Одноместная камера в России — это роскошь.
И даже то, что стены ее были покрашены в раздражающий глаза ядовито-зеленый цвет из фильмов ужасов, первоначально Майкла не смутило. Под потолком таким же ядовито-желтым светом тлела лампочка, одетая в мутноватый плафон, оправленный металлической решеткой. Обитые листовой сталью двери, нары, малюсенькая подушка с наволчкой в разводах от частой и недобросовестной стирки, затертое байковое одеялко и видавший виды матрас — определенно роскошь. Стены и все это сдавленное ими пространство словно впитали мысли и чувства прежних обитателей и теперь давили со всех сторон на мозг Кляйна, или, казалось, они пытаются произнести одну беззвучную букву, которая заменяет весь алфавит и одновременно вмещает в себе огромный сгусток печальной информации. Если есть в мире беззвучный стон, то именно здесь его можно услышать. Все это, тем не менее, казалось Майклу даже интересным, даже романтичным.
На допрос его вызвали только раз, да и говорили с ним, будто он не американский шпион, а обычный уличный хулиган, разбивший по-пьяне витрину и матерно обругавший участкового. И такой подход к его персоне несколько беспокоил Майкла. Как беспокоил его и глазок в дверях, где частенько, прерывая его раздумия, появлялось «всевидящее око», а, может, и несколько посторонних глаз пытались заглянуть ему в душу. Именно в душу, которая вместе с немой буквой витала где-то под сероватым потолком, пытаясь критически взглянуть на бренное и расслабленное тело Майкла сверху.
Между тем, двумя этажами выше, над судьбой этого тела и этой души висел дамоклов меч в образе лысого генерала в штатском. Листая досье Кляйна, он поминутно вытирал платком выступающий на бледно-розовом затылке пот, шмыгал носом-картошкой и бросал молнии-взгляды на стоящего перед столом секретаря.
— Осинский про него звонил? — спросил хриплым простуженным голосом генерал.
— Так точно! — выстрелил секретарь.
— Гу-гу... А, казалось бы, так себе — шестерка. Пятое колесо в телеге. И зачем он просил торсионник на него включить? Мы бы и так его в порошок стерли? Как думаешь, Сарычев?
Секретарь сделал порыв пожать плечами, но неожиданно для самого себя засветился пришедшей мыслью:
— Наверное, нужен он ему еще...
— Правильно думаешь, Сарычев, а если ему нужен, значит, он стоит дороже, чем мы о нем знаем. И с каких это пор вонючие банкиры знают больше нас?
— С девяносто первого года, — нашелся Сарычев.
— И это правильно, — буркнул генерал, не отрывая взгляда от досье.
Раздутая от простуды и мокроты в носоглотке голова генерала Стуцаренко отказывалась работать в нужном режиме. А ему очень хотелось почитать в этой папке между строк, так хотелось, что он изо всех сил напрягал глаза, пытаясь обозначить связь между ними и разбухшим мозгом, дабы проскочила по ней искорка озарения. И от этого в голове гудело, как в топке, а на затылке, покрытом испариной, можно было жарить яишницу. Надо же было простудиться в июне! Осопливел, как подросток!
— Слышь, Сарычев, а из Москвы ничего не поступало?
— Никак нет, товарищ генерал. Разрешите высказать предположение?
— Валяй.
— Я думаю, в Москве не хотят делиться игрой, или, по крайней мере, там есть кто-то, кто играет на одну руку с Осинским.
— Тоже верно. Но на одну руку с Осинским там куча народу играет. Рука-то у него мохнатая и денежная. Он же половину наших спецов перекупил да в свои службы нанял.
— Я бы не пошел! — полыхнул честолюбием секретарь.
— Жрать захотел бы — пошел, — вяло отмахнулся генерал. — А уж охрана нашего всенародноизбранного у него вся в кармане. Оттуда мне тоже звонили.
Стуцаренко еще раз пробежался по скупым строчкам кляйновского досье и закрыл папку. Красными слезящимися глазами внимательно посмотрел на лейтенанта Сарычева.
— Не пошел бы, говоришь?
— Не пошел бы, — опустил глаза лейтенант.
— Ну-ну... А торсионник, Олег, все же придется включить. Мы пока свою колоду придержим. Чужая игра — потемки. А в темную надо играть, зная расклад.
— Мы ж его, с тех пор как получили, еще не разу не включали?!
— Вот и попробуем. Шесть лет пылится, государственные деньги в него вложены. Посмотрим, что этим комбайном накосить можно. Иди, Олег, давай команду.
