— Мне кажется, я Вас уже видела раньше... Банально, но, может быть, правда.
— Может быть. Я жил в этом городе. Долго и, наверное, счастливо.
— Да нет, мне кажется, я видела Вас по телевизору. В город я приехала два года назад, учусь в университете, на психолога.
— Лженаука, но зато модная, — сказал и тут же сморщился от своей занудно-циничной категоричности. Нужно было прогнать с ее лица тень обиды и недоверия, и он прогнал: — Психологам нельзя быть такими красивыми. При общении с любым мужчиной Вы будете находить в нем массу комплексов и прочих объектов для своих исследований, а полученные результаты не будут соответствовать действительности.
— Из-за меня?!
— Разумеется. Так что к окончанию вуза Вам необходимо превратиться в малопривлекательную среднестатистическую даму в модных очках и строгом костюме.
— У меня хорошее зрение, — улыбнулась она.
— Психолог без очков, как футболист без мяча. А зовут меня — Семен.
— А мне почему-то подумалось — Сергей. Бывает так, смотришь на человека, и кажется, будто доподлинно знаешь его имя. Будто на лице написано...
— Издержки постижения психологических дисциплин.
— А меня зовут Наташа.
— А мне почему-то поверилось, что Оля...
Еще минута, и она ушла бы, и Рогозин, возомнивший, было, что сам Бог послал эту девушку в его жизнь совсем не для того, чтобы вернуть скомканный платок, уже мусолил стандартную мысль о приятном, но малозначимом эпизоде ее появления. И все же очень не хотелось, чтобы она исчезла вдруг навсегда в уличной суете. Но она и не уходила, хотя уже давно нарушила допустимые рамки общения с незнакомым человеком. Да кто их устанавливал — эти рамки?
— А Вы, если не секрет, чем занимаетесь?
— Не секрет, но долгая история, — сердце забилось только после ее вопроса. — В данный момент брожу по городу и питаюсь воспоминаниями. Но именно сейчас испытал жуткий приступ настоящего голода. Я три дня добросовестно постился. Даже курить бросил. Поэтому я предлагаю Вам составить мне компанию и отобедать в каком-нибудь жутко дорогом ресторане. Повод? Повод простой: я очень не хочу, чтобы Вы ушли сейчас в свое никуда, сославшись на массу причин, не позволяющих Вам продолжать наше знакомство, а в душе просто опасаясь немного странного и нагловатого незнакомца.
Лобовая атака. Ничего лучшего Семен не придумал. Слишком долго готовился в эти дни к искренности. Да и то не обошелся без витиеватого самолюбования в своей тираде.
— Вы похожи на благородного бандита...
— А Вы мне нравитесь. Очень...
Она смутилась. Также честно, как сказанная Рогозиным последняя фраза. Теперь она сможет уйти, и не будет ни малейшей зацепки, чтобы удержать ее.
— Ресторан? Как-то нелепо... После храма... Да уж, ресторан... Ничего лучшего в голову не пришло.
Слово «ресторан», как и «гастроном», и без того с детства вызывало у Семена малообъяснимое отвращение. Из-за своего утробного, чрево-рычательного «р», что ли? Теперь смутился Рогозин. Но Наташа пришла на выручку своему новому знакомому:
— Может быть, просто погуляем, а перекусим в каком-нибудь кафе по пути?
— Кто будет гидом? — обрадовался Семен.
— Попеременке...
6
Ольга. Она тоже ворвалась в жизнь Семена с весенним солнцем и распущенными по ветру волосами.
Это было еще в школе. Старшеклассники обычно курили на больших переменах в углу школьного двора, где размещались всяческие вспомогательные постройки: гараж, хозяйственный склад, трансформаторная будка... Подальше от суровых глаз военрука, берущих на заметку физкультурников и укоризненных речей директора. Там же проходили школьные разборки и драки, туда приносили последние новости и анекдоты, там, во время школьных вечеров, потихоньку приобщались к спиртному.
От всего остального мира школу отделяла литая чугунная ограда, через которую можно было легко перемахнуть, чтобы добежать до ближайшего гастронома за пирожками и сигаретами.
