Посол Безумия… Он же — Йатанатай у иссинцев, Дурга Манью у Людей Курганов, Сулам-Баалам у жителей Нового Цора. Правая рука Сменившего Сторону и второй из тех, кто предал человечество. Ни одна летопись не представляет этого Непрощённого как личность. Везде он описан как нечто абстрактное — "Взгляд сотен глаз в темноте", "Буря-пагуба", "Великий Разоритель". Что это — намеренное искажение? Проклятие в адрес того, кто предал род людской? Или древние летописцы так боялись описать его более конкретно?
Тёплый весенний ветер носился над лесом. Уже пробудившаяся от зимнего оцепенения природа давала о себе знать настоящим оркестром звуков. Пели сойки, куковали кукушки, издавали свои пронзительные трели соловьи. Небо над головой Рейна было безоблачным и светлым, хотя его восточная сторона постепенно темнела — надвигалась гроза.
Где-то слева хрустнула ветка. Словно в ответ прокричал сидящий на дереве тетерев. Рейн обернулся на звук и заметил кролика. Тёмно-бурый и достаточно крупный, чтобы привлечь внимание охотника, кролик сидел на земле. Животное выглядело непуганым, что было необычно для этой части леса. Кролик был упитанный, лоснящийся. Как раз ко Дню Жертвы. Рейн потянулся к колчану и наложил стрелу на тетиву своего лука. В свои пятнадцать лет юноша был высок, строен и имел золотистые волосы — большая редкость для Улады, где всегда было много рыжих. На нём был поношенный кожаный жилет, штаны из грубой ткани и сапоги, у пояса — короткий нож с деревянной рукояткой. Если большинство уладцев были, под стать своей покрытой лесом земле, людьми достаточно коренастыми, то Рейн выглядел жилистым и выносливым — совсем неудивительно для охотника, который много времени проводит за порогом родной деревни. Юноша глубоко вздохнул и замер. Главное — не промазать. Рейн прицелился. Задержал дыхание…
Внезапно снова послышался громкий хруст веток. От неожиданности Рейн выстрелил слишком рано, и стрела ушла в небо. Почуяв опасность, кролик бросился прочь и вскоре скрылся за густым кустом ежевики. Раздосадованный, Рейн ударил рукой по стволу дерева, что росло неподалёку. Удар отозвался в руке вспышкой боли, но парень этого даже не заметил. Проворонить такую добычу! Он посмотрел в ту сторону, откуда донёсся звук. Там ничего не было. Обычная лесная поляна: несколько тонких молодых берёз, кусты, россыпь лисичек с яркими, будто вылепленными из огня шляпками. Рейн решил не прекращать охоту. В конце концов, солнце ещё высоко, у него должно хватить времени.
Усевшись на землю, Рейн начал готовить чай. Он не спеша разжёг костёр, поставил котелок с водой и стал ждать. Прошло около получаса. От костра приятно тянуло дымом, а в воздухе можно было безошибочно уловить аромат свежезаваренного чая с ягодами — лучшего напитка после долгой ходьбы по лесу. Устроившись поудобней возле костра, Рейн налил себе чая в вырезанную им когда-то давно из берёзовой коры чашку и начал наблюдать за лесом. Вновь он снова услышал тетерева. Чу-ишш, чу-ишш. Рейн с силой натянул лук, и тетива издала протяжную, почти жалобную трель. Парень достал особую стрелу из тунгутского кованого железа — эти стрелы можно было найти только в редких в этой части Клятвенных Земель кладах, оставленных тунгутами много веков назад. Такие стрелы стоили баснословно дорого, особенно для простых деревенских жителей, зато были прекрасно сбалансированы, летели далеко и точно. Ни одна тунгутская стрела не была похожа на другую. Та, которую достал Рейн, имела широкий наконечник, который мог легко пробить даже самую толстую шкуру. Рейн уже давно убедился, что древние тунгуты очень преуспели в искусстве стрельбы.
