Замок, как считается, многое говорит о своих хозяевах. Не всегда это справедливо: ведь замки иногда переходят из рук в руки. Да и сын лорда может быть совсем не похож на отца, а в его сыне вовсе ничего не останется от деда. Так случается чаще, чем хотелось бы.
Но впервые увидев стены Фиршилда, Тиберий подумал: именно так должна выглядеть родовая обитель Гаскойнов, главная цитадель дальнего фронтира. Гаскойны были родом древним, но всю славу составившим на полях сражений. По меркам высшей знати Стирлинга они были небогаты, и славных государственных мужей из стен Фиршилда не вышло. Зато когда доходило до войны…
Фиршилд строили люди, мыслящие по-военному. Эти высокие стены из тёмно-серого камня не показались Тиберию мрачными: они просто были лишены изящества. В формах замка читались сугубо практические соображения. Цитадель была относительно молодой — возвели её не при Старой Империи, как многие крепости на юге Стирлинга.
Замок появился в Вудленде лишь вместе с самими Гаскойнами — когда земли подле Восточного леса были отобраны у гвендлов.
Уже виднелись жёлтые знамёна, хотя герб Гаскойнов на них — зелёную ель, разглядеть пока не удавалось.
Тиберий ехал впереди своего отряда. Он уже пересел с выносливой, но неказистой походной лошади на могучего боевого скакуна — дабы прибыть с видом максимально торжественным, внушающим уважение.
Белоснежная попона коня лежала поверх латной брони, как и белое шёлковое сюрко паладина-магистра покрывало доспех. Латы Тиберия были полированы до зеркального блеска, в брешах между пластинами поблёскивала кольчуга. Магистр ехал в шлеме, словно собирался сражаться.
Столь же внушительно выглядел десяток прочих паладинов, сопровождавших главного защитника Церкви. Даже у их оруженосцев снаряжение было на зависть средней руки рыцарю. С учётом сквайров отряд составлял добрых полсотни всадников. Над ними развевались церковные хоргуви и паладинское белое знамя с чёрным равносторонним крестом.
Горстка конников под флагом Гаскойнов выехала навстречу: два отряда встретились далеко от стен. Странноватый жест со стороны хозяев замка, отметил про себя Тиберий. Можно сказать — грубый. Встречавшие были тяжело вооружены, даже надели закрытые шлемы.
Впрочем, остановившись против рыцарей Церкви, все местные воины подняли забрала. А их командир и вовсе снял старомодный бацинет — такие шлемы Тиберий видел только на гравюрах. И среди трофеев Великой войны.
По внешности воина легко угадывалось родство с жителями Восточного леса. Паладинов это не очень порадовало.
— Приветствую! Я сир Киаран Фиршилдский, служу барону. Мне поручено встретить и сопроводить гостей.
Раз рыцарь представился, упомянув замок — то он точно не благородного происхождения. Из крещёных язычников, заключил Тиберий. Интересный случай. О чём это говорит? Что сир Киаран — истинный рыцарь, заслуживший титул вопреки вражеской крови в жилах? Или что дела в этих краях не просто плохи, а ещё хуже?
Сир Киаран ждал — и было без слов понятно, чего. «Встретить и сопроводить», ну-ну! На редкость наивная отговорка. Что ж: не желая устраивать неприятную сцену, Тиберий тоже снял шлем.
Разговоры о паладине-магистре ходили по всему Стирлингу: наверняка Киаран понял, кто перед ним.
Для такого титула Тиберий был чрезвычайно молод — всего двадцати семи лет. Однако со стороны могло показаться, что он буквально создан быть именно главой паладинов, образцом самого понятия «рыцарство». Тиберий был могуч, статен и классически красив: лицо — словно со скульптуры времён Старой Империи. Из-под шлема упали на плечи длинные каштановые волосы с пепельным отливом.
— Паладин-магистр Тиберий, Щит Церкви, Меч Творца Небесного и защитник всех добрых верующих. Со мною только паладины и братья во кресте. Я полагал, что наши знамёна различимы издалека.