Именно сквозь витое литье этой ограды Семен впервые увидел Ольгу. Она бежала по залитой майским солнцем улице Володарского со стороны главной городской площади и бежала как-то смешно и неуклюже, отчего кто-то из десятиклассников показал на нее пальцем, а остальные дружно гоготнули. Смеялся и Семен. Откуда они могли знать, что минуту назад она во весь рост растянулась прямо возле памятника Ленину и здорово ободрала колени и руки. И уж тем более, они не знали, что девочка по имени Оля из соседней школы бежит в больницу к брату, который сломал ногу. Наверное, она так и убежала бы по своим неотложным делам, и память мгновенно упрятала бы ее развевающиеся волосы и чуть приоткрытый от сбитого дыхания рот под толщу других впечатлений, взглядов, выкуренных у этого забора сигарет, но провожавший ее взглядом Семен увидел, как что-то выпало из кармана ее плаща. Выкрикнутое вслед «эй, девушка» никакого результата не принесло, и ему ничего не оставалось, как перемахнуть через забор, чтобы подобрать потерянное. А потерянным оказался комсомольский билет. За утерю подобных документов в те времена хоть и не записывали во враги народа, но и по головке тоже не гладили. Взглянув мельком на фотографию, фамилию и имя, Семен положил корочки во внутренний карман пиджака, хотя кто-то из парней предложил его тут же торжественно сжечь или хотя бы разрисовать фотографию. Но в школе прозвенел звонок, и ватага тут же устремилась на очередной урок, сразу забыв об этом маленьком происшествии. Не забыл только Степан.
Семен позволил себе еще раз заглянуть в подобранный комсомольский билет, только оставшись с ним наедине. После уроков он примостился на скамейке в дальнем углу городского парка и стал внимательно его изучать. Девушке, как и ему, было шестнадцать. Никитина Ольга Максимовна, член ВЛКСМ с... Он рассматривал ее фотографию, и ему показалось вдруг, что он знает ее уже сто лет, точнее — знал всегда. А вот сейчас как будто заглядывает в ее жизнь с черного входа. Может быть, кто-нибудь и посчитал бы это недостойным занятием — сверлить взглядом чужую фотографию, желая через нее проникнуть во внутренний мир человека, но кто этого хоть раз в жизни не делал? Между «оплаченных» и неоплаченных взносами страниц была вложена типовая памятка, на которой аккуратным почерком был написан адрес владелицы. Будто знала, что потеряет.
К Ольге Семен пришел лишь через два дня. Все это время он собирался с духом и мыслями, а, говоря проще, искал повод, чтобы завязать знакомство. Он очень боялся прийти в ее дом и после возвращения утерянного документа получить дежурную благодарность, остаться ни с чем у закрытой перед носом двери.
Чего он хотел? Пожалуй, точно определить он не мог, но взгляд девушки на фотографии пробуждал в нем совершенно новое, еще незнакомое чувство, вкус которого он еще не понял. Ему и раньше нравились некоторые девчонки, но относился он к ним именно как к девчонкам. Не было, что ли, тайны, в которую, как в этот взгляд на фотографии, хотелось бы проникнуть. Наверное, это даже можно сравнить с открытием другого мира, загадочного и манящего, в котором пока что живет всего один человек. Никитина Ольга.
Загадка пробуждения первого любовного чувства, его силы и чистоты — тайна, равная по значимости таинству акта сотворения. И Семен никогда и ничего не пытался объяснить для себя в этой тайне, познавая ее не умом, а сердцем. А, может, боялся, что вместе с тайной исчезнет и сама любовь? Он просто погружался в нее, как в течение великой реки, где, попадая в стремнину, уже не видишь не только берегов, но и не отличаешь воды от неба.
Дверь открыла мать — Елизавета Сергеевна — и посмотрела на Семена с явным недовольством и подозрением. Прежде чем позвать Олю, выяснила — кто, зачем, откуда. Сразу стало ясно — маме он не глянулся, а потом выяснилось, что ей вообще мало кто глянется. Колкий и холодный взгляд ее, да еще и воспитательный тон голоса заставили Семена отступить в глубину подъезда. Уже без всякой надежды он протянул суровой мамане подобранный им документ и после ее сухого спасибо шагнул на лестницу, но именно в этот момент появилась Ольга и почти силой затянула его в дом, попутно причитая о своей рассеянности и рассыпаясь в благодарностях. Так он оказался за чаем, у тарелки с печеньем, но не в своей тарелке.
А потом они пошли вместе к Ольгиному младшему брату в больницу, у которого был какой-то сложный перелом. Да Семен был согласен идти куда угодно и сколько угодно, лишь бы только рядом с этой удивительной девушкой. Всю дорогу она рассказывала о себе, своей семье, своей кошке. Семен слушал, подспудно осознавая, что таким образом он допускается в круг близких друзей, и, конечно, предложил вместе сходить в кино...
