Меня беспокоят препятствия, с которыми я сталкиваюсь, ведя своё исследование. Или лучше сказать — расследование? История Войны Лжи и Предательства привлекает не только моё внимание. Я чувствую — кто-то следит за мной. Не знаю, как это объяснить… словно кто-то хочет остановить меня. Вчера один из Иерархов намекнул мне, что мои изыскания ставят под сомнения авторитет Благой Веры и Церкви Истин. Достаточно очевидный намёк — но зачем? Мои поиски преследуют лишь одну цель — понять, что может угрожать миру, если Война Лжи была именно тем, о чём я думаю.
Я не могу отказаться от посещения Дома Мудрости. Мне кажется, я скоро найду то, что ищу.
Солнце поднялось высоко над городом, когда Рейн проснулся. Юноша потянулся и с удовольствием отметил, что чувствует себя бодрым и полным сил — возможно, из-за того, что первый раз за много дней смог поспать в настоящей постели. Он встал, оделся и выглянул из окна. Город, словно оправдывая своё название, уже проснулся и гудел на тысячи голосов — в Уладе бродячие певцы называют такое “гудит, как рассерженный улей”. На улицах уже собиралась толпа — люди спешили увидеть, как в город прибудет наместник из столицы. Как понял Рейн из вчерашнего разговора, сегодня город будет встречать нового правителя, которого назначил сам император вместо старого наместника.
Праздничное настроение разделяли далеко не все жители. Если кайсарумцы весело шутили, смеялись и размахивали небольшими флажками с гербом Лепты Великой, то Люди Лодок, похоже, не очень-то радовались внезапной смене власти в городе. Годы унижений приучили их избегать опасности, так что теперь группки этих высоких смуглых торговцев спешили покинуть людные места. Надо бы Хэммона расспросить… Рейн заметил, что солдат будто бы стало больше по сравнению со вчерашним днём — отряды пехоты в пурпурных доспехах куда-то целеустремлённо двигались, обращая на горожан не больше внимания, чем на выводок утят, переходящих дорогу. И повсюду мелькали флаги с каким-то гербом — орёл, зажавший в своих когтях руку, золотой на красном. Странная эмблема. Не похожа на флаг Кайсарума — кажется, на нём птица была с оливковой ветвью… может быть, он что-то путает? Рейна никогда не интересовали геральдические тонкости, тем более в чужой стране. На улице было почти тепло, и Рейн решил, что это хороший знак. Сегодня им можно немного отдохнуть — Хэммон весь день проведёт в канцелярии наместника, будет решать вопрос с пропуском. И зачем сколько работы с бумагой? Да уж, Кайсарум — это совсем не маленькая Улада.
Рейн вышел из комнаты и направился по коридору в сторону лестницы. У комнаты Сатин на третьем этаже он остановился. Его беспокоило поведение девушки — в последнее время та держалась довольно отстранённо, ни с кем подолгу не разговаривая, а вчера вечером самой первой покинула их, сказав, что плохо себя чувствует. Юноша постучал и, не дождавшись ответа, толкнул дверь — та тотчас же распахнулась. В комнате никого не было. Кровать аккуратно застелена, на столике лежит почти не тронутый завтрак. Странно… Он немного постоял, а затем направился вниз — на первый этаж гостиницы.
Спускаясь с лестницы, Рейн услышал приглушённые голоса, идущие с первого этажа.
— … так что теперь мы можем не опасаться, что нас кто-нибудь узнает. — говорил один.
— Только не говори, что ты не боишься, — отвечал ему другой. Рейн замер. Хэммон! Не слишком хорошо понимая, зачем он это делает, юноша спустился на несколько ступенек вниз и замер.
— Это не обычная смена наместника. — говорил Контрабандист. — И этот Рамелис — не просто очередной влиятельный военачальник. Он — настоящий правитель Кайсарума. Именно он, а не император.
— Так ты сможешь раздобыть нам пропуск? — голос Мидира было ни с чем не спутать.
— Теперь — не знаю… — Хэммон немного помолчал, а затем продолжил: — Я поговорю с начальником городской стражи — у меня с ним есть кое-какие общие дела. И подниму своих должников в канцелярии.
