Ночь застала их в пути, хотя потому четверо всадников и не поехали обычной дорогой — хотели достичь укреплённой деревни засветло. Просчитались. И немудрено: эти места они до сих пор знали плохо.
Но кто из спутников посмел бы перечить Вермилию? Кто, возражая против его решимости ехать короткой дорогой, настоял бы на огибающем заболоченный лес тракте? Кто сказал бы, что Вермилий, паладин Церкви, не проведёт своих людей от деревни до деревни — дороги-то на полдня верхом? Усомниться в человеке, сражавшемся ещё на полях Великой войны двадцать лет назад, благословлённом самим архиепископом на святую миссию, было недопустимо.
По крайней мере — вслух.
Всё огромное королевство Стирлинг, некогда — северо-восточные пределы Старой Империи, не отличалось райским климатом: только на самом юге выращивали виноград. Однако собственные восточные границы Стирлинга были по-настоящему неприветливы. Недавно началось лето, но весну или осень оно напоминало куда больше.
Вот и прошедший день вышел пасмурным, а ночь намечалась промозглая. Лес близко подступал к тропе — дорогой это назвать язык не поворачивался. Справа, меж толстых сосен, можно было разглядеть отдалённые болотные огоньки, мерцавшие холодно и зловеще. Сырой воздух почти не двигался. Единственные звуки, что раздавались поблизости — шаги лошадей да позвякивание доспехов. Птицы больше не кричали и не хлопали крыльями, лишь изредка где-то очень далеко завывали волки. Чёрные силуэты деревьев уходили ввысь, но их куцые кроны не могли совсем скрыть звёзд.
Двигаться дальше казалось небезопасным. Восточный Лес, где власть короля Балдуина и его вассалов заканчивалась, лежал в паре дней пути, конечно… Однако и в этой роще ощущалась некоторая тревога.
К тому же воинам следовало признать, что они заплутали. Но Вермилий держался твёрдо и невозможность добраться до форта признавать не желал. Он горделиво восседал на роскошном коне, облачённый в чисто отшлифованные латы и белое паладинское сюрко.
Двое из его спутников тоже были рыцарями. И тоже далеко не последними, пусть не паладинами — братья ордена Перекрёстка, сир Брюс и сир Гордон. Их доспехи покрывали чёрные орденские накидки. Белые линии перечёркивали их по диагонали, а не так, как обычно располагался святой символ. Эти люди не только были благочестивы и опытны в рыцарском деле: они происходили из очень славных родов. Однако оба давно отказались от фамилий и прав в пользу служения Творцу Небесному.
Следовавшему за ними юноше ни от чего отказываться не пришлось. Мартин Мик был из рода очень бедного и малозначительного: происхождение только и дало ему, что возможность стать пажом, а не церковным служкой. Но затем удача благоволила мальчику. С недавних пор Мартин Мик служил оруженосцем Вермилию. Прежний господин отдал душу Творцу Небесному, и не жаль: личностью он был весьма жалкой.
Новая должность сулила многое: уж если не становление паладином, то путь в орден Перекрёстка или на присяжную службу к влиятельному человеку. Может быть, даже в столице… Сам Мартин ещё не решил, склоняется он к постригу на защиту веры или мирскому рыцарству.
Но священником ему уже не бывать, это точно! Мартин определённо видел себя среди людей, что носят не только крест, но также меч.
— Не добраться нам раньше утра до Колуэя. Поздно выехали.
Сир Брюс позволил себе озвучить очевидное, но вовсе не радостное. Всадники могли дождаться рассвета в лесу, однако не имели при себе ничего для удобного ночлега. Даже еды не было.
— Сам вижу! Но лучше уж в седле, чем на сырой земле.
Вермилий и Брюс были немолоды, хотя очень крепки, и весьма походили друг на друга — с лёгкой проседью в бородах и хмурыми взглядами. В противоположность им, сир Гордон едва разменял четвёртый десяток, отличался изяществом лица и фигуры, а также был гладко выбрит.
