- Товарищ старший лейтенант,- заговорил майор после небольшой паузы, - вам надлежит прямо сейчас выехать в расположение комендатуры, собрать необходимые вещи для выполнения спецзадания и сегодня же вечером быть в отряде для инструктажа и получения проездных документов. В 19.00 я жду вас. Вопросы?
- Нет вопросов, - не в силах собраться с мыслями, ответил в телефонную трубку Владимир.
Утром следующего дня он уже был на инструктаже в городе Алма-Ата, в управлении Пограничного округа. В этот же день, после того, как военный комендант аэропорта ссадил с самолета Як-40 недовольного пассажира, а его посадил, Владимир прилетел в киргизский город Ош. Оттуда на машине он несколько часов поднимался в Памирские горы. Там, в пограничной части, вновь - инструктаж, сдача на хранение всех своих офицерских документов и переодевание в солдатскую форму с погонами строительных частей Советской армии.
- Миссия Пограничных войск в Афганистане строго засекречена, поэтому никто не должен знать, что ты пограничник, - уже на последнем инструктаже перед отправкой в Афганистан сказал ему начальник политотдела части майор Ищенко. - Никаких документов и никаких фотографий с собой брать нельзя, единственное, что ты обязан с собой взять, это жетон со своим личным номером.
В конце инструктажа майор добавил:
- Ты, Володя, едешь на войну, где многие тактические каноны ведения боевых действий не срабатывают. Тебя ведь в училище учили чему: тут друг, там враг, так ведь? Все предельно просто и ясно. А там, в Афганистане, может так случиться, что улыбающийся тебе сегодня пастух или дехканин завтра в засаде будет хладнокровно стрелять в тебя, посылая очередь за очередью и забрасывая тебя гранатами. А послезавтра, если ты жив останешься, он опять будет в лицо тебе сквозь усы улыбаться и посмеиваться над тобой. И попробуй разобраться: «дух» он, или нет. Многие офицеры ценой своей жизни познавали, что такое Афганская война. Дай бог, - после продолжительного молчания, в завершение беседы произнес майор, - что бы тебе, Володя, не пришлось учиться на собственных ошибках, слишком дорого они обходятся. Помни об этом и желаю тебе удачи.
На следующий день Владимир вылетел на базу в Афганистан.
Обычно, когда ему приходилось впервые бывать там, где еще никогда не был, он, открывая для себя что-то новое, всегда ощущал радость от увиденного, и сейчас, с любопытством глядя в иллюминатор на распластанную внизу чужую страну, он, поражаясь ее неповторимости и многообразию красок, все еще ни как не мог в себе ощутить смертельную опасность, которая там ожидает его. Конечно, Владимир - кадровый офицер Пограничных войск, готовил себя к войне, он много читал о ней и видел фильмы, много слышал о войне в Афганистане и от своих бывших сослуживцев - офицеров, уже побывавших на ней. Но одно дело - знать о войне и готовиться к ней, и совсем другое дело - на практике столкнуться со смертью: слышать, как свистят рядом пули, как, обезумев от боли, кричат раненные, видеть растерзанных в клочья людей… Он, еще ни разу не побывавший в сложной боевой обстановке, все еще не мог реально представить, как это бывает трудно офицеру, когда его подчиненные ждут от него решений и спасительных действий в бою, а он при этом сам не защищен ни от страха, ни от пуль, ни от осколков. Более того, снайпер в первую очередь будет выискивать именно его, чтобы в него первого всадить пулю, потому что он офицер.
Все-таки, как это странно, - думал Владимир, глядя в окно иллюминатора и размышляя о своем ближайшем будущем, - в его стране люди наслаждаются мирной жизнью, а где-то там, внизу, среди тех величественных гор идет война. Там живут совершенно чужие для нас люди, и там я должен кого-то из этих людей убивать,… а они могут убить меня. На войне ведь без потерь не бывает, - с некоторой тревогой в сердце, думал он, - кому-то уж точно не повезет, а чем я лучше других?..
Вдруг его мысли были внезапно прерваны. Он увидел, как из блока ракет, прикрепленного к вертолету слева, выплеснулось пламя, а сам вертолет, клюнув носом, сильно задрожал.
