Сегодня ночью мне снился Кузнец Погибели — исполинская бледная тень в пурпурном плаще. Она нависала над городом, и я понимал, что это — только одно из семи чудовищ, которые покушаются на весь мир. Я думаю, это не просто сон. Было ли это неким знаком, предупреждением для меня? Кошмаром, порождённым моими исследованиями — или знамением?
Рейн ненавидел белый цвет, который уже через несколько дней пути стал для него значить только одно: бесконечные дороги Аннуина. Ненавидел и чёрный — цвет мрака, из объятий которого выглядывали редкие ветки сосен. В мире, казалось, не осталось больше цветов кроме этих двух, а из оттенков были только пепельный и серый. Однообразие угнетало особенно сильно: будь Аннуин чуть более ярким он, быть может, на время и забыл бы о произошедшем. Вопреки желаниям Рейна, мир Четвёртого моста оказался пугающе скучен. Оставленный в одиночестве, Рейн не находил себе места. Если бы сейчас перед ним возник Рамелис, юноша бы с радостью принял бой: ещё одну ночь наедине с собой он не выдержит. Сотни упрёков возникали в его голове — а он даже не мог от них отвлечься.
Он потерял Мидира.
Потерял Сатин.
Совесть проснулась в нём сразу же после того, как он похоронил своего учителя и друга. Отшельник теперь лежал в белой земле на том месте, где они разделились. На лице Мидира застыло странное умиротворённое выражение — словно после смерти он понял, что выполнил свою задачу перед Слугами Разума. Когда Рейн закончил свою скорбную работу и отошёл в сторону, то обнаружил, что чего-то не хватает. Сатин не было. От осознания того, что он остался один, юноше стало жутко. Рейн попробовал отыскать в себе что-то, хоть отдалённо похожее на гнев, но с удивлением обнаружил, что больше не зол на огнепоклонницу. Внезапная вспышка ярости отступила, на смену ей пришёл стыд. Теперь Рейн чувствовал лишь угрызения совести за свои резкие слова и в то же время усталость — как если бы на него вдруг навалилась вся тяжесть мира.
Убирайся.
Так он сказал ей. Оттолкнул её. Она ушла по его вине. Осознание этого доставляло Рейну почти физическую боль. Тогда, стоя у могилы Мидира, юноша впервые почувствовал какую-то пустоту внутри — словно оборвалась та нить, которая связывала его с друзьями. Мидир мёртв. Сатин пропала. В один момент Рейну захотелось броситься во мрак Аннуина вслед за девушкой, найти её, взять за руку и поговорить. Он успел вплотную подойти к стене чёрного тумана и только потом понял, что не может этого сделать. Он не может рисковать своей жизнью. Он должен идти. Так хотел Мидир. Если не передать весть Иерархам, то все Клятвенные Земли изойдут кровью, склонятся перед Бессмертными и их страшным господином. Перед внутренним взором Рейна возникли пурпурное одеяние и иссиня-чёрные глаза наместника. Рамелис. Этот человек — Кузнец Погибели, его сосуд и прислужник. Его надо остановить.
Юноша собрал свои вещи и побрёл по белой дороге Четвёртого моста, стараясь не оглядываться на клубящийся по обе стороны мрак. Тело стало лёгким и оказалось в каком-то оцепенении — двигались только ноги, но даже это происходило автоматически, как будто он оказался в трансе и не мог себя контролировать. В голове был беспорядок. Больше всего на свете он хотел просто лечь на белый песок этого жуткого мира и заснуть — просто для того, чтобы перестать думать. Возможно, он уже никогда больше не встретит её… Никогда…
Нет. Нужно забыть. Думать не о ней. О чём угодно, только не о ней.
Как Рейн ни старался, мысли его каждый раз возвращались к их последнему с Сатин разговору. То, как он повёл себя с ней… этого Рейн не мог себе простить. Проходили часы, а он не сумел заставить себя отвлечься. Рейн понимал, что девушка была в какой-то мере виновата в смерти Мидира, но всё равно не мог найти в своей душе ненависть. Он понял, что огнепоклонница слишком много для него значила. Такая загадочная, такая немногословная… он ведь так и не узнал её тайну. Слёзы Наннара — чем они для неё были? Почему она ничего не рассказала? Где она сейчас и что делает? Думает ли о нём? Юноша представил себе Сатин: идёт по лесу в своём чёрном одеянии или молится Творцу Творения… а если она в беде? Если погибла?
