Окажись визирь вынужден объяснять, зачем явился в Фадл — получилось бы очень путано и многословно. Здесь смешалось многое. И неловкая попытка сыграть в полководца, уделив внимание армии. И странное, даже нездоровое любопытство к войне, которое Джамалутдин-паша начинал испытывать. И желание всё-таки подчеркнуть: главный здесь он.
Встреча с Ржавым Капитаном располагалась где-то возле последней строки воображаемого списка — хотя предводитель наёмников, возможно, думал иначе. Визирь не беспокоился насчёт порученного Шеймусу. Если кто при Фадле и производил впечатление человека, коему можно просто дать распоряжение и ожидать отчёта — то именно он.
Поэтому сейчас, когда Джамалутдин-паша возлежал на устеленном атласом топчане, чувствовал он себя спокойно и расслабленно. Полутёмная комната во дворце Камаля была небольшой, но при том и богатой, и уютной: не всегда такое сочетается.
Визирю не понравилась собственная речь перед ополчением. Она вышла слишком напыщенной. По лицам солдат читалось, что они сами не считают себя творцами победы — а Джамалутдин-паша превозносил ополчение, словно великих героев древних поэм.
В один момент даже возникла мысль: что за бред я несу?
Валид ар-Гасан расположился рядом, но сидя — как полагалось по этикету. Он передал визирю мундштук, и Джамалутдин-паша втянул плотный кальянный дым. Кальян здесь делали совсем не как столице. На севере халифата курили чёрный, крепкий и терпкий табак, который давал совсем немного дыма — но даже заядлым курильщикам туманил голову. А тут дым легче, зато гораздо ароматнее. Рот наполнялся ярким вкусом фруктов и специй.
— Муангский стиль, конечно. Вот так и начинаются мятежи: с малого. Сначала ты куришь южный табак, затем берёшь в наложницы женщин с узкими глазами. А в итоге — поворачиваешь оружие против своего господина, да будет он благословен.
— Мятежи начинаются с потери чести. — возразил Валид ар-Гасан.
Телохранители, стоявшие позади, по этому поводу не высказались. Молодой Алим ар-Малави — тот самый, что сопровождал визиря при первой встрече с капитаном, тоже предпочёл промолчать. Этим благородный юноша визирю импонировал: одинаково хорошо умел и молчать, и слушать.
Выпустив несколько дымных колец, Джамалутдин-паша рассудил спор по обыкновению дипломатично.
— Отвезём этого табака халифу. Спросим его мнение.
Охранник как раз объявил о приходе Ржавого Капитана. Валид скривил лицо, выразив презрение к прозвищу, которое сам не употреблял. Визирь жестом дал понять: готов к аудиенции. Двери тут были достаточно высоки, чтобы капитану не пришлось сгибаться.
Шеймус вошёл без меча, зато в сопровождении кудрявого офицера, который показался Джамалутдин-паше слишком пьяным, и двоих отлично вооружённых наёмников.
— Вы ранены, капитан?
Глупый, конечно, вопрос. Шеймус выглядел куда хуже, чем в первую встречу. Лицо побледнело, бесчисленные пятна и веснушки на нём казались почти чёрными.
— Немного, но это не беда. Зато ваш полководец целёхонек.
Валид промолчал, хоть наверняка и не без труда: визирь оценил это.
— Мне доложили, что Камаль-бей скончался, да воздадут ему демоны Амоама за грехи пред всевеликим Иамом и славным халифом. Также я знаю, что опознаны трупы троих старших сыновей негодяя, а вы убили в поединке четвёртого. Позвольте поздравить с победой, капитан. Воистину, Иам сегодня был милостив и явил благосклонность к правому делу.
— Благодарю. Но это не тот поединок, которым я буду гордиться.
