Убедившись, что исполнители в этот раз спят оба, Маккаферти достал из кейса папку и, оглядевшись по сторонам, открыл ее. В ней лежали вырезки из американских и русских газет за разные годы, начиная с середины восьмидесятых. Они были подклеены на разбитые красной чертой на две части листы, и можно было отследить смысловую параллель между текстами: полковник Броуди, намеревавшийся опубликовать разоблачительные мемуары о войне во Вьетнаме, застрелил свою жену, после чего покончил с собой... министр внутренних дел Пуго застрелил жену и себя... повесился в своем кабинете начальник генерального штаба, боевой маршал, прошедший Великую Отечественную войну... повесился в своем гараже бригадный генерал, принимавший участие в разработке операции по вторжению на Филиппины, участник Второй Мировой... Выбросился из окна сотрудник ФБР... Выбросился из окна сотрудник идеологического отдела ЦК...
В этой папке не хватало оставленных в сейфе отчетов о лабораторных и полевых испытаниях, но Маккаферти знал их наизусть. Из ряда вон выходящим был отчет о массовом воздействии русского нейролептонного излучателя. Там не было результатов, но было сказано, что достигнут значительный, но неуправляемый эффект. Речь шла об испытаниях в Теулино. Оставалось сделать предположение, что это был разовый эффект, полученный благодаря выбору полигона, имеющего определенные климатические и географические характеристики. Чтобы подтвердить или опровергнуть это, требовалось дотошно изучить данную территорию, провести на ней аналогичный опыт, для чего американцы готовы были под видом любого другого оборудования привезти сюда свой прибор. С русской стороны этот проект финансировал Осинский, который рассчитывал с помощью американских друзей обеспечивать в своих интересах избирательные кампании. Да уж, наличие такого воздействия позволило бы ему свести до минимума огромные рекламные затраты в средствах массовой информации, подкуп чиновников и членов избирательных комиссий. С такой штукой можно печь президентов и губернаторов, как пироги.
Но даже у такого всемогущего человека, как Осинский, не всегда и не все получалось гладко. Например, ни его деньги, ни «дружеские» связи не сработали, когда потребовалось завладеть этой самой теулинской территорией, а на базе поселка развернуть соответствующую инфраструктуру. И теперь Рыжий и Скунс летели наказывать непослушных.
Маккаферти со вздохом захлопнул папку, и угловым зрением заметил, как мгновенно открылись глаза Рыжего (видимо, его черед сторожить), а в боковом кармане его костюма, откуда он почти не вытаскивал руку, шевельнулся ствол пластикового пистолета. Генерал откинул спинку кресла и закрыл глаза.
2
Тюмень встретила их раскаленной духотой и вездесущим тополиным пухом. У Маккаферти сразу же обнаружилась на него аллергия. Он беспрестанно чихал и хлюпал носом. Рыжий и Скунс смотрели на него с явной насмешкой. Маккаферти, между тем, на чем свет стоит ругал Сибирь, где зимой сорокоградусные морозы, а летом, как оказалось, бывает такая же жара. Да еще вместо снега летит тополиный пух.
В терминале их встретила группа подготовки. На нескольких автомобилях они двинулись в направлении города. Рыжий и Скунс внимательно выслушивали необходимую информацию, Маккаферти — только краем уха. Уши у него со страшной силой заложило при посадке Ту-154. Был же из Москвы рейс «Боинга», так нет — отменили из-за нерентабельности. Экскурсию для генерала никто не организовывал, поэтому он сам с любопытством смотрел на струящиеся мимо окон машины улицы. Вот еще бы глаза не слезились от внезапного аллергического насморка! К архитектуре генерал был равнодушен, да и какая может быть архитектура на родине ссыльных и бродячих казаков? Но чем дальше, тем больше ему приходилось удивляться. При общей невзрачности городского пейзажа взгляд его выхватывал ультра-современные билдинги, великолепные купеческие особняки, золотые кресты монастыря-крепости на берегу реки... А еще Маккаферти знал, что где-то здесь ловят черную икру! Ни белых, ни бурых медведей на улицах ему встречать не пришлось. Поэтому генерал мысленно обругал американское образование, благодаря которому у него и многих других американцев складывался такой стереотип заочного восприятия Сибири. Во всяком случае, он решил, что когда покончит с делами, обязательно осмотрит не только город, но и попросит, чтобы его свозили на рыбалку, хотя при воспоминании о теулинской просеке у него начинало чесаться все тело. Осинский же со своей деловой торопливостью не предоставил возможности осмотреть даже мельком хотя бы один населенный пункт. Самолет — вертолет — комары... Вот и вся прогулка.