— Ты уже знаешь про Конна? — В голосе отшельника Рейн различил тревожные нотки.
— Знаю. Зилач прислал голубя. Не понимаю, как это могло произойти? Бедняга жил на отшибе — даже в ваш забытый Лунами Кельтхайр попасть легче, чем в его лесную берлогу… от всех прятался… впрочем, ты сам там недавно был. Как он умер?
— Не знаю. Просто пропал — и всё. Я вёл Рейна и авестийку в его дом, думал — найдём там укрытие…
— И как? Нашли?
— Найти-то нашли… да только к нам Бессмертный заявился — я об этом уже говорил. Не нравится мне всё это… Сначала мы потеряли Лиммена, затем — Конна…
— Думаешь, кто-то открыл на нас охоту? Кто-то, кто знает о Дол Аммертайл?
— Придётся тебе это выяснить, Хэм. К концу осени мы уже будем в Авестинате.
— Тебе ещё не надоели эти глупые игры? Всё никак не перестанешь строить из себя тонкого политика? Не думаю, что Рейну найдётся место при дворе Совершенного. Этот парень даже не авестиец, он не подойдёт для твоих интриг вокруг Престола Истин.
— Сейчас — нет. Но потом, когда он освоится… Иеромагов мало, на Западе — тем более. Я смогу договориться со старым Тансаром. Если ввести Рейна в его свиту и…
— И что? Использовать против Его Святейшества? Хирам сокрушит нас, как в прошлый раз.
— Сейчас как раз подходящий момент. Хашанг на нашей стороне — а у него связи с монастырями Шапурабада…
Какие-то наместники, Совершенный… о чём они говорят? Рейн захотел спуститься вниз и обо всём расспросить отшельника, но в последний момент передумал — что-то подсказывало ему, что этот разговор не предназначался для его ушей. Вместо этого он прислушался, стараясь не пропустить ни слова.
— …мол, не надо было ему ввязываться в дела, которые его не касаются. — голос Мидира. — Что ты об этом скажешь?
— Я скажу, что ты становишься таким же подозрительным, как старина Лиммен.
— С чего бы?
— Все эти твои бредни… о Непрощённых и Великих Копьях… неужели ты правда веришь в то, что они вернутся?
— Лиммен верил — а он был мудрее всех нас.
— Умнее — да. Но не мудрее. Мудрый человек понимает, когда ему следует остановиться. Что до Лиммена, то он никогда не умел ставить себе границы. Это его и погубило. Ну да ладно… скажи, когда ты раскроешь правду своим подопечным? О нашем изгнании из Дворца Истин?
— Не раньше того, как мы туда прибудем. Сейчас им рано знать обо всём этом — правда может сломать их. Особенно Сатин. Знаешь, меня беспокоит эта огнепоклонница. Она…
Рейн подался вперёд. Ступенька скрипнула. Голоса тотчас стихли.
— А вот и наш уладский заклинатель! — Хэммон улыбнулся. Как и вчера, он был одет со вкусом, но на сей раз на нём оказался жёлтый бархатный камзол и зелёная накидка из тонкой шерсти. — Мы как раз обсуждали планы на сегодня. Мы с Мидиром отправимся в канцелярию. Что до тебя, то ты можешь провести этот день так, как захочешь. Сегодня в городе праздник — День Десяти Лун. Думаю, тебе это понравится — столько разных развлечений…
— Где Сатин? — спросил Рейн Мидира, стараясь не обращать внимания на слова Хэммона. Он ещё не знал, как относиться к Контрабандисту. Конечно, Хэммон был давним другом Мидира и с высшей степенью учтивости общался со своими внезапными гостями, но что-то в его поведении настораживало Рейна. Хэммон выглядел слишком расслабленным и невозмутимым, словно холёный рыжий кот. И эти его глаза, которые, казалось, выуживают из собеседника все тайны…
— Она ещё утром ушла в город. — ответил отшельник. Лицо Мидира было непроницаемо — если он и удивился появлению Рейна, то виду не подал. — Сказала, что хочет разыскать Дом Десяти Лун — это такая местная святыня, его ещё Люди Лодок построили.
— Уверен, твоя подружка сейчас там. — добавил Хэммон.
