Но сегодня он проснулся от мощно ударившей его под дых новизны. Пустоты не было! Не было жара, не было и липкого холода. Медленно расправляясь внутри, крепло - как крепнет грудь женщины в ладони - имя. Нелепин шевельнулся.
Иванна тоже шевельнулась в ответ. И тут же радость невесомой пчелкой ужалила ее под правый сосок, затем под левый, затем потекла медленной медовой струйкой по животу, по бедрам, по ногам...
Тут в дверь позвонили, раз, еще раз.
Нелепин открыл глаза, но вместо того чтобы встать, подойти к двери, ухватился за плечо и за локоть Иванны.
- Пусти, звонят ведь, - ближе и тесней придвинулась она.
В дверь звонили и звонили, и с каждым новым звонком, с каждым отнимаемым у них отрезком времени, он входил глубже и глубже в новую для него реальность, отсекал этой реальности, принявшей вид женщины, путь к бегству, не давал раствориться ее бессмертной плоти в смертном беге минут.
Тогда, томимая скоротечностью и сжатостью времени, подстегиваемая сигналящими о ненадежности бытия звонками, она закричала. Сразу вслед за криком Иванны звонок прервался, смолк. Прошло минут пять, прежде чем в дверь тихо и деликатно, без особой уже настырности, постучали.
- Откроем, что ли? Может, телеграмма или сосед...
- Ну, ясное дело: ванная протекла, - оба враз рассмеялись.
Дверь Нелепин все же отпер. За дверью сумрачно-безнадежной тушей громоздился Ушатый. Генерал кивком отправил вниз охрану (это они звонили, а он - стучал), втиснулся в прихожую, повесил на вешалку теплый, на подкладке плащ:
- Дело у меня к тебе, Вася. Дело срочное. Ты, как понимаю, не один?
- Ничего, проходите. Я как раз думал...
- Думал, думал... - генерал явно нервничал. - Ну где они, твои шлюшенции?
Ушатый прошел в комнату, огляделся. Никого в комнате не было. Иванна, как только Нелепин пошел к двери, предусмотрительно скользнула в ванную. Генерал остановился у окна, задумался.
Нелепин хотел возразить: какие, мол, шлюшенции! Он всегда, всю жизнь как ни жалко, как ни бездарно это звучит - в садах, в ресторанах, во снах разыскивал именно эту короткостриженую, сероокую! Но ничего он такого не сказал, запнулся, глупо буркнул "здесь другое", отвернулся.
- Да я тебе общее собрание акционеров, что ли? Да на здоровье! Мужик ты молодой, справный, чего ж! О другом я. Разговор есть, так что ты уж подругу свою спровадь, - голос Ушатого зазвучал тяжелей.
- М-м-м, - замычал Нелепин.
- Что, не успел? Ну, прости, брат. А дело не ждет...
- С добрым утром.
Иванна стояла на пороге нелепинской комнаты в мужской пижаме, сладко улыбалась, полотенцем протряхивала мокрые волосы, заодно прикрывая уже запудренный фонарь под глазом.
- Да. Гм... - Ушатый полуобернулся, крякнул, сел, потом спохватился, встал опять. - Доброе, доброе... Значит, нашел-таки, - после паузы сказал он. - Ну, поздравляю. А я сначала того... Не понял... Извините уж.
- Ничего, ничего! Шлюшенция я и есть, - улыбнулась, но, правда, сдержанно, Иванна. - Раз вы застаете меня утром у человека, которого я видела всего... Сколько раз я тебя видела, Вася? - Тут не выдержав, она подбежала к стоявшему столбом Нелепину, чмокнула его сладко в щеку и на любовнике своем повисла...
- Отметить! Обмыть! Непременно! - вышел из минутного забытья генерал. - Только вот... Переговорить нам бы надо. Мы с Василием на фирму сгоняем, вопросик один уладим. Да мы за час-полтора и обернемся...
На фирме Ушатый закрыл за собой дверь кабинетика на ключ, сказал безо всякого перехода:
- Сегодня двадцать шестое ноября. С завтрашнего дня я назначаю тебя первым заместителем, а первого декабря на общем собрании тебя изберут председателем совета директоров и президентом фирмы. Все. Остальное выборы, назначения, увольнения - не твоя забота. От тебя требуется лишь согласие. Зачем все это, - объясню, когда скажешь, что согласен. На размышления тебе, - Ушатый как-то вымученно улыбнулся, - десять минут. Думай. Я в кинозал.
Пока Ушатый ходил в кинозал, Нелепин думал не о его предложении, а об Иванне. Вдруг он вернется, а ее уже нет? Вдруг все развалится? С чего он решил, что все так здорово? Может, она захочет уехать? Может, у нее есть кто-то. Кто? Муж, любовник, приятель? Не похоже... Нет, нет. Она тоже ведь почувствовала: их встреча - судьба. Тут не спутаешь! Правда, этот холодок утром, явный ее страх перед чем-то, а за страхом сразу - смешок...
- Я согласен, - сказал вернувшемуся генералу Нелепин. Хотя, едва услышав о дурацком этом президентстве, твердо сказал себе: нет! Да это чушь просто! Какой он президент-администратор? Ну нельзя же доходить до абсурда! И... и... - Согласен! - противореча внутренним своим выкладкам, повторил он. - Да, да! - вытолкнул Нелепин сладострастно то самое слово, которое сегодня ему в уши, в ноздри, в рот стоязычковым пламенем выдыхала Иванна.