«Что-то случилось», - молнией пронеслось в голове Владимира.
Испытав инстинктивное состояние сильнейшей тревоги, он вскочил с места и метнулся к открытому проему, ведущему в пилотскую кабину. Тут же, через ветровое стекло он увидел, как прямо по курсу вертолета, там, где черные шлейфы выпущенных с вертолета ракет соединялись с землей, в шквале огня и облаке дыма, в смертельном страхе мечутся темные фигурки не то людей, не то животных.
- Что случилось? – задыхаясь от напряжения, прокричал он в ухо сидящего в проеме двери вертолетчика, худощавого парня с выцветшими волосами и совершенно черным от загара лицом.
- Ничего особенного, - тоже пытаясь перекричать гул работающих двигателей, отозвался тот, - просто отара овец!
Ошеломленный ответом, Владимир некоторое время стоял молча, продолжая наблюдать за тем, как с вертолета к земле несется смерть, затем, словно смахивая с себя оторопь, охватившую его, вновь недоуменно спросил вертолетчика:
- А зачем вы ее?..
Вертолетчик скользнул веселым взглядом по лицу Владимира и с жесткой категоричностью в голосе, ответил:
- А что бы «духам» она не досталась.
Больше Владимир не задавал «лишних» вопросов. Он лишь тупо смотрел на то, как где-то там, внизу, в результате ракетного удара с вертолета, на котором он летит, беспомощные животные и пастухи превращаются в кашу и чувствовал, как в нем зарождается какое-то гнетущее чувство своей вины за причастность к совершаемому и, как ему тогда показалось, ужасно постыдному. А тяжкая мысль о том, с какой озлобленностью и ненавистью будут относиться афганцы к советским войскам, таким чудовищным способом «помогавшим» им в борьбе за «счастливое» социалистическое будущее, терзала Владимира даже тогда, когда он уже покинул территорию этой многострадальной страны.
Впервые Владимир увидел Афганистан лет десять назад. Тогда, после восьми суток езды на поезде с города Николаева и долгой дороги на машинах от города Душанбе к месту срочной службы - Пянджскому пограничному отряду, Владимира помыли в бане, переодели в военную форму с зеленными погонами и уложили спать. А рано утром, после подъема, когда молодые солдаты стали осматриваться на местности: куда же они попали служить, сержант - командир отделения, показывая рукой на речку, протекавшую метрах в двухстах от них, сказал:
- Это река Пяндж, по ней проходит Государственная граница, а за ней, - показывая рукой вдаль, добавил сержант, - Афганистан.
Владимир вгляделся в то место, куда показал сержант. Там, в голубовато-нежной прозрачности утреннего неба, возвышались величественные горы, а у подножия гор, словно на ладони, лежала широкая зеленная долина с глинобитными домиками, утопающими в тени тополиных деревьев. Там же, в мареве палящего зноя, маячили темные фигурки людей, загадочных и чужих.
Владимир смотрел на ту недоступную чужую землю, любовался ее красотой и ощущал какое-то близкое к восторгу волнение.
«Вот она, граница, вот он, тот чужой мир, далекий и загадочный!»
Тогда даже во сне не могло Владимиру присниться, что его последующая жизнь так кардинально изменится, и он, спустя десять лет, окажется в стране, которая его когда-то так глубоко впечатлила.
…Когда вертолет приземлился, вздымая вокруг себя вихрь песка и пыли, Владимир спрыгнул с трапа и, делая первые шаги по земле Афганистана, с любопытством огляделся: это была широкая, изумрудного цвета долина, метрах в пятистах от места посадки вертолета у не широкой речушки, раскинулись палатки военной базы. С противоположной стороны, у подножия живописных гор, купаясь в ярких лучах утреннего солнца, среди густой зелени деревьев теснились глинобитные домики афганцев, а правее, метрах в трехстах от кишлака, паслась огромная отара овец.