Мартин, ехавший позади, был не прочь отдохнуть и безо всяких удобств. Слишком затекла спина. Страшно устали ноги, которыми на неровной тропе приходилось постоянно упираться в бока коня и стремена. Молодой сквайр пока не окреп достаточно, чтобы целый день держаться в седле как влитой.
Но ему высказывать мнение не полагалось.
Между тем среди призрачных болотных огоньков мелькнул настоящий, тёплый свет. Неожиданно и лишь на мгновение. Мартин было решил, что ему показалось, а Вермилий огня не заметил. Зато заметили другие рыцари.
— Что это там?
— Костёр?..
— Или дом.
Это именно жилище, заключил про себя юный сквайр: свет скорее исходил из окна, чем от пламени на земле. То мог быть охотничий домик, где остановились деревенские, пристанище углежогов, а могло быть и чьё-то крайне уединённое хозяйство — не суть. Важно, что это место обещало отдых: рыцарям и оруженосцу даже костром заняться оказалось бы проблематично. Топора-то нет. Только хворост искать, а это в ночи сомнительное удовольствие…
В лесу обычно не ищут встреч, но славным воинам всерьёз опасаться здесь было нечего. Это не Восточный Лес, где легко наткнуться на сильного и многочисленного противника. Тем более что Вермилия во владениях Гаскойнов сразу узнал бы любой. Другого паладина здесь не водилось.
— Поедем туда, братья. Убеждён: добрые жители Вудленда не откажут в приюте рыцарям Творца Небесного.
Добрые жители Вудленда — принадлежащей Гаскойнам пограничной провинции, не всегда почитали Творца Небесного так, как хотелось бы Церкви. Эта проблема и привела паладина в столь отдалённые земли. Но если должного трепета не внушает крестик на груди и шпиле храма, то уж перекрестие меча — аргумент для каждого.
Они повернули коней к огоньку, уклоняясь от редких веток на уровне лиц. Вскоре три рыцаря и сквайр достигли добротного дома, каковой подошёл бы небольшой крестьянской семье. В окошках переливался мягкий желтоватый свет, а над крышей поднимался дымок очага.
Место приметное. Справа тянулась широкая полоса бурелома, а болото, также весьма неплохой ориентир, начиналось как раз позади. Наверняка дом прекрасно известен жителям окрестных деревень. Это лишний раз убеждало в малой вероятности встретить тех, кто в лесу не честно трудится, а скрывается.
Путники спешились и привязали лошадей. Вермилий — единственный, кто ехал в шлеме, снял его вместе со стёганым чепцом, обнажив бритую голову. У остальных салады висели за спинами на ремнях. Паладин, ещё не постучав в дверь, счёл учтивым громко объявить о своём появлении.
— Да благословит вас Творец Небесный, добрые люди! Мы пришли с миром!
Стучаться уже не пришлось. Дверь отворилась, и Мартин различил женскую фигуру.
— Не держите зла за беспокойство в столь поздний час. Мы смиренные слуги Творца Небесного, заплутавшие в лесу. Я — паладин Вермилий, а это мои братья по оружию. Прошу принять нас в доме, если хозяева сочтут это уместным.
Паладин говорил громко, а женщина отвечала очень тихо: сквайр не разобрал её слов. Но дверь распахнулась шире, да и знак Вермилия был ясен: их вполне готовы принять. Мартин вздохнул с облегчением.
С порога в лицо ударила ласковая волна тепла. Ещё в сенях Мартин ощутил запах нехитрой еды — и только теперь понял, насколько голоден. Дом выглядел обжитым. Обстановка скромная, зато освещалось жилище очень ярко: горел не только очаг, но также множество лучин. И даже свечи, которые оруженосца немного удивили. Они не сальные — восковые. Это настоящая роскошь для простого люда, тем более в Вудленде. Комнат, похоже, две: разделяющая их дверь была закрыта.
— Располагайтесь, добрые рыцари: не должно оставаться без крова в такую холодную ночь.