При мысли, что Сатин могла умереть, ему сделалось плохо. Он ускорил шаг. Чувство одиночества всё сильнее сдавливало грудь. Весь день Рейн шёл по белой дороге. Единственным способом хотя бы ненадолго забыть о произошедшем был авестийский язык. Как и в темнице Рамелиса, в этом мире Иеромагия не имела силы. Несмотря на это, юноша смог найти себе занятие: он повторял слова Священного Наречия про себя и вслух, тщательно проговаривал фразы, стараясь чем-то заполнить пустоту в мыслях. Ему нужно перестать о ней думать.
Темнело. Как и всегда, над Аннуином висела абсолютная тишина, нарушаемая только шелестом листвы и лёгким покачиванием призрачных серых ветвей. Рейн сидел у небольшого, но ярко пылающего костерка, который был единственным источником света в чернильно-чёрной ночи. Есть не хотелось, пить — тоже. Теперь он ощущал себя даже более одиноким, чем днём. В мерцающем свете пламени ему казалось, что он остался один в целом мире, что его родная Улада и вся прежняя жизнь были не более чем сном, видением, порождённым усталостью и его собственным воспалённым воображением. Сухие ветки слегка потрескивали, и это напомнило Рейну таверну Хэммона. Воспоминание о Контрабандисте воскресило в памяти юноши посещение Бейт-Шам-Адара, Храма Десяти Лун. Они с Сатин тогда увидели фрески с Благими и Непрощёнными. Девушка говорила о погибшем Цоре и варварстве жителей Запада, а он просил её не закрываться в себе… Совершенно измотанный, Рейн улёгся на белый песок и тут же уснул.
***
Рейн услышал шаги. Сквозь сон ему удалось различить, как кто-то приближается к его костру. Пришелец шёл тихо и будто бы осторожно, обходя костёр широкой дугой, но всё равно выдавал себя. Этот некто явно не был охотником и не сумел скрыть своё присутствие.
Рейн пока не открывал глаза. Ощущение реальности медленно возвращалось к нему — даже с закрытыми глазами он понял, что густая темнота сменилась сумраком. Значит, ночь уже миновала, и сейчас уже день или утро.
Стараясь ничем не показать незнакомцу, что не спит, юноша стиснул рукоять меча Мидира. Если этот человек хотел подкрасться к нему незаметно, то у него ничего не вышло. Странное дело: шаги звучали слева, оттуда, где по расчётам Рейна начиналась граница между белой дорогой и тьмой Аннуина. Юноша подождал, пока неведомый противник не подойдёт достаточно близко, а затем вскочил на ноги, занося меч над головой.
— Стой! — голос огнепоклонницы мгновенно выбил его из равновесия.
— Сатин?! — изумился Рейн. Девушка выглядела так же, как день назад — в чёрной одежде и плаще, разве что лицо её выглядело немного бледней. — Как ты здесь оказалась?
— Мы можем поговорить? — спросила она.
— К-конечно…
Она присела к костру, скрестив ноги. Большие серые глаза смотрели серьёзно и грустно.
— Рейн… — начала Сатин, — я хочу… хочу попросить прощения. Я кое-что утаила от вас. Мидир… погиб по моей вине. Я больше не могу вынести собственного молчания. Но сначала скажи… ты разрешишь мне продолжить путь вместе с тобой?
Чувство облегчения, которое испытал Рейн, было таким сильным, что на время вытеснило из головы всё остальное. В полной тишине он прижал девушку к себе и долго не выпускал из своих объятий.
— Да, Сатин, я разрешаю, — прошептал он наконец. — Конечно, разрешаю.
Она отстранилась. С минуту они сидели молча, разглядывая друг друга, словно не виделись целый век.
— Меня послали за тобой. — сказала она неожиданно. — Именно за тобой. Не было никакого задания Совершенного по поиску Иеромагов на Западе. Я должна была сделать только одно: привести тебя во Дворец Истин.