— Тут воля ваша, я нисколько не смею посягать на неё. Каждый достойный воин — хозяин собственной славы. А что касается других новостей, то я…
Закончить фразу Джамалутдин-паша не успел, потому что предмет разговора появился перед ним. Увидеть Исхилу-Камаль визирь не ожидал: по крайней мере, увидеть живой. А сама женщина, конечно, встрече рада не была. Обошлось без положенных в их кругу приветствий.
— Вы не потрудитесь объяснить?..
— О, это труда не составит, Джамалутдин-паша. Я исполнил то, что было приказано: взял город. При этом погибли Камаль и его взрослые сыновья, а прочие мятежники сложили оружие. Затем мы обнаружили во дворце госпожу Исхилу-Камаль, которую я вам с радостью передаю. Точно так же, как передам всех пленных вашим людям. Надеюсь, об этом Валид ар-Гасан позаботится?
У визиря не сложилось ощущения, что пару дней назад приказ был отдан недостаточно чётко. Или всё же был?.. В любом случае, давить на капитана он не стал: имелся вопрос поострее. Настолько острый, что порезаться недолго.
— Полагаю, что этот вопрос, при всей его важности, вполне возможно обсудить несколько позже. Но где же Фарид, младший сын подлого предателя? О нём я до сих пор ничего не слышал. Весьма обеспокоен загадочностью этой ситуации — и всецело надеюсь, что вы немедленно развеете туман.
Шеймус вместо этого лишь развёл руками.
— Не знаю. Во дворце его не нашлось, о розыске по городу я распорядился. Его ищут. Полагаю, что ускорить события можно лишь одним способом: спросить о местонахождении Фарида у его матери.
Визирь отложил мундштук. Смеются над ним тут, что ли? Впрочем, если смотреть на вопрос, так сказать, формально… Шеймус предложил вполне логичный шаг. Допустим…
— И где же Фарид?
— Оставьте в покое моего Фарида. Он всего лишь мальчик.
— Боюсь, вы сами превосходно понимаете: мы никак не можем поступить подобным образом, даже если бы желали того. Даже повели сие всевеликий Иам, нам пришлось бы отяготить души тяжким грехом ослушания.
— Почему же?
Исхила-Камаль пыталась произнести эти слова саркастически, но голос заметно дрогнул. Визирь задумался — как простую, понятную, но весьма прискорбную причину можно облечь в более-менее мягкие слова. Валид же быстро сформулировал её по-своему: грубо, но точно.
— Потому, женщина, что мальчики вырастают.
Визирь опять слишком долго размышлял, что и как именно должен сказать. Теперь прежде него заговорил Шеймус.
— Если позволите, я бы уклонился от дискуссии о мальчиках. Чувствую себя дурно, да ещё и ряд насущных вопросов требует моего внимания. Прошу, визирь, вашего разрешения удалиться. Я уверен: госпоже прекрасно известно, где находится её сын.
— Я ничего вам об этом не скажу.
— Госпожа себя переоценивает. — по позе Шеймуса было видно: он действительно собирается уйти, едва договорит. — Не думаю, что у вас с ней возникнут большие затруднения. Кстати! Не исключено, что в городе жив ещё кто-то, также обладающий информацией, но менее упрямый. Увы, мне тяжело вот так сразу вникнуть в местные взаимоотношения.
Визирь прямо кожей чувствовал: сидящий рядом Валид ар-Гасан закипает. С Висельником и его людьми Валид не ладил давно — не только из-за событий в Рачтонге. Предводитель Святого Воинства считал манеру общения наёмников недопустимой. Джамалутдин-паша понимал теперь, почему — однако рассчитывал не допустить конфликта.
— Капитан. Я боюсь, что более важного вопроса, чем поиски Фарида, у нас с вами сейчас нет. Так что увы, но в вашей просьбе я вынужден отказать, хоть превосходно понимаю: храбро и умело сражавшемуся весь день человеку необходим заслуженный отдых. Я сам желал бы посвятить этот вечер иным занятиям, приятным для души и тела, но вынужден заботиться об исполнении воли халифа, да будут долгими годы его славного правления.