— Я нисколько не желал оскорбить вас, сир. Мы видели хоругви, и лорд Клемент ожидал визита. Но места здесь неспокойные: в Фиршилде привыкли к предосторожностям. Мы не подпускаем значительные отряды к замку, не убедившись в… вы меня понимаете. Прошу, следуйте за нами: барон ждёт.
— Мы всё понимаем, сир Киаран: никто не оскорблён. Давайте же поспешим к барону.
Они выехали бодрой рысью и вскоре достигли ворот замка: с круглых башен о гостях возвестили трубы. Полотнища с зелёными елями почти не шевелились, хотя было ветрено — вымокли от утреннего дождя.
Фиршилд был окружён широким рвом. Мост вёл к окованным воротам, а за ними располагалась ещё и подъёмная решётка. Въезжая в замок, Тиберий оценил солидную толщину стен и, подняв голову, обратил внимание на бойницы под сводами арки. Непрошенных гостей здесь встретили бы славно.
Внутренний двор оказался тесным и помпезностью, разумеется, не отличался. Паладин даже сказал бы, что здесь грязновато. И запахи послышались не самые приятные: сильно несло конями и прелым сеном.
Отряд Киарана сопроводил куда-то сквайров и большую часть рыцарей. Сам Тиберий, вместе с тремя приближёнными паладинами, спешился перед встречавшим их человеком средних лет. Одет тот был дорого, но не как лорд. Тиберий понял, что напрасно заботился о торжественности своего прибытия: барон навстречу не вышел.
Снова обмен приветствиями. Встречавший представился шателяном замка Селвином Умбером.
Шателян в очередной раз извинился, теперь уже за обманувшую ожидания встречу. Он пояснил, что барон не вполне здоров и ожидает паладинов в чертоге.
Вполне удовлетворительное объяснение. Тиберий знал, что лорд Клемент — человек преклонных лет: именно потому давно не покидает своих земель. Хотя в любой момент был бы желанным гостем при королевском дворе.
Они проследовали во внутреннюю цитадель. Большого возбуждения в замке прибытие столичных рыцарей не вызвало: здесь явно каждый был при деле. Впрочем, хлопочущие по хозяйству девки поглядывали на паладинов, оживлённо перешёптываясь. Упражнявшаяся с деревянными мечами детвора увязалась следом, пока шателян не прикрикнул, велев не отвлекаться.
— Вы сможете разоружиться в помещении, куда мы следуем. Как видите, замок у нас скромный, однако гостеприимный.
Жаль, что Вудленд не оказался гостеприимной землёй для паладинов, подумалось Тиберию.
Они избавились от лат и мечей. Шателян проводил рыцарей вглубь запутанных помещений: через петляющие коридоры, вверх по винтовой лестнице.
Замок оказался на удивление хорошо протоплен. Щели в каменной кладке тщательно забивали и промазывали, так что сырости не ощущалось. Только копоть оттирали не слишком старательно. Полы перестелили недавно: дерево ещё источало приятный смолистый запах.
Наконец рыцари добрались до чертога.
О зале Тиберий сказал бы ровно то же, что и о замке в целом. Скромно, практично. Без тени того пафоса, который привычен в столице и крепостях крупнейших пэров. Свет попадал сюда лишь из маленьких окон под самым потолком: потому и днём в чертоге горели свечи. Даже с ними было темновато.
— Магистр, благочестивые сиры! Рад вашему прибытию! Обойдёмся без церемоний, прошу вас. Сразу к столу.
Определённо, в молодости барон был настоящим богатырём — но с годами сильно располнел. Однако обрюзгшее лицо и солидный живот сочетались с широкими плечами и грудью, конная выправка была по-прежнему очевидна. Завидная борода поседела обильно, но ещё не окончательно.
— Как вам будет угодно, барон. Позвольте только представить моих спутников: паладины Амадей, Хирмений и Деметрий.
Паладинам, как и священникам высокого сана, полагалось пользоваться церковными именами — те повелись со времён Старой Империи, теперь звучали необычно. У самого магистра, впрочем, мирского имени вовсе не было. Такая судьба.
