— На войне, как на войне. Кое-чему научился. За то, что рассказала — спасибо. Мы с Лешей Павловым подумаем.
— Кто это — Леша Павлов?
— Сослуживец. Мы с ним везде были. А теперь вместе работаем, на севере. У него звероферма, с нее-то все и началось...
Еще минуту постояли молча, искали слова. Чуть поодаль нервничал Ваня Супер, который не мог оценить ситуацию. Два других охранника с кем-то разговаривали по телефону. «Слава Богу, — мелькнула у Ольги мысль, — что это случайная встреча, не придется объясняться со Степаном». Девушка рядом с Семеном пыталась отстраниться, чтобы оставить их наедине, но он удержал ее руку. И хотя он всячески пытался изобразить на лице деловое равнодушие, Ольга легко читала в его глазах незажившую рану.
— Как Андрейка? — спросил он, и она была благодарна ему за этот вопрос.
— Спасибо. Все хорошо. Часто спрашивает о тебе. Мы ему английский, мы его в школу искусств, а он, знай себе, в войнушку играет. Пойду, говорит, в солдаты...
— Передавай ему привет.
И все. И словно не было майской вспышки. Думала, снимет камень с души, а его и не было.
А вот чувство надвигающейся опасности наоборот усилилось. Забыла она о нем. Пошел Андрюшка в школу, появились новые заботы, новый смысл в жизни, и все страхи отступили в тень. Даже поверилось вдруг, что жизнь действительно так неизбывно солнечна и в ней больше радостей, чем печали. А в ней, оказывается, больше борьбы, больше соли, что ли? Поверилось, что в этой стране наконец-то налаживается нормальная жизнь, хотя Степан давно ей говорил, что желающих наворовать всегда больше, чем можно украсть. А уж безвестность всегда хуже явной угрозы. И ощущение этой безвестности, безысходности похоже на то, что из человека по сантиметру тянут нервы, по капле пьют кровь. А ведь с таким ощущением живет весь народ!
4
Уже вечером Степан подробно расспросил ее о разговоре с Семеном. О девушке, которая с ним была. И удовлетворенный ее ответами в кои-то веки сел играть с Андрейкой в его любимые солдатики. Для этого у Андрюшки было целое поле с траншеями, миниколючей проволокой, блиндажами, танками и целыми батальонами вояк. В хорошем настроении Степан садился проигрывать сыну на игрушечном поле боя. А хорошее настроение у него было, чаще всего, когда он начинал новое дело и считал, что обстоятельства складываются в его пользу.
Ольга так не считала.
Следующие несколько дней были обыденными и ничем не примечательными. Полдня Ольга отдавала работе, а еще полдня занималась домашними делами и сыном. Радовалась, что Андрюшке нравится ходить в обе школы (общеобразовательную и школу искусств), и при этом нагрузка пока что не сказывается. Степан настоял на том, что сын должен ходить в обычную среднюю школу и ничем не отличаться от своих сверстников, учиться по русскому букварю, а не по учебникам от Сороса с дурацкими Микки Маусами, Дональдами и прочими комиксами для будущих русских олигофренов. Правда, в школе искусств Ольге Максимовне обратили внимание на то, что ее сын, выполняя задания на свободную тему — рисует только войну, военную технику или учения. Даже в пейзажи он умудряется влепить замаскированный танк, а в небе вместо птиц нарисовать бомбардировщики. Истоки, мол, такого милитаризма надо искать в семье. А мы ведь знаем Степана Андреевича как очень интеллигентного человека и уважаемого в городе бизнесмена. И когда Андрейку спросили, почему у него везде военные, он совершенно серьезно ответил, что когда он станет генералом или маршалом, он еще покажет всему миру суворовских чудо-богатырей. Ольга на все эти претензии пожала плечами, рассказы о Суворове она купила ему сама. Да и рада была, что он предпочел эту книгу многочисленным тупоголовым бэтмэнам и проч. И все же не могла понять — откуда в нем эти аты-баты?
