-- Открывай, джинн! Чего боишься?! Посидеть-поговорить надо, а?..
-- Ва, кого боюс? Тэбя?
Японский переговорник зафыркал от возмущения с чеченским акцентом. Дверь широко распахнулась, демонстрируя уровень бесстрашия абрека. Уровень был таким, что дверь едва не слетела с петель.
-- Не боишься? Тогда лови!
Первое яйцо, превращенное Лукиным-младшим в совершенную хидаму, лопнуло под ногами боевика. Я зажмурился и... стал невидимым.
-- А-а-а-а!
Бородатый дико заорал и вцепился руками в лицо. Подвинься, бородатый! Я ворвался в коридор. Головой налево-направо. Господи, это уже было! Как и вчера, с обеих сторон коридора ко мне летели аскеры Шамиля!
-- Опп!
Я зажмурился. Два яйца направо, два яйца налево. Как махну рукой, станет улочка!
-- А-а-а-а-а!!!!
Вопль в четыре глотки был мне ответом.
... В кино это показывают так: ниндзя кидает что-то себе под ноги и становится невидимым, исчезая с поля боя. Самураи удивленно вертят головами, а его и след простыл! Зрители снисходительно усмехаются: сказки!
Конечно, сказки! В реальности все по-другому. Хрупкая скорлупа яйца-хидамы лопается от удара, высвобождается смесь магния с марганцовкой, следует мощнейшая вспышка... и человек действительно становится невидимым. Потому невидимым, что вспышка мгновенно пережигает глазные нервы врага... подвернувшегося под его акцию...
-- А-а-а-а!!!!
А-а-а мне по коридорчику налево, во владения Шамиля. Разворачиваюсь, вжимаюсь боком в стену и... в этот момент что-то впивается мне в плечо. Чье-то острое стальное жало.
Голову, корпус -- в полуоборот назад, руку с зажатой хидамой -- в ход движению.
Времени мне хватает только на то, чтобы обернуться и увидеть тщедушного "чеха" в спортивном костюме. В руках у гаденыша пластиковая коробка. Держит он ее так, будто собирается сыграть в тетрис. От коробки ко мне тянется тонкая металлическая леска. Конец ее тонет в моем левом предплечье.
Я не успеваю кинуть хидаму под ноги заморышу... он нажимает кнопку... удар тока пробивает тело... и вокруг меня сгущается тьма.
......................
......................
... Декабрь -- всего лишь маленький серый зайчик, беспечно скачущий по пустынным улицам заснеженного города. Бабушка стоит со мной у окна: "Гляди, гляди... побежал, побежал. Ой, за угол свернул!.. К тебе". Зайчика нет, но я его вижу. И потому он -- есть. Вот длинноухий впрыгивает в полуоткрытую дверь квартиры... поводит кожаным чувствительным носом... шевелит хвостом-кисточкой... и прямиком под елку. Покружил, покружил под ней и поскакал к себе обратно в лес. Под елкой -- два грецких ореха, бережно обернутые конфетной фольгой. Для меня они -- два орешка в настоящей золотой скорлупке, принесенные зайкой из леса.
... Декабрь -- ни с чем не сравнимый настой из запахов мандарина, хвои, шампанского, шоколада, табачного дыма и офицерского "Шипра" гостей ... "Следующий Новый Год мы обязательно встретим с шампанским. На следующий Новый Год мы обязательнод о с т а н е мшампанское...". Как девиз семьи, как семейное заклинание. Да не в шампанском дело! Шампанское -- символ, примета того, чтов с еб у д е тх о р о ш о, что все плохое унесется в прошлое вместе с хлопком пробки, вылетающей из бутылки. Странные эти взрослые!
Отчего-то постарела бабушка, а маленький лесной гость стал осторожнее. С каждым годом я вижу его все хуже и хуже. Как в дымке. Но он приходит. И неизменны на столе -- два орешка в золотой скорлупке.
... Декабрь... На моем внутреннем календаре он бывает раз в четыре года. И оттого, наверное, все чаще случается високосным.
... Декабрь -- кишлак под Кабулом. Тридцать первое, двадцать три пятьдесят с чем-то. А мы с горы спустились, с "боевых"... У воинов Аллаха, наверное, другие праздники. И вообще для них сейчас, кажется, апрель.
-- Насели "духи" с трех сторон
С четвертой -- пропасть в преисподнюю.