В руках парня стрела была очень лёгкой, что, однако, не мешало ей лететь прямо и не отклоняться от цели — настоящая мечта любого лучника.
Чу-ишш, чу-ишш. Даже странно как-то. Тетерев сидел на прямо на широкой ветке сосны и явно не желал никуда улетать. Птица смотрела на приближающегося к ней парня большими, умными глазами. Рейн замедлился, стараясь не спугнуть свою добычу. Если он потерпит неудачу, о Дне Жертвы придётся забыть, а это означает только одно — позор перед односельчанами.
Двадцать шагов… пятнадцать… Вот уже совсем рядом…
Рейн до предела натянул тетиву и прицелился.
Чу-ишш, чу-ишш. В этот раз тетерев издал свои трели словно в последний раз. Он вспорхнул с ветки, готовый улететь…
Но Рейн стрелял метко. Такими стрелами никогда не промахиваются.
Тетерев упал с дерева и ударился о землю. У парня отлегло от сердца. Вот и готов дар на День Жертвы. Рейн невольно заулыбался — этот выстрел оказался лучшим за весь день.
Юноша собрал свои вещи, подобрал мёртвого тетерева и положил его в свою вместительную, сделанную из добротной кабаньей шкуры охотничью суму. Затем привычным движением промыл в ближайшем ручейке тунгутскую стрелу — такие редкие вещи следует держать в чистоте. После того, как с охотой было покончено, юноша достал коробок с творогом и выложил его содержимое прямо на землю. Это — подношение. Разве может охотник убивать просто так, в своё удовольствие? Следует всегда показывать духам леса свою почтительность. Уважай природу, и природа будет уважать тебя — есть ли на свете что-то проще этого правила? Рейн приложил руку к груди, благодаря лес за добычу, и отправился домой по утоптанной тропке, по бокам которой росли папоротник, крапива и кусты дикой смородины. Лес был не слишком густым, хотя находился довольно далеко от людских жилищ — лиг пять, а может и все семь. Здесь всегда было полно звуков: где-то далеко хрустела сухая ветка, раздавались удары дятла о древесную кору, крики птиц и шорох листьев. В воздухе пахло берёзовым соком и ободранной корой. Рейн шел по тропинке, поглядывая на солнце, которое уже миновало зенит и теперь неторопливо катилось к закату. Как говорили старожилы, в лесу водились волки, но Рейн не придавал особого значения этим историям — он любил гулять в одиночестве, особенно по утрам, когда просыпался пораньше. В этот день его настроение могло бы быть отменным — он добыл чудесную дичь для завтрашнего Дня Жертвы.
Но, несмотря на удачную охоту, на душе у Рейна было тревожно. Он хорошо помнил тот тяжеловесный хруст, который спугнул кролика в самом начале охоты. Этот звук явно издало что-то большое… но ведь не было никого на опушке, никого кроме самого Рейна. И это было странно — особенно странно для леса, который юноша знал, как свои пять пальцев. Здесь никогда не видели ни медведей, ни лосей. С каждым шагом Рейн чувствовал, что его тревога становится все сильнее — он никак не мог понять, откуда взялась эта волна дурного предчувствия, но знал наверняка, что есть что-то злое, что это "что-то" — совсем рядом. Юноша ощутил, как ледяная волна озноба прошлась по его телу. Он считал себя взрослым и давно не верил в сказки про Ольхового Короля, что забирает детей в лесу, не верил в круитни — Теневой Народ, который когда-то давно ушёл под землю со всеми своими сокровищами — но теперь ощутил себя неуютно. На миг родные деревья стали похожими на зловещие чёрные тени, готовые напасть, и он тряхнул головой, отгоняя от себя дурные мысли. В нескольких лигах к западу за рекой находится хижина Мидира — а если этот суровый и нелюдимый отшельник вот уже пять лет живёт один в лесу, то и Рейну бояться нечего.
