Когда Ирма поняла, что за шум её разбудил, хмель рассеялся мгновенно.
Это был бой, вне всяких сомнений. На дворец напали. Кто, зачем, почему?.. Лимландка отчётливо слышала крики и звон стали. Она прильнула ухом к тяжёлой двери. Осторожно, боясь выдать себя малейшим шорохом.
Крики по-мураддински. Топот множества ног по лестнице. Лязг, вопль боли. Сигналов тревоги не слышно, а это может значить только одно: их не успели подать. Теперь уже некому. Ирма крепко зажала рот ладонью, вцепилась в неё зубами — чтобы самой не закричать.
Совсем рядом! Вооружённые люди сцепились шагах в пяти от двери, не дальше. Что там творится?
Что делать?..
Ирма нащупала рукоятку кинжальчика, который болтался на поясе. По сути и не оружие, так: чьи-нибудь страдания прекратить. В крайнем случае — предотвратить собственные. Никакой уверенности маленький клинок ей не придал. Да и чего удивительного? Это Гретель храбрая. И жестокая. А вот Ирма…
Плохое время для самобичевания, конечно — как бы она ни любила посетовать на собственные недостатки, реальные или мнимые.
Переждать здесь?
Дверь крепкая, но именно поэтому её могут решить вынести. Да и как знать, не горит ли уже дворец? Ирме чудилась гарь, но уверенности никакой — у страха глаза велики. А страх всё больше наполнял её, наполнял с каждым мгновением: как песчинки в часах падают. Одна за другой. Раз, раз, раз…
Женщина сильнее сжала зубы. В глаза опять будто песка бросили. Где Шеймус? Почему она не с ним? Будь капитан рядом — не было бы страшно. Ни капельки! Но…
А вдруг…
Нет, этого не может быть. Никогда. И думать не смей.
Ирма всё прислушивалась, пытаясь что-то понять. Бой шёл на втором этаже, но не прямо у двери. Где-то в отдалении справа: там жили лейтенанты. И слева тоже: там, где устроили штаб. И где Ирма сейчас должна была лежать на огромной кровати под потолочным зеркалом. Там, где её было кому защитить.
Но увы.
Разумнее всего пересидеть. Тихо, как мышка. Да, нужно…
Послышались шаги: кто-то приближался к комнате для прислуги. У Ирмы перехватило дыхание. До последнего момента она надеялась, что враг пройдёт мимо — но дверь задёргалась. Человек по ту сторону наверняка понял: заперто изнутри.
— Открывай!
От ужаса Ирма даже не поняла, на каком языке это прозвучало.
— Ирма, открывай! Скорее! Это я, Идвиг!
Не совсем то, что она мечтала услышать — зато много лучше того, что услышать ожидала. Лязгнул засов, по полу протянулась полоска света. Идвиг Дровосек был весь в крови — но сразу ясно, что в чужой. Ярко-алая кровь, такая льётся из горла.
Идвиг сжимал маленький топорик — старая привычка. Его оружие лишь казалось несерьёзным в сравнении с красивыми мечами, огромными алебардами и секирами, жуткого вида тесаками и боевыми молотами, которые предпочитали другие наёмники. Дровосек умел работать топором. Он не стал бы телохранителем капитана, не слыви одним из лучших бойцов среди «ржавых» — уже много лет и по праву.
На этого человека можно положиться. Тем более что… Ах, не время для этого.
— Пойдём!
Идвиг схватил Ирму за руку. Она поначалу упёрлась.
— Шеймус?..
— Нет времени! Мы сейчас не поможем ему. Надо уходить, прошу тебя, скорее!
Пришлось подчиниться. Идвиг потащил Ирму по коридору, затем — вдоль баллюстрады второго этажа, опоясывающей внутренний дворик. На той стороне мелькали тени, но кто с кем бьётся, кто побеждает — не поймёшь. Внизу, на шахматном чёрно-белом полу, в беспорядке валялись тела.