3
И кто сказал, что на этих островах буйная дикая природа? Так себе — есть лианы, пальмы, песочек специально для богатых туристов подзолотили и разровняли, горы в центре... Вот только там, где океан сливается с небом, образуя клубящуюся по вечерам фиолетовую черту, — вот там, наверное, и есть край света. А здесь — забытый стараниями людей и Богом уголок, туристическая провинция высшего класса, специально для любителей сервированной экзотики.
Целыми днями Ольга сидела на берегу и смотрела на океан. Где-то за ее спиной резвились Ваня-Супер и Андрейка. При всей своей ограниченности телохранитель знал много подвижных игр и составлял Андрею отличную компанию. Купаться ходили в бассейн прямо на территории виллы. Другим «развлечением» Ольга выбрала посещение единственного маркета в городке, где, кроме достаточного выбора товаров, находился небольшой ресторанчик, в котором, к своему удивлению, она обнаружила русскую официантку. Посещая его, Ольга заказывала не только обед, но и «выкупала» на час-два Айрен (Ирину), чтобы было с кем поговорить. Андрейка с Ваней садились в таких случаях за соседний столик.
Ирина за бокалом мартини охотно рассказывала о себе. Родом она была из Анджерки, районного шахтерского центра на Кузбассе. Отец и старший брат (сколько себя помнит) все время в шахте или рядом с ней, а если уж не в шахте, то на огороде. Трудоголики. В школе училась средненько: поднатужится — четверки, а тройки вообще без труда получала. После школы решила ехать в Новосибирск, подальше от родной угольной пыли, которая в Кемеровской области повсюду. Университет показался ей слишком высокой планкой, поэтому без особых хлопот поступила в торговый техникум. А тут грянула по всей стране перестройка. Интердевочки не только в кино, но и в гостинице «Обь» почти в открытую работать стали. И пошла-поехала сексуально-социальная революция! Первым шагом к ней стали конкурсы красоты. От колхозно-районных до общесоюзных. Водку запретили, а народ еще круче пить начал. Выстроились по всей стране две очереди: одна за водкой, другая — в «цивилизованный мир». Ирина во вторую пристроилась. Неделю перед этим себя голую в зеркало рассматривала. Подруги ей специально импортных журналов мод натащили, чтобы было с кем сравнивать.
— А ты действительно красивая, — сказала ей Ольга.
— А толку-то!? Если б я еще умела пользоваться этой красотой! Красивых у нас в России с давних времен больше, чем на всем этом тухлом земном шарике, а красотой их, если не мужья-алкоголики пользуются, то пройдохи всемирного масштаба.
Нет, в ней не было и малой доли от эмансипированных прокуренных богемных дамочек, участвующих ныне во многочисленных ток-шоу. Но много было разочарования и обманутости. Вот и играла Ирина в житейскую мудрость, коей до сих пор не накопила. А недостаток ее восполняла за счет прорывающейся через эмоции и речь накипи.
— Вот и я думала, что ничем не хуже красавиц заморских, и рискнула на конкурс красоты объявиться. Специально для этого на достойный купальник деньги у всех занимала. Сначала районный — на ура проскочила! Там его комсомольские функционеры проводили, так им от меня никому не обломилось. Думали, что я вообще полная дура. В сауну после конкурса пригласили. Фигу! Они у нас специалисты по комиссарским телам. Правда, хотели мне на областном подгадить, да не вышло. В жюри тоже похотливые особи сидят.
Вот так и вышла я в купальнике за пятьсот баксов в люди! Смешно?..
— Отнюдь...
Потом на Ирину посыпались предложения от разного рода бульварных изданий, сулили деньги большие и малые, иностранные и советские... И понесло ее... Приехал, правда, отец, пытался неумелым своим языком вразумить дочь, даже мозолистую ладонь к щеке приложил да потом понял, что дочь его уже совсем в другом мире живет. Выпил бутылку водки, прослезился напоследок и уехал со словами: Бог тебе Судья!
Из всех предложений быстро и легко заработать демонстрацией своего тела в различных обрамленьях и без них Ирина выбрала для начала ненавязчивый контракт некого Стасика — менеджера международного агентства топ-моделей. Уж такие у него были документы. Тот предложил сначала не работу, а отдых. Средиземноморский круиз, пробные фотографии, обучение прямо на лайнере... Да и не донимал. Появился всего раз, оставил визитку. Уверен в себе, вежлив, никаких сальностей, деловой стиль. Вот и клюнула.
На теплоходе (довольно третьесортном) все спрашивала про обучение, а Стасик отмахивался — отдыхай покуда. И все в бар девчонок водил, рассказывал о сложностях работы модели, о режиме дня, о диетах... Толково рассказывал. Не с потолка брал и не шапок нахватался. Потому и верилось ему. Вот и грезили ночами в каютах о подиумах и обложках красивых журналов.