Наступил закат, когда парень наконец вышел из леса и остановился на краю скалистого выступа, с которого открывался вид на долину Муртемне. Солнце садилось за высокие горы на севере, и небо постепенно окрашивалось в тёмно-красный, даже багровый цвет — цвет только что пролитой крови.
Лес, в которой Рейн обычно охотился, рос на возвышенности большой пологой горы, так что сейчас вся долина от края до края лежала перед юношей как на ладони. Почти сразу за деревьями начинались сплошные пастбища, покрытые сочной зелёной травой. На них то тут, то там паслись редкие для этих мест овцы и козы. Через несколько сотен шагов тропа превращалась в широкую наезженную дорогу, которая шла вниз, в долину Муртемне. Вдоль дороги тянулись поля, по ним гулял легкий ветерок, разнося по округе запахи скошенной травы и дыма.
В обычные дни юноша не обращал внимания на красоту природы, но сейчас алый закат придавал пейзажу особое очарование. Слева прямо рядом с тропой тонкой серебряной нитью тянулась река Муртемне, давшая имя долине и владениям местного тэна Эллы Высокого, справа располагались огороженные поля пшеницы, издалека казавшиеся Рейну заплатками на разноцветном плаще бродячего артиста. Неподалеку от высокого обрыва рядом с рекой тропа разделялась. Если свернуть налево, то она приведёт его прямо к Фоморову Холму, где стоит святилище Сонма Богов и живёт Зилач — святой жрец и самый старый человек в округе, а впереди примерно через лигу к северу раскинулась родная деревня Рейна — Кельтхайр. Россыпь деревянных, с крышами из дёрна домов была окружена высоким, сделанным на совесть частоколом из вбитых в землю стволов деревьев с заострёнными верхушками.
На противоположной стороне реки лес становился более густым, так что деревня вместе с небольшими квадратами полей выглядела островком посреди моря деревьев и валунов. Рейн знал, что где-то там, на той стороне реки, живёт отшельник Мидир, но тот всегда держался отдельно ото всех, не считая жреца Зилача, и крайне редко встречался с односельчанами.
Если Улада по праву считалась одним из самых отдалённых мест Клятвенных Земель, то долина Муртемне была медвежьим углом Улады, где люди жили в согласии с природой вдалеке от крупных городов с их торговлей и борьбой между знатью. Власть тэна здесь чувствовалась не слишком сильно — по крайней мере, до недавнего времени — а новости из столицы и внешнего мира если и доходили, то с опозданием. Это место — почти что край света. Ближайшее селение, Маг Темра, находилось в двадцати лигах к югу, а за горами на севере не жил никто, кроме диких племён из Гододдина.
Прошло часа два, и Рейн миновал грубо сработанные деревянные ворота в частоколе, у которых стояло двое рослых мужчин в достаточно поношенных плащах и с копьями наперевес — воины, которых нанял тэн Элла. Именно этому землевладельцу платили подати жители Кельтхайра и окрестных деревень. Похоже, на этот раз тэн решил особо тщательно проследить за сбором налога, а может просто опасается своего соседа и вечного соперника — Форлага Хитрого. По мнению Рейна, оба были объявленными негодяями. Таковы все аристократы, Медб их забери. Лишь бы дело не кончилось войной… Верно говорят, господское внимание — гроза любого земледельца.
Юноша шел по единственной в деревне улице, и его обступали дома — в каждом из них горел огонь, слышались голоса, где-то играли в кости. Люди собирались в группы и обсуждали последние новости. Сегодня народ Кельтхайра выглядел счастливым — у всех улыбки на лицах, глаза излучают радушие и доброту. Завтрашний День Жертвы — хороший повод забыть все тревоги и на несколько дней отдаться объединяющему порыву чествовать Сонм Богов и возрождение мира.
Только один человек не разделял общей радости. Высокий, лысый и худощавый, он был похож на длинную жердь. Лицо — острое, с выступающим подбородком и глубоко посаженными глазами — наводило на мысли о мумиях в древних родовых склепах Нового Цора. Человек был одет безвкусно, но богато: ярко-синие штаны, зелёная рубаха, украшенная золотым шитьём, тяжёлый плащ из собольего меха. Роскмельк, главный сборщик податей тэна и известный подхалим. Что он здесь делает? Кельтхайр — всего-то маленькая деревня, одна из многих под властью тэна Эллы.
