Вопреки распространённому мнению, Аннуин не всегда вызывал страх. В ранних сказаниях он показан опасным, но вместе с тем чарующим лесом. Теперь же это место описывается только как бескрайний сосновый бор, пронизанный белыми дорогами. Аннуин неотделим от Теневого Народа. Круитни издревле жили в этом месте, и я полагаю, что в ходе Войны Лжи Аннуин служил Непрощённым убежищем и оплотом. Почему круитни покинули свой мир? Почему “ушли в землю”? Что исказило Аннуин после бегства Теневого Народа и что пришло ему на смену? Какая-то тьма поселилась в этом мире. Думаю, в будущем я даже смогу дать ей имя.
На какое-то время все чувства притупились. Они стояли посреди какого-то леса, но для Рейна весь окружающий его мир слился в одну сплошную полосу зелёного и белого, которую он видел сквозь красную пелену. Краем глаза Рейн заметил лежащего на земле Мидира. Сатин стояла над ним и трясла за плечо, что-то говоря. Звука не было вовсе: всё происходящее казалось юноше каким-то ненастоящим, будто увиденным в дурном сне. В мыслях царила неразбериха. Он смутно помнил побег из темницы, мёртвые глаза Рамелиса и нарисованный углём круг. Затем вспышка света ― и чёрный кинжал.
В голове щёлкнуло. Ясность ума разом вернулась к Рейну. В два шага юноша оказался около отшельника, который лежал на спине на странном белом песке и не двигался. Сатин с тревогой глядела на Рейна.
― Что с Мидиром?
Девушка отвела взгляд.
― Плохо. Он ранен. Кинжал ему в руку попал.
Рейн склонился над отшельником, задрав рукав его жилета.
― Осторожно! ― предупредила его Сатин.
Юноша, не обратив на её слова никакого внимания, с недоверием и страхом смотрел на рану. Рана была совсем небольшой и не выглядела опасной, но вот кожа вокруг пореза приобрела зеленоватый оттенок и на ощупь была холоднее льда. Рейн перевёл взгляд: лицо Мидира посерело, воздух со свистом выходил из лёгких. Юноша было дотронулся до лба, но тут же отдёрнул руку ― лоб отшельника горел огнём. Рядом с Мидиром на песке виднелся чёрный клинок Рамелиса.
Рейна охватило отчаяние. Он беспомощно смотрел на девушку и молчал, не зная, что делать. Странное давление, не позволявшее применять Иеромагию во время его недолгого заточения, сохранилось ― Рейн проговорил несколько заклинаний, но магическая сила оставалась для него недоступной.
― Надо перевязать его рану. ― сказал он наконец. ― нам нужна какая-то ткань.
Ткани не было, поэтому Рейну пришлось пожертвовать своим плащом, который он довольно быстро порвал на лоскуты. Для начала юноша промыл рану водой из меха, а затем постарался как можно крепче перевязать её. Руки его дрожали.
― Нам… нам нужно сделать носилки.
― Постой! ― голос Сатин звучал глухо. ― Мы ведь даже не знаем, куда идти. Это ведь… это Аннуин. Царство круитни.
Только теперь Рейн позволил себе оглянуться.
Они стояли на широкой ровной дороге, покрытой странным белым песком ― Рейн такого никогда не видел. Белая полоса шла прямо вперёд и терялась где-то за горизонтом. По обе стороны от дороги высился вековой лес. Исполинские сосны стояли друг к другу так близко, что их толстые корни сплелись между собой в единое целое, став похожими на щупальца какого-то чудовища. Всё расстояние между стволами заполняла густая, непроницаемая темнота. Рейн почувствовал, как его сердце сжалось от страха. Он сам ещё не понимал, чего именно боится, но ему было очень не по себе. Этот лес… он не был похож на тот, в Кельтхайре. Даже жуткие Плач-Холмы хотя бы были чем-то настоящим, чем-то живым ― а в этом лесу не было ничего. Ничего, кроме чернильной тьмы, скрюченных корней и одинаковых сосен. Рейн невольно шагнул поближе к огнепоклоннице.