Грубовато склоченный стол был накрыт весьма обильно, хотя и самой простой едой. Пока рыцари рассаживались, Мартин наконец рассмотрел впустившую их женщину.
На хозяйке было простое шерстяное платье — и никаких украшений. Вполне ожидаемо, и юноша не отметил бы этот факт, но…
На его неискушённый вкус, красивых женщин хватало в любой деревне. Однако красота хозяйки этого дома казалась благородной. Она была гораздо выше Мартина — ростом почти с паладина, обладала гордой осанкой. Угольно-чёрные волосы свободно спадали ниже поясницы, не будучи как-либо заплетены или подвязаны. Большие глаза, тонкий нос, красиво изогнутые губы, заострённый подборок — и очень, очень бледная кожа. Таких красавиц изображают придворные художники. Никакой крестьянской округлости щёк или чего-то подобного.
Верно: подобных женщин Мартин в местных деревнях не встречал. Да и в столице — редко. Чаще и правда на картинах видел.
— Паладин Вермилий, значит… Представьте же и ваших спутников.
— С превеликим удовольствием: сир Брюс и сир Гордон, а это мой оруженосец. Мы следуем из Лостера в Колуэй. Позволите узнать ваше имя?
Она учтиво склонила голову.
— Зовите меня Гелла.
Вполне обычное для окрестных деревень имя, такое Мартин слыхал не раз. Гелла заняла руки деревянной посудой, быстро предложив угощение. Кружки наполнились яблочным вином — сильный запах с приятной кислинкой.
— Не стоит. Обеты паладина запрещают хмельные напитки.
Предназначенная Вермилию кружка была без лишних слов протянута сиру Брюсу. Немолодой рыцарь в этот момент сильно нахмурился, но угощение принял. Паладину Гелла налила что-то из другого кувшина.
— Благодарю. Надеюсь, вашего супруга наш поздний визит не смутит.
Конечно, люди вроде Вермилия обыкновенно не говорили с простолюдинами столь учтиво. Но Мартин заключил: не только ему эта женщина показалась благородной. Может, чей-нибудь бастард? Всякое бывает…
— Мужа? Ох, об этом не беспокойтесь: я одинокая женщина и пребываю здесь в уединении. Но, по правде, я жду одного гостя… А потому надеюсь, что общее благоразумие исключит неловкую ситуацию, ведь так?
Сир Гордон расплылся в лучезарной улыбке: он явно был очарован хозяйкой и не думал скрывать этого. Паладин сохранял приличную ему бесстрастность, а вот сир Брюс становился всё мрачнее. Мартин задумался было, отчего так, но мысль быстро вильнула в совсем другую сторону. Вполне для юноши естественную.
— Мы ведь рыцари, к тому же братья духовных орденов. Какая тут неловкая ситуация?
— Само собой разумеется! Я узнаю символ ордена Перекрёстка: что уж говорить о самом настоящем паладине? В этих местах и мечтать нельзя о компании, более внушающей женщине доверие и спокойствие. Позволите задать вопрос? Я нахожу необычным, что такие благородные рыцари путешествуют почти без свиты, всего лишь с одним юным оруженосцем…
Она перевела взгляд на сквайра — такой, что словно нежно погладила. И добавила:
— Но вас, милорд, я не хотела обидеть.
— Вы ничем не обидели моего сквайра. А что до сути вопроса, могу лишь сказать: так сложились обстоятельства. Впрочем, как уже было отмечено — мы рыцари духовных орденов, а не мирского посвящения. Потому меньше нуждаемся в… вы меня понимаете. Кичиться обычно при дворе, но все равны пред ликом Его и символом Его.
Гелла определённо заметила, что Мартин не сводит с неё взгляда: юношу это смутило. Конечно, сквайр помазания в духовный орден не принимал, а потому и от строгих обетов был свободен. Но всё-таки ему полагается вести себя сдержанно.
