Господи, опять! Я не пуританин, но считаю, что матерщина не способствует деловому разговору. И опять Зикуля эта проклятая. То ей бабки обналичивают, то ей трахаться не с кем, то она -- бегает! Чтоб ее черт подрал!
Проглотив виски, Ремеслук сосредоточился:
-- Тут такие дела, Сережа...
... ну наконец-то!..
-- Зикуля...
... мне стало невыносимо тоскливо...
-- Зикуля, Зико -- это мой пес, боксер, падла, -- счел нужным пояснить господин полковник, -- Я тут, понимаешь, за город перебрался, на виллу. Ну, а как же без Зики? Надо же и ему домик построить, верно? Вот и обналичиваю ему бабки...
-- Я что думаю, Викторыч, -- обратился Ремеслук к моему соседу, который спокойно попивал виски и воспринимал весь этот бред, как должное, -- Уйду я на пенсию, на хер.
-- Дались они мне все, -- он неопределенно покрутил руками в поискахв с е х, -- е... ать их некому! Уйду и стану кобелей разводить... Ты как думаешь, Неволин?
В этот момент я, наверное, стал похожим на каменного истукана с острова Пасхи.
-- А что? -- Ремеслука, казалось, не смутил мой зловещий вид, -- Он потрахался, ты щенка продал. Он еще потрахался, ты опять продал. Всем приятно.
-- Ладно, бойцы, -- Ремеслук был явно раздосадован тем, что мы не поддержали животрепещущую тему, -- Деловые вы очень. Я как полагаю... Вы сейчас осмотрите все хозяйство, чтобы Неволин не дергался. А потом продолжим разговор.
-- Викторыч, вы, наверно, сейчас в твою психушку отправитесь...
Юрий Викторович согласно кивнул.
-- А потом уже... И, Сережа, извини, что характерно, за такое приветствие, -- Ремеслук лукаво посмотрел на меня,
-- А чего ты еще ожидал в борделе?
Я ничего не ожидал, и если бы не имя Пашки, служившее для меня лучшим паролем, давно покинул бы офис хозяина "Махаона". Пока Ремеслук разглагольствовал о своих пенсионных планах и занимался духовными поисками в области зикиных гениталий, я счел нужным заняться единственно полезным делом в этих условиях. То есть пообедать.
-- Нет, ты посмотри, Викторыч, как он на бутерброды налегает, -- не удержался Ремеслук от новой порции стеба, -- у вас что, в Питере, плохо кормят? Может, тебе еще и девочку пригласить?
Я оторвался от поглощения бутерброда. Что ж, примем условия игры хозяев...
-- Зовите!
-- Ну вот, совсем другое дело! -- обрадовался чему-то Ремеслук, -- А то прямо как чужой...
Он подошел к своему рабочему столу и нажал кнопку интеркома:
-- Мадина... Мадиночка, зайди. Тут у нас оч-чень интересный гость...
Через минуту в комнату вошла невысокая, стройная темнорусая девушка. Голубые, нет, какие-то фиалковые глаза с миндалевидным разрезом... чувственные губы... классической формы нос с резко очерченными ноздрями, говорящими о некотором своеволии их обладательницы...
Вот так текут себе речки и сливаются, образуя маленькое озеро. Речки русские(?), кавказские(?), азиатские(?). Озеро -- московское. Симпатичное такое озеро.
Хотя... Девушка Мадина -- очень даже на вкус и просто смазливой назвать ее нельзя. Мадина -- это какое имя? И еще интересно: почему она так смотрит на меня? Так, как будто знает уже тысячу лет?
А я... я-то понятно, почему уставился на Ма... как вы сказали? Боже, бывают же такие совпадения! Она как две капли воды похожа на ту девчонку, которую я вытащил в девяносто третьем из горящего Белого дома, и с которой у нас позже была самая волшебная ночь из всех, когда-либо спускавшихся на эту землю. (Прости меня, Инна... Я знаю, ты простишь меня. Простите, немногие любимые женщины!) Та девочка -- Маша, Мария -- была единственной, спевшей мне наутро. И не просто песню -- а старинную, самую дорогую, самую потаенную мою, о чем она, естественно, и догадываться не могла.
