В праздники - на пасху и в Новый Год - вся наша семья собиралась вместе у родителей в Герцлии. До сих пор помнят дети моей сестры и мои дети приятно проведенные дни в доме дедушки: торжественно устраиваемые праздники, песни, неповторимые мелодии, которые пел дедушка, рыбные блюда, которые приготавливала бабушка и особенно ее знаменитый "Штрудл".
В те годы я уже работала в Гистадруте. Отец стал членом Гистадрута сразу после его прибытия в страну. Прежде чем переехать в Герцлию, он некоторое время {69} работал в кооперативном товариществе столяров. Мою общественную деятельность он принял как нечто само собой разумеющееся, и был, конечно же, удовлетворен ею.
Я помню, что в более поздний период, во время судебного процесса над Райхлиным и Сиркиным, когда было найдено спрятанное оружие и я выступала как свидетельница на суде, я приехала в Герцлию. Отец ничего не сказал мне, но мама рассказана, что отец встал рано утром и сразу после того, как прибыла к подписчикам газета "Давар", он обошел всех соседей и жителей поселка, чтобы узнать, какое впечатление произвела на них его Голда.
Все годы своей жизни в стране отец вел религиозный образ жизни, ревностно исполняя все традиционные предписания. Он не прекратил свои занятия общественной деятельностью. Дом его был открыт перед {70} каждым нуждающимся, и не было человека, который, придя с какой-либо просьбой получить ли гарантийное письмо, или в долг занять деньги - вышел бы с пустыми руками, неудовлетворенным. Он очень подружился с покойным Шпринцаком, позже - председатель Кнесета. Отец часто навещал его по вопросам строительства и улучшения коммунально-бытовых условий в городе Герцлии, и с большим уважением отзывался об организаторских способностях этого человека. Отец очень интересовался всем, что делается в стране. Каждое утро он прочитывал газету от корки до корки - кстати, без очков. Я хорошо помню одно собрание протеста против британских оккупационных властей, организованное в Магдиэле, в котором отец принял активное участие и вместе с другими демонстрантами прошел очень длинный путь. {79} Отец скончался в возрасте 79 лет. До последнего полугодия своей жизни он был крепкий, статный, красивый и здоровый человек.
Мать не всегда одобряла мой образ жизни, иногда упрекая меня за то, что я слишком много загружаю себя и тяжело работаю. По ее мнению, я запускала дом и детей. Каждый раз она спрашивала меня: "Голдочка, что с тебя будет"? Я была совсем не уверена в том, что моя деятельность и конечные мои устремления будут ею одобрены.
Те места, в которых прошли мои первые детские годы в России - Киев и Пинск, я больше, к сожалению, не видела.
Правда, два раза я могла, как будто бы, посетить Пинск, но так ничего из этого и не вышло. Первая возможность была в начале 1939 года во время моей поездки в Польшу в качестве представителя партийной {72} делегации. Я начала свою экскурсию по Польше и доехала до города Лодзь, а там заболела. Я пролежала в больнице две недели, срок разрешения на пребывание в Польше закончился, и польское правительство не захотело продлить его. Поэтому я не смогла осуществить свое желание и посетить Пинск.
После образования Государства Израиль я прибыла в Москву в качестве посла. Я знала, что поездки по городам России - это не простое дело. И так просто не разрешат. Все же я надеялась, что если останусь продолжительное время в России, смогу посетить и Пинск. Но моя дипломатическая служба быстро и неожиданно прервалась - я приехала в Москву в конце августа, а в январе, после выборов в Кнесет, глава правительства Бен-Гурион потребовал, чтобы я оставила Москву, вернулась домой и вошла в правительство.
{73} Однако если бы я даже и посетила Пинск во время моей работы в Москве, я бы безусловно не нашла там никого из моих родных и близких. Может быть, только одного - внука брата моей бабушки. Все остальные погибли во время гитлеровского нашествия. Тем не менее я очень хотела посетить эти места и сожалела, что мне не была дана возможность осуществить свои намерения.