— Ох… церемонии, церемонии. Барон Клемент Гаскойн, лорд Вудленда, Дозорный восточных пределов и… ах, милорды, я человек простой. Не терплю этих перечислений титулов. Даже помню свои плохо. Это Селвина надо спросить: служит мне и шателяном, и герольдом. Полкубка успеваю выпить, пока он эту блажь перечисляет. К столу, к столу, прошу вас!
Барон производил впечатление старика сурового, но одновременно добродушного. Выглядел он бодро: даже странно, что сослался на нездоровье. Эту мысль паладина лорд Клемент словно прочитал.
— Не смотрите, милорды, что я такой бойкий. Колени, побери меня Нечистый… в такую погоду трудновато бывает спускаться вниз. Старость, знаете ли, не радость: надеюсь, что ваш век будет длинным, получится в том убедиться. Знаете, магистр, а ведь мы уже встречались. Только вы меня не помните, разумеется: были совсем ребёнком.
Тиберий улыбнулся, как и его спутники. Амадей, Хирмений и Деметрий были старше магистра лет на пять-десять, но лет на тридцать младше хозяина Фиршилда.
— Ох, были времена! — продолжал барон. — Прекрасные времена. Когда-то, магистр, меня ведь считали в Стирлинге образцом рыцарства. Положим, не таким блестящим, как вы… но всё же.
— Благодарю. Но право слово, барон, вы мне льстите.
— Отчего же… — Клемент Гаскойн поторопил жестом пригожую служанку, наполнявшую кубки; напоминать ей о том, что паладины хмельного не пьют, не пришлось. — Какая лесть? Всего лишь признание фактов. Не зазорно рыцарю гордиться силой и храбростью. Уж о вас-то, магистр, даже в наших краях слышал каждый: как о лучшем рыцаре не только Церкви, но и всего королевства. Говорят, вы никогда не знали поражений на турнирах!
Тиберий немного смутился. Слава, пусть и заслуженная, тяготила его. К тому же магистр старался не забывать: составлена она в мирное время. Иного сорта слава, нежели у короля Балдуина или барона Гаскойна, а равно — у прочих ветеранов Великой войны.
— Это не совсем так, барон… Я несколько раз проигрывал конные сшибки известному вам сиру Арчибальду Бомонту, а также герцогу Линкольну… ему, правда, давно. А ещё в прошлом году, на турнире у Скофелов, вчистую уступил заезжему рыцарю из Норштата: некоему Вольфгангу тер Мейнхарду. Могу лишь похвастать: меня никогда не выбивали из седла. И пеших поединков я действительно не проигрывал.
— Пусть так, но с вами давно никто не сравнится, магистр. Я, как видите, на турниры больше не гожусь… Но слежу за ними, непременно слежу. Селвин сообщает мне все новости.
Обмен любезностями и обсуждение турниров — не то, ради чего паладин приехал. Однако торопить хозяина замка Тиберий не желал: это было бы невежливо. Стоило подыграть.
— Я слышал, что ваш сын — рыцарь весьма многообещающий, хотя в больших турнирах пока не участвовал?
Старый барон рассмеялся. Добрые слова о сыне — определённо именно то, чем можно было завоевать его расположение. Тиберий знал: ребёнок у лорда Вудленда всего один. Злые языки поговаривали, что все силы барон растратил в сражениях Великой войны, а на супружеском ложе оказался слабоват. Не пристало воцерковленным людям обсуждать подобные слухи, но…
— О да! Мой мальчик, моя надежда! Славный рыцарь из него вырос… Почти вырос: ещё бы только немного опыта набрать. Сильнее и отважнее, чем я в его годы! А я-то был… да вот, сами взгляните.
Клемент Гаскойн повёл могучей рукой, указав на стену: там висела огромная картина. Ясно, что не местный мастер рисовал — как минимум столичный, а то и иностранный. Лимландец, например. Нынче по всему Ульмису в моду вошли именно лимландские живописцы.
Полотно изображало батальную сцену, кульминацию Великой войны. На заснеженном поле двое могучих рыцарей вели в атаку конницу Стирлинга. Нельзя было не узнать в одном из всадников короля Балдуина. Другой, вероятно — сам Клемент Гаскойн.
— Битва при Тагенштайне? — поинтересовался Хирмений.