― Я соберу веток для костра. ― сказал юноша больше для того, чтобы услышать хоть чей-то голос в этой неестественной тишине. Вооружившись мечом Мидира, Рейн почти час потратил на то, чтобы набрать достаточно древесины и очистить её от хвои. Постоянная тревога мешала ему работать ― он обрубал только те ветки, которые нависали над дорогой, и старался не сходить с белого песка, который не был чем-то особенно странным отличался от обычного только цветом. Заходить под своды этого леса почему-то не хотелось.
Когда Рейн вернулся, то обнаружил, что отшельник сидит на песке, а Сатин отпаивает его водой из меха.
― Мидир! ― воскликнул Рейн. ― Ты пришёл в себя!
― Рейн… ― отшельник приподнялся на локтях, но тут же зашёлся тяжёлым кашлем и осел на землю. ― подойди ближе…
Юноша повиновался. Он хотел задать вопрос, но Мидир жестом заставил его молчать. Голос отшельника звучал тихо, но ясно.
― Вы должны идти прямо по этой дороге. Иногда вам будут попадаться перекрёстки… не сворачивайте с пути… не обращайте на повороты внимания. Держитесь дороги, и она приведёт вас прямо ко Дворцу Истин. И ещё… что бы ни случилось, не заходите в лес…
Рейн кивнул, не в силах сдержать себя.
― Скажи… как нам покинуть Аннуин?
― Просто идите по дороге… она закончится сама собой… Аннуин вас выпустит, если вы не свернёте с пути. ― Мидир подавил приступ кашля и прошептал:
― Рейн… когда вы окажетесь во Дворце Истин, найдите Хашанга… иерарха Хашанга… он поможет вам…
На глазах у Рейна выступили слёзы.
― Всё будет хорошо… всё будет хорошо, вот увидишь!
― Надеюсь на это… ― Мидир слабо махнул рукой. ― Проклятый кинжал… вы… вы должны остановить Рамелиса… он носит в себе Непрощённого, но этим делает Кузнеца слабее.
Отшельник закрыл глаза. Его дыхание было прерывистым, грудь тяжело вздымалась и опадала. Мидир был жив.
Рейн даже не вздрогнул, когда Сатин мягко коснулась его плеча. Юноша резко отвёл её руку.
― Мы сделаем волокуши из веток. Помоги мне.
Тон Рейна был непривычно жёстким, и Сатин, побледнев, просто кивнула. Вместе им удалось связать между собой несколько наиболее толстых веток, на которые Рейн внахлёст положил сосновый лапник. Удостоверившись, что эта конструкция выдержит вес взрослого человека, юноша накрыл носилки плащом отшельника и осторожно, стараясь не потревожить Мидира, уложил того на хвою и обвязал верёвкой.
― Пойдем. ― бросил Рейн, не глядя на огнепоклонницу. ― Мы должны с пользой потратить дневное время.
В голове юноши всплыли слова Мидира, которые он произнёс там, в темнице: Мне одному будет трудно рисовать круг. Мы потеряем много времени. Если бы они тогда не пошли за вещами Сатин… если бы успели нарисовать знаки раньше… Зачем ей так понадобилась эта сумка? Рейн подумал, что ещё ни разу не видел, чтобы Сатин использовала при молитве какие-то предметы.
Ну… если ты так просишь… думаю, мы можем забрать твои вещи. Собственные слова казались теперь неуместными и глупыми.
Дорога тянулась посреди леса тонкой белой стрелой. Тащить было тяжело: Мидир всё время что-то бормотал и метался, угрожая разрушить непрочные носилки. Каждые полчаса им приходилось делать остановки и смачивать лоб и губы отшельника холодной водой.
― Лиммен… Лиммен… ты должен знать… ― бормотал Мидир.
В Аннуине не было солнца ― небо свинцово-серого оттенка оставалось неизменным всё время, пока они шли, озираясь по сторонам и стараясь держаться как можно ближе к центру белой дороги. Свет исходил словно из ниоктуда, так что дорога постоянно находилась в тревожном полумраке, который на фоне вязкого мрака между соснами казался ярким светом дня.