Рейн нахмурился.
— Зачем я Иерархам?
— Я не знаю! — сказала она отчаянно. — Они мне ничего не сказали.
— А Слёзы Наннара? Почему они были так важны для тебя?
— О… — она помрачнела. — Это долгая история. Ты теперь знаешь, кто я. Наннари. Знай же: я не могу без Слёз. Мои сны… они не такие, как у обычных людей. Это трудно объяснить. Иногда я вижу видения, а кроме них — только кошмары. Именно из-за них я должна пить это зелье, иначе просто не смогла бы переносить ночи.
— Вот оно что… — протянул Рейн. Теперь он понимал её замкнутость и тягу к одиночеству. Оказывается, всё дело во снах.
— И ещё кое-что. — она пытливо на него посмотрела. — Рейн, я… убивала по приказу Совершенного.
— Что?!
— Я всё это время была его слугой, орудием в руках Церкви Истин. — её голос звучал решительно и твёрдо. — Я ничего не помнила о своих делах из-за Слёз, но недавно… недавно я стала вспоминать. Честно, не знаю, с чем это связано. Мне приказывали убивать определённых людей, а потом я сразу же обо всём забывала. Рейн, я творила ужасные вещи. Ужасные. Я убивала их… священников во Дворце. Убивала для Совершенного. Один из Иерархов призывал меня, и я делала то, что он мне приказывал.
— Сатин… — медленно проговорил Рейн. — Поверь, я не стану хуже к тебе относиться. Ты не виновата в том, что с тобой сотворили Иерархи. Поверь мне. Мы доберёмся до Дворца Истин и узнаем правду. Найдём этого Хашанга, о котором говорил Мидир, и заставим его ответить на все вопросы. Обещаю.
Он взял её за руку, и они какое-то время сидели у остатков костра, не говоря ни слова.
— Как ты здесь оказалась?
Сатин внимательно на него посмотрела. Какое-то необычное выражение появилось на лице девушки — и тут же исчезло.
— Я вошла во тьму Аннуина. — сказала она. — За ней нет ничего живого, только бесконечный лес и мёрзлая земля. Тогда я была очень расстроена и напугана. Ты не представляешь, как мне было тяжело после своего предательства и смерти Мидира.
Отлично представляю, подумал Рейн, и сказал:
— Я слушаю. Продолжай.
— Я много думала там, в лесу. Просто шла куда глаза глядят и думала о тебе… обо всём, что натворила. Иногда садилась на землю и плакала. Рейн, я поняла, что вела себя очень эгоистично. Мне следовало с самого начала рассказать вам обо всём, и тогда бы всё было по-другому.
— И что было потом?
— Я поняла, что должна тебя найти. Я очень хотела раскрыть правду и попросить прощения. Хотела снова тебя увидеть, даже если бы ты не принял моих извинений. Я прошла обратно к чёрной стене, шагнула в неё — и оказалась здесь.
Впервые за всё время в Аннуине юноша не смог сдержать улыбки.
— Похоже, я уже во второй раз чуть не убил тебя.
Сатин рассмеялась.
— Это точно! Помнишь нашу первую встречу? Ты принял меня за лазутчика из Келейниона и чуть не… — она осеклась.
— В чём дело? — не понял Рейн.
— Рамелис. — сказала она. — Он был там, в лесу. Он гонится за нами. Идёт по следу.
На лице Рейна появилось ожесточённое выражение. Рука юноши сама потянулась к клинку.
— Нам надо идти. — сказал он Сатин. — Срочно.
Они двинулись в путь, стремясь за день пройти как можно большее расстояние. Мидир говорил, что дорога сама приведёт их ко Дворцу Истин, но не сказал, сколько времени это может занять. Юноша и девушка шли вместе, Рейн держал Сатин за руку. Огнепоклонница то и дело оглядывалась через плечо: позади никого не было, однако её тревога передалась и Рейну. Он слишком хорошо знал их врага и не сомневался, что сделает с ними наместник или его хозяин.
Они миновали три перекрёстка и вышли на четвёртый. Как обычно, от их дороги отходили ещё две — направо и налево. Сатин внезапно остановилась, указывая куда-то в сторону. Её большие серые глаза расширились от страха.