— Она самая! Сколько лет-то прошло… тридцать, если не ошибаюсь.
— Двадцать четыре. — позволил себе поправить барона Амадей.
Он превосходно знал историю Великой войны. Многие родственники Амадея, человека высочайшего происхождения, сложили головы на её полях.
— Ах… ну пусть так. Что за бой — песня! Рубились с балеарцами от рассвета до заката. Пикинеры Мендосы трижды убивали подо мной коня. Сильны были… Да и мы были сильны. Десять тысяч всадников: земля на дыбы вставала! Снег таял от горячей крови! В решающий момент, когда рыцари Стирлинга едва не дрогнули, король сам повёл нас в атаку. Я помню, как скакал рядом с ним. О да: я помню! Двадцать четыре года назад, говорите? Словно вчера. Никогда не забуду эту атаку. Славные времена… И славная картина, хотя мастер мне немного польстил. Не скакал же я на пики без забрала, что за глупости?
Глаза барона засверкали ярче свечей в канделябрах. Он заёрзал на кресле, приподнялся, сжал кулаки — наверняка сам того не заметив. Но быстро успокоился.
— Я заказал эту картину, когда мой мальчик и принц Бернард подросли: детям скучны рассказы без картинок. Вернее, я хотел заказать лишь книгу с хорошими гравюрами. Написал о том королю, у нас ведь добрых мастеров не водится. Ну а старик Балдуин, вы знаете, он всегда был щедрой душой: вместе с книжкой прислал ещё и это.
Бернард, младший из двух сыновей короля, воспитывался в Фиршилде до шестнадцати — лишь около года назад вернулся к столичному двору. Балдуин мудро рассудил, что кронпринца должно готовить к правлению, а Бернарда отослать в место, подходящее для воспитания военачальника. Король знал Клемента Гаскойна ещё с середины Великой войны, так что его решению удивились немногие.
— Я старался поучать и вдохновлять своим примером равно как и сына, так и принца. Кажется, милостью Творца Небесного, преуспел. Когда-нибудь и мой мальчик поскачет в бой подле Бернарда… да… однако и я сам, знаете! Пусть уже стар, но даст Творец Небесный войну — готов снова забраться на коня! Ещё достанет в моих членах силы поднять знамя Гаскойнов на защиту Стирлинга!
Лорд Клемент потряс пудовым кулаком. Его слова не вызывали сомнений и без такого жеста. Тиберий про себя усмехнулся: турнирные сшибки! Да победи хоть в тысяче турниров — с этим стариком не сравнишься.
Однако какое бы восхищение ни вызывал старый рыцарь — пора было мягко повести разговор в ином русле.
— Не могу передать, насколько приятно и ценно услышать ваши рассказы о великих битвах прошлого, барон. Это действительно огромная честь и радость. Но не сочтите дерзостью… увы, нас привело сюда иное.
— Знаю. — Клемент вздохнул вполне искренне. — Печальное дело.
— Перейдём же к нему, если позволите. Поведайте нам, барон: удалось ли хоть что-то выяснить о судьбе паладина Вермилия?
— Нет. Могу сказать лишь одно: он определённо мёртв. Попади Вермилий в лапы гвендлов — за него давно потребовали бы выкуп.
— Неужели не обнаружено никаких следов? Если донесения не лгут, наш брат пропал на дороге между близко расположенными деревнями.
— Утром после его исчезновения зарядил такой ливень… Будто небеса разверзлись, помилуй нас Творец Небесный. Размыло к Нечистому и дороги, и тропы. Рыцари Перекрёстка сами вели поиски. Насколько знаю — без толку, но лучше вам их спросить. Они по-прежнему стоят в Колуэе. Деревенька такая…
— А как же ваши люди? Ведь они лучше знают леса.
— Я посылал людей на поиски, но знаете… буду честным, как полагается рыцарю и лорду. Не очень-то рьяно мы разыскивали паладина. Признаю: по нему в Вудленде не слишком скучают.
А вот это прозвучало очень дурно. Очарование старого воина для Тиберия немало померкло, но он постарался скрыть эмоции.
— Почему же так?