Время приходилось отсчитывать по остановкам, которые они делали только для того, чтобы немного отдохнуть и напоить Мидира из меха. Сатин сказала было, что у них осталось мало воды, но тяжёлый взгляд Рейна заставил её промолчать.
Ну… если ты так просишь… думаю, мы можем забрать твои вещи.
По подсчётам Рейна, прошло около трёх часов, когда они впервые вышли на перекрёсток. На первый взгляд, в нём не было ничего особенного: от основной дороги в лес уходили ещё две, так что они с Сатин и Мидиром оказались на пересечении четырёх путей из белого песка. Вокруг ― повсюду ― их обступал лес Аннуина, тёмная, монолитная стена деревьев, хвои и черноты. Рейн отметил, что не может отличить один путь от другого. Он оглянулся, посмотрел направо, затем ― налево. Белые дороги были не просто похожи, они были одинаковыми. Даже больше ― одинаковыми были деревья. Только сейчас Рейн понял, что все сосны в этом лесу были похожи друг на друга, как две капли воды. Как тысяча капель. Проклятый Аннуин… Юноша тряхнул головой и вновь ухватился за сучковатую ветку. Они с Сатин снова потащили волокуши. Только следы их ног и две длинные борозды, которые носилки оставляли в песке, указывали на то, что они находятся на верном пути.
Первая в Аннуине ночь застала их врасплох, когда они только-только ступили на очередное пересечение белых дорог. Стемнело внезапно и быстро. Полумрак, к которому они уже успели привыкнуть, вдруг стал с пугающей скоростью наливаться темнотой, густеть. Небо, из серебристого ставшее тёмно-серым, вдруг приняло удивительный багровый оттенок. Рейн, скорее интуитивно осознавая, что происходит, стал торопливо обрубать ветки сосен, которые склонялись над дорогой. Скоро на перекрёстке загорелся огонь, а затем в одно мгновение наступила полная темнота.
Над троицей словно разлилась река чернил. Мрак, разгоняемый только пламенем костра, казалось, становился плотнее с каждым мгновением. Рейн буквально видел, как тьма поглощает стволы и ветви сосен, как темнота леса наступает, с неохотой выгибаясь вокруг языков пламени. Чья-то рука схватила Рейна за запястье ― это была Сатин. Не говоря друг другу ни слова, они оттащили носилки поближе к костру и тут же, оставшись без сил, повалились на белый песок. Пламя танцевало, и вместе с его движениями двигалась и ночь, которая то подступала поближе, то отходила, как приливная волна. Рейн сосредоточился на огне, и это на время успокоило юношу — живой и ровный свет костра помог ему прогнать тревогу.
Рейн поёжился, глядя на бескрайний сосновый бор. Он почувствовал, будто рядом кто-то есть — не где-то конкретно, а вокруг, повсюду. Юноша почти физически на себе чей-то взгляд и совершенно точно знал, что невидимый наблюдатель видит его. Видит и жаждет. Лес тут же показался ему живым существом — видящим, слышащим, желающим.
Чтобы хоть чем-то себя занять, Рейн вытряхнул на песок содержимое дорожного мешка Мидира — юноше хотелось знать, сколько у них припасов и на что они могут рассчитывать в этом странном мире. Результаты его воодушевили: в мешке обнаружился моток верёвки, несколько кусков вяленого мяса в промасленной бумаге, сухари, ещё один мех с водой… и стрела из железа, которая тускло блестела в свете костра. Его тунгутская стрела, подарок Зилача! Юноша слабо улыбнулся. Он потерял стрелу после пленения и потом не вспоминал о ней. Значит, Мидир забрал её из хранилища вместе с вещами Сатин.