— Он здесь. — проговорила она еле слышно.
Рейн посмотрел туда, куда показала Сатин. Дорога, которая вела налево, была белой и чистой. По обе стороны её обнимала густая тьма, из которой проступала стена деревьев с корнями-щупальцами — картина, к которой юноша за несколько дней путешествия по Аннуину уже успел привыкнуть. Но что-то было не так… он присмотрелся. Мрак был подвижным. Вязкое пятно черноты растекалось прямо по белой дороге, оно двигалось, плыло в их сторону, как клочья тумана, подгоняемые сильным ветром. В глубине этой живой тени полыхнул зловещий фиолетовый свет, на миг осветив высокую фигуру в пурпурном плаще. Наместник Рамелис.
— Бежим! — крикнул Рейн, на ходу доставая меч. Сатин последовала за ним, и они вместе устремились вперёд по белой дороге. Рейн мельком взглянул на девушку: она бежала рядом, изо всех сил стараясь не отставать, её лицо было белее снега. Если понадобится, он готов умереть за неё. Кто-то из них должен будет донести весть Иерархам Авестината, и он не допустит, чтобы с Сатин что-то случилось. Лишь один раз юноша позволил себе обернуться: тьма подбиралась всё ближе и уже перетекла на главную дорогу. Мужчина в пурпуре широко шагал, глядя прямо на них. Его лицо скрывала глубокая тень, то Рейн был готов поклясться, что чёрные глаза-дыры по-прежнему горят ненавистью.
Они с Сатин ускорили бег, бросив на землю всё, кроме оружия. Перевязь с тяжёлым мечом Мидира оттягивала пояс, клинок в ножнах при каждом шаге отдавался болью в бедре. Дыхание сбилось, Рейн чувствовал, что силы его на исходе и уже сомневался, хватит ли у него сил. Сколько уже они бегут? Он даже не позволял себе оборачиваться: каждый такой взгляд замедлял их продвижение и приближал Рамелиса к цели. В какой-то момент юноше показалось, что за спиной он слышит чьи-то лёгкие шаги. Рейн заставил себя смотреть только вперёд. Что-то изменилось в Аннуине — изменилось неуловимо, но бесповоротно. В паре сотен шагов впереди воздух над дорогой дрогнул и уплотнился в какую-то прозрачную стену, по которой то и дело проходили волны серебристого сияния. Вместо привычного унылого пейзажа юноша видел перед собой какую-то ярко освещённую комнату. Сатин тоже заметила изменения и что-то сказала на авестийском, указывая на сияющую преграду.
— Мы добрались! — сказала она. — Это — выход из Аннуина!
Приободрённый этой новостью, Рейн даже забыл об усталости. Он первым достиг световой стены, коснулся её рукой и…
И отшатнулся, вскрикнув от боли. Стена обожгла его, словно целиком состояла из пламени. Озадаченный, он попробовал ещё раз. Юноша снова протянул руку, осторожно дотронулся до серебристого света — и тут же отдёрнул её. Волна боли прошла от кончиков пальцев до самого локтя. Ощущение было такое, будто ему в ладонь всадили раскалённую иглу.
— Не работает! — в отчаянии проговорил Рейн. Рамелис был совсем близко, может быть, в сотне шагов от них. Клубы чёрного дыма окутывали фигуру наместника. Фиолетовое пламя вырывалось изо рта мужчины, его мертвенно-бледное лицо казалась ненастоящим, неживым.
Сатин поравнялась с юношей.
— Попробуй применить Иеромагию! — предложила она. Дыхание девушки было коротким и прерывистым, обеими руками она сжимала нож.
Рейн вскинул руку и тщательно проговорил фразу на авестийском, глядя на стену:
— Мехабер шель мидраш! — Тайный путь, откройся!
Ничего. Серебряное сияние по-прежнему оставалось горячим.
— Авир мэ хасадим! — Мы не враги!
Ничего.
— Идбар элион! — Отвори дверь!
Ничего.
— Боюсь, у вас ничего не выйдет. — произнёс кто-то сладким, как мёд, голосом.