Только теперь на лицо Геллы удачно упал свет, и Мартин различил цвет её глаз. Ух ты… В каждом пополам плескалось голубое и янтарное. Юноша читал или слышал от кого-то, что бывают люди с такими странными, двухцветными глазами. Но сам никогда не видел подобного.
— Что ж, милорды: ужинайте, пейте — всё здесь к вашим услугам. А я должна закончить небольшую работу. Если развлечёте меня приятной беседой, это будет чудесно.
Она развернулась и шагнула в угол комнаты. Мартин проследил за Геллой, и то же самое сделал сир Гордон. Это навело сквайра на крамольную мысль: если паладины действительно чтут свои обеты абсолютно строго, то вот рыцари Перекрёстка отнюдь не столь непогрешимы.
Гелла, впрочем, мысли занимала в куда большей степени. Её грубо скроенное платье не могло выгодно подчёркивать достоинства фигуры — но когда при ходьбе оно вдруг ложилось удачным образом, линии вычерчивались самые прекрасные. Остальное легко дорисовывало воображение.
Занятием хозяйки оказалась стоящая в углу прялка. Гелла весьма грациозно уселась за неё — вполоборота к мужчинам, и взяла в руки тёмную кудель. Вскоре колесо завращалось, послышался мерный стук. На стене закрутилась тень обода и спиц.
— Что же вы прядёте? — поинтересовался сир Гордон.
Взгляд из-под густых ресниц блеснул нескромно. Кажется, Гордон хозяйке понравился.
— Чего только не прядут… Ну знаете: кто прядёт лён, кто шерсть, кто пеньку. Кто любовь, кто веру, кто войну. Каждый прядёт своё, вот и я тоже: что захочу, то спряду. На то я и мастерица, верно?..
— А какого гостя вы ждёте, позвольте узнать? — Вермилий прервал любезности между хозяйкой и рыцарем.
Паладину женщина отвечала, уже не отрывая глаз от вытягиваемой длинными пальцами нити.
— Важный гость. Знатный, влиятельный.
Ах, ну теперь понятно. Гелла вполне могла быть любовницей какого-то благородного человека. А если они хранят отношения в тайне, то и место для встречи самое подходящее. Всё сходится.
— Такой важный гость придёт сюда… — паладин обвёл скромную обстановку критическим взглядом.
— Ха… Да куда же он от меня денется? Кто ко мне не придёт, если позову?..
Что правда — то правда. Куда там: «придёт»! Прискачет, причём без лошади. Лихим галопом… В этом Мартин нисколько не сомневался.
— Надеюсь, мы не встретим здесь самого барона. Вот неудобная была бы ситуация!
Гордон имел в виду Клемента Гаскойна, лорда Вудленда. Вермилий гневно зыркнул на рыцаря. Не полагалось так шутить о местном господине.
— Барона? Ну почему же сразу барона… Да и вообще, сир: пустые слова эти титулы. Где говорят «барон», где «князь»… Не в том ведь суть. Мы — не суть наши титулы. Рыцари духовных орденов, отказавшиеся от всех владений и прав, должны понимать это прекрасно. Но позвольте сменить тему. Скучающей женщине очень любопытно послушать: что делали трое прекрасных рыцарей в Лостере? Тревожные вести я слышала об этой деревне…
— И вести были правдивы… — протянул сир Гордон.
Сир Брюс по-прежнему молчал, лишь настороженно осматриваясь. Вермилий продолжил:
— Прискорбно, но правдиво. Мало этому несчастному краю набегов гвендлов из Восточного Леса, а также расплодившихся из-за них языческих мерзостей да деревенских погромов, что случились в последнее время… Подлому люду только дай понюхать крови! Одним словом, из Лостера пошли тревожные слухи, что вы и сами знаете. Мы поспешили туда, чтобы хоть в этот раз обошлось без резни.
Гелла отвлеклась от пряжи. Её прекрасное лицо сделалось обеспокоенным.
— И что же, обошлось?
— Мы сожгли ведьму, прими Творец Небесный её заблудшую душу. И народ успокоился.