— Известное дело, благочестивые сиры. Паладин, когда прибыл, показал грамоту архиепископа: дескать, благословлён искоренять ересь и языческое мракобесие. Бороться с гвендлами и их… влиянием на местный люд. Вы же сами видели: здесь много древней крови. Гаскойны о помощи в этом деле никогда не просили. Много лет я стерегу границы Восточного леса, а до меня это делал отец, и отец моего отца, и другие мужи нашего рода. Это наш долг. Но и противиться воле архиепископа я, конечно же, не посмел. Проблема в том, что паладин Вермилий… слишком увлёкся.
— В каком это смысле: «увлёкся»?
— Знаете, сколько ведьм он пожёг в моих землях за неполных три месяца?
Паладины покачали головами. Барон, заметно помрачнев, наклонился в их сторону.
— Пятьдесят одну. Пятьдесят одну здоровую деревенскую бабу, любая из которых могла трудиться в поле, ухаживать за скотиной да рожать мне крестьян и солдат каждый год. Кто эти потери возместит, скажите? Архиепископ? Кого я выдам замуж вместо тех баб: монахинь, что ли? Не подумайте, я в воле Церкви не сомневаюсь… но подобного, как властитель Вудленда, не могу одобрить. А хуже всего — это смутило народ. Если вы думаете, что погромы в деревнях начались из-за гвендлов, то смею заверить: нет. Паладин Вермилий пустил кровь, и мужичьё почуяло её запах. Где-то вскрылись старые обиды. Где-то увидели знак, что пора резать крещёных гвендлов. И покатилось…
— Церковь казнит бескровно. — возразил Деметрий.
— Помилуйте! Это пустая фигура речи. Хоть сожги, хоть повесь, хоть отруби голову, а человека уже не вернуть. Смерть есть смерть: для Церкви, может, и важно, «чистая» ли она была. А для меня и простых людей… Не скрою: дурно обстояли у нас дела до прихода паладина. Но мы справились бы сами — ведь справлялись всегда. Веками справлялись! А он сделал только хуже.
— Я, однако, убеждён: паладин Вермилий не совершил ни одной казни, если против ведьмы не имелось веских свидетельств. — Тиберий говорил мягче Деметрия, но весьма уверенно.
— Да хоть и имелись… кабы ведьмы могли сделать урожай богаче, скотину и зверя пожирнее — так заслужили бы защиты не меньше, чем добрые верующие. Не сочтите эти слова ересью, ради всего святого, но я говорю откровенно. Жизнь в Вудленде тяжёлая. Всегда была такой, а уж после войны в особенности. Вермилий её облегчил лишь одним: когда исчез. Сгинул, и всё как-то само собой улеглось.
Слова, конечно, откровенно крамольные. Тиберий порадовался, что взял в чертог только самых проверенных, рассудительных и смиренных братьев: иначе разговор принял бы дурной оборот. Подобрать ответ даже ему оказалось непросто.
— Ведьмы на то и ведьмы, чтобы причинять слугам Творца Небесного только зло. Они служат Нечистому. Вы сами прекрасно это знаете.
Лорд Клемент саркастически хмыкнул. Так выразительно, что это прозвучало даже хуже, чем его суждения насчёт «защиты ведьм». Немногие в Стирлинге могли вести себя подобным образом. Однако столь знатный, прославленный и дорогой лично королю человек — мог. Тем более здесь: в отдалённых землях, коими владел по праву.
— Достопочтенные паладины! Позволите старику задать один неудобный вопрос?
— Всё что пожелаете, барон.
— Прекрасно. Вопрос таков… Вы сами, собственными глазами, видели какое-нибудь колдовство? Отвечайте честно, прошу: архиепископ вас здесь не услышит.
Паладинов вопрос действительно смутил. С одной стороны, ответ был очевиден. Но как же его озвучить? Прямое попрание святых обетов — сомнение в вере!
— Не тушуйтесь, милорды. Уважьте старика. Говорите откровенно.