Машина остановилась у одного из реставрированных особняков, который, к удивлению Маккаферти, стали называть офисом. Там был накрыт шикарный стол, рассчитанный явно на то, чтобы удивить американца сибирскими разносолами. Генерал был не только удивлен, но и до тошноты наелся соленой осетрины и маринованных грибов. При этом было выпито среднее (по русским меркам) количество водки. После обеда стало неумолимо клонить ко сну, но Рыжий и Скунс сказали, что встреча с целью номер один назначена на семнадцать, и если генерал собирается идти с ними, то необходимо ознакомиться с картами дома и прилегающей местности, где придется выполнять задание.
— А, может, генерал лучше отдохнет, девочек ему подкинут, а то, ведь, там, наверное, стрелять будем не только мы? — это сказал Скунс. — Совсем не обязательно присутствовать при нашей работе. Да мы и не любим, правда, Рыжий?
Рыжий кивнул, а Маккаферти довольно сильно обиделся.
— Сынок, — язвительно-ласково сказал он, — еще за тридцать лет до того, как тебя держали в чеченском толчке, я ползал по вьетнамским джунглям и меня обильно поливали напалмом.
— Ух ты! — искренне удивился Скунс. — А я думал, Вы только на бумаге воюете!
Старший из встречавших их в аэропорту, которого все звали уважительно Владимир Андреевич, развернул перед ними план-схему дома и приусадебного участка. Показал посты охранников, возможные пути отступления, где будет базироваться группа прикрытия и откуда, в случае неблагоприятного стечения обстоятельств, появится милиция. Рыжий смотрел молча, Скунс задавал вопросы, Маккаферти давал советы и заметил, что на него стали смотреть с уважением, ибо советы были толковыми.
— Слышь, Рыжий, ты только не нервничай раньше времени, — попросил Скунс, когда они на двух машинах двинулись к цели.
— Не знаю, как получится, — впервые за несколько часов ответил сиплым голосом Рыжий.
Дом Николая Сергеевича был довольно далеко за городом, и на шоссе Маккаферти с облегчением высунулся в окно, чтобы подышать пусть и теплым, но чистым от тополиного пуха воздухом.
Через полчаса их «чероки» затормозил у массивных железных ворот в пригородном поселке. Вторая машина предусмотрительно осталась на соседней улице. Из нее рассыпались на заранее отведенные позиции боевики. Маккаферти еще успел подумать: зачем было присылать именно Рыжего и Скунса, здесь и так неплохая организация? Между тем, Скунс нажал кнопку звонка, вынесенную на высокий толстостенный кирпичный забор, увенчанный колючей проволокой.
— Кто? — спросил динамик домофона.
— От банкира, — ответил Скунс.
Через пару минут в воротах открылась калитка, гостей встречал немолодой охранник в замшевом пиджаке. Рыжий, все это время мерявший шагами длину ворот, тут же подскочил к нему и резким движением перерезал горло. В руках у него была опасная бритва.
— Ну вот, ты опять занервничал, Рыжий, — неодобрительно прокомментировал Скунс.
— Заткнись! — огрызнулся Рыжий, и от его голоса у бывалого вояки Маккаферти внутри все похолодело.
За забор Скунс шагнул уже с двумя скорострельными пистолетами в руках, и тут же загремели выстрелы. Без труда он расстрелял еще двух молодых парней в кожаных куртках, которые по-дурацки высунулись с обрубками «калашей» во двор.
— На заднем дворе еще один, — отметил Скунс и, прижимаясь к стене, стал огибать дом. Рыжий при этом рванул дверь на себя. Подумал, что заперто, психанул и пнул ее. Оказалось, что она просто открывается в другую сторону.