— Ведьму?..
По лицу Геллы могло показаться, будто она никогда не слышала ни о ведьмах, ни о борьбе, ведомой Церковью с ними. Почти искреннее удивление.
— Да, женщину… девицу, если точнее. Которую обвиняли в колдовстве и сношениях с Нечистым, а также мракобесном лесном язычестве. Девица, мир праху её, была из крещёных гвендлов: потому и сбилась с пути Творца Небесного, смею полагать. Свидетельств против неё имелось множество. Собралась толпа из окрестных деревень, а местные были против суда. Не прибудь мы, окончилось бы скверно.
Гелла сокрушённо качнула головой. Мартин, уже немного опьяневший, полюбовался плавным движением чёрных прядей.
— Но ведь и кончилось скверно, раз сожгли бедняжку.
Сочувствие к обвинённой в колдовстве вызвало у паладина раздражение, которое он не скрыл.
— Свидетельства были убедительны. А я, грамотой и благословением архиепископа, наделён правом вершить суд по подобным делам в землях Гаскойнов… поскольку не секрет, что сам барон с разгулом мракобесия не справляется. Девицу сожгли, все успокоились: крови не пролилось. В том состоит моя миссия здесь. Я думал, это давно известно каждому.
Женщина или не заметила, что Вермилий разозлился, или умело сделала такой вид. Она ловко скручивала нить из кудели.
— Конечно известно. Даже мне, хоть я редко бываю в деревнях. И всё-таки: ведьма… множество свидетельств… что же она делала? Не подумайте, будто я смеюсь над миссией Церкви. Но девица что, летала на метле? Превратила кого-то в лягушку? Может быть, у неё молоко соседской коровы лилось с топора? Она похищала и ела детей? Ну, что там ещё ведьмы в сказках делают…
— Простонародные сказки меня не интересуют. Воля Творца Небесного и наставления святой Церкви велят искоренять всякие сношения с Нечистым, равно как язычество и ересь. А эту ведьму окрестные жители уличили во множестве случаев приворота.
— Приворота?..
Гелла остановила прялку.
— Приворота… ха. Если девица была молода и хороша собой, то помилуйте, сир: при чём же тут Нечистый? Тем паче — взыскательностью деревенское мужичьё не отличается. Да в Лостере половине и кобыла — невеста! Такое колдовство, знаете ли…
Женщина отложила кудель и забросила руки за голову, отчего её солидная грудь приподнялась. Весьма бесстыдный жест: взгляд Мартина оказался прикован намертво.
— …вот оно, всё приворотное колдовство. Какое-никакое водится у любой женщины. Знаете, сир: ваш милый мальчик так на меня смотрит! Вот я могу, например…
Прежде, чем паладин успел возразить, женщина дёрнула завязку под шеей и отодвинула край платья, обнажив плечо.
— …и даже ваши смиренные братья не останутся равнодушными. Ничего не скажешь: велика ворожба! Если любая, кого кто-то захотел, ворожит — это скольких нужно сжечь? И прежде прочих — каждую вторую придворную даму. А свидетельствуют против таких, хм… «ведьм» те, кому они не достались. А также ревнивые жёны: жирные и уродливые.
Паладина Вермилия всё это не впечатлило.
— Не стоит вам искушать моих братьев.
— Понимаю, конечно же. Простите. Действительно — не стоит… И между прочим, очень жаль. Такие видные, благородные мужи, да сразу трое! Из уважения к паладинами Церкви, вас уж не считаю, милорд Вермилий.
Прежняя скромность Геллы таяла стремительно. Юношу-сквайра это и известным образом взволновало, и слегка испугало. Между тем Гелла как раз обратилась к нему:
— И милорд Мартин пусть простит, если моё глупое поведение оскорбило его трепетные чувства ко всяким обетам. Знайте, славный сквайр: нет ничего дурного в том, что я вам приглянулась. Это здраво для любого мужчины и приятно любой женщине.