— Сатин — не моя подружка! — возмутился Рейн.
Глаза Контрабандиста лукаво блеснули.
— Да, ты, конечно же, прав. Я просто хотел сказать, что её будет несложно найти — храм расположен в центральной части города. Иди по главной улице — не ошибёшься.
Рейн понял, что Мидиру с Хэммоном не терпится продолжить их беседу, и его присутствие здесь нежелательно. Юноша взял с собой мешочек монет, запахнулся в плащ — так, чтобы рука в случае чего свободно легла на рукоять меча — и покинул гостиницу.
Довольно скоро он нашёл главную улицу, которая была заметно шире остальных, и позволил людскому потоку вести себя. Толпа продвигалась на север, к главным воротам, и с каждой минутой становилась всё плотнее. На лицах горожан было написано возбуждение, смешанное со смутной тревожностью. Почти каждый здесь был кайсарумцем — плечистым, с оливковой кожей, тогда как более смуглые и гибкие Люди Лодок выделялась среди своих завоевателей. На глазах Рейна стражник в кольчужной рубахе будто бы случайно толкнул одного из Людей, пожилого мужчину с седой бородой, так что тот охнул от боли и осел прямо на мостовую.
Толпа брызнула во все стороны. Вокруг старика и стражника тотчас же образовалось пустое пространство. Горожане просто обходили их, даже не удостоив взглядом — видимо, в Лепте Великой такие сцены редкостью не были. Рейн почувствовал, как в нём поднимается возмущение. Вот так просто ударить человека… Может, помочь? Но ведь Мидир ясно сказал — не привлекать внимания…
— Что, старче, не поделили что-то? — усмехнулся стражник. Его широкое, изрытое оспинами лицо исказила злоба. — Проклятые Люди Лодок! Наместник приказал, чтобы вашего племени не было на улицах в день его прибытия.
Старик что-то пробормотал на странном гортанном наречии. Его узловатая рука дёрнулась вверх, прикрывая лицо.
— Ты что, оглох?! — прошипел солдат. В его руке словно из ниоткуда возникла тяжёлая гладкая палка. Он размахнулся и с силой ударил лежащего. Жители города заторопились кто куда, словно каждый вдруг вспомнил о каком-то срочном деле. Никто не возмутился. Даже старик не кричал, а только прикрыл глаза и тихо стонал, когда палка снова и снова опускалась на его спину.
— Стойте! — выпалил Рейн. — Остановитесь! Он шагнул к стражнику и встал между ним и лежащим на земле стариком. Солдат остановился, удивленно глядя на юношу. Палка, занесённая для удара, зависла в воздухе.
— Отойди, — сказал он отрывисто. — Не мешай мне, чужеземец.
— Не бейте его! — повторил Рейн. — Я… я могу заплатить. Только не трогайте его.
Он замолчал, ожидая, что стражник снова ударит жертву. Тот нахмурился, но палку опустил.
— Заплатить, говоришь… — стражник облизнул губы. В его глазах появился алчный блеск.
Рейн вытряхнул из мешочка горсть серебра и торопливо протянул стражнику. Тот тут же сгреб монеты в кулак.
— Странные вы, чужеземцы. — он презрительно посмотрел на Рейна. — Ладно, забирай этого старого пса. И смотри, чтоб больше я тебя тут не видел.
Повернувшись к Рейну спиной, стражник в последний раз бросил взгляд на старика и зашагал к воротам. Только сейчас юноша понял, что остался почти один — улица опустела, жители либо куда-то ушли, либо скрылись в своих домах.
Рейн, как во сне, подошёл к старику. Тот всё так же лежал на спине, раскинув руки. Глаза были закрыты, изорванная одежда была вся в крови и пыли. Он не может умереть, думал Рейн. Я не могу этого допустить. Не могу. Почему-то он чувствовал себя в ответе за жизнь этого незнакомого человека, ощущал свою вину за несправедливость, которая произошла на его глазах.
Рейн присел на корточки, и, наклонившись, помог старику встать.
— Благодарю тебя, юноша. — сказал старик, поднимаясь на ноги. — Если бы не ты, этот солдат бы меня убил.
Лицо его было изрезано морщинами, а длинная седая борода давно не видела гребня.