{75}
ПЕРВЫЕ ДНИ В КИБУЦЕ
В один из вечеров праздника Пасхи 1969 года, несколько недель спустя после того, как Голда Меир была избрана на высокий пост Главы Правительства, она приехала погостить в кибуц "Ревивим". Все члены кибуца собрались в столовой встретить гостью и поздравить ее. Выслушав слова приветствия, Голда Меир обратилась ко всем присутствующим :
Если я не признаюсь, что очень взволнована, то ведь вы все равно заметите это. Такому человеку как я, которому посчастливилось много ездить и участвовать на разных вечерах и банкетах, и особенно среди евреев в Соединенных Штатах Америки, хорошо известен этот торжественный обычай говорить похвальные слова в честь гостя. Ты сидишь себе и прекрасно знаешь, что нужно продолжать сидеть и выслушивать хвалебные речи до конца. Дело доходит до того, что ты даже не уверен, что речь идет о тебе и что это касается именно тебя - в конце {76} концов, ко всему ведь привыкают.
Однако в нашей стране и, тем более, в кибуце "Ревивим", такое не часто бывает. Отсюда - моя взволнованность и возбуждение.
Я всегда восхищалась тем, как у нас в кибуце умеют устраивать праздничные вечера и встречи. Есть здесь какое-то особое очарование, какого не увидишь ни в одном другом месте - и в этом вы отличились и на этой встрече.
Может быть есть такие, которые не знают, что у меня особый интерес к кибуцу "Ревивим". И не только по той причине, что здесь живет моя дочь и ее семья.
Когда я оставила Соединенные Штаты Америки, я поехала в Эрец Исраэль, однако не просто в эту страну, но и в кибуц. Нельзя сказать, что я много знала о коллективах кибуцов в 1921 году. В Америке я встречала {77} отдельных людей, прибывших из Эрец Исраэль, среди них были Бен-Гурион, Бен-Цви, Яэков Зрубавел и Хашин - эти четверо были изгнаны из Страны турецкими властями и приехали в Америку, в наш город, в Милуоки. Они рассказывали очень много об Эрец Исраэль и очень мало о кибуце. Я знала, что Сиркин делает большую работу в области создания сельскохозяйственных кооперативов в стране. После Первой Мировой войны он был послан в Эрец Исраэль как представитель рабочей партии "Поалей Цион", чтобы выяснить, что требуется для страны и подготовить программу работ. Особое внимание он уделил вопросу создания рабочих кооперативов в стране - и в сельском хозяйстве и в промышленности - и вообще он рекомендовал строить нашу страну на кооперативных началах. Не могу утверждать, что, будучи в Америке, я достаточно знала о том, что {78} здесь делается, но твердо знала и была уверена, что сразу же после приезда в страну я пойду в кибуц.
То, что в кибуце "Мерхавья" решили принять нас только после третьего общего собрания, случилось потому, что решали этот вопрос молодые парни из тех, что отслужили в военных подразделениях Американской Армии, в основном американцы, считавшие себя специалистами, знающими характер и умение американских девушек. Они и установили, что нельзя нас принять в коллектив и не только потому, что я американка, но и за то, что мы уже молодожены. Они были холостые ребята и хотели, чтобы в кибуц поступали девушки, а не семейные. Возражали также и отдельные девушки в кибуце, которые работали здесь уже около восьми лет и наслушались, может быть от тех же парней, что такое американские девушки. {79} Действительно, мы не выдержали долго и по прошествии трех лет были вынуждены оставить этот кибуц по разным причинам. Впоследствии я много думала о том, что, может быть, они были правы, когда они не хотели принять меня.
Во всяком случае одна из больных струнок в моей жизни, вот уже почти пятьдесят лет, это то, что действительно я не смогла выдержать ритм жизни в коллективе кибуца. Но то, что дети мои находятся здесь, является для меня вознаграждением - все же мы добились своего и не все пошло насмарку.
