Запершись в крохотной комнатке для прислуги, где едва можно было развернуться и имелось лишь одно крошечное окошко под потолком, Ирма принялась рыдать.
К этому делу она подошла основательно, хоть и некому было оценить старания. Слёзы хлестали не хуже крови из глубокой раны. Они залили щёки и капали в вырез платья, нос тоже потёк. Время от времени Ирма набирала полную грудь воздуха и издавала протяжный рёв, гнусавый из-за забившихся ноздрей. Наверное, её бледное лицо покраснело, как томат. Пару раз в глухую дверь начинали стучаться — это наверняка был Идвиг, но Ирма и не подумала открывать. Вот уж он-то ей сейчас был нужен меньше всех.
Какой толк с его утешений? Да и что Дровосеку ещё придёт в голову?
Вот если бы здесь была Гретель — иное дело… Но увы, подруга ещё до заката ушла в город. Ей, дескать, охота стало повеселиться от души — замучилась работать в лазарете.
Плакать Ирме в конечном счёте надоело. До какого-то момента слёзы помогают, но потом уже нужно что-то другое. Например, вино — которое здесь, как ни странно, нашлось. Бокалов нет, да и пусть. Ирма откупорила бутылку и стала пить прямо из неё, большими глотками.
Вино было самое дешёвое, совершенно негодная кислятина — от подобного Ирма давным-давно напрочь отвыкла. Но ей сейчас не вкусом хотелось наслаждаться, а как можно быстрее опьянеть. На голодный желудок это удалось быстро.
Напившись до того, что губы онемели и ноги стали ватными, Ирма опять разрыдалась. И теперь уже сама не могла понять, почему именно. Кололи изнутри совершенно разные чувства.
Во-первых, чувство вины. Она ведь взрослая женщина, скоро уже не назовут молодой. И она десять лет провела на войне. Как можно быть такой беспечной идиоткой? Последняя дура, какую видывал свет. На ровном месте она натворила дел, грозящих чем-то очень дурным всем людям, что были ей дороги.
— Овца, вот уж правда. Тупая овца.
Во-вторых, она была ужасно обижена. На Фархану, которой спасла жизнь — а эта малолетняя стерва запросто воспользовалась искренней добротой. И на Шеймуса, который так безобразно сорвался. Ушибленный при падении бок до сих пор болел, и это ощущение упорно тянуло наружу давние-давние воспоминания. Те, что совсем не хотелось извлекать из глубины.
Ладно бы хоть наедине, но вот так… ещё унизительнее.
«Несмотря на то, что он с тобой сделал?»
Капитан давно не делал ей больно: ни телесно, ни душевно. Вернее говоря, делал — но тем путём, как Ирме самой нравилось. А случившееся в той комнате напомнило о худших временах жизни. «Несмотря на…» Да, несмотря. Ирма любила Шеймуса изо всех сил. И думала, что он любит её, хотя ни разу не услышала этих простейших слов. Прошло столько лет, они столько пережили вместе, и Ирма отдала капитану всё, что только могла. Однако кто она после всего этого?
«Я разве похож на женатого?»
Любовница? Наложница? Как это называется?
«Вы зря её обидели: она вовсе не шлюха»
Хотя бы так. Уже хоть что-то. Хотя самые простые слова Ирма оценила бы куда выше, чем все эти украшения и платья. Даже выше серёг Исхилы-Камаль, которым иная королева позавидует. Хоть бы раз сказал, что любит её. Хоть бы раз назвал женой!
Ирма злилась и продолжала пить. Пей, плачь, проклинай свою долюшку — любить тебе всё равно больше некого и нечего. Только этого человека и это знамя.
«…но домой ты больше никогда не попадёшь»
А как знать, не сама ли Ирма виновата? Она не столь красива, как многие. Она никогда не станет такой, как Исхила-Камаль или Фархана — можно увезти человека из деревни, но деревня из него никуда не денется. Никак не получается забеременеть — а возможно, именно это бы всё изменило?
Или нет.
Ирма ещё немного поплакала, думая обо всём этом. Уже почти беззвучно, да и слёзы толком не текли — так, пара капелек и жалкое хныканье. Ну почему Гретель не рядом, когда она так нужна? Подруга сейчас тоже пьёт, только ей-то весело. Хотя бы ей весело.
Тут как раз и подкатило «в-третьих».