— Почему вы не защищались? — спросил Рейн.
Старик посмотрел на него с удивлением:
— Я не мог.
Рейн опешил.
— Но почему?
— Потому что я стар. У меня есть семья, внуки. Я не могу допустить, чтобы они пострадали. Ни один из Людей Лодок не в праве поднять руку на кайсарумца — так приказал император. Скажи… как зовут тебя, добрый незнакомец?
— Я Рейн. — ответил юноша. Теперь, после того, как стражник ушёл, он не желал скрывать своего имени. — Из Улады.
— Послушай, Рейн — сказал старик, глядя ему прямо в глаза, — ты спас мне жизнь. Такого не забывают. Если вдруг тебе нужна будет помощь, найди таверну «Холодное Железо» и спроси Амессана из Тебесса — так меня зовут. Я двадцать лет работал в кузне и знаю толк в хорошем железе.
— Благодарю тебя, мастер, — ответил Рейн, — но мне ничего не нужно. Я только хочу найти Дом Десяти Лун.
— Древний храм? — переспросил Амессан, наморщив лоб. — Ну что ж, я могу показать тебе дорогу. Иди вперёд, потом сверни налево — и увидишь храм. Это очень старое здание, его ни с чем не спутаешь.
Рейн повернул голову — и правда, вдалеке виднелись очертания какой-то постройки, сложенной из красного камня, которая возвышалась над остальными домами. Юноша было хотел поблагодарить старика, но тот исчез, словно его никогда и не было.
— Спасибо тебе, мастер Амессан, — пробормотал Рейн, направляясь к храму. Ему было не по себе. Несмотря на то, что день только начался, Лепта Великая теперь казалась ему не таким прекрасным местом, как в день их приезда. Теперь он чувствовал на себе враждебные взгляды — каждый стражник, каждый отряд солдат напоминал ему о той сцене, свидетелем которой он только что стал. Юноша удивился, увидев, что горожане как ни в чём ни бывало разгуливают по улицам, ведут беседы, продают и покупают товары. Как они могут быть такими беспечными, когда в их городе царит жестокость? Это природное высокомерие, присущее победителям по отношению к побеждённым — или что-то иное?..
Улица, по которой он шёл, плавно поднималась вверх, становясь всё более извилистой и узкой. Храм располагался на холме в центральной части города, и Рейну пришлось долго взбираться по ступеням, прежде чем он добрался до входа.
Храм высился над городом, словно гора. Это было высокое, похожее на крепостную башню здание из красного камня. Когда-то давно стены были украшены резьбой, но время и непогода стерли ее, оставив лишь грубые очертания фигур и символов, о значении которых оставалось только догадываться. Время не пощадило это строение. В давние времена храм был выложен красными плитами, но теперь многие их них осыпались и лежали на земле. В стенах зияли многочисленные дыры. Ряд узких, похожих на бойницы окон был забран решеткой, которая, впрочем, давно покрылась пятнами ржавчины. Потрескавшиеся, потемневшие от времени, эти руины всё ещё хранили остатки былого величия. Рейн в задумчивости стоял у входа, который напоминал пасть чудовищного зверя — пасть, жадно распахнутую в ожидании того, кто осмелится войти.
— Бейт-Шам-Адар. — знакомый голос вдруг вывел Рейна из задумчивости. — Дом Десяти Лун.
Он резко обернулся. Рядом стояла Сатин, разглядывая разрушенное сооружение.
— Ты тут давно стоишь? — спросил он, пытаясь скрыть волнение. Почему-то вдруг стало очень важно, чтобы она не видела его растерянности. — Я… я не заметил, как ты подошла.
Огнепоклонница пожала плечами. — Не знаю. Наверное, долго. — она помолчала. — А ты?
— Я здесь недавно. Искал тебя. Мидир с Хэммоном беспокоились.
Сатин подошла к нему поближе и взглянула на храм. На лице ее отразилась какая-то затаенная грусть. — Я давно хотела сюда попасть. — девушка обернулась и посмотрела ему прямо в глаза. — Бейт-Шам-Адар — напоминание о великом зле, которое сотворили люди. После Войны Лжи и гибели Непрощённых. Пойдём со мной. Я хочу тебе кое-что показать.