Хочу рассказать о кибуце "Мерхавья". Здесь об этом можно рассказать. Когда мы прибыли в кибуц "Мерхавья" были уже там отдельные дома. Они остались от бывшего здесь кооперативного товарищества, существовавшего до Первой Мировой войны.
Кухня была в бараке - {80} очень примитивная кухня. Была и пекарня. Вообще, выпечка хлеба была для меня каким-то таинственный и мистическим делом. Дома мама пекла халы - это было дело понятное и вполне по силам человеку, но выпекать хлеб... В нашем коллективе числилось 30-32 человека. Муку мы покупали в городе Нацерет. Она не была просеяна достаточно, и хлеб часто получался прогорклым.
Что меня страшило в процессе выпечки хлеба - это необходимость месить его в сухом состоянии. Старожилы пытались научить меня этому искусству; когда льют в тесто много воды, гораздо легче месить хлеб, но из этого ничего толкового не получается, ибо вся хитрость заключается в том, чтобы научиться месить хлеб с малым количеством воды. Когда я в конце концов все-таки научилась и смогла это делать, я была очень горда своим мастерством. {81} Другая проблема - проблема растительного масла. Покупали его у арабов, и оно было горше смерти. Я всегда старалась варить и жарить без этого масла, так как ничего невозможно было есть, если пища приготовлена на этом масле.
Работа в столовой была организована помесячно. Одна из причин, почему девушки кибуца относились ко мне с симпатией, объясняется тем, что, когда я приступала к работе в столовой - это меня не угнетало. Как правило, каждая девушка, которая должна была в свою очередь приступить к работе в столовой за неделю до этого она уже ходила угнетенной и подавленной. А я, глупая американка, не понимала этого: почему именно эта работа должна причинять неприятности и портить настроение? Я им говорила: почему можно работать в коровнике и кормить коров, и это не вызывает {82} никаких неприятных чувств, а работать на кухне и кормить своих товарищей - это работа нежелательная? Чем она менее уважаемая?
Когда наступала моя очередь работать в столовой, я не пользовалась арабским растительным маслом, которое было невероятно горьким. Варила все без масла. Вообще меню наше было не очень разнообразное. Был у нас хумус. Его вымачивали 24 часа и варили с луком; это был суп. Затем днем делали из него кашу, а вечером в сухом виде размалывали его с луком, и это был салат.
Была у нас еще одна проблема. Окна нашей столовой выходили в сторону Афулы, которая тогда была арабской деревней и как раз до нее доходила железная дорога. Когда началась алия евреев в Эйн-Харод, то все, кто приезжал - а поезд приходил днем - заворачивали прямо с железнодорожной станции в Мерхавья, на обед. {83} Однажды сидим мы в столовой, смотрим в окно и видим, что к нам идут более 20 человек. Их надо было накормить. С нами работал один товарищ, очень спокойный, уравновешенный. Он начал утешать нас: "Не стоит огорчаться. Пока я работаю на кухне - всем хватит!". На плите стоял большой чайник с кипятком для чая, и наш товарищ вылил всю воду из чайника в суп - и супа хватило на всех,-и на членов кибуца, и на новых переселенцев-репатриантов.
Зимой в кибуце "Мерхавья" было очень холодно. Когда мы утром входили в столовую, то первым делом пили чай, как правило, не кипяченый, а затем приходили все товарищи завтракать. После первой мировой войны в стране остались консервы: были консервы под названием "булибиф" и рыбный фарш, было то, что называлось "Фарш" - коробки с селедочным фаршем. Это, {84} собственно, консервированная рыба в томатном соусе. На завтрак мы пользовались этой едой вместо горячей пищи. Я же начала тогда варить на завтрак кашу, и товарищи из кибуца говорили: "вы еще увидите - она нас приучит есть кашу по утрам". И, действительно, они привыкли, и это было очень полезно.