Юноша украдкой глянул на огнепоклонницу: та задумчиво всматривалась в темноту и теребила ворот своего жилета. Свободной рукой Сатин так вцепились в чёрную суму, словно там было что-то важное — намного важнее, чем что бы то ни было. На Рейна накатила волна подозрения. Она… она ведь обещала…
Послушай… если тебя что-то беспокоит, то просто скажи мне. Не закрывайся в себе. Поговори со мной.
― Сатин… что тебя беспокоит?
Девушка вздрогнула и поглядела на Рейна, избегая смотреть ему в глаза.
― Ничего… просто… это ведь Четвёртый мост.
Юноша нахмурился, озадаченный.
― Что? Аннуин?
― Ну да. Первый мост ― мир Иеромагии, второй ― снов, третий ― сознания, а вот четвёртый ― Аннуин, царство Теневого Народа.
Похоже, Сатин была рада перемене темы.
― Но не беспокойся, ― сказала она, ― круитни покинули Аннуин после победы Благих. Этот лес пуст. Здесь никого нет.
Да, подумал Рейн, никого кроме тех, кто занял место Теневого Народа. Ему показалось, что в темноте двигаются какие-то высокие фигуры, но, когда он на мгновение отвёл глаза, всё стало как прежде. Никаких чудищ. Просто однородная, густая темнота, будто липнущая к границам светового пятна. Интересно, что будет, если зайти в неё? Юноша даже протянул руку, но затем так же резко её отдёрнул ― те фигуры никак не выходили у него из головы. Рейн лёг на песок, закрыл глаза и вскоре уснул ― сказывалась как тревога за отшельника, так и усталость от долгого и тяжёлого перехода. Ему снились тревожные сны: он бежал по белой дороге, чувствуя на себе взгляд тысячи глаз, бежал ― и не видел конца полосе из белого песка. Невидимые преследователи приближались, но он почему-то не мог свернуть с пути, а только бежал и бежал…
Следующие три дня были так же похожи друг на друга, как бледные дороги Аннуина. Мидир несколько раз приходил в себя, но сознание к нему так и не возвращалось ― отшельник лежал в бреду. Он часто просил пить, звал Хэммона и Зилача. Несколько раз произносил имя Хашанга. Иногда упоминал Алое Копье и ― почему-то ― Наннара Врачевателя. Рейн в отчаянии сжимал кулаки, когда смотрел, как Сатин промывает рану отшельника, пряча при этом глаза. Если бы он тогда не пошёл в хранилище… если бы остался и успел вовремя…
Они снова впрягались в носилки и снова шли вперёд. Аннуин не менялся. Ослепительно-белая, словно покрытая снегом дорога, сосны и чернота вокруг неё. Несколько раз им встречались перекрёстки, которые юноша и девушка старались пройти как можно скорее ― было что-то пугающее в четырёх неотличимых друг от друга дорогах, тянущихся в бесконечность. В такие моменты Рейн старался не смотреть по сторонам, сосредотачиваясь на своих следах ― единственном свидетельстве того, что это место посещали люди. Ночи, казалось, стали ещё темнее, хотя он сомневался в том, что такое вообще возможно. Теперь Рейн каждый раз заранее собирал запас веток и поддерживал пламя костра, пока на землю Аннуина опускалась тьма.
На четвёртый день Мидиру стало хуже. Его била сильная дрожь, он был бледен и всё пытался нащупать что-то руками. Рейн склонился над ним, не в силах произнести ни слова.
— Слушай меня… — прошептал отшельник. Он закашлялся, и Рейн увидел, как на куртке Мидира появились красные пятна.
— Я слушаю! — в отчаянии воскликнул Рейн.
Подёрнутые пеленой глаза отшельника смотрели прямо на него.
— Когда ты будешь во Дворце Истин… ска… скажи Хашангу, что Таокэрна в опасности… просто скажи.
— Да, я скажу! Я скажу ему! — юноша опустился на колени. В голове была какая-то пустота. — Таокэрна. Я понял.
— Хорошо… — рука Мидира безвольно опустилась на хвою. Голос его на миг обрёл былую силу. — Да будет радостен твой путь, Рейн из Кельтхайра.
Глаза отшельника поднялись к небу и замерли.