- Ну так дай же я тебя, голуба, поцелую! - Генерал, пыхтя, выкатился из-за стола. Продолжая что-то говорить, он подбежал к Нелепину, но не поцеловал, а застеснявшись, лишь обнял его. Потом так же, пыхтя, к столу вернулся, ткнул пальцем в кнопку на пульте, не попал, ткнул еще раз и в зажегшуюся точку зарычал весело: - Вина! Этого самого... Крымского! С этикеткой золотой! Ты не знаешь даже, как помог мне, - отлепляя палец от кнопки, задыхался Ушатый. - И мне, и всем нам, и себе... Сейчас вина принесут, выпьем! А там - все объясню тебе...
Вино принесли быстро, но Ушатый, потрясенный согласием Нелепина, бутылку откупоривать не стал, а закрыв за буфетчицей дверь, зашептал, округляя глаза, что-то в самое ухо Василию Всеволодовичу, зашевелил пальцами у него перед носом. Лишь иногда, отскакивая от Нелепина на два-три шага, он вскрикивал:
- Понимаешь теперь, голова садовая? Понимаешь?
Через час вопрос был окончательно сговорен. Нелепин чувствовал в кончиках пальцев легкое покалыванье: событий ночи, утра, а теперь еще и дня было многовато для провинциальной, не привыкшей к резким московским изворотам психики...
- Может, на воздух, а? Не могу, ей-богу, больше, Александр Мефодьевич!
- Да чего там на воздух? Тогда уж - за город! Как это актриски кричат в спектаклях: к цыганам, в "Стрельну"! Или в "Иверию". Знаешь такой кабак?
- Сначала домой. Там - Иванна.
"Чшхт... Привет, толстожопики! Это опять и снова НЕКРО-ТВ! Студия-40 на трудовой вахточке. Седни у нас очередная передача из цикла "Неземные удовольствия и наслаждения". Седни, правда, не рай! Чуть пониже местечко для вас выбрал я седни! Для новичков, глядящих в нашу щелку впервые, повторяю: с вами сегодня и с вами всегда - Вова Чмут, Чмут, Чмут... Итак, сразу же удовольствие No 2: "Совокупление с инкубом!" Ау, толстожопики! Ваши подружки готовы? Но погодите их натягивать! Чуть поздней, когда пройдут перед вами двенадцать некропозиций! Да каких! Пальчики оближете! Вы ведь бабки отслюнявили уже? Ну тогда але-оп! Пошла картиночка: Ирма Эдуардовна Улиганская-Кизякова и инкуб! И-эхх! Погнали!"
В "Аналитичке"
Смерть сторожа не испугала и не смутила Агавина.
Чего бояться? Милиции? Мести? Возможного наказания? Все - ересь! Старик наверняка уж свое заслужил. Милиция - подонки. Наказание? Но разве в преступной стране оно возможно? Нет и еще раз нет! В ней возможно только продолжение продолженного преступления... Здесь Урод-Агавин всегда сбивался. Но потом, собравшись с мыслями, поправлял себя так: продолжение преступления длящегося. Так что с этим все было в порядке. Смущало другое. Смущало чувство чего-то им самим в этой истории недопонятого. Смущал человек, приезжавший к нему в "Тетрагон" вместе с порнушником Чурловым. Сначала Урод был уверен: встретился этот самый чурловский приятель со стариком случайно. А кинжал старый варнак отдал ему только из хвастовства. Давно, давно отошел от дел старый черт! Но кое-что знал и помнил, да и самого Агавина видел в неподобающем виде и с людьми неподобающими в том же самом особнячке. Так что замочили его хоть и случайно, а не зря. И пацаны повязаны, и ящичек с оружием коллекционным взят... Но этот-то, с фирмы чурловской, чью машину Урод так ловко показал в день убийства перед особняком, он-то здесь при чем?
Зная, что рискует, Урод позвонил Чурлову и о какой-то ерунде с ним покалякал. А покалякав и вынув с журналистской ловкостью из собеседника информацию о Нелепине, о фирме, об Ушатом, - призадумался. Затем, по проверенным "высоким" каналам запросил сведения дополнительные. А там уж стал сопоставлять услышанное всерьез и от сопоставлений таких даже присвистнул. Присвистнув же, засобирался в "Аналитичку". Запахло сенсацией. И какой! Надо было действовать! И действовать только через респектабельную и уважаемую газету. Начать же следовало со скандальчика уголовного. А ежели скандальчика нет, его надо было придумать.
В своей собственной редакции Урода боготворили. Но в редакции "Аналитички", в которой провел он первые десять лет своей половозрелой журналистской жизни - отдадим должное пронзительности взгляда тамошних аналитиков и журналистов, - говоря откровенно, ненавидели.
Урод это знал и случая появиться в "Аналитической газете" никогда не упускал. Случалось, правда, такое не часто, но зато подгадывался непременно день зарплаты или какой-нибудь юбилей, чтоб повидать по возможности сразу и всех, вылить помоев погуще, самому хлебнуть пожирней.
- Явился живодер, - недовольствовали вахтеры на первом этаже.
- Принесло ханыгу, - досадливо сглатывали бьющие из пищевода струйки соляной кислоты на третьем и на пятом.
- Пришел! Здесь! - потирали руки на седьмом.
Второй этаж одышливо и туповато молчал.
Все этажи Урод, конечно, не обходил, был для этого слишком тяжел, трудно раздирал ноги в паху, непозволительно громко стучал мертвой прямой ступней. Поэтому ехал Урод сразу на свой любимый седьмой этаж, там в секунду высасывал полбутылки прихваченного с собой зеленого ликерцу, длинно плевал в стену, садился посередь коридора на пол, рядом с собой клал кепку... Хэппенинг начинался!
Уродец садился, и к нему тут же подбегал кто-нибудь из новеньких, подосланных старшими товарищами. Новенький мяучил тихо-вежливо:
- Аналитический материал? Класс! А передать кому?
- Говну.