С селедкой вначале тоже была проблема из-за того, что не на каждого хватило столовых приборов - ножей, ложек и вилок. Большей частью было что-нибудь одно из трех. До моего вступления в кибуц, когда подавали селедку, кухонные работники просто разрезали ее на куски и не очищали кожу. Можно было наблюдать такую картинку: сидят ребята за обеденным столом, и каждый очищает кожу селедки, а так как не было салфеток, то руки вытирали о рабочие брюки. Когда я стала работать в столовой, я {85} начала очищать кожу и подавать очищенную селедку к столу. Подруги мои говорили: ты еще приучишь их к этому, а я отвечала им: а как бы вы делали у себя дома? Как бы вы селедку подали к семейному столу? А здесь ведь у вас - ваш дом и ваша семья.
В субботу утром мы делали кофе: мы не могли отвезти молоко в Хайфу. Поэтому суббота у нас была молочная. Пили кофе, делали кефир, простоквашу и другие молочные продукты. Пирожки, которые подавались к завтраку, стерегла дежурная по кухне в субботу утром, и стерегла она их как зеницу ока, потому что кофе и пирожки - был весь наш субботний завтрак.
В пятницу вечером, после субботнего ужина, отправлялись несколько ребят искать заготовленные пирожки, а дежурная обычно брала их с собой в свою комнату и не выходила из нее до утра. И все же они находили {86} эти пирожки, а на утро в субботу это была прямо-таки трагедия.
Когда я приступила к работе на кухне, я стала рассчитывать так и так: "Масла нет, сахара нет, яиц тоже нет (птицеферма только начинала создаваться) - так какая разница! Добавим еще воды и еще муки и сделаем много пирожков, так, чтобы хватило и на пятницу вечером".
На кухне стоял большой шкаф. Я положила пирожки в большую миску и - в шкаф. После ужина вижу - все ребята вышли на поиски пирожков. (Иногда прятали их наверху на сеновале). Ребята искали во всех хозяйственных и подсобных помещениях, но так ничего и не нашли. После того, как они достаточно покружились, я просто подвела их к шкафу на кухне и показала им тарелку с пирожками.
Были и другие проблемы. {87} Стирка, конечно, была общая. Утюжки не было. Каждый брал постиранную вещь и гладил ее дома, тяжелым духовым утюгом на углях. Всю неделю девушки ходили в неглаженных платьях и головных платках. Я была в этом отношении неженка: не могла выходить на работу в неглаженном платье, и это было то, что наши девушки не могли простить американке, которая каждый день выходит на работу в глаженной одежде. Мне было трудно понять их: я ведь делаю это после работы у себя в комнате...
Один раз мне удалось отомстить своим ветеранкам. В "Мерхавьи" была, конечно, собственная водокачка, но напор воды не был отрегулирован как следует. Иногда приходили летом в душевую, с ног до головы в соломе после молотьбы. Открывают кран, и - нет воды. Когда вода не шла, надо было подниматься по прямой лестнице {88} довольно высоко. Девушки начинали бегать, волноваться и искать ответственного по водоснабжению. Я решила, что можно обойтись и без него - и когда я в первый раз забралась наверх по прямой, высокой лестнице, то это был настоящий "шок" и для девушек и для парней.
Что меня приводило тогда в отчаяние - это мошкара! Кибуц "Мерхавья" находился между двумя арабскими деревнями. Время от времени они нас обстреливали, но я верила, что придет день и мы будем жить в мире с ними. В кибуце свирепствовала малярия, я тоже заболела малярией, лежала в больнице, но я верила, что придет день и не будет болота и не будет малярии. Но эта мелкая, вездесущая мошкара! - придет ли ей когда-нибудь конец? Летом мы, как правило, выходили на работу в 4 часа утра, до рассвета, ибо как только солнце начинало греть - {89} жизнь в поле кончалась. Мы мазали себя вазелином (когда был вазелин), одевали рубашки с высокими, стоячими воротниками и длинными рукавами, закутывались в платки и возвращались домой облепленные мошкарой. Они забивались в уши, в глаза, в нос. Даже коровы убегали с поля. Это приводило меня в отчаяние. Я не знала, как мы одолеем эту беду, мне казалось, что не будет от нее спасенья.