Прошлое десятилетней давности Ирма вспоминала редко. Но вот что успела забыть окончательно, так это чувство одиночества. Одиночества в безжалостном мире, которое сразу порождало страх.
«И не смей показываться на глаза, пока сам не позову»
У капитана было полно недостатков: каждый Ирма видела ясно, несмотря на любовь. За многие годы вместе так, наверное, у людей всегда происходит. Но что бы там ни было — имелось одно несомненное достоинство. Ирма вспомнила сказку про маленькую девочку и большого волка в тёмном-тёмном, мрачном-мрачном лесу.
Места лучше, чем под боком у этого волка, там быть не может. В лесу полно хищников, он её зверь — самый большой, сильный и страшный. И это гораздо важнее всяких глупостей про признания в любви, если толком подумать. Всё равно ей давно не семнадцать. И не двадцать, и не двадцать пять. Сказки для подростков, про прекрасных принцев на белых конях, которые спасают заточённых в башнях красавиц — они с годами теряют смысл. Особенно если вместо принца явился кто-то другой.
А другие сказки — те, что для совсем маленьких детей… вот они с годами обретают новый смысл.
Кроме того…
Эту мысль Ирма не додумала, потому что выпить успела слишком много: веки слиплись, сознание затухло.
***
Что оборонять дворец уже поздно, Агнус понял почти сразу: едва оказался во внутреннем дворике. Наверху шум ещё слышался, но здесь — только тела и кровь, залившая чёрно-белое подобие шахматной доски под ногами.
Тела мураддинов в неприметной местной одежде, но вполне недурно вооружённых: у некоторых под халатами даже была кольчуга. И тела в красно-оранжевых плащах — на которых оранжевого уже почти не разглядишь. Некоторые из порубленных и заколотых ещё дышали, но это уже на какие-то минуты. Тут никому не помочь.
Ублюдки проникли за ограду незаметно — может, наёмники оказались отвлечены тем скандалом. Или не было никакого скандала, а слышал Ангус именно сражение? Снаружи дворца никакого боя не вышло, там только перерезали часовых. Первая настоящая схватка состоялась именно здесь: уже за парадными дверьми, во внутреннем дворе.
Врагов много, это уже стало ясно — десятки. Может, полсотни. Или даже больше, раз они потеряли столько людей, но пробились дальше. Наёмники положили первых, кто оказался внутри: изувеченные тяжёлым оружием тела мураддинов напоминали развалившуюся поленницу.
Но потом подоспели новые противники, отрезали охрану от лестницы, зажали в углу. Там всё для парней в плащах и кончилось — кирасы со шлемами не помогли.
— Наверх!
Ангус мог не командовать: его маленький отряд и без того следовал за командиром. Твою-то мать: сержанты и солдаты в броне, а вот лейтенант с одним клинком наперевес! Так много не навоююешь, но что бы ни творилось наверху — нужно туда. Без малейшего промедления.
Первых противников Ангус увидел, когда бежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. Сначала показалось, что трое или четверо смуглых мужчин собираются перекрыть ему путь, атаковать.
Однако мураддины пробежали мимо. Они отступали.
За ними, со слоновьим топотом и громыханием тяжёлых доспехов, нёсся Айко. Чернокожий здоровяк изрыгал проклятия на родном наречии и потрясал секирой: с лезвия разлетались веером капельки крови.
— Айко! Сюда!
Аззиниец тут же потерял интерес к бегущим.
— Пындоры! — он повёл могучей рукой, указывая сразу на всё вокруг. — Везде пындоры!.. Мураддин!..
— «Пидоры». — машинально поправил его лейтенант, хотя место и время для языковых уроков было слегка не подходящим. — Ты прав. Они самые.
Судя по звукам, яростный бой до сих пор кипел в дальней части дворца. Однако покои капитана и штабное помещение, напротив, находились рядом — там, где было тихо. И тишина нисколько не радовала. Ангус мотал головой туда-сюда, стараясь скорее определиться. От него ждали приказа.
Ясное дело, найти капитана — первая задача. Только где вернее искать?
— Где капитан? Там? — Ангус указал в сторону, откуда доносились крики и звон стали.
— Не знам. Не там, думам. Женщину ругал. Шёл спат.
Куча лишних подробностей: лейтенанту хватило бы жеста. Он и сам отдал приказ без слов, просто махнув рукой. Всемером они побежали по полутёмному изогнутому коридору, который вёл к покоям капитана.