Мартин уже приоткрыл рот, чтобы ответить — мол, не стоит беспокоиться… но осёкся. Разве Вермилий называл женщине его имя? Оруженосец не мог припомнить: паладин далеко не всегда представлял своего спутника. Чаще забывал…
— Прошу прощения, милорды. Я оставлю вас. Буквально на мгновение.
Гелла поднялась, поправила платье и скользнула к двери в соседнюю комнату. Затворила за собой, ещё раз обведя огоньком из-под ресниц всех мужчин. Едва она скрылась, как сир Брюс впервые заговорил. Вернее, зашептал: очень-очень тихо, едва шевеля губами.
— Дурное здесь дело.
— Что? Почему? — шепнул сир Гордон. Его расслабленность улетучилась вмиг.
— У меня одного глаза, чтобы видеть, а не пялиться? Дом мне сразу не понравился: чем его хозяева могут жить? Никакого подворья. Ничего для простейшего хозяйства. А главное — руки.
— Чьи руки?
Гордон по-прежнему соображал туго, а вот Мартин уже догадался. У него в горле сделалось сухо. Хмель из головы улетучился.
— Её руки, чьи же ещё. Отшельница, ну-ну. Ладони и ногти — как у дам при дворе Балдуина. Да она ни дня в жизни руками не работала. Даже вот эти самые полы не скребла. Я сразу заметил… когда подавала мне кружку.
За столом повисло молчание. Нарушил его сир Гордон.
— Гвендлы. Гвендлов она ждёт: они здесь скрываются во время набегов.
Мартин был готов биться об заклад: не только у него, но и у остальных возникла ещё одна мысль. Да вот только никто не хотел её озвучивать. Женщин, обвинённых в колдовстве, защитники веры сожгли немало. Однако, как справедливо отметила Гелла, речь всегда шла о суевериях, о каких-то путанных свидетельствах. Язычники-гвендлы и их тлетворное влияние даже для защитников Церкви были проблемой куда более осязаемой. Святая вера — святой верой, воля Церкви — волей Церкви, однако любой рыцарь обязан прежде всего беспокоиться о стреле в спину. Потом уж о колдовстве.
— Но она сама не из гвендлов: разве у них чёрные волосы бывают? — справедливо заметил Брюс.
— Может, и бывают? А может, крашеные басмой.
Предположение Гордона, конечно, звучало абсолютно нелепо: басму продавали иностранные купцы в столице, и по карману она была немногим. А где её в нищем Вудленде сыскать?
— Ну предположим, сама не из гвендлов. Но кого она тут ждёт? Может, самого Даглуса?
— Очень возможно.
— Что будем делать?.. — выдавил из себя сквайр.
Мартина обучили азам рыцарских искусств, к ристалищу он привык, но в настоящем бою никогда не бывал.
— Разберёмся. — процедил Вермилий.
Разговор он окончил вовремя: Гелла как раз вернулась, держа в руках небольшое лукошко. Она была очень мрачна. И такой отчего-то показалась Мартину ещё красивее.
Хозяйка вернулась к прялке, но не села за неё: стала собирать готовую пряжу, укладывая в то же лукошко. Наконец она заговорила, не оборачиваясь к мужчинам.
— Знаете, милорды, меня всегда удивляли истории о ведьмах. Почему-то никто не видит одной нестыковки, совсем не позволяющей в эти россказни поверить. Желаете знать, какой? О, я рада, что вы спросили. Итак… Предположим, некая женщина продала душу Нечистому — или иным способом творит злое колдовство. Ведает силами, которые Творец Небесный сокрыл от простых смертных. Она может летать на метле, портить скот, насылать болезни и неурожай… Ну, что ещё болтают о ведьмах…
К удивлению Мартина, женщину никто не прерывал — хотя обстановка накалялась.
