-- Падай!
"Упав" в "Волгу", я закурил и поинтересовался:
-- Хорошо место знаете? Даже улицу не спросили...
Таксист сморщился, словно я сказал что-то неприличное:
-- А як же ж не знать? Двадцать лет шоферю. Уж кого я только из этой твоей мичуринской прямо в Кремль не отвозил...
Он снова приоткрыл окно и сплюнул:
-- Ту же Леру Старохамскую, к примеру. Правда, она меня теперь и не упомнит. В перестройку дело-то было!
*****
На оперативку к Баратынскому я все-таки опоздал минут на пять. В основном потому, что дежурившие на КПП долго не хотели меня пропускать. Успокоились охранники только тогда, когда явился собственной персоной вызванный ими хозяин заведения.
Юрий Викторович, так мне показалось, был слегка навеселе. Легкий запах коньяка, во всяком случае, от него исходил.
-- О, Сергей Иванович! И со своей закуской...
Баратынский подслеповато щурился в темноте больничного двора, пока мы шли к главному корпусу.
Какая закуска? А, вот он о чем... Я, оказывается, как вручил мне Сайдзи свои корни нарцисса, так в руках их всю дорогу и держал.
-- Сер-гей Ива-нович! Где это вы шлялись? И по синяку под каждым глазом!
Еще один Ремеслук на мою голову! Разглядел-таки меня Баратынский уже в больничном коридоре! Эх, Юрий Викторович, Юрий Викторович... После двух заходов к Шамилю, два синяка -- детские шалости. Сам, впрочем, и виноват. Вслух я произнес другое:
-- Лучше объясните... Мы что-то празднуем или планируемся? Ремеслук говорил, что время "Ч" -- сегодня в ночь.
-- Сере-жа!
... Баратынский картинно распахнул дверь в помещение, служившее прежним обитателям психушки чем-то вроде ленинской комнаты...
-- Сере-жа! Заходи, не осуждай. И не думай, что мы только водку трескать умеем!
"Ленинская комната" ничем не напоминала оперативный штаб, а присутствовавшие в ней -- слаженную спецкоманду, готовящуюся к проведению важной силовой акции. Когда мы вошли, пир был в самом разгаре. Чувствовалось, что "третий" тост уже давно выпит.
Пятнадцать человек, собравшиеся за большим круглым столом, уставленным коньяком, водкой и по-мужски нарубленной снедью, сидели и внимательно слушали тамаду. Он, шестнадцатый, возвышался над столом, зажимая в своей медвежьей лапе граненый стакан, и говорил негромким басом:
-- Нас, подразделение "Вымпел", расформировали в 93 году. Меня и еще примерно 130 ребят отправили служить в милицию. Приезжали американцы, сулили большие деньги, чтобы парни отправились работать в Штаты. Никто не изменил присяге. Но... ни наш опыт, ни то, что мы могли сделать для России -- все это оказалось никому не нужным здесь. Выпьем, ребята, чтобы однажды раскрылось имя того, кто загубил одно из лучших спецподразделений страны... Выпьем, парни, за боевых, а не паркетных генералов... Хотя бывшие боевые уже давно в ручных превратились, за исключением Рохлина, пожалуй. Выпьем за российского маршала...
Тут говоривший закашлялся, а сидевшие за столом невнятно загудели.
-- Да нет, вы плохо обо мне подумали... Зан а с т о я щ е г ороссийского маршала. За Жукова!
Все молча опрокинули стаканы. На нас с Баратынским никто и глазом не повел. Радушный хозяин усадил меня за стол и тихо пояснил на ухо:
-- Сейчас парни решили "круговой" пустить. Ну, ты знаешь эти дела... Каждый по очереди свое рассказывает...
Баратынский налил мне водки.
-- Сенниковский тост шестой был. Не много и осталось. Да ты не смотри... ребята же по чуть-чуть. Граммов по пятьдесят на раз, так что сиди спокойно!
Я машинально прикинул: шестнадцать тостов по пятьдесят... Конечно, восемьсот граммов для здорового, подготовленного мужика -- не доза. Но... уж очень я этого не люблю. Мешать дело с выпивкой. Пусть кто-то и назовет питерским снобом, но у меня лично -- именно питерская закваска. Розенбаумовская, если хотите: "Любить так любить, гулять так гулять, стрелять так стрелять..."
Мы, кажется, пострелять собрались? Золото российское стране вернуть, нет?
Между тем, один из мужиков, мой примерно ровесник, уже настроил гитару и вполголоса затянул:
КАК НА ПОЛЕ КУЛИКОВОМ
ПРОКРИЧАЛИ КУЛИКИ,
И В ПОРЯДКЕ БЕСТОЛКОВОМ
ВЫШЛИ РУССКИЕ ПОЛКИ.
КАК ДЫХНУЛИ ПЕРЕГАРОМ -
ЗА ВЕРСТУ РАЗИТ,
ЗНАЧИТ, ВЫПИТО НЕМАЛО:
БУДЕТ ВРАГ РАЗБИТ.
СЛЕВА РАТЬ, СПРАВА РАТЬ,
ПРИЯТНО С ПОХМЕЛЬЯ
МЕЧОМ ПОМАХАТЬ...
Не допев, гитарист отложил шестиструнку, наполнил стакан и поднялся:
-- Ребята, мне хочется, чтобы вы вместе со мной выпили за парней из подразделения "А"... за боевого генерала Карпухина... за многим здесь знакомого члена бывшей сборной СССР по боксу Толстикова... за тех, кто штурмовал дворец Амина в Афганистане... за тех, кто предан своей стране и предан... ее правителями. Ребята, давайте помянем и Витю Шатских, предательски застреленного в спину в октябре девяносто третьего... Мы знаем теперь, кто это сделал... и пусть я уже не в "А"... неважно... Клянусь, я достану эту мразь! Витя, да будет тебе земля пухом.
Если бы говорил не бывший "альфовец", если бы не тост в память Шатских, я поднялся бы раньше. А так... заставил себя проглотить водку... встал:
-- Простите, что вмешиваюсь. Но хочется знать некоторые подробности. В частности, время акции, план ее проведения. А также... состоится ли она вообще?
Теперь все шестнадцать недоуменно смотрели на меня, настолько выбивалось из общего настроя сказанное.
Густо покраснел Баратынский, пребывавший до этого где-то глубоко в себе. Из-за стола поднялся уже знакомый Дмитрий Васильевич Самохвалов, самый пожилой из присутствовавших. Как помнилось, ветеран вьетнамской войны:
-- Да не дергайся, друг...