Мотострелковый батальон
Встречает ночку новогоднюю, -
Устало перебирает лады Витя Верстаков. Мы сидим в расположении части -я и четверо моих запыленных пацанов. На столе-тумбочке яства: банки сгущенки, лимонада "сиси" и бутылка водки - "кишмишовки", выменянная по случаю в дукане.
... Бабушка стала совсем старой, да и серому зайчику нелегко даются его подарки. Проскакать всю Россию, всю Азию, перебраться вплавь через Речку... Зайцы плавают разве?! Да плавают, плавают! Иначе откуда взялись в кармане моей "разгрузки" два орешка в золотой скорлупке? Я протягиваю их сержанту Лещу: "Петрович, тут вот тебе... заяц с родины принес".
Петрович перекатывает в жестких ладонях орехи, в уголках его глаз... нет, ничего не появляется. Лещ давно отплакал свое. Пьем "третий" молча, четвертый -- за два орешка. За зайца. Да и правда, командир тут ни при чем. Он еще не сбрендил настолько, чтобы таскать с собой на "боевые" орехи, вместо дополнительного "магазина"...
... Декабрь... в моей жизни было девять декабрей. Трех не хватает до завершения полного Зимнего года. И значит -- еще поживем.
... Декабрь... Подэ т о тНовый год мы пили с непьющим другом два месяца: с декабря по январь. Начали тридцать первого шампанским, а закончили второго января водкой. Ну не идет ничего другое подн а штелевизор, подн а ш иновогодние новости. Полторы тысячи жизней забрал злобный бес с генеральскими лампасами, устроивший новогодний штурм Грозного.
"Иди ко мне, подонок..."
Как на Руси случилось, что всякая мразь научилась прятаться за обтекаемыми фразами... под бабьими подолами... за спинами откормленных телаков? Выйди со мной на татами. Один на один, если в тебе осталось хоть что-то мужское.
Ночью мне снятся... мерещатся?.. черти. Я выбираю самого толстого из них... с самыми широкими красными лампасами: "Не товарищ министр обороны! Если ты когда-нибудь и был ребенком, то даже плюшевых мишек делали для тебя в Аду. Я не уйду из этого сна, пока останется в живых хоть один из твоих собратьев!" Я не хочу просыпаться. Не могу. И тут в сон впрыгивает знакомое, беззащитное существо. Оно укоризненно смотрит на меня. В каждой лапке зайца -- по ореху. Как в дет стве. "Просыпайся! Очнись!"
-- Что же ты, серый?! Лучше бы ты туда прискакал! -- бормочу спросонья.
-- Куда прискакал? -- удивляется Серый, Серега, мой друг, -- Да просыпайся же. Тут, пока ты дрыхнул, тебе подарок принесли.
На столе лежат... два орешка в золотой скорлупе. Кто их принес? Сергей толком не помнит... зато знает, что мой кот вконец обнаглел. Пропрыгал, дескать, с утра к столу и -- был таков. Да нет у меня никакого кота!
Декабрь, декабрь, декабрь, декабрь...
... Говорят, человек перед смертью видит прожитую им жизнь. Вдуматься, кто имеет право так говорить? Мертвые? Кто точно знает, что видит человек перед смертью?
Сознание медленно возвращается ко мне, и я вижу декабрь... бабушку... орехи в золотой скорлупе... Леща... зайца. Заяц барабанит мне мягкой лапой по лицу: "Очнись, очнись!"
... Почему декабрь?.. Отчего так безумно холодно?! Почему так стынет тело и... сердце? Сейчас ведь лето на излете...
Заставляю себя открыть глаза. Лучше бы я этого не делал!
Т а м... на границе между жизнью и смертью, у самой точки невозврата, я видел детские сны... я знал, что еще чуть-чуть -- и за мной спустятся души воинов Света, чтобы забрать с собой на Валхаллу. В счастливую страну, где все мы мертвы и свободны.
З д е с ь... Здесь, наяву, я тоже вижу сон. Страшный, уже виденный однажды сон, скалящийся мне в лицо узкими, змеиными губами какого-то абрека.
Та же комната-камера с бетонными стенами, деревянным полом и узким дымоходом под потолком. Только теперь я подвешен абсолютно голым на цепях, вделанных в стену. На ногах короткие цепи, и я почти касаюсь пятками стены. Руки, сведенные за головой, закованы в стальные кольца. Распятие.
Передо мной стоит невзрачный, небритый-нечесанный "чех" в спортивном "адике". За широким кожаным поясом на "адике" (ну и наряд!) -- кинжал. В руках у заморыша маленькие маникюрные ножницы, которыми он с видимым удовольствием пощелкивает.