— Вот к чему я веду… Все вы так боитесь этого Нечистого. Все вы верите, что он даёт злые силы женщинам, дабы извести род человечий и сокрушить царствие Творца Небесного. Допустим. Но почему же его дары настолько жалкие? Почему любую ведьму можно запросто поймать, потом попользоваться ею, как душе угодно, да сжечь? Почему никому не приходит в голову, что если вознамериться навредить ведьме, она может просто взять и…
Гелла вдруг резко дунула на ближайшую свечу: пламя дрогнуло и погасло.
— …и затушить его жалкую жизнь?
Женщина обернулась к рыцарям. Ничего доброго в диковинных глазах Мартин больше не видел.
— Почему, если ведьмы летают на мётлах — ни одна не улетела, когда за ней пришли? Почему ни одна ведьма не сбежала из церковных застенков, обратившись кошкой? Почему никто на костре не проклял Церковь так, чтоб прихожане срали через рты?
Мартин с трудом оторвал взгляд от Геллы и перевёл его на рыцарей. Те сидели без движения: всё же скорее собранные, чем оцепеневшие, однако сквайр не был уверен. Гелла шагнула к очагу. Резким взмахом она бросила содержимое лукошка в огонь.
— Может быть, всё дело в том… — проговорила женщина, глядя в пламя. — … что вы, защитники веры, слуги Творца Небесного, просто-напросто не сожгли ни одной настоящей ведьмы?
Неожиданно вся злость Геллы схлынула. Губы снова вытянулись в улыбке, обнажив белоснежные, идеально ровные зубки. Глаза тоже потеплели.
— Простите, милорды. Перед вами всего лишь одинокая женщина, которой обыкновенно не с кем поговорить. От одиночества я просто схожу с ума — и порой, когда случается редкая встреча, несу ужасные вещи… А почему вы не едите? Наверняка до сих пор голодны. Позвольте, я налью вам ещё.
Сир Брюс молча отодвинул кружку. Паладину хозяйка выпить уже не предлагала, зато посуда перед сиром Гордоном и Мартином наполнилась. Разумеется, оба к угощению не притронулись.
— Выпейте, прошу вас. Сбросим эту ужасную неловкость! И мой гость вот-вот явится… Кстати, я совсем забыла предупредить об одной вещи…
Гелла наклонилась к столу, красиво изогнув спину. Тесёмку у шеи она не завязала: каждый мог теперь заглянуть в вырез платья. А под платьем было на что посмотреть.
— …мой гость, знаете ли, крестиков ваших не любит.
Тут уж паладин поднялся с места — одновременно с тем, как душа Мартина окончательно ушла в пятки. Юноша уставился туда, куда взгляд сам собой лез: креста Гелла не носила.
— Довольно! Мне надоел этот фарс! — рявкнул Вермилий.
Предусмотрительно они не оставили оружие в сенях, хоть это слегка невежливо. Вермилий шагнул назад, не теряя Геллу из вида — к своему длинному мечу, прислонённому к стене. Сир Брюс поступил так же. Он передал оружие и остальным двоим. Правда, принял его только Гордон: Мартина руки уже не очень-то слушались.
Черноволосая красавица стояла в прежней соблазнительной позе, опираясь локтями на стол. Её совсем не обеспокоило то, что рыцари поднялись и вооружились.
— Что же это, милорды: вы причините зло беззащитной женщине?.. Как низко! А клинки-то вам для чего? Без них не справитесь?
Сир Брюс взялся за рукоятку меча и на треть обнажил его, но угроза не имела особого успеха.
— Ты укрываешь в своём доме гвендлов, ведь так?
Почему-то рыцарь упорно держался за версию, в которую Мартин верить давно перестал. Гелла издевательски захихикала.
— Гвендлов?.. Может быть, да. А может быть, нет. Не слишком ли слабо вы верите в то, против чего сражаетесь, ммм?..
Оруженосец старался взять себя в руки, но от самого короткого взгляда в янтарно-голубые глаза самообладание испарялось. Меч сквайра по-прежнему лежал на столе, а оружие рыцарей уже покинуло ножны. Гелла повернулась к юноше, мило склонив голову набок.