После получения конверта ее так и не оставляло чувство, что кто-то за ней наблюдает. Оно то утихало тихими домашними вечерами, то просыпалось, казалось бы, беспричинно на городских улицах, на работе или когда она забирала из школы Андрея. В такие минуты она готова была взорваться по любому поводу, представляющему хоть малейшую опасность ей и ее семье. При этом она не мыслила ни о чем, кроме как об активной обороне. Представляла себя этакой львицей, но когда накал страстей и страха сам собой проходил, то ощущала жуткую усталость и начинала понимать свою природную женскую беспомощность. Без всякой надежды, с иронией смотрела на бравого Ваню-Супера еще, наверное, потому, что в один из таких дней поняла — опасность не будет явной, она будет тенью, идущей за ней, за Степаном и за Андрюшкой по пятам. Она будет выползать, как гадюка из норы, в самые неожиданные моменты. А укусит лишь тогда, когда они к ней привыкнут, будут загипнотизированы ее постоянным, как бы беспричинным присутствием, и тогда все эти груды мышц с их пистолетами и прекрасной выучкой ничем не смогут им помочь.
Степан, заметив ее угнетенное состояние, вспылил.
— Даже если что-то и случится, то только со мной! И вообще, пока что я не вижу никакого повода к тому, чтобы подписывать капитуляцию с твоими нервными болезнями. Я тебе честно скажу, Оленька, есть тут одно дело, из-за которого, возможно, и начался сыр-бор, но его подоплеки я пока не знаю. Одно могу тебе обещать твердо. С тобой и Андрюшей ничего произойти не может! Я принял все необходимые меры. Дошло до того, что заручился у всех местных авторитетов, которым раньше никогда не кланялся. Если кто-то и играет против нас, то это гастролеры.
Да какая разница — гастролеры, местные или инопланетяне!
Еще через день Андрюшка вернулся из школы с заговорщическим видом и сразу подошел к Ольге.
— Мама, у меня для тебя есть дело.
— Что?
—Тут один дядя попросил передать тебе письмо.
— Какой дядя? Какое письмо?
— Он в школе ко мне подошел...
Внутри что-то оборвалось, тело стало ватным. Гадюка снова выползла из своей норы и показала жало. Не понимая, что делает, Ольга стала торопливо ощупывать сына — цел ли, словно он только что попал в автокатастрофу или упал с большой высоты.
Тот же серьезно смотрел на мать и вдруг спросил:
— А этот дядя твой любовник? Я в кино видел...
— Почему ты так решил?
— Он сказал, чтобы я папе ничего не говорил.
На этот раз был обычный почтовый конверт, к тому же неподписанный. Внутри — один лист с печатным текстом, вышедшим из чрева матричного принтера, коих в городе были тысячи.
«Уважаемая Ольга Максимовна, — начиналось послание. — Весьма жаль, что Вашему мужу стало известно о нашей первой депеше. Мы надеялись, что вы как самостоятельная, так и разумная женщина. Наша фирма располагает очень интересными материалами о брате Вашего мужа, но нашей целью вовсе не являлось нанесение какого-либо ущерба, включая моральный, Вам и Вашей семье. Хотя, при определенных обстоятельствах, данные на Семена Андреевича поступят к заинтересованным лицам. Мы просто рассчитывали на сотрудничество. И на то, что вы имеете определенное влияние на Семена Андреевича. Суть же данного дела довольно проста.
Семен Андреевич сотоварищи является в данный момент крупным должником нескольких финансовых структур. И хотя Ваш муж опрометчиво считает, что он из своего кармана погасил этот долг, речь давно уже идет о закрытии предприятия и передаче его со всеми фондами и землей международному консорциуму «IWC», о чем проведены необходимые консультации и переговоры с представителями российского правительства. В данный момент Семен Андреевич незаконно удерживает территории интересующего нас объекта, спекулируя на интересах местного населения, которому мы гарантируем переселение в любые города России на выгодных условиях. Ваш же муж пытается обозначить в этом деле собственный интерес, затрудняя работу наших представителей.
Именно поэтому мы обратились к вам, Ольга Максимовна, рассчитывая на то, что Вы можете оказать влияние на обоих Рогозиных, которые, как мы знаем, даже между собой не могут наладить нормальных родственных отношений. Вместе с Вами нам удастся избежать многих непредсказуемых и неприятных последствий в случае силового решения этого чисто коммерческого конфликта.