Тиберий, скрепя сердце, всё-таки произнёс:
— Нет. Но…
— Вот именно. — перебил его барон. — Я так и думал. Послушайте же человека, который ходил в глубину Восточного леса… Я видел кое-что, о чём предпочёл бы забыть. Я видел ужас. Видел его лицо, милорды. И многие из моих людей тоже. А кто не видел — тот слышал или чует. Паладин Вермилий явился сюда и начал наводить порядки, к которым был привычен, но…
Барон Гаскойн на мгновение отвёл взгляд. Наверняка он понимал, что уже наговорил лишнего — и теперь хотел получше подобрать слова.
— …но скажу так. У Церкви свой подход: не смею ставить его под сомнение. Однако здесь, в Вудленде, с ведьмами шуток не шутят. И я совсем не удивлён, что Вермилий кончил так, как кончил.
Это были слова очень тяжёлые и неоднозначные. Паладин-магистр Тиберий, истово верующий человек, видящий служение Церкви единственным смыслом жизни, оторопел. Что всё это могло значить?
В столице такие речи непременно повлекли бы очень серьёзные вопросы. Да вот только сложно, сложно задать их барону Гаскойну. Кому король доверяет больше? Кого из пэров ценит выше? Если таковые найдутся, то их очень немного.
Тиберий любил Творца Небесного и Церковь больше жизни. Но даже Церковь, при всём своём могуществе, не всесильна.
Могуществу-то без году неделя, если честно. Ведьм и колдунов кое-как преследовали всегда. И с ересью боролись. Однако настоящую силу Церковь обрела только после Великой войны. И сейчас наращивала её, сжимая хватку на горле врагов Творца Небесного.
Ни Тиберий, ни его спутники не знали, что сказать. Тягостное молчание прервал барон.
— Однако же я понимаю: ваш долг — выяснить судьбу паладина Вермилия и покарать виновных в его гибели. А он, как я уже сказал, совершенно точно мёртв. Мой же долг, в свою очередь — вам помочь. Помочь могу немногим… нужны люди? Я дам вам надёжных людей. И расскажу всё, что сам знаю об этих местах. А ещё… Соблаговолите принять добрый совет: не повторите ошибок Вермилия. Не огорчайте старика.
— Хорошо, что вы готовы нам помочь. Полагаю, начать следует с посещения тех деревень, подле которых исчез наш брат?
— Разумно. Вермилий выехал тем вечером из Лостера и Колуэй. Но на вашем месте ни в Лостер, ни в окрестные леса я бы не ехал прежде встречи с приором ордена Перекрёстка. Так что выделю вам провожатых до Колуэя. Когда желаете отправиться? Полагаю, вашим людям нужен хороший отдых с дороги… Торопиться-то уже некуда, к сожалению.
— Основному отряду отдых нужен. — согласился Тиберий. — Но не мне самому. Я поеду в Колуэй завтра же, едва займётся рассвет. Думаю, трое моих лучших братьев готовы пуститься в дорогу так скоро?
— Конечно, магистр. — ответил Амадей: остальные лишь кивнули.
— Прекрасно! Барон, мы последуем вашим советам. Даю слово: в лес не углубимся без сильного отряда. Но дороги, думаю, для пяти-шести всадников вполне безопасны?
— Пожалуй: я усилил патрули, а гвендлы очень боятся рыцарей. Едва ли возможно какое-то происшествие, хотя расслабляться здесь не стоит никогда. О ваших людях в замке позаботятся, а я тем временем найду, кого послать провожатыми на рассвете. Колуэй не так уж далеко.
— Если это возможно, я был бы рад компании вашего сына.
— Боюсь, невозможно… его сейчас нет здесь. Мой мальчик не любит жизни в замке: он вечно рыскает по лесам, как молодой волк. Я сам подолгу его не вижу. Отдаёт предпочтение охоте и, подозреваю, распутным деревенским девкам — то для юного рыцаря совсем не грех… Возможно, вы встретите его, когда вернётесь в Фиршилд. А если задержитесь в Колуэе, то сообщите: я немедленно вышлю сына туда, едва он явится.
— Да будет так.
Паладин-магистр поднялся из-за стола, будучи немало озадачен этой беседой. Ему было о чём поразмыслить — но стоило и хорошенько отдохнуть прежде, чем вновь садиться в седло.