Все это было так похоже на то, что Владимир видел десять лет назад, что глядя на это великолепие, ему как-то не очень-то даже хотелось верить в то, что враг уже где-то совсем рядом. Но, еще не успев насладиться радостью от увиденного им живописного пейзажа, как откуда-то со стороны гор сначала послышались какие-то хлопки, а потом небо вспорол душераздирающий шорох. Тут же, метрах в пятидесяти от машины, к которой он подошел, вместе с оглушительной силы взрывом в небо взметнулся в клубах дыма огонь. Спустя мгновенье он слился с новыми взрывами.
Еще не понимая, что произошло, Владимир несколько мгновений, словно загипнотизированный, удивленно смотрел на происходящее, затем вдруг какая-то страшная сила больно ткнув в спину, подбросила его в воздух, и он, пролетев несколько метров, всем телом рухнул на землю, тут же услышав рядом с собой свист пролетающих мимо осколков.
Владимир с самого начала понимал, что не к теще на блины едет и настраивал себя на самое худшее, но чтобы вот так?! То, что сейчас с ним происходило, было так неожиданно и страшно, что, находясь в каком-то отупении, лишившись возможности управлять собой и что-то предпринимать, почувствовал, будто окунулся в какой-то невероятный кошмарный сон. Огненный, грохочущий и воющий осколками ураган продолжался больше минуты, и только тогда, когда наступила тишина, Владимир поднял голову и увидел рядом с собой трех солдат. Они были, так же как и он, присыпаны песком и гравием, метрах в двадцати от него, дыша жаром и чадя, полыхало то, что осталось от машины «ГАЗ-66», а вертолет, чудом успевший взлететь, стремительно удалялся в противоположную от кишлака сторону, быстро превращаясь в маленькую жужжащую точку.
- Шумно, однако, «духи» отметили твой приезд, - глухо, сквозь зубы пошутил командир десантно-штурмовой группы майор Макаров, когда Владимир доложил ему о прибытии на должность его заместителя по политчасти, - это просто счастье твое, что духовские снаряды немного в сторону легли.
Владимир и сам понимал, что он сегодня родился второй раз. А еще, кошмарное дыхание смерти с первых минут пребывания на афганской земле, заставило его взглянуть на жизнь по-новому. Теперь уже и он мог с обжигающей сердце болью сказать: да, война – это очень страшно.
Уже через несколько дней после прибытия на афганскую землю, Владимир принимал участие в боевой операции. Поднявшись высоко в горы и блокировав вытянувшийся вдоль небольшой речушки, кишлак, где, по данным разведки укрывалась группа моджахедов, он в составе группы пограничников ждал команды к дальнейшим действиям. И в этот момент откуда-то издалека сначала послышался приближающийся клокочущий гул, а затем над ним с грохотом пролетело звено боевых вертолетов. Развернувшись в нескольких сотнях метров от кишлака, они легли на боевой курс и тут же огненно-дымные стрелы НУРСов понеслись в его сторону. Потом был второй боевой заход, потом третий…
- Там же ведь старики, женщины, дети… - произнес он тогда сдавленным голосом, обращаясь не то к себе, не то к стоящим рядом с ним офицерам, но его слова утонули в безмолвном молчании. Нет, глядя на то, как клокочущими всполохами рвется там земля, и как выскакивают из кишлака, ища спасения, обезумевшие от страха люди, он, осознавая их обреченность, не рвал свое сердце и не бился в истерике - не мог он, офицер, показывать свою душевную слабость перед другими офицерами и подчиненными. Но нежелание разбираться, где враги, а где простые крестьяне с их семьями, женами и детьми, потрясло тогда Владимира. Он смотрел на происходящее и не мог поверить своим глазам.