— Фарид найдётся. Куда ему деваться из Фадла? А уж если мальчик ускользнул сквозь осаду, то вопросы стоит задавать кому-то, весь день находившемуся за стенами. Не так ли, Валид? Ну а мать Фарида здесь, для беседы любого рода она совершенно свободна. Уверен, визирь: при вас имеются люди, умеющие говорить с пленниками. Подход отыщется.
Визирь был разочарован этими словами.
— Вы напрасно тратите наше время, капитан.
Валид ар-Гасан опять вмешался в разговор:
— Ты должен заняться этим сам! Приказ был простым: бросить к ногам визиря головы предателей. Голов пока недостаточно. Не хватает двух.
Валид умел не только грозно смотреть и громко говорить. В каждом конце страны знали: когда речь о воле Иама и воле халифа, этот человек шуток не шутит.
Поэтому Джамалутдину-паше стало даже интересно взглянуть, кто из двух воинов спасует — или же каким образом сохранят лицо оба. Если ржавеет железное, то Валид подобен скале. Вредное любопытство, весьма вредное — но уж такими Иам сотворил людей…
— Головы Фарида здесь в любом случае нет. Нравится тебе это, Валид, или не нравится… Но так вышло. А с другой головой разбирайся сам.
— Уж не о своей ли ты голове?
Визирь заметил перемену в капитане. Тот прежде вроде как дерзил — но вроде и был вежлив. И спокоен. Казался усталым. Теперь же словно заговорил не сам наёмник, а нечто, спрятанное под проржавевшей оболочкой. Жившее в одном теле с человеком, который произвёл на визиря такое хорошее впечатление при знакомстве. Как монету перевернули.
— Моя голова крепко приделана к шее, Валид: за сорок лет даже не расшаталась. Ты можешь проверить, если визирь разрешит. И кстати, я слушаю приказы именно визиря. В толкователях не нуждаюсь. Заплатишь золотом — послушаю и твои: цена известна.
Джамалутдин-паша рассудил, что увидел и услышал достаточно. Он позволил себе повысить голос, что делал очень редко:
— Довольно, вы оба! — тон тотчас смягчился. — Капитан. Я допускаю, что во время нашей первой беседы, воспоминания о которой остались прекрасные, случилось недоразумение: я, увы, тогда не вполне ясно выразился. Раз вы понимаете, чьи приказы должны в точности исполнять, то вот ясный приказ: решите вопрос с женой предателя и её сыном. Сами и без малейшего промедления. Именно для этого вы здесь.
— Да?.. Действительно, недоразумение. Ржавый Отряд вызывали для штурма города: акцент на войну с женщинами и детьми после окончания боя, увы, от меня ускользнул. Виноват.
Шеймус настолько учтиво поклонился, что оказалось бы неприлично обвинить его в издёвке. Хотя издёвка и была очевидна. Он продолжил:
— Но Фарида здесь действительно нет. Это, к сожалению, факт. И повторюсь: единственный способ ускорить его поиски заключён в госпоже Исхиле-Камаль.
— В таком случае, капитан, будьте любезны: заберите госпожу Исхилу-Камаль и явитесь ко мне, когда будет о чём доложить. Это достаточно ясный для точного исполнения приказ?
— Почти. Позволите уточнить: что именно, согласно вашей воле, я должен с ней сделать?
Джамалутдину-паше просто-напросто не хотелось это произносить.
Проклятая осада: все здесь стремятся избежать каких-то обязанностей! Да, Шеймус стремится меньше всех, но… Джамалутдин-паша рассчитывал, что хотя бы наёмники просто исполнят всё необходимое. Без вопросов и проволочек. Визирь тяжело вздохнул.
— Сделайте с ней то, что посчитаете нужным.
— Понятно. Будет исполнено в точности.