Мидир, Слуга Разума и соратник Зилача, умер.
Рейн дрожащими пальцами опустил ему веки и поднялся с колен. Его лицо было мокрым от слёз. В груди будто пробили дыру. Несколько минут (часов?) он просто стоял на непослушных ногах, не реагируя ни на что. Чьи-то слова лились из него потоком, а он лишь кивал головой, не понимая смысла сказанного.
Первым его осмысленным чувством была ненависть. Рейн схватил тёмный кинжал Рамелиса и изо всех сил забросил его прямо в лес. Проклятое оружие! Будь проклят этот наместник и все Бессмертные! Будь он проклят!
Юноша обернулся и увидел Сатин, стоящую у тела Мидира. По её лицу текли слёзы. Странно, но на этот раз он не ощутил жалости. Он вообще ничего не ощутил.
— Сатин, покажи мне свою сумку. — на миг Рейна удивило, как сухо и безжизненно прозвучал его голос. Только на миг.
Её серые глаза расширились от изумления.
— Рейн, я…
— Покажи. — безжалостно повторил он.
Её руки разжались, чёрная сумка скользнула на белый песок.
— Прошу, не надо…
Словно во сне, Рейн подошёл ближе, поднял сумку и резко вытряхнул. В его руках была шкатулка из чёрного дерева.
— Неужели вот это стоило Мидиру жизни… — прошептал Рейн. Он перевёл взгляд на девушку. — как её открыть? Говори, или… или я заставлю тебя.
Дрожащими пальцами Сатин сняла с груди серебряный ключ на верёвке и передала юноше. Казалось, пришлось ждать целую вечность до того, как шкатулка открылась. На дрожащей ладони Рейна лежал сосуд с жидкостью цвета серебра.
— Что это? — произнёс Рейн без всякого выражения.
— Слёзы Наннара. — голос Сатин звучал надломлено.
Повисло молчание.
— Так вот оно что… — произнёс Рейн.
Знаешь, а это было смело ― так долго путешествовать с наннари.
— Убирайся. — промолвил он. — Я… я не хочу тебя больше видеть.
— Рейн, послушай…
— Убирайся. — юноша толкнул Сатин, так что она упала на песок. — Ты… ты предательница! Убийца!
— Рейн, нет, ты не понимаешь…
— Ты предательница… — Рейн сжал кулаки. Его глаза были красными от слёз. — Ты никогда не говорила мне правду, ни единого слова! Из-за тебя убили Мидира! Ты убила его!
Сатин стояла, глядя на него в изумлении, по её лицу текли слёзы.
— Уходи отсюда. — сказал он уже спокойнее. — Иди куда хочешь, а я больше не хочу… не хочу с тобой говорить. Я дойду до Дворца Истин. Один.
Она сделала шаг назад.
— Рейн, послушай… после всего, что происходило с нами… я не хочу, чтобы всё… вот так кончилось.
Страшная ухмылка была ей ответом.
— А мне нет никакого дела до того, что ты хочешь. — он подошёл ближе. — Нет никакого дела, ты слышишь?
— Ты не прав. Мидир…
Со страшным криком Рейн бросился к ней и оттолкнул, так что она упала на песок на самой границе с лесной темнотой.
— Не смей говорить про него! — закричал он. — Ты предала всех нас! Предала Хэммона, Людей Лодок, авестийцев. Всех!
Она внезапно поднялась на ноги. Взгляд огнепоклонницы стал пустым. Рейн невольно задрожал, когда эти глаза смотрели на него — то были глаза куклы, мёртвые глаза, лишённые всего живого.
— Хорошо. — сказала Сатин бесцветным голосом. — Я уйду, если ты этого хочешь. Но помни, что я всегда… всегда желала тебе только добра.
Она в последний раз посмотрела на Рейна, ступила во мрак Аннуина и сразу исчезла, скрылась за переплетением корней.
Рейн почувствовал себя лишённым жизни. Всё. Кончено. Он неловко шагнул к носилкам, сел у тела Мидира и заплакал.