Оставалось надеяться, что их с Идвигом никто не заметит. Впрочем, скоро Ирма немного пришла в себя — и бежать без оглядки ей расхотелось.
— Что значит «мы ему не поможем»? Что с ним? Говори!..
Она брыкалась, пытаясь заставить Идвига остановиться и всё объяснить. Без толку, конечно — солдат был гораздо сильнее.
— Я не знаю. Там много людей. Не шуми, пожалуйста!..
Они добрались до угла и нырнули в другой коридор, тёмный и безлюдный. Ирма помнила, что в конце — узкая лестница, ведущая наружу. Если от тех дверей для прислуги пройти через сад — окажешься возле вечно запертой калитки. Хороший план!
Но до лестницы они не дошли: впереди показались силуэты людей в мураддинских халатах. Ирма едва не вскрикнула, но Идвиг вовремя накрыл её рот ладонью. Наёмник развернулся, подхватив женщину, однако и сзади приближались враги.
Что хуже всего — их заметили.
— Дерьмо!
Дровосек с Ирмой подмышкой бросился к ближайшей двери, распахнул её плечом. Женщина не поняла, что это за помещение: заметила лишь окошко с видом на сад. Позади топали, кричали по-мураддински.
— Куда бежать?..
Идвиг огляделся.
— Да всё уже. Некуда.
Это и правда оказался тупик. Комнатка почти без мебели — даже попытаться спрятаться негде. Они замерли возле окна: ноги Ирмы наконец коснулись пола, но Идвиг по-прежнему крепко прижимал её к себе.
Кабы враги, которые вот-вот должны ворваться сюда — сцена сошла бы за романтическую.
Голова совершенно опустела: ни единой мысли. Никакой воли. Ирма просто не могла заставить себя подумать, как теперь поступить и что будет дальше. Мураддин с длинной саблей показался в дверях: за ним протискивался другой, а следом и ещё…
Неужели вот так всё должно закончиться? Ирма вспомнила Отца Пустыни. Сейчас этому божеству скорее пора молиться, чем Творцу Небесному. В конце концов, Творец Небесный ни разу с ней не говорил.
Ну нет. Нет! Что-то должно было случиться — и оно случилось.
Так быстро и неожиданно, что лимландка не успела никак возразить, не смогла ничего сказать или сделать. Идвиг впился в её губы: короткий и грубоватый поцелуй.
— Вспоминай меня почаще, ладно?
И он вытолкнул Ирму в окно.
***
Наплясались досыта — Игги не жаловался на плохую форму, но немного запыхаться успел. Да и Гретель вся раскраснелась, а ещё пуще завелась: от неё сейчас трубку прикурить можно было.
Арджи дремал, привалившись к стене, Карл с Хуаном так и не показались, Кеннет тоже ушёл на поиски чего-то поинтереснее выпивки. Но стол занять никто не решался — их десятину в отряде крепко уважали, ведь на хорошем счету у самого Бенедикта.
Так что Игги с Гретель остались вдвоём, если не считать спящего старика. Кружки освежили, становилось всё веселее.
— Можно?.. — красавица кивнула на аркебузу.
— Конечно.
Оружие было заряжено, но пока фитиль не горит — никакой опасности.
Гретель с почтительной осторожностью взяла аркебузу в руки, внимательно осмотрела. Нежно провела ладонью по стволу, обхватила его пальчиками, увешанными золотыми и серебряными кольцами — это заставило Игги подумать известно о чём.
Волосы Гретель, не собранные ни в какую причёску, совсем растрепались в танце. Прилипли к вспотевшему лбу, обвились вокруг шеи, забрались под край платья. Голубые глаза утратили обычный холод — теперь совсем осоловевшие. Грудь, подхваченная снизу лентой, тяжело поднималась при дыхании.
Какая же она всё-таки красивая! Хоть и правду говорила: годится Игги в матери. Рядом с Гретель не было никакого желания думать про кого-то ещё.
Даже про Фархану. Как ни удивительно.
— Обожаю оружие. — произнесла она с придыханием.