Действовали они слаженно, но Маккаферти было невдомек, зачем требовался тщательный план, если сейчас на его глазах киллеры на пятьдесят процентов импровизировали. Пока в холле Рыжий застрелил еще одного охранника и затем любовно исполосовал старичка, который, судя по белому халату, был либо поваром, либо официантом, Скунс уже вернулся.
— Остались еще двое. Один с пулеметом на втором этаже и один у дверей на третьем, — напомнил он.
Рыжий, который уже поднимался по витой лестнице, повернул к нему наполненное сумасшедшим восторгом от происходящего лицо и почти радостно выорал:
— Знаю!
Сверху на его слова загрохотал РПК, огромные ошметки штукатурки посыпались от стены, в которую упирался лестничный марш. Рыжий успокоился и сел на ступеньки.
— Дурак, — определил неизвестного стрелка Скунс, — выказал себя.
— Он напротив, в холле, — подтвердил Маккаферти.
Скунс достал из кармана рацию и вполголоса доложил туда:
— Второй этаж, окно над входом.
Еще через полминуты над их головами гулко ухнуло, лестничный марш тряхнуло, а вжавшийся в него Маккаферти оценил масштаб «разборок».
Они уже, было, поднялись на разгромленный взрывом гранаты второй этаж, даже успели осмотреться: стены в выщербинах осколков, горят шторы и ковер, у окна труп с пулеметом в обнимку... Но в этот момент раздался выстрел сверху, и ужаленный пулей Скунс схватился за ногу. Сквозь лестничный пролет стрелял последний охранник в таком же, как у встретившего их в воротах, замшевом пиджаке. Скунс и Маккаферти скатились на прежнюю позицию, а Рыжий все же успел проскочить в мертвую зону ведущей на третий этаж лестницы. После трех выстрелов с одной и единственного с другой, Скунс и Маккаферти услышали его скрипучий голос:
— Не люблю стрелять! Пижон, блин...
Дядя Коля сидел в кресле. Одет он был в домашний халат и тапочки. Оружия у него не было.
Усталым и отрешенным взглядом он встретил своих убийц.
— Прибыли, родимые. Ну так проходите. Дядя Коля стрелять не будет, устал дядя Коля стрелять.
— Ну так а че стол не накрыл, коли гостей ждешь? — хохотнул Скунс, который уже чувствовал себя хозяином положения.
— А это кто с вами? — кивнул старик на Маккаферти.
— Американский генерал, — с важностью в голосе ответил Скунс.
— О, как почетно! Ну вы, ребятки, дайте мне полминуты, я вам кое-что скажу для вашего босса. Да и вам полезно знать будет. — Старик чуть дрожащей рукой взял со стоявшего рядом столика рюмку водки, опрокинул в блеснувший золотым оскалом рот и запил морсом. Потом еще более дружелюбно посмотрел на «гостей». — Тридцать лет я за свое место под солнцем спину гнул и кровь проливал. Едва-едва черномазые меня не одолели. И все потому, что то интернационализм у нас, то демократия беспредельная. Вон, пусть американский генерал на досуге вам расскажет, как у них с индейцами поступили, как неграми торговали...
— Ты быстрее давай, у нас тут не лекция, — ощерился Скунс. — Вот-вот менты прибудут. Что хотел банкиру передать?
— А передай ему, сынок, что зря они Россию-матушку подмять вздумали, поперхнутся, гады. Со всей своей демократией, которая только для них самих. Думаю, и ему когда-нибудь ствол в жопу вставят! Или побежит по парижам-лондонам хоть и при бабках да в говне! И все его друзья побегут, потому как земля под ними гореть будет. Да скажи ему, то, чего он хотел здесь, не только у него есть. Так и передай! Запомнил?
— Запомнил, — подтвердил Скунс и поставил три точки на седой груди старика. И еще одну для верности — на лбу.
Рыжий посмотрел на него с явной обидой, будто только что отобрали лучшую игрушку.
— Да ты, Рыжий, не нервничай, — начал оправдываться Скунс, — вот ты нервничаешь, а потом этой же бритвой щетину свою скребешь. А вдруг у них СПИД?! А? Я же с тобой из одного котла хаваю!..
— Тише! — вдруг напрягся Рыжий. — Здесь еще кто-то есть.