Рейн обернулся. Прямо перед ними стоял наместник Рамелис. Дым, клубящийся вокруг мужчины, не помешал юноше увидеть полный нечеловеческой злобы взгляд. Рамелис поднял руку — между пальцев сразу забегали языки пурпурного огня. Юноша достал лук.
— Мой господин недоволен твоим сопротивлением, уладец, — спокойно заметил наместник. — Ты почему-то интересуешь его. Думаю, он считает тебя полезным.
— О чём ты? — спросил Рейн, натягивая тетиву. Если ему удастся выиграть время…
— Высокая Присяга должна быть принесена. — Рамелис поднял руку.
Рейн выстрелил.
Стрела вонзилась наместнику в грудь, однако мужчина даже не покачнулся. Тонкие губы наместника разошлись в зловещей усмешке.
— Тебе понадобится более могущественное оружие, чтобы убить меня. — произнёс он чужим голосом. Этот голос нельзя было назвать человеческим — он скорее напоминал завывание ветра в древних руинах. В нём звучали такая власть и сила, что юноша почувствовал себя марионеткой, игрушкой в руках одетого в пурпур безумца.
— Ниам кадваллар.
Рамелис воздел руки к небу. Мрак заклубился вокруг него, принимая форму гигантских щупалец. Кокон из чёрного дыма полностью окутал тело наместника — только глаза выделялись своим кошмарным чёрным цветом, темнее которого не было ничего.
— Лейн таль.
Щупальца судорожно дёрнулись и задвигались у него над головой. Рейн выстрелил ещё раз, но столб темноты перехватил его стрелу, которая тут же рассыпалась в пыль. Что-то светлое — нож Сатин — блеснуло в воздухе и скрылось в коконе из черноты, не причинив Рамелису никакого вреда. Сразу два или три щупальца протянулись к юноше, ухватив его за шею. Рейн выхватил меч, но оружие оказалось бесполезным против магии наместника. Как только клинок коснулся струи дыма, по лезвию прошла паутина трещин. Через мгновение от меча осталась только груда осколков. Рейн рухнул на колени, хватаясь руками за горло. Рядом с ним на белом песке корчилась от боли Сатин: четыре щупальца пригвоздили её к земле, а пятое обвилось вокруг шеи. Лицо девушки посинело.
Мужчина что-то пробормотал, и его ноги в тот же миг оторвались от земли. Он завис в воздухе, его плащ развевался на ветру, как знамя. От укутанной тенями фигуры наместника исходили десятки чёрных щупалец, делая его похожим на огромного паука.
— Меня вам не одолеть. — произнёс Рамелис. Его пустые глаза, казалось, впитали в себя весь свет. — Судьба мира решена. Кузнец Погибели возродится в моём теле, и я разделю с ним величие.
Рейн стоял на коленях, не в силах пошевелиться. Его разум словно онемел, густой мрак всё сильнее сдавливал горло. Дышать с каждой секундой становилось труднее. Кровь оглушительно грохотала в ушах, перед глазами плясами чёрные точки. Когда он услышал какой-то новый звук позади себя, то даже не придал этому никакого значения. Что-то, похожее на…
Сумрак вокруг взорвался, став невыносимо белым. По лицу наместника прошла судорога. Рамелис пошатнулся и закричал — светящаяся стрела прочертила воздух и вонзилась ему между глаз. Мужчина воздел руки к лицу, пытаясь защититься от чего-то невидимого, что-то резко выкрикнул — и исчез.
Давление пропало, щупальца из мрака потеряли плотность и рассеялись — словно чья-то невидимая рука оттолкнула сгустившуюся вокруг Рейна тьму. Юноша закашлялся, хватая ртом воздух. Над ним склонилась фигура в белом. Мир поплыл перед глазами Рейна, но ему показалось, что незнакомец одет в доспехи, а на груди у него вышит герб с чем-то вроде золотого моста на чёрном фоне.
— Диин Элу’a. — прошелестел мягкий голос. — Ахав решумот.
Чьи-то сильные руки подхватили Рейна. Юноша с трудом повернул голову, чтобы увидеть, что с Сатин — и потерял сознание.