При этом мы, со своей стороны, гарантируем фирме Вашего супруга достаточную компенсацию, сумму которой мы можем оговорить на специальной встрече».
И в конце отдельной строкой вместо «до свидания»: «У Вас очень смышленый сын. Очень похож на братьев».
Прочитав письмо, Степан надолго ушел в себя. Закрылся в кабинете и весь вечер пил. Он никогда не напивался, но мог часами в раздумьях тянуть один и тот же бокал коньяка. Ольга в такие часы ему не мешала. К утру он объявил свое решение.
Ольга как раз собирала Андрейку в школу.
— В школу он сегодня не пойдет. Собирайтесь, вы уезжаете.
— Степа, но Андрею нужно ходить в школу... Кончается учебный год, — это было больше напоминание, чем возражение.
— Я знаю, Оля. Надеюсь, это ненадолго. Может быть, это будут недельные, максимум двухнедельные каникулы. По крайней мере, мне нужно время, чтобы, не опасаясь удара в тыл, выяснить все до конца. Мне нужно время...
— Мне кажется, тебе нужно встретиться с Семеном.
— Да. Но это позже. Сначала я хочу, чтобы вы оказались в безопасном месте, о котором будут знать как можно меньше людей. — Степан обнял Ольгу. — Знаешь, у меня иногда возникает убежденность, что Семен и его появления в моей жизни приносят мне только неприятности.
5
— А, может, это мы приносим ему неприятности, даже беды... — этого Ольга в слух не сказала. Об этом она раздумывала в здании аэровокзала, ожидая регистрации рейса на Москву.
Рядом, как всегда, суетился Ваня-Супер. В зале ожидания было немноголюдно, хотя уже начался сезон отпусков. Дороги в небе подорожали, и к теплым морям люди добирались поездами, а большинство просто оставались дома или проводили время на дачах.
Для Ольги и Андрюши Степан выбрал тихий островок в Тихом же океане, поближе к экзотике, подальше от новых или любых других русских. Долго наводил справки и, наконец, решился снять на две недели виллу. Из сопровождающих с ними поехал только Ваня, дабы как можно меньше людей знало о их местопребывании, а Суперу Степан доверял полностью, ибо тот был обязан ему жизнью.
Оставив Степана один на один с неизвестной опасностью, Ольга впала в какое-то полусонное состояние. Ее сознанию хотелось сузить мир до размеров небольшого кокона, плотно защищающего пространство вокруг нее и сына. Хотелось, чтобы как можно меньше людей прикасались к нему, не пытались ее окликнуть или втянуть в какие-то свои — суетливые или малозначительные дела. Она настроилась ждать. Ждать лучшего и даже не возвращения на круги своя, а того, что называется обычной семейной жизнью: в стороне от политики, уличной стрельбы и бесконечной погони за деньгами. И из ожидания этого вычеркнула всех и вся. Не поддавался только Семен. Он так и шел по аллее где-то прямо внутри нее под руку с красивой девушкой. Да и пусть бы шел! Но почему ей вдруг показалось, что она завидует ему? Наивности и простоте, что ли? Да так уж ли он прост? А как бы все повернулось, если бы она все-таки стала его женой?.. Вспомнились слова Татьяны Васильевны: «Степану ты, Оленька, нужнее, но то, что мы называем женской душой, останется у Семена...» Чья душа у него останется? В чем отличие мужской души от женской? Все-то Татьяна Васильевна притчами да загадками говорила, а нужного так и не сказала. Да и сама она до конца своих дней разрывалась между такими разными сыновьями. В первые годы их совместной жизни со Степаном и Ольге хотелось разделить себя на две равноценные части, чтобы наделить в равной степени обоих. Улыбалась своим фантазиям, но что-то в ней действительно еще долго тянулось к Семену, и только с рождением Андрюши она окончательно спустилась с неба на землю. Семья стала всем смыслом ее жизни. Все остальное она просто не принимала в себя. Но все же какое-то равновесие в огромной паутине людских судеб они нарушили. И не Семен приносит им несчастья, а посланная ими же волна ударилась о какие-то поставленные свыше скалы и покатилась обратно.
А уж Промысл не переиграешь.
— Милая-счастливая, добавь немного...
— Что? — не сразу смогла посмотреть из себя наружу.