Ремеслук тем временем приглядывался к нам, чуть ли не потирая руки:
-- Как тебе наша Мадина, а, Сережа? Мадиша... тебе Сергей нравится? Давайте, давайте... Часа вам хватит, а?
Тоже мне, Жириновский! Я никогда не пробовал продажной любви и, честно говоря, не стремился. В отличие от 82 процентов мужчин, если верить статистике. Но... все-таки интересно, зачем скрывать! И потом... что-то хочет от меня Ремеслук по делу... я шестым чувством улавливал в его веселье и... вообще в атмосфере... этого всеобщего бедлама... предгрозовую напряженность.
Нет, ложь! Все ложь! Просто иные воспоминания, имена, звуки, отголоски ( МА рия... МАд ИН а... ИН на...) имеют надо мной странную, непонятную мне самому, власть -- вот это уже правда.
А, посмотрим, чем все обернется!
-- Видите ли, Юлий Леонидович, насчет часа... Я вообще-то не Зико ваш...
Ремеслук рассмеялся:
-- Ну веди, веди его, Мадина. Он умный очень. У него в голове лишних микросхем полно... ты уж разберись. И черезчас спускай его к нам.
Я временно плюнул на то, что со мной обращаются как с бездушным телом. "Поднимай, спускай!". Сняв голову, по волосам не плачут.
... А разбиралась Мадина совершенно замечательно. Уже минут через пятнадцать нашего уединения... в какой-то комнате с огромной кроватью... боевая машина, напичканная сложными интегральными микросхемами (я, то есть), превратилась в бездумного любовника.
Вскоре проявился и коварный Хаттори, средневековый японский воин, мое подсознание... и темп наших "разборок" с Мадиной удвоился. Нечестно ведь... вдвоем против одной! По-моему, Мадина так не считала... Две души, одно сердце... Все это принадлежало сейчас ей.
Остатками сознания и телом я улавливал: Мария... да Мадина, Мадина, хотел я сказать! -- чувствует нечто необычное, но не понимает, откуда все это...
-- Я... почти люблю тебя!
Честно говоря, плохо разбираюсь в женщинах, но отличить просто правду оти хп р а в д ымогу. Иногда. В постели. Вот почему часто, когда вижу интересную женщину, мне хочется оказаться с ней в горизонтали. Секс при этом... не обязателен... опять же -- иногда.
Что поделать, я устроен так, кто-то -- иначе.
Когда встречаю стоящего мужика, с которым мы могли бы оказаться друзьями, жалею, что не узнал его раньше... на войне, в Афгане. Война и любовь для меня -- два момента истины, жаль только, что...
-- Я... почти люблю тебя, -- повторила Мадина.
Я... почти поверил ей.
... "Оргазм!"... Балашиха... я и еще девять парней из "Символа" сидим в позах лотоса на татами в тренировочном зале и смотрим в пол.
... "Оргазм!"... где-то над нами мерно вышагивает инструктор по спецподготовке Долматов, концентрируясь на одном слове...
... "Оргазм!"... Всего лишь секундное удовольствие... из-за которого многие мужчины готовы превратиться в придатки собственных половых органов. Всего лишь физиологический процесс... из-за которого слабый готов стать предателем, а мудрец -- дебилом. Оргазм... мощное оружие, которым ваш противник владеет в совершенстве. Помните об этом и... умейте любить!
Слова о любви из уст Долматова входят в диссонанс со всей предшествовавшей им сентенцией, а потому звучат довольно трогательно. Спасибо, мастер, что хоть немного подсластили свою долгодействующую пилюлю брома!..