая 1971 г.
На праздники (на первое и второе мая) приезжала Аленка. Привезла бывшую «Гостиницу», которая теперь называется «Где же ты, брат мой?..». Пьеса, кажется, хорошая, художественная. Если ее поставить, она будет пользоваться успехом, на мой взгляд. Но — кто поставит? Вот старый и вечно новый вопрос!
Между прочим, пьеса «По ту сторону дождя» понравилась Розову. По словам Аленки, он считает, что пьеса есть, причем, пьеса законченная — хоть сейчас в театр, — но... надо годик подождать.
12 мая 1971 г.
9-го Макаенок вернулся с Кубы, 10-го заглянул на часок в редакцию, а вчера улетел в Киев. У него там две премьеры сразу и — затем — съезд писателей Украины, на котором он будет представлять свою республику.
Настроение у него бодрое, приподнятое, он полон сил и желания работать. Куба произвела на него очень большое впечатление, а Фидель Кастро в особенности. Фиделя он считает самой яркой фигурой нашего времени.
* * *
У Ленки в институте состоялся семинар. Обсуждали «Художника». Мнение, в общем, у всех хорошее.
Провожая Макаенка в Киев, я в аэропорту вскользь, между прочим сказал ему об этом. Макаенок заинтересовался очень, как мне показалось. Попросил дать ему эту пьесу. Я сказал, что она, Аленка, хочет, чтобы он прочитал «Брата» (бывшую «Гостиницу»).
— Давай обе пьесы. Как вернусь — обе прочитаю. А вдруг удастся протолкнуть в министерстве!
…Если бы удалось!
16 мая 1971 г.
14 мая была редколлегия. Говорили долго и много, и в общем хорошо.
Журналом довольны. Раздался только один критический голос —Тарас Хадкевич выступил против публикации Жоржа Сименона. Но его никто не поддержал.
Когда редколлегия кончилась, узнали, что наш главный выдвинут кандидатом в депутаты Верховного Совета республики. Позвонил в Киев, не смог связаться — оставил телефонограмму в Союзе писателей… Потом выпили —
кубинский ром — за того, кто вез этот ром через океан.
21 мая 1971 г.
Звонок из Москвы. Беру трубку.