Именно в кинотеатре, в полутемном зале, когда на экране происходило нечто душещипательное настолько, насколько были способны передать это французский кинематограф и Ален Делон, их руки впервые встретились. Переживания героев фильма слились с их собственными, а, может, просто стали поводом для проявления первой в жизни Семена нежности по отношению к девушке. Через ее руку, ему казалось, он ощущал ее всю: и тело, и душу. И хотелось, чтобы вместе с фильмом эти ощущения не кончались.
Слегка кружилась голова, и он парил в каком- то особом трехмерном пространстве: между реальностью, фильмом и незнакомым всепоглощающим чувством найденного счастья.
Потом был первый поцелуй в подъезде, долгий, но безвкусный, ибо само волнение было больше и выше всех ощущений. Но именно этот поцелуй заставил их смотреть друг на друга совсем иначе. Именно тогда Семен определил для себя, что рядом с ним самая красивая и самая близкая ему девушка па свете. Были еще поцелуи, был еще целый океан нежности, и была сумасшедшая июньская ночь на даче, когда, забыв о выпускных экзаменах, забыв вообще, что в мире существует что-то еще, кроме двух переплетающихся тел и тонущих друг в друге взглядов, они клялись в вечной любви и мечтали о долгой и счастливой жизни...
Оля пришла в дом Рогозиных уже после выпускного бала. Пришла специально, чтобы познакомиться с Татьяной Васильевной и Андреем Георгиевичем. Но первым, кого она увидела, был Степан. Он открыл ей двери и тут же был нежно поцелован в щеку, да еще и помаду ему со щеки платком оттерли. И лишь потом запоздало в прихожую вошел Семен. И только по взволнованному виду Семена Ольга смогла понять, кто есть кто.
— Ой, ты говорил, что вы близнецы... Н-но... Да вы просто копии!
— Можно я буду оригиналом? — улыбнулся Семен.
— А у вас нет копии? — с хитрым прищуром спросил Степан.
7
Родители, особенно Ольгины, легко отбили абитуриентам свадебное настроение. На семейных советах доброжелательно и с подобающим уважением отнеслись к их чувствам, но решено было, что сначала необходимо штурмовать вузы, отучиться хотя бы курс, а там будет видно. Тот, кто придумал, что чувства проверяются временем и прочими побочными неприятностями, может быть и философ, но далеко не любовник. Наверное, никудышный любовник. Чувства не проверяются, чувства изматываются. И иногда кажется, что окружающим это доставляет удовольствие. Самым беспощадным был аргумент Елизаветы Сергеевны: «А на чью зарплату вы собираетесь жить?». Радуга не растаяла, ее разбивали вдребезги, и осколки, падая с головокружительной высоты, больно ранили влюбленные души. Вся эта бытовая сермяжная правда жизни была обрушена на них селевым потоком, и мир мгновенно посерел и съежился. Нет, никто не был против большой и настоящей любви (ибо с этих пор Семену и Ольге стало казаться, что у всех остальных она какая-то поддельная, а у старшего поколения — просто привычка к совместному проживанию, не приносящая ежедневной радости видеть друг друга), все было подчеркнуто интеллигентно и порядочно, отчего несостоявшихся молодоженов с лица воротило. Они уходили по вечерам к реке, чтобы вдали не от посторонних глаз, а от глаз родных жить в своем наполненном мечтами и нежностью мире.
Это из сегодняшнего дня Семен улыбался над своей и Олиной наивностью, над юношеским порывом пойти наперекор всему. Улыбался и одновременно жалел, что не поступил так, как подсказывало ему сердце. Ибо только через кажущиеся безумными поступки влюбленных во всех прочитанных им книгах двое преодолевали все невзгоды и добивались своего романтического книжного счастья.
Ведь хотели они даже тайно обвенчаться и, если потребуется, выкинуть комсомольские билеты, хотя Семен был против. Батюшка в Знаменской церкви выслушал их так же внимательно и уважительно, как слушали их родители, порадовался их желанию заключить брак на небесах, но закончил печально и безысходно:
— К сожалению, дорогие мои, Церковь отделена от государства, и я не могу повенчать вас до тех пор, пока не увижу документа о вашем гражданском браке. Да ведь вам еще и осьмнадцати нет... А храм посещайте чаще, на службы приходите, Бог вам поможет сохранить вашу любовь в чистоте и во времени.
Домой Семен приходил поздно, проводив Олю, и еще умудрялся садиться рядом с братом за учебники.
— Ну что, жених, — ухмылялся всякий раз Степан, — невеста еще не передумала? А в салон для новобрачных нынче клевые ботинки привезли. Вот бы мы с тобой там подзатарились!..