— Мартин, мой мальчик… — она выводила сладкие, мурлыкающие интонации. — А ты сам-то как думаешь? Я просто укрываю в этом домике гвендлов, когда они забираются глубоко во владения барона Гаскойна? Или вы наконец встретили самую настоящую ведьму? Ммм?..
Мартин не ответил. Краем глаза он видел: паладин Вермилий обошёл стол слева, а сир Гордон толкнул кончиком меча дверь в соседнюю комнату, осторожно глянув за неё. Видимо, комната оказалась пуста.
Юноша был здесь единственным, кто чего-то испугался. Или, по крайней мере — единственным, кому страх мешал действовать. Возможно, собственное благочестие казалось рыцарям Церкви надёжной защитой от Нечистого. А возможно, они просто твёрдо знали по опыту: кровь из всех течёт одинаково.
Ведь Гелла была права в одном — никто никогда от них на мётлах не улетал.
Женщина оставалась спокойной и неподвижной, несмотря на угрожающее приближение рыцарей. Она только продолжала говорить:
— Это важный выбор… Если я укрываю язычников из кланов Восточного Леса, то меня следует повесить на ближайшем суку — и всего делов! Но если я ведьма — тут уж только костёр. Однако знайте: я одинаково против того и другого, если вы меня прежде не изнасилуете. Лучше бы все вместе, конечно — по очереди или разом, уж как господам будет угодно. Но толку от вас в таком деле? Вы же почти святые: не чета местным. Эх… Тогда хотя бы Мартин. А то бедняжка ведь даже не пробовал, правда?
В этот момент послышались топот и фырканье их коней. За окном истошно взвыл ветер. Пусть это было сложно объяснить, юноша почувствовал: снаружи кто-то есть. Огоньки свечей и лучин мелко задрожали, хотя воздух в комнате не двигался. Очаг потускнел.
— Слышите? Вот и гостя дождались. Мне пойти встретить его? Или желаете сами?
— Мартин, будь здесь. — приказал паладин Вермилий. — Пойдёмте, братья. Взглянем на гостей этого дома, и да поможет нам Творец Небесный.
Изо всех щелей повеяло сырым ночным холодом. Кони залились истошным ржанием, яростно забили копытами.
— Да, Мартин, ты уж будь здесь. — с придыханием произнесла Гелла. — Нечего тебе делать за порогом. Останься со мной: не обижу. Я умею быть ласковой…
Рыцарей Творца Небесного ничто не могло поколебать. Вермилий покрыл обритую голову шлемом. Сир Брюс распахнул дверь в сени и вышел первым. Следом вышел паладин, а за сиром Гордоном дверь захлопнулась резко и громко: сама собой, никто её не трогал.
Пока Мартин провожал рыцарей взглядом, Гелла обошла стол и мягко подступила сзади. Сквайр потянулся к мечу, но его ладонь на рукоятке накрыла ладонь женщины. Её кожа была нежной, но совершенно холодной.
— Меч не нужен. Что ты собираешь с ним делать, ммм? Разве за мечом положено тянуться подле женщины, которую возжелал? Ну и глупость! Оставь. Послушай-ка лучше ту, что добра к тебе… Я ведь говорила: не любит мой гость крестиков. Чувствуешь ли ты, Мартин, присутствие здесь Творца Небесного? Нет? Нет. А кого-то другого?..
Мартин слышал голоса рыцарей, но не мог разобрать слов. Различил резкие звуки движения — и так же ясно услышал, как всё в один миг стихло. Больше ни голосов, ни ржания коней, ни порывов ветра. Лишь потрескивал очаг да слышалось дыхание Геллы возле уха. Она холодная, словно труп. Но хотя бы дышит.
— Сорви ты этот крестик. Брось его в огонь. Пусть горит…
Пальцы женщины нежно пригладили его лицо, а потом опустились ниже. Острый ноготок чуть впился в шею: почти не больно, но всё-таки больно. Гелла медленно провела им под челюстью Мартина, от уха до уха.
— Сожги, если нужна на плечах голова.