Все можно решить, с любым делом можно справиться, а вот с этим...
Начали появляться в нашем кибуце детишки. Мой сын Менахем, правда, родился в Иерусалиме, но когда ему было 4 месяца, я вернулась с ним в кибуц. И за это время там появилось еще трое детей. В наших квартирах были - одна большая комната и одна маленькая. Мы поместили всех детей в нашу большую комнату, а я спала в {90} маленькой.
Я сказала своим друзьям: для чего, собственно, нужна нам ночью дежурная няня для каждого из четверых детей? И так я ухаживала за всеми детьми, без няни. Все было, как будто, в порядке. Но были трудности с купанием детей. Была только одна ванна и всех детей надо было купать в этой ванне. Вдруг ни с того ни с сего поползли по кибуцу слухи, что дети Голды, якобы, пьют алкоголь. Это потому, что после купания каждого ребенка я дезинфицировала ванну спиртом, "выжигая" ее изнутри. Такая операция приводила к большому расходу и были у меня на этой почве стычки с членами кибуца, которые считали, что это лишние расходы. Сейчас мне кажется, что действительно не было в этом необходимости, но тогда я была другого мнения и упрямо выжигала ванну после каждого {91} купания.
Очень распространенной болезнью в стране тогда была "папатача", которая в настоящее время совершенно ликвидирована. Она также приводила меня в отчаяние, как и мошкара: температура, страшные головные боли, совершенное отсутствие аппетита - больной даже не желает слышать о еде. Когда я заболела этой "папатачей", я работала на птицеферме и была ответственной за птичник и за инкубатор. (Очень большой инкубатор на пятьсот яиц, и, кажется, он был первым в стране). Я помню, что как-то забыли дать воду уткам, и когда у меня спала температура и я вышла на улицу, то увидела, что несколько уток лежат мертвые - у меня впять подскочила температура, и были даже галлюцинации. Мне казалось, что вся комната полна мертвых уток. {92} Здесь я хочу вспомнить о благородной любезности, которую оказал мне один милый парень и которую я никогда не забуду. Он был ответственным за почту и за телеграммы, прибывающие в кибуц. Когда у меня была высокая температура, он поскакал на лошади в Афулу и привез оттуда кусок льда и лимон, и мне сделали лимонад. С тех пор я много пила всяких прекрасных напитков, но до сих пор я не пробовала ничего вкуснее того приготовленного для меня лимонада.
Дороги в Афулу тогда не было, и рано утром необходимо было увозить молоко на мулах, а болота и грязь были страшные. Был у нас один товарищ, замечательный американский парень, который решил стать земледельцем и возчиком. Когда очередь возить молоко доходила до него, он, через некоторое время после выезда, {93} почему-то всегда возвращался обратно во двор кибуца с молоком. Оказывается, мул доходя до узкого мостика, должен был преодолеть грязное болото и поскольку не хотел идти через болото, поворачивал назад, а парень и не замечал этого... В такие дни молоко оставалось у нас дома. Запрягать мула тоже было для него дело нелегкое. Была у нас в то время самка мула и звали ее "Вашты", и не раз мы слышали, как возчик обращался к ней с призывом: "Вашты, в этом кибуце нам двоим делать нечего - или ты, или я".