Роскмельк явно чувствовал себя лишним посреди праздника и не разделял всеобщего веселья. Едва завидев Рейна, он направился к нему быстрым, широким шагом.
— Ч-что ты принёс, ох-хотник? — Роскмельк обвел Рейна взглядом мутных, покрасневших от выпивки глаз. — Что-то ценное?
Сборщик налогов вцепился в плечо юноши своими длинными жёлтыми ногтями.
— Забери тебя Медб, Роскмельк, отстань от парня! — раздался позади них голос, больше похожий на гром. Вельможа обернулся и увидел Фиахну, местного кузнеца. Фиахна был высок и широкоплеч, имел голубые глаза и рыжие волосы — словом, настоящий уладец. В руках он держал Скел — молот, который выковал специально для праздника.
— Чего тебе? Вздумал грубить помощнику самого Эллы, тэна и повелителя всей долины Муртемне? — Говоря это, Роскмельк опасливо покосился на пудовые кулаки кузнеца.
— Я тебе говорю: по какому праву ты, змея подколодная, пристал к жителю Кельтхайра? — Фиахна крутанул в руках молот. — Мы платим твоему господину подать, и большего он требовать не может. Его не должны интересовать дары на День Жертвы, они — для святилища.
— Эллу Высокого интересует всё. — По лицу Роскмелька пробежала ядовитая ухмылочка. — сам король разрешил Элле устанавливать налог — а кто может справиться с этим лучше меня, верного слуги короны? — Вельможа приосанился и поправил дорогой плащ.
Фиахну это, однако, не смутило.
— Убирайся. Отсюда. Вон. Иначе мой Скел проверит, так ли крепок твой череп, как о нём говорят. Кельтхайр находится под защитой жреца. Разве твой господин захочет пойти против слуги богов? Уходи подобру-поздорову. Сегодня ты явно выпил слишком много эля.
Лицо сборщика податей побледнело, затем стало красным, как переспелое яблоко. Роскмельк сплюнул, резко повернулся на каблуках и заторопился к воротам, на ходу бормоча проклятия. Вскоре раздалось лошадиное ржание, стражники торопливо открыли ворота, и тэнов прислужник в спешке покинул деревню.
— Спасибо тебе! — Рейн обнял кузнеца. — Знаешь, тебе не стоило так поступать. У тебя могут быть неприятности.
— Обо мне не беспокойся. — Фиахна пожал широкими плечами. — Этот Роскмельк всем нам уже оскомину набил. Даже к Зилачу пройти пытался, представляешь? Прервать покой жреца! Немыслимо…
Так они и шли по улице, обсуждая свежие новости, пришедшие в отдалённый Кельтхайр вместе с группой купцов. А обсудить было что. На западе тэн Элиас восстал против короля и объявил себя независимым правителем. В столице, Махе-Эмайн, тоже неспокойно: люди говорят о том, что на улицах города видели лошадь о двух головах и что король приблизил к себе какого-то колдуна в зелёных одеждах. Говоря это, Фиахна машинально поглаживал рукоятку Скела — верный знак того, что кузнец волнуется. Рейну всё казалось, что старый друг чего-то недоговаривает, но спросить юноша не решился — не стоит упорствовать, когда страх запер рот твоего собеседника на замок.