В этот миг самообладание Исхиле-Камаль всё-таки изменило. Она шарахнулась от капитана, но натолкнулась на кудрявого офицера, что стоял рядом — и чуть не упала. Красивое лицо вдовы искривилось, ненависти и страха на нём визирь отметил поровну.
— Будьте прокляты! Пожри вас Амоам!
Джамалутдин-паша был человеком довольно набожным, но проклинали его за долгую жизнь не раз — упоминание тёмного противника всемилостивого Иама не произвело на визиря большого впечатления.
Впечатление, увы, произвело иное.
Никак нельзя было поспорить: Шеймус обещал исполнить приказ в точности — и сделал это. То есть поступил именно так, как посчитал нужным. Меча при капитане не было, однако кинжал он выхватил из-за спины молниеносно: одновременно с тем, как дёрнул Исхилу-Камаль за волосы, запрокинув её голову.
Всё случилось очень быстро. Даже Валид ар-Гасан едва моргнуть успел — что говорить о визире. Кинжал не просто перерезал вдове горло: одним движением Шеймус почти полностью рассёк шею, словно саблей рубанул. Сталь скрежетнула по позвоночнику, кровь брызнула веером.
Джамалутдин-паша только рот разинул: не закричал, потому что грудь свело и набрать в неё воздуха оказалось невозможно. Капитан одной рукой оторвал женщину от пола и швырнул на топчан — она с пару широких шагов пролетела. Когда поток крови хлынул на атласное покрывало у ног визиря, Исхила-Камаль ещё была жива. Угасающую жизнь Джамалутдин-паша ясно видел в её глазах, когда одновременно пытался уползти и отпихнуть тело.
Кто-то из телохранителей схватил визиря подмышки и оттащил, однако кровь уже обильно залила его штаны. Валид ар-Гасан вскочил, схватился за саблю — но Шеймус остановил его, выставив вперёд кинжал.
— Но! Спокойно, Валид! Ты сам говорил про головы!
Глаза вдовы наконец остекленели. Наполовину отрезанная голова осталась глубоко запрокинутой. Огромная рана раскрылась, словно женщина обратилась демоном из огненного царства Амоама — с кровавой пастью ниже подбородка. На лице, ещё минуту назад красивом, навсегда застыла гримаса, с которой вдова проклинала подданных халифа.
Визирь чувствовал, как содержимое желудка поднимается к кадыку — но в то же время не мог отвести глаз. Тот самый жуткий дуализм войны, быть может? Возможно, такое паша и хотел о ней изведать, отправляясь к Фадлу?
Валид ар-Гасан отпустил рукоятку сабли, так и не покинувшей ножны: Алим позволил себе мягко коснуться руки воина, чтобы успокоить. И Шеймус опустил кинжал. Он шагнул к топчану — в том никто не увидел угрозы, и правильно. Капитан лишь тщательно вытер клинок подолом убитой. Он оставался совершенно спокойным.
— Теперь не хватает всего одной головы. Надеюсь, и она отыщется: я уже сделал для того всё, что мог.
Портрет войны, о котором визирь размышлял несколько дней назад, впервые увидев Шеймуса, несколько сменил краски. Как ни старался Джамалутдин-паша совладать с организмом, его всё же стошнило: шёлковый халат теперь выглядел не лучше пропитавшихся кровью шаровар.
— В чём дело, визирь? — Шеймус будто искренне удивился его реакции. — Это всего лишь кровь. Я думал, вы успели заметить: ею залиты все улицы.
Капитан убрал кинжал, поправил плащ и уже наполовину обернулся к выходу, когда добавил:
— Меня можно упрекнуть во многом. Но только не в том, что я плохо исполняю приказы. Просто многие думают, будто отдавать их легче, чем выполнять: вот в чём штука. Мне кажется, всё как раз наоборот. Доброй ночи.
Визирь сам подивился тому, как глубоко согласен оказался с суждением капитана. Не великая мудрость — но эти слова стоили всего прочитанного в восторженных сочинениях, авторы которых на войне не бывали.