А, когда плотная завеса дыма и пыли над тем местом, куда был нанесен массированный авиаудар, развеялась и десантно-штурмовая группа вошла в то, что раньше называлось кишлаком, Владимир застыл в ужасе: ощущение нереальности было таким, что ему стало трудно дышать. Метрах в двадцати от него, у обвалившейся стены, лежал присыпанный опаленной каменной крошкой старик, из его груди торчал окровавленный обломок ребра, запрокинув свою седую голову, он пускал изо рта кровавую пену и бился в агонии. Тут же рядом с ним лежала девочка лет десяти, из ее разорванного живота, вывалившись на землю, валялось синюшно-кровавое месиво. А вдали, среди искореженных стен, языков пламени, черных скелетов обуглившихся деревьев, пепла и бесформенных комков обгорелого человеческого мяса, с отрешенным взглядом бродила молодая женщина с оторванной по локоть рукой, из ее раны, словно из крана, хлестала кровь. В неподвижном жарком воздухе над руинами разгромленного кишлака висел удушливый смрад тротила, гари, крови и фекалий, а тишину то и дело разрывали доносившиеся откуда-то из развалин глухие вопли искалеченных бомбежкой, людей. И странным было даже то, что в этом аду кто-то еще оставался жив.
…Благополучно проехав километров двенадцать по пустыне, они выбрались на разбитую до предела грунтовую дорогу. На ее поверхности то и дело бросались в глаза воронки от фугасов и мин, а на обочине валялись черные от копоти искореженные автомашины. Слева, метрах в десяти от дороги высилась покрытая клочками иссушенной зноем травы гора, вдали, на ее склонах паслась большая отара овец, и несколько пастухов с длинными палками в руках лениво передвигались вместе с нею. А справа, метрах в тридцати от дороги, врезавшись под крутым откосом в землю, катила свои воды почти красного цвета от глины мутная река, она местами круто изгибалась и, поблескивая на солнце, исчезала в скалистых горах.
Несмотря на то, что возможность подорваться на мине или попасть в засаду на этом участке дороги всегда была предельно реальной, Владимир, уже неоднократно проезжавший по этому участку дороги, еще никогда ранее не испытывал такого острого ощущения приближающейся опасности, как сейчас. Он пытался гнать от себя нехорошие предчувствия, но его сердце бешено колотилось, а какое-то внутренне напряжение и щемящий звон тревоги в душе настойчиво подсказывали ему, что сегодня с ним может случиться что-то страшное.
Беспокойно заворочавшись на сиденье, Владимир, обращаясь к водителю с напряженной тревогой в голосе, приказал:
- Езжай точно по колее впереди идущей БМП и старайся держаться от нее подальше!
Ефрейтор Суров, тоже ощутив нарастающую в душе опасность, сбавив скорость и вцепившись напряженно-сосредоточенным взглядом в дорогу, стремился повторять буквально все зигзаги впереди идущей машины, а его гимнастерка на спине стала буквально мокрой от пота.
Нервное напряжение нарастало с каждой минутой.
Достав из кармана измятую пачку сигарет «Памир», Владимир, открыв окно, закурил. Но за кабиной дул боковой порывистый ветер, ему в лицо то и дело швыряло песком, и он, тут же ощутив неприятный скрип песка на зубах, плюнув в окно и швырнув туда же свой окурок, вновь торопливо поднял стекло. Потянувшись рукой к фляге, он открыл ее и, сделав несколько глотков теплой, воняющей хлоркой, воды, пытаясь унять свое напряжение, скривившись, громко проронил:
- Эх, холодной минералочки бы сейчас…
- Да, минералочка – это хорошо… - не отрывая своего напряженного взгляда от дороги, отозвался Суров, и тут же со злой веселостью в голосе, он добавил: - а еще лучше было бы сейчас чего-нибудь успокоительного хлебнуть.
Владимир не ответил. Некоторое время в кабине вновь висело напряженное молчание.
- Товарищ старший лейтенант, - тоже пытаясь унять свое волнение с помощью разговора, обратился Суров к офицеру, заговорив с ним о наболевшем, - Вы не слышали, когда нас на дембель собираются отправлять?
- Почему же не слышал, - Владимир натянуто улыбнулся, - слышал: как только, так сразу…
- Ну, это понятно, - тоже нервно улыбнувшись, протянул ефрейтор. – А если точнее?..
- А если точнее, то ты и сам прекрасно знаешь, что пока замену вам не пришлют, о вашем дембеле не может быть и речи.
- Знать-то я знаю, - скривившись, протянул Суров, - только домой уже ужас как хочется… Я на эти афганские горы уже спокойно смотреть не могу.