Домой вернулся Рейн уже под вечер. Его дом располагался на окраине Кельтхайра рядом с деревенской кузней, что считалось опасным — нехорошо, когда твоё жилище находится слишком близко к жару кузнечных мехов. Это был небольшой домик с бревенчатыми стенами, вымазанными речной глиной. Как и у всех остальных жителей деревни, крыша дома была покрыта свежим дёрном. Неподалёку стоял дощатый сарай, который в случае чего мог служить и амбаром — в нём хранили зерно и все необходимые инструменты. Раньше на месте сарая стоял вместительный хлев для скота, но после смерти родителей Рейна заботиться о животных стало некому, и хлев разобрали на дрова. На крыльце дома стоял одинокий стул, на котором спала серая кошка по имени Муман — любимица сестры Рейна. При виде Рейна кошка лениво приоткрыла свои ясные изумрудные глаза, глянула на него и снова погрузилась в сон, положив на вытянутые лапы косматую голову.
"Видимо, Эмер всё ещё ткёт. " — подумал Рейн. Он раздражённо вздохнул и зашёл внутрь.
В доме было довольно темно. Тесную прихожую освещала одна-единственная лучина, которая горела тусклым, неверным светом. Рейн снял сапоги, повесил лук и колчан на крюк в стене и отворил дверь в горницу — просторное и светлое помещение. Одна стена была заставлена сундуками, где хранилось самое ценное имущество. За перегородкой из досок — кухня, справа — вход в погреб. На стенах горницы висели пучки трав и кореньев, необходимых в лечении или приготовлении пищи.
В углу стояли простой деревянный стол и две скамьи. За столом сидела Эмер, старшая сестра Рейна. Она была на два года старше его и уже успела достичь брачного возраста. Высокая и стройная, она обладала дивными волосами цвета ржи и всегда заплетала их в сложную косу. Эмер считалась первой красавицей в Кельтхайре, никто не мог превзойти её в искусстве ткачества. Вот и сейчас она держала в руках простое деревянное бёрдо и ткала — шажок за шажком, ниточка за ниточкой. Рейн взглянул на узорчатое многоцветное рукоделие и устало прикрыл глаза. Сестра, верно, уже с утра только этим и занимается.
Чёрная кошка между ними пробежала с самого начала, с той поры, когда мать пятилетней Эмер — Ниам — умерла, родив первого и единственного сына. Уже в детстве брат с сестрой не могли найти общего языка. Юноша до сих пор помнил, как десятилетняя Эмер разбила узорчатый глиняный кувшин, а по возвращении отца обвинила в этом его, Рейна. И так было во всём — и в совместной работе, и в отдыхе Эмер и Рейн были друг с другом на ножах.
Всё стало ещё хуже три года назад, когда Элла Высокий набирал войско для похода на земли Форлага Хитрого. Тогда отца Рейна и Эмер Кормака забрали на войну, а через месяц стало известно, что он убит в бою каким-то наёмником… Рейн знал, что сестра в тайне винила его и в этой смерти — ведь по закону короля Лугайда забрать в солдаты можно только того человека, у которого есть хотя бы один сын… Это событие окончательно подкосило девушку, и она ещё сильнее обособилась.
После потери родителей на Рейна и Эмер неожиданно свалились все хлопоты крестьянской жизни — работа в поле, приготовление пищи, забота об урожае. Месяц назад Эмер, которой исполнилось семнадцать, внезапно забросила хозяйство и стала днями и ночами готовить приданое. Рейн знал, что она обручилась с каким-то торговцем из соседнего Брикрентона.
— Эмер, я добыл тетерева! — юноша постарался добавить в голос радости. — У нас теперь есть подарок для Дня Жертвы!
Сестра не ответила. Она смерила брата презрительным взглядом и вернулась к работе. Один взгляд небесно-голубых глаз — и снова задвигались умелые руки, сплетая нити и творя узорчатое полотно. И так каждый день… ну и пусть. Это её личный выбор. Рейн убрал охотничьи трофеи в подпол, затем ушёл в свою комнату, плотно закрыв за собой дверь. Настроение испортилось, и ему никого не хотелось видеть — даже Фиахну. Теперь юноша смог лечь на набитый соломой тюфяк и позволить себе забыться. Завтра — праздник, День Жертвы… праздник… Рейн был так измотан, что решил сегодня больше ничего не делать, тут же уснул и проспал всю ночь без сновидений.