Она шагнула во мрак прохода, потянув за собой Рейна, который последовал за ней, не колеблясь.
Изнутри храм выглядел точно так же, как и снаружи, — величественно и строго. В просторном зале царила тишина. Свет проникал внутрь только через узкие окна, расположенные высоко под потолком. Стены храма покрывали фрески, смысл которых был для Рейна непонятен.
Зачем мы здесь? — спросил Рейн, когда глаза немного привыкли к полумраку. Его голос гулко отозвался под сводами, и эхо заметалось меж каменных стен.
— Смотри. — Сатин указала на дальнюю стену, фрески которой сохранились лучше всего.
Рейн подошёл поближе и вгляделся в изображение, которое было едва различимо сквозь слой пыли. Оно было разделено на две части и когда-то производило на посетителей храма неизгладимое впечатление. Справа на фоне голубого неба с белыми облаками в окружении могучих деревьев стояло девять человек. Все они носили длинные белоснежные одежды, их лица были суровы и спокойны, а руки воздеты к небу в молитвенном жесте. Юноша вгляделся в одну из фигур. Это был мужчина, его лицо светилось спокойствием и умиротворением. В нём чувствовались сила и власть. Он был облачён в длинный белый плащ, который ниспадал на землю, словно огромные крылья, на его голове был серебряный обруч, украшенный драгоценными камнями. Мужчина стоял в центре группы, из-за чего казалось, что он руководит остальными. Справа от него стояла женщина. Она была так же прекрасна, как и её спутник, карие глаза сияли внутренним светом. Длинные светлые волосы волнами ниспадали на плечи, а вот в глазах застыла скорбь.
Это… — начал Рейн, — это же…
— Да, — кивнула Сатин. — Это Благие.
Юноша перевёл взгляд и вздрогнул. Всю левую половину стены занимало изображение семи человек, чёрные одеяния которых были перехвачены алыми поясами, а лица закрыты масками, ещё более мрачными, чем одежда. Из-под тёмного металла на Рейна смотрели глаза цвета расплавленного золота. По его спине прокатилась волна озноба. Он коснулся изображения, но тут же отдёрнул руку — ему показалось, что от стены потянуло холодом.
— Семь Непрощённых… — прошептал он, не в силах отвести взгляд от этих глаз. — Они… они как будто видят меня… Он тряхнул головой и отвернулся, стараясь не смотреть на эти страшные глаза посреди тьмы. — Почему они так похожи друг на друга?
— Авестийские каноны живописи. — Сатин старалась говорить как можно тише, словно боясь, что её голос может оживить тёмные фигуры. — Непрощённые всегда рисуются одинаковыми, чтобы показать, как Преображение исказило их. Только во Дворце Истин, в покоях самого Совершенного, эти предатели изображены людьми.
— Это… это завораживает. — Рейн посмотрел на огнепоклонницу. — Скажи, зачем ты меня сюда привела?
— Бейт-Шам-Адар был построен уже после Войны Лжи, когда Люди Лодок три века назад высадились здесь и основали Цор. Они были великими мореходами и прекрасными мастерами. Их фрески… они должны были уцелеть. — Лицо Сатин было печально.
Рейн не знал, что сказать. Он просто смотрел на нее, впитывая каждое слово. Сатин подошла к стене и провела рукой по шершавой поверхности.
— Когда Цор пал, то легионеры Кайсарума разрушили всё, что напоминало им о величии этого города. Эти руины — последнее, что осталось на Западе от моей веры. Для нас гибель Цора — символ бессмысленной жестокости.
Когда Рейн снова взглянул на Сатин, он увидел, что ее глаза полны слез. Она смахнула их и отвернулась.
— Сатин, я… я сожалею. — Рейн взял её руку в свою. К его удивлению, девушка не отстранилась. — Послушай… если тебя что-то беспокоит, то просто скажи мне. Не закрывайся в себе. Поговори со мной.
Сатин вздохнула. На её лице отразилась боль, но она кивнула. Рейн не мог сказать, что это было: боль воспоминаний о погибшем городе или что-то другое.
— Я должна тебе кое-что сказать. Иногда… иногда мне снятся странные сны.