Первым, кого наёмники встретили, оказался Лось: он лежал плашмя, зажимая глубокую колотую рану на шее. Кровь обильно текла между пальцев. Но стены и пол явно окрасило не только то, что вытекло из наёмника: хорошенько покромсать врагов он успел. Быть может, двоих или троих.
Телохранитель Шеймуса дышал быстро и шумно, взгляд его выпученных глаз помутнел. Лось пытался что-то сказать, но у него не получалось: только хрип.
— Капитан? Где?.. — Ангус и сам говорил не очень, дыхание успело сбиться.
Вопрос раненый понял и указать направление смог. Верное направление: Ангус не ошибся. Хоть что-то складывалось как надо.
— Не ссы, Лось, видал я раны хуже. «Ржавые» от таких не мрут. Эй, ты! — имена солдат вылетели из головы. — Помоги ему. Зови, если чо.
Лось только моргнул в ответ. Прозвали его так не за телосложение, хоть мужик был не из хилых, и не за здоровье. Просто нос и губища — прямо лосиные! Та ещё образина, однако Шеймус выбирал себе телохранителей не за красоту.
Если подумать — он и женщину выбрал явно за что-то иное.
На углу коридора замерли в нелепых позах два человека, за которыми тянулись длинные, размазанные красные следы. Наверняка те самые, кого ранил Лось: ушли говнюки недалече. Ангусу показалось, что один ещё жив — но не было времени ни проверять, ни добивать. Всё равно это уже не бойцы. А цель близка…
У распахнутых дверей капитанских покоев сидел Вальфри. На алебарду, которую наёмник продолжал сжимать, был насажен ещё стонущий мураддин: длинный шип до упора вошёл под рёбра. Это смертельная рана, осталась минута-другая. Раненый негромко булькал, и с каждым звуком из горла выливалась новая порция красного. Другой враг лежал рядом — с разрубленным до самой челюсти черепом.
Увы, но и старик в «ржавом» плаще своё отвоевал.
Остекленевшие глаза Вальфри выражали умиротворение. Один из немногих в отряде, кто видел усыпанное цветами Бахадосское поле. Один из считаных единиц, кто видел и кровь на снегу при Тагенштайне, и одноглазого маршала Фалькао, бросающего свою отрубленную руку в стирлингцев при Перепелином ручье. Да что там: последний, кто видел двух гвендлских мальчишек в той самой кособокой обозной телеге…
Достойный путь и красивый финал: вряд ли Вальфри, так и не вышедший даже в сержанты, мечтал умереть от старости. А на почести сейчас нет времени.
— Шеймус?
Ответа не последовало. Изнутри вообще ничего не было слышно. Ангус осторожно, ожидая засады или чего-то подобного, вошёл в гостиную. И то, что увидел в падающем через широкие окна лунном свете, было по-своему прекрасно.
Первые трупы лежали в дверях: эти двое ползли к выходу, разматывая по полу синеватые кишки, но не добрались. Следующий широко раскинул руки посреди гостиной — его череп был сплющен, наружу показались мозги, как если раздавить пирожок с ягодной начинкой. Худой мураддин в паре шагов от него ещё бормотал, отбрасывая искорёженную тень. Из-за перевёрнутого дивана торчали ноги в остроносых шерских сапогах. Тело без головы валялось поперёк двери в спальню.
— Шеймус?
Какая-то надежда ещё оставалась.
В спальне трупов было, может, вдвое больше. Здесь кровь покрыла почти весь пол: огромная тёмная лужа продолжала расползаться, уже приближаясь к дальним углам. Кровь натекла из разбитых голов, рассечённых шей, вспоротых животов, обрубков рук. Два, три, пять, десять… сколько их тут всего? Не поймёшь. Переломанная мебель смешалась с изуродованными людьми, как гренки с курицей в салате.
Побоище в спальне выглядело картиной абсолютно безумного, однако гениального художника. Навроде тех пафосных переплетений тел, заставших в единый миг движения, которые рисовали лимландские мастера. Перед огромной кроватью, в самом центре композиции, располагался завершающий штрих: двое убийц, насквозь проткнутые одной саблей. Два куска мяса на шпажке.
Ржавый Капитан лежал поперёк кровати, голый по пояс.