— Кто же его не любит?
— Горе тому, кто не любит.
Гретель продолжала изучать аркебузу. Осмотрела замок, потрогала рычаг. Повращала в руках, любуясь отражением света на полированном дереве и матовой стали. Ясное дело, аркебуз она в жизни видала множество. Потому Игги надеялся, что Гретель интересно именно его оружие.
Она и ещё кое-чего видала достаточно. Потому Игги надеялся…
— Обожаю, да. Кто мы без оружия? Жалкие людишки в огромном злобном мире. Большие люди собирают армии, считают барыши, политикой занимаются. На нас глянь — кто мы? Грязь из-под ногтей. Ничто. Но это если без оружия! С оружием… Пуле-то без разницы, кто есть кто. Рыцари, правители, все эти бооольшие люди… ба-бах!
Она рассмеялась. Упёрла приклад в плечо, направила ствол в потолок. Нажала на рычаг, будто выстрелила.
— Ми-шень-ки. Вот они кто, когда мы при оружии. Каждый говнюк, невесть чего о себе мнящий. Лорд-хренорд, рыцарь-херыцарь… Сраная, матушку его, ми-шень-ка. Бах! Вот что мне здесь всегда нравилось: глянешь на рекрутов… Мальчики как мальчики. Выстроит Люлья новобранцев: обнять и плакать! Сопли утирают, каждый третий без сапог, через одного ещё борода не растёт. Но они берут в руки оружие — и скоро превращаются в мужчин. Как ты.
Было приятно, что она видела в Игги мужчину. Сам десятник ещё не в полной мере ощутил себя таковым.
— Сколько людей ты убил, Игги?
— Ну… я не знаю, честно говоря.
— Понятное дело. Но мне кажется, что уже достаточно. Ладно, а кого последним?
— Человека Мансура в Фадле. Ну… в том доме.
— Застрелил?
В подобревших было глазах цвета льда опять сверкнул тот тёмный огонёк. Кровожадный. Ей точно нравились такие истории… Самое время угодить, хотя Игги не привык хвастаться подвигами. Их на счету-то водилось всего ничего.
— Нет. Мечом убил.
— А как именно?
— В смысле?
Гретель положила аркебузу на стол, отхлебнула вина. Потом придвинулась к Игги, закинув ногу за ногу. Юноша старался смотреть ей в глаза, но выходило так себе — взгляд упорно опускался ниже, тут уж ничего не поделаешь. Естественно, Гретель это заметила. И ничуть не возражала против такого внимания: скорее даже подначивала.
— Ну расскажи мне, как? Голову ему снёс? Кишки выпустил? Расскажи. Хочу подробности!..
И в чём такой женщине откажешь?
— Ну, проткнул. Голову. Так получилось: меч ему прямо в рот попал.
— Ух ты!
Гретель вытащила из-за пояса кинжал: длинный и широкий, с круглой гардой. Оружие довольно серьёзное — большинство обозных жён носили клинки поменьше. Гретель глядела на лезвие: быть может, рассматривала своё отражение. А потом поднесла остриё к губам.
— В рот, говоришь. Звучит прям-таки… волнующе. Никогда такого не видела.
— Оно не то чтоб красиво вышло…
— Я ж и не сказала: «красиво». Я сказала: «волнующе». Ты такого слова не знаешь, что ли?
— Ну почему, знаю.
— Ну вооот…
Гретель запрокинула голову, прикрыла глаза. Остриё кинжала скользнуло вниз — от губ к подбородку, по шее, затем к груди. Легко, едва-едва продавливая кожу, но на самой грани того усилия, когда причинило бы порез. Игги не мог оторваться от этого движения.
Острая, холодная сталь на нежной, горячей коже. Великолепно.
— А я последнего вот этим кинжалом колола. Тоже в Фадле. Говнюк среди трупов прятался, ты представляешь? Вообще-то он не так умер. Башку ему разбила в итоге. Бух! И мозги туды-сюды. Такое-то ты всяко видал.