Рейн нахмурился. Сны. Он не знал, что и думать.
— О чём эти сны?
Она посмотрела на него с таким видом, словно пыталась вспомнить, когда они виделись в последний раз, и в конце концов покачала головой.
— Я не знаю. Не понимаю. Я помню только, что они тревожные и всегда связаны с чем-то ужасным. С Непрощёнными.
Юноша невольно покосился на семь фигур в масках, что темнели на стене, но тут же отвёл глаза — выдержать взгляд этих существ, пусть даже и нарисованных много веков назад неизвестным мастером, было непросто.
***
Они возвращались в дом Хэммона по той же улице, на которой Рейн спас жизнь Человеку Лодок. Юноша рассказал Сатин об этом происшествии, и та одобрила его решение.
— Ты всё правильно сделал. — Она серьёзно посмотрела на него своими серыми глазами. — Этот старый человек нуждался в помощи и без тебя погиб бы. Совершенный говорит: единственный способ помочь себе — это помогать другим людям. Вредить всегда легко, а помогать — трудно.
Рейн кивнул, соглашаясь. После их разговора в храме на душе стало как-то светло. Путешествие в Авестинат, Бессмертные, их неизвестный хозяин — всё это на какое-то время стёрлось, отступило на второй план. Он покрутил головой, разглядывая пёструю толпу. Что-то переменилось в настроении горожан. Утреннее веселье исчезло с их лиц и уступило место плохо скрытому страху. Люди старались плотнее прижаться друг к другу, словно стараясь защититься от невидимого холода. Дети, ещё вчера игравшие на улице, теперь держались за юбки матерей. Даже богачи в своих искусно украшенных повозках выглядели испуганными, подгоняя извозчиков. В воздухе чернильным пятном разлилась тревога.
— Что случилось? — спросил Рейн у одного из прохожих. Тот не ответил, лишь втянул голову в плечи и, озираясь по сторонам, поспешил скрыться.
Откуда-то издалека раздался приглушённый рёв труб. Послышался резкий окрик: — На колени! Все на колени!
По рядам пробежал шёпот, в толпе произошло какое-то движение. Горожане расступались, давая дорогу кому-то, кто двигался со стороны городских ворот. Люди в страхе падали на колени и опускали головы. — Все на колени! На колени! — гремел голос, и его требовательный тон эхом отдавался у юноши в голове. Краем глаза Рейн заметил, как Сатин склонилась в торопливом поклоне, и тут же последовал её примеру. Вновь взревели трубы. Он хотел взглянуть на того, кто приближался к ним, но, но Сатин схватила его за руку.
— Не смотри туда, — проговорила она. — Поклонись, Рейн.
— Что происходит? — прошептал он в ответ.
— Просто поклонись. — Рейну показалось, что руки огнепоклонницы дрожат от страха.
Он увидел, как по улице медленно продвигалась вереница всадников. Они были облачены в пурпурную броню и держали в руках плети, которыми хлестали тех, кто поклонился недостаточно низко. За ними следовало восемь носильщиков, которые, напрягая все свои силы, несли закрытый жёлтой завесой паланкин.
— На колени! — возвещали всадники, когда их плети со свистом рассекали воздух. — На колени!
Когда отряд приблизился, ветер разнёс по улице запах ладана, исходивший от носилок. Внезапный порыв на миг приоткрыл завесу, и Рейн увидел бледное лицо мужчины, который сидел, откинувшись на подушки. Глаза юноши встретились с глазами человека в паланкине, и тот, словно почувствовав это, медленно повернул голову. Взгляд его был столь пронзителен, что Рейн вздрогнул, как от удара, и ещё сильнее вжался в землю. Перед его мысленным взором возник образ Бессмертного с его сияющими белым огнём глазами-точками. Юноша долго лежал, распростёршись в пыли вместе с остальными горожанами, и, когда носилки скрылись в переулке, не сразу смог заставить себя подняться на ноги. По пути до таверны Хэммона Сатин ничего не говорила, но то и дело озиралась по сторонам и не отпускала руку Рейна до того момента, как они оба не ввалились внутрь, тут же закрыв за собой дверь. На город опускались сумерки, и им казалось, что ветер стал холоднее и шептал: — На колени… на колени…