Кое-как пробираясь через трупы, стараясь не поскользнуться, Ангус видел: постель насквозь пропитана кровью, из бедра неподвижного Шеймуса торчит кривой кинжал, а поперёк его груди тянется глубокая рубленая рана — широко раскрывшаяся, как накрашенный рот.
— Шеймус?!
Капитан медленно повернул голову. Левой брови у него больше не было — отлетела с большим куском кожи на лбу. В лунном свете светилась обнажившаяся белёсая кость. Ещё одна рана тянулась от скулы через губы — обе оказались рассечены, нижняя раскрылась на два лепестка.
— Нихрена себе ты накрошил!
— Да знаешь… дерутся посредственно.
Ангус и Айко кое-как подняли капитана, мгновенно перепачкавшись в красном. Сержант принялся рвать одежду убитых на бинты. Шеймус был плох — но хотя бы жив и в полном сознании.
— Где Ирма?
— Не знам. — пожал плечами Айко с такой невозмутимостью, будто вопрос был совершенно праздным и никак его не касался.
— Мы тоже не видели.
— Ангус, мы должны её найти.
— А где искать-то? — лейтенант возился с тряпками, пытаясь кое-как закрыть рану на груди капитана: опасное кровотечение. — Куда она пошла?
— Не знаю. Я её прогнал.
— Зачем?..
— Дохера вопросов! Нужно искать.
Ангус присел на кровать и попытался подумать. Снаружи шумели. Может, это отступающие враги. А может, к ним пришло подкрепление? Весьма похоже — кажется, мураддины перебирались через ограду с противоположной от ворот стороны. Да сколько можно-то? И кстати, чьи именно это люди? На Святое Воинство враги не походили. На профессиональных убийц тоже. Однако и не шваль какая-нибудь…
Эти люди были подготовлены. Недостаточно хорошо, но подготовлены.
— Шеймус, отсюда надо валить. Срочно.
— Ирму я не брошу.
— Может, её здесь нет. Убежала. А может… — ну нет, эту мысль Ангус решил не озвучивать. — Нам нужно в лагерь. Или хотя бы к нашим в порту. Собрать людей. Тогда мы вернёмся… Мы её найдём. Обязательно найдём, слышишь? Но не сейчас. Нужно уходить.
— Да… понимаю.
Сержант помог Шеймусу надеть халат, протянул первую попавшуюся под руку саблю. Капитан и лейтенант смотрели друг на друга в упор, молча. Веснушек и пятен на лице Шеймуса теперь не было видно: оно всё стало красным, только блестели глаза.
Ну да, этот бледный огонь Ангус знал превосходно.
— Хорошо. Пойдём отсюда. Соберём парней, потом найдём Ирму. И перекрасим этот их «синий город» в наши цвета. Оранжевый и красный. Огонь, блядь, и кровь.
***
Моряцкие таверны, разбросанные вокруг столичного порта, порядком перекрасились в оранжево-красное. Не то чтобы «ржавые» вступали с моряками изо всех уголков света в конфликты, но как-то незаметно оттеснили их из лучших заведений. От пьяных наёмников даже обладатели самых горячих голов старались держаться подальше. И правильно.
Заведение, облюбованное компанией Игги, действительно было довольно приличным.
Ясное дело, лейтенанты со своими свитами отдыхали в местах подороже — но и здесь далеко не дыра для нищих матросов. Скромно, зато чисто, и выпивка вполне достойная. В такое место мог зайти даже небогатый капитан торгового судна.
Хозяин был аззинийцем и наёмникам радовался — особенно чёрным, конечно, которых в отряде хватало. Но цвет кожи интересовал его меньше, чем количество денег в кошелях и готовность с ними расставаться.
На пороге ночи зал набился плотно, чад гулянки всё густел. Почти все люди тут были или в плащах, или хотя бы просто при цветах отряда — немногочисленные посторонние расселись по углам и старались лишнего внимания на себя не обращать. Наёмники плясали на всякий манер, игра на несочетаемых инструментах слилась в какофонию. Кухня работала вовсю. Вино и крепкие настойки лились, словно кровь в запомнившихся Игги сражениях.
Девушки, разносившие выпивку, от попыток ущипнуть или шлёпнуть уворачивались скорее кокетливо: десятник догадывался, что многие из них и дополнительного заработка не чураются. В основном это были не мураддинки. Чернокожие соплеменницы хозяина, кудрявые ашраинские милашки и ещё какие-то женщины, о происхождении которых Игги догадаться не мог. Порт есть порт, кого тут только не встретишь.