Опомнились в Турции. На «специальной» экскурсии, которая закончилась в настоящем зиндане. Продал их всех пятерых Стасик за хорошие деньги, и никакая Советская страна их потом не искала. Загуляли, мол, девки под покровом беспредельной демократии, остались добровольно на Западе или Востоке — кому какое дело?
Турки, у которых бизнес торговли наложницами был отлажен четко, распорядились ими по-разному. Кого сразу в «расход пустили», как товар невысокого, по их мнению, качества. Тешились, что называется, от души. Некоторых, в том числе и Ирину, берегли. Только сфотографировали в обнаженном виде со всех сторон. Видимо, для своих рекламных буклетов. Кормили сносно, но держали взаперти. Не били, но наказывать тоже умели. Провинилась — можешь остаться на сутки-двое без жидкости: воды, сока, вина, а то и наручниками к кровати за руки и за ноги прицепят. Ирина не дергалась. Ждала. Ждала и верила, что придет и час освобождения и час расплаты. Думала, что вот-вот появятся неустрашимые кэгэбешники, наворочают туркам по их кельдымам, приведут заплаканного Стасика в «браслетах» на народный суд. Но у чекистов хватало других дел, чем беспутных дур по всему миру выручать.
Через месяц Ирину продали арабскому шейху. Настоящему. У которого и дворец, и гарем, и миллиарды во всех банках. Привезли ее туда самолетом, и никакая таможня их не проверяла.
Омар (так звали шейха, или так он хотел, чтобы называла его Ирина, или только одно это из его многочисленных имен она запомнила) сносно говорил на русском языке, и в его гареме она была не первой русской. Кроме того, Омар говорил на английском, французском, немного на испанском и поэтому «находил общий язык» со всеми своими наложницами и женами.
Ирина, поняв, что отсюда просто так не сбежать, приняла новые правила игры. Шейха ублажала старательно, играла в полное смирение, как деревенская дурочка радовалась его подаркам и ругала свою прежнюю жизнь в России. С ее слов получалось, что ее не в рабство продали, а в райские кущи.
Но совсем другое происходило в ее душе. И хотя Омар весьма по-джентельменски относился ко всем своим женщинам, у нее все равно оставалось чувство, что она всего лишь одна из картинок в большой колоде карт. Захотел хозяин поиграть — вынул нужную. С большой помпезностью шейх каждую неделю выдавал своим наложницам подарки. Всем разные. Не жалел денег и на наряды.
— Но какая русская баба согласиться быть просто отхожим местом для похоти?! — возмущалась Ирина. — Если и скажет, что согласна, так это только для того, чтобы потом потихоньку свои права на своего же хозяина предъявить! Ты себе не представляешь, с каким победным видом заходил этот передовик-многостаночник в наши покои!
И они улыбались ему навстречу. Улыбалась и Ирина. Старательно подыгрывала его постельным причудам, и косилась на четырех официальных жен. Уж те если заметят, что какая-нибудь резвая красавица стала больше других занимать сердце и другие важные органы их муженька, то со свету сживут быстро и надежно. После ужина почувствуешь сухость во рту, головокружение, начнешь задыхаться, а то и сразу кровавой слюной запузыришься. А ему что — он себе новых купит. Восток дело отнюдь не тонкое, а простое, как газета «Пионерская правда».
И все же Ирине удалось оттуда сбежать. Когда примелькалась она своему «шефу» (его постоянно заботили «новые покупки»), у нее появилось свободное время. Тратила она его на изучение языка, запоминание расположения комнат во дворце, парадных и запасных выходов, времени приезда служебных хозяйственных машин, а также на заигрывание с телохранителями. Последнее было не менее опасным, чем перейти дорогу женам, но этим занимались почти все европейки в гареме. Ожидание нерегулируемой очереди в спальню шейха многих не устраивало. Внешнедрессированные «янычары» (как называла их Ирина) тоже были не прочь в периоды отсутствия шефа позабавиться с белотелыми красавицами. Делали это скрытно не только от всех, но и друг от друга. Вот вам и Восток, вот вам и пуританские нравы.
Ирина выбрала самого молодого, близкого ей по возрасту. К тому же, как потом выяснилось, он был дальним родственником шейха. И употребила все чары, которые даны красивой и не совсем глупой женщине, чтобы вызвать в нем не просто похоть, но и настоящую страсть. Арабский мальчик вывез ее сначала из дворца, а уж потом и из страны пустынь и нефтяных королей. И проехала она с ним через Индию, Непал, Бирму... В Японии от него сбежала, и вот уже пять лет работает в этом ресторанчике и ничего другого от жизни не хочет.