В те годы дело с питанием было не очень налажено. Получать картошку, кашу, лимоны могли только те, кто поправлялся после малярии. Но Господь Бог сделал нам милость. В "Мерхавьи" жил еврей по фамилии Блюменфельд, у которого была бакалейная лавка. Он репатриировался из {94} Германии, а через некоторое время приехали к нему его жена и дочь. Они решили, что дочь должна изучать английский язык, и она приходила ко мне для этого несколько раз в неделю. После работы я давала ей урок английского языка. В виде платы за обучение хозяин лавки дал нам кредит в сумме 3 лир в месяц.
На эти деньги мы покупали все необходимые нам дополнительные продукты питания: картошку для больных, то, что называлось тогда "квакер", соль, иногда изюм для специальных наших пирогов.
Большие оптовые покупки делались нами в снабженческой организации "Гамашбир" в Хайфе. В связи с этим вспоминается мне истории с чашками. Был у нас один товарищ, ветеран. Звали его Израэли. Прибыл он в страну во время Второй Алии, затем он поехал в Америку и вернулся с {95} еврейским батальоном из Соединенных Штатов. Чай он пил только из стакана. Его специальный стакан стоял в маленьком шкафчике в столовой. После того, как он выпивал свой чай, он споласкивал стакан и ставил его в шкафчик и, Боже упаси, если кто-нибудь возьмет этот стакан.
Мы пили из чашек.
Чашки, какие мы покупали в Хайфе, в "Машбире", были эмалированные. Когда они были новые, они выглядели очень мило, но, как правило, эмаль внутри быстро лопалась, крошилась и чашки покрывались ржавчиной. Я решила: "Больше этого не будет. Пока в Машбире не появятся стаканы или приличные чашки - не будем покупать". В результате все 30 товарищей нашего коллектива дожидались своей очереди, чтобы пить чай. Но я не капитулировала. {96} Были и другие "странности".
В субботу мы накрывали столы белыми простынями (скатертей, конечно, и в помине не было) и ставили цветы для украшения. Наш специалист по птицеводству любил за столом рассказывать о важности протеина как составной части пищи для кормления птиц. Других тем для разговоров у него не было. С нами за столом сидела одна девушка, довольно интеллигентная, но ограниченная. Однажды мы сидим за столом и специалист наш, как водится, заговорил о протеине и кормлении птиц. Девушка вдруг резко встала и говорит: "Я не желаю сидеть за столом и выслушивать эти глупые слова" - и убежала из столовой.
Так как меня приняли в коллектив без энтузиазма, мне очень хотелось доказать всем, что они были неправы. Я, как и все {97} девушки, упрямо пыталась делать все, что делают парни. Против ворот, у входа в кибуц "Мерхавья", росла большая чаща низкорослых деревьев - дикой фисташки, дубка, дикой груши. Эта чаща была для нас главным источником дохода.
Мы получили от Земельного фонда 6 лир на каждого члена кибуца за работу по посадке леса. Но земля была вся завалена камнями известняковой породы. Нам приходилось выкапывать их мотыгами и добираться до чистой земли, чтобы посадить растение в лунку. Я никогда не забуду первые дни моей работы в этой чаще. Возвращаясь домой, я не могла поднять руки - все кости болели, но я знала, что если я не пойду есть в столовую, скажут: ну, вот эти американские неженки. А я бы с радостью отказалась от еды, потому что поднять вилку одно это вызывало {98} сильную боль в боль эта не стоила той хумусовой каши, которую давали нам - но я шла...
Пища была тогда, как я уже говорила, довольно убогая. И поэтому мы оставляли ночной вахте дополнительные продукты: два яйца и лук. Охранники приглашали нас. Они говорили: тот, кто придет к нам посидеть и поболтать ночью, чтобы не было скучно, сможет принять участие в трапезе у костра. Жарили, и что еще добавляли к яйцам, чтобы увеличить порцию - я не знаю. Во всяком случае, на меня можно было надеяться. Я часто навещала их.
Я приходила к ним в столовую, и не так уж ради еды, а уходила от них всегда - одна из последних.