В заведении вообще было мало мураддинского, разве только кальяны булькали повсюду.
— Ты б сыграл, что ли!
— Да тут и так играют.
— А я тебя послушаю!
С лютней Игги не расставался: инструмент он любил не меньше, чем аркебузу, которая тоже была при нём. Юноша полагал, что не родись он в обозе отряда — наверняка всё равно бродил бы по свету, только без оружия. Менестрелем.
— Ну ладно. — сказал он и принял перебирать струны.
Карл, как обычно, ел. Игги казалось, что товарищ вообще всё свободное время посвящает этому занятию. Вот и теперь: толстый солдат запивать едва успевал. Золотые перстни на всех пальцах покрылись жиром.
Зато Кеннет пил и за себя, и за Карла. Он развалился на лавке и следовал сальным взглядом за каждой официанткой — в одной руке держа кружку, а другой поглаживая необычного вида ружьё. Что-то новенькое.
— Ты где эту дуру взял-то?
— У лимландцев купил. Выменял, точнее: на ту херню, которую на шее таскал.
— Не продешевил? Хрень же золотая была.
Игги вспомнил странный амулет, который Кеннет давным-давно спёр невесть где — так и не выяснил, чьему богу посвящена побрякушка. Выглядела дорого, это главное.
— Да пёс с ней. Из золота не стреляют. А это вещь! Там ствол винтом нарезан: бить должна ого-го, только заряжать запаришься. Но пригодится, как удобный случай настанет пальнуть подальше. А замок видал?
Замок у аркебузы и правда был диковинным. Это уже не колесцовый: тут кремень крепился на взводимом рычажке. Ударялся при спуске об ребристую крышку пороховой полки, одновременно открывая её и высекая искру. Игги слыхал о подобных штуках, но никогда не видел воочию.
Сам он по-прежнему доверял только фитилю. Чем проще — тем лучше. Хотя прогресс шёл стремительно: Игги в детстве учился стрелять ещё из примитивной пищали, недалеко ушедшей от совсем старых ручниц. А теперь чего только не встретишь!
— Про ствол интересно. Дашь потом стрельнуть?
— Ну! Как командиру откажешь…
Игги и сам подумывал вооружиться получше, раз деньги появились. Но сначала всё-таки костюм! Неплохие шлем и кирасу юноша уже имел, это главное, однако без приличной одежды несолидно. Подчинённые выглядели уж больно богаче него.
Арджи помалкивал, только пил. Старикан вообще был не из болтливых, но попоек не пропускал. Хуан щебетал по-мураддински с подругой, сидевшей у него на коленях. Красивая девушка — и правда, что она в балеарце нашла? Он хороший солдат, верно — но ведь и уродец, каких мало. Ко всему прочему, девчонка напоминал Игги о Фархане, а это неприятно.
Десятник машинально потрогал повязку на лице. Глупая привычка.
Они всё больше пьянели. Карл куда-то запропастился: может, решил поискать себе женщину, наконец-то вдоволь нажравшись. Хуан увёл подружку прочь — с понятными целями. Арджи совсем окосел, старику-то требовалось меньше других.
Солдаты вокруг завели строевую песню, хлопая в ладоши и стуча кружками по столам — заместо привычных барабанов.
В один момент, когда никто уже не заметил бы, Кеннет шепнул Игги на ухо:
— Слушай, командир. Хочу, шоб ты знал кой-чо…
— Что?
— Короче, мы оба знаем: я говнюк. И отбитый на всю голову, так уж со мной война обошлась. Я делаю много вещей, которые никому не нравятся. Но это… короче… если ты во мне видишь проблему, то зря. Сам капитан сказал: ты командир. Я принял. Вопросов не имею. В бою со мной напрягов не будет. А вне боя — давай не обострять. Густав мне мозг не трахал, вот и…
— Да я в тебе и не видел проблему. Ты отличный солдат.
— Я отличный стрелок. А отличные солдаты за десять лет хоть как-то выслуживаются. Так рядовым при плаще и помру. Говно судьба, да мне как раз. А вот ты… Ты далеко пойти можешь. Мне так кажется.
— Увидим. Давай выпьем. За понимание!
Интересно, вспомнит ли Кеннет этот разговор позже? Но едва ли он пьяной лавочке кривил душой. Никто бы не сказал, что Кеннет — славный малый, однако одно правда: в бою хорошо плечом к плечу с таким человеком. Вне боя… можно и потерпеть.
Игги негромко играл, что приходило в голову. От беседы с Кеннетом опять зароились под черепом мысли о недавних событиях. Да и о будущем. Второй человек за пару дней сказал: мол, Игги способен на многое. У него, дескать, большое будущее. Вот только правы ли они — обозная жена и аркебузир? Юноша всё время видел рядом тень отца, человека поистине заслуженного. Не переставало казаться, что только родителю Игги обязан вниманием к себе.
А что пока успел сам Игги? Пошёл в бой после тяжелейшего ранения? Много ума не надо. Устроил ту заваруху в Фадле? Да. И явно принёс тем много вреда отряду. Игги даже не убил Мансура сам: это сделал Кеннет. Далеко ему пока до заслуженной славы Горри.
События недавнего прошлого свершились слишком быстро. Будущее выглядело туманным. И теперь уже на Густава не понадеешься…
Впрочем, дурные мысли улетучились с появлением Гретель.
Красавица из земель Норштата привлекла общее внимание, как всегда. Гретель уже была заметно навеселе и наверняка не собиралась останавливаться. Пришла она в одиночестве: и без подруг, и уж тем более без мужчины. Давно её ни с кем не видели.
Пышные светлые волосы свободно спадали на обнажённые плечи. Вместо простой рабочей одежды, в которой Игги видел её на днях, Гретель надела прекрасное красно-оранжевое платье, плотно обхватывающее большую грудь и тонкую талию, а ниже расходящееся в широкую, тяжёлую юбку чуть выше щиколоток. Вместо полевых башмаков — изящные красные туфли.
— О, Игги! Вот с кем я выпью!
Кеннет присвистнул и пихнул Игги локтем в бок. Тот хотел ответить красиво и уверенно, но опять замямлил.
— Будем считать, я услышала: «Да, дорогая, конечно! Я и выпивку тебе куплю!».
Гретель подобрала юбку и уселась прямо на стол — между Игги и его белобрысым товарищем. Тот отодвинулся, показав раскрытые ладони: мол, я не мешаю! Всё это было для Игги как-то немного неловко.
Так, ладно. Соберись. Ты же десятник!..
— Да, Гретель, конечно. Я и выпивку тебе куплю!
— Так-то лучше. — она игриво подмигнула.
Пила Гретель лихо, не хуже любого солдата. Несколько красных капель стекло по губам: одна упала вниз, и Игги не мог не проследить за этой каплей. Да что там! Он достаточно напился, чтобы откровенно глазеть на аппетитные округлости — безо всякого стеснения. Это язык всё путался, а глаза-то смотрели куда надо.
Наверное, Гретель нравилась здесь всем. Игги исключением не был точно.
Хотя дело не только в красоте. От Гретель всегда исходил холодок: непривычно даже в Ржавом Отряде видеть столь суровую женщину. Непривычно — и оттого интересно. А теперь, когда она была пьяна, веяло ещё чем-то.
Пороком, пожалуй.
Ну точно, им самым. Что на Гретель клейма ставить негде — сомневаться не приходилось, даже если мало слушать сплетни. Поговаривали, будто она и с Ангусом была когда-то, и чуть ли не с самим капитаном. Как знать? Но это не тот случай, когда слухи портят репутацию. Они же не при дворе. Да и те клейма ставили, мягко говоря, не последние люди.
— Хочу танцевать! — заявила Гретель.
— Со мной, что ли?
— Ох, ну что за дурачок! А с кем я разговариваю, спрашивается?
— Я не очень-то умею…
— Придётся учиться. Ты здесь из всех, которые при плаще да звании, самый трезвый. И точно самый симпатичный!
Она снова подмигнула и наклонилась к Игги, открыв весьма завораживающий вид.
— Я ж тебя ещё свёрточком у Навчин на руках помню. Мамка с батей померли, упокой их Творец Небесный: так кому ещё плясать научить?
Похоже, плащ и чин десятника начинали окупать себя не только деньгами — взамен на весь нежданный и непрошенный груз.
Действительно: не с простым же солдатом Гретель танцевать? Юноша вспомнил, как первым из наёмников коснулся стены Фадла, и почерпнул из этого воспоминания немного уверенности.