— Слушай, а как ты попала в отряд?
Поди объясни, зачем Игги задал такой вопрос. Просто вдруг в голову пришло. У самого-то об том не водилось интересной истории, потому вечно всех спрашивал.
Гретель нехотя приоткрыла глаза.
— Не от хорошей жизни, милый. Дерьмовая история. Может, когда-нибудь расскажу… Давай не сейчас, ладно?
— Ладно-ладно. Извини.
— Не за что извиняться. Кому извиниться стоило, те уже… извинились. Ублюдки. Не важно. Это было очень давно.
Она убрала кинжал, взялась за кружку и мило сморщила носик: почти пусто! Игги уж было хотел сказать: мол, сейчас кликнет, чтобы налили ещё. Но Гретель его опередила:
— Шум, гам. Пошли куда потише? Может, расскажу тебе чего интересного. Или ты мне. Или ещё чем развлечёмся, а?..
***
Ирма упала на ушибленный ещё вечером бок — и это было очень больно. Воздух в сжавшейся от удара груди чуть лёгкие не разорвал. Рёбра, кажется, хрустнули. Но она всё ещё оставалась живой.
Наверху Идвиг сражался с мураддинами, и помочь ему было уже нечем. Нужно спасаться самой. Он поступил так, как поступил, с одной целью: чтобы Ирма выжила. Не годится разочаровывать.
Еле-еле приподнявшись, Ирма первым делом сбросила туфельки на невысоких каблуках. От них теперь только вред. Осмотрелась. Похоже, с этой стороны в саду ни души — до ворот далеко, а вот та самая калитка рядом. Нужно бежать, хоть куда-нибудь — подальше отсюда, к лагерю или в другое место, где есть свои. Но через ворота… это рискованно.
Слишком рискованно. Ворота наверняка стерегут.
Превозмогая боль, женщина поднялась на ноги и побежала к густо растущим деревьям. Хоть и хотелось спешить в совсем другую сторону, найти Шеймуса — но это сейчас просто глупо. Во дворце её наверняка ждёт только смерть.
И вдруг… нет. Нет, этого не может быть. Даже думать не смей.
Из глаз снова капало, дышать получалось только через рот, но это было не важно. Ирма неслась через тёмный сад без оглядки. Кажется, пока её никто не преследовал. Может, Идвиг справился с убийцами?
Или хотя бы выгадал Ирме немного времени. «Вспоминай меня почаще…»
Хорошо.
Пришлось продираться сквозь колючие кусты, больно впивающиеся в кожу. Шумно, но сейчас дороже всего скорость. Вот и калитка.
— Ну что за…
Ирма прежде не успела подумать, как именно станет перебираться через ограду. Забор слишком высокий для неё: сильный и рослый мужчина ещё кое-как перелез бы, но точно не она. Калитка, разумеется, крепко заперта — и думать нечего как-то взломать замок. Но нужно что-то делать.
Ирма попыталась сосредоточиться.
Ограда стояла на невысоком каменном основании, стальные прутья шли прямо из него. Но вот под калиткой камня нет. К счастью, сделать порог поленились: всё равно ни один мужчина туда никак не протиснется. Концы прутьев едва-едва не доставали до земли, но всё же, всё же… там было немного пространства.
Ирма едва не рассмеялась.
Она годами завидовала пышной фигуре Гретель. Конечно, мужчинам такое нравится больше, чем типичная для ирминого народа худоба! У лимландок ни за что особо не подержишься, известное дело. Но теперь именно стройное сложение стало шансом спастись.
Ирма легла на землю и начала протискиваться под решёткой. Голова прошла, но дальше стало сложнее. Ох, лучше бы она была совсем плоской, как большинство землячек! Вроде Гайи. То, что Ирму хоть немного в себе радовало, теперь сделалось большой проблемой.
Нижние торцы прутьев не были острыми, но всё равно вгрызлись в кожу спины, с треском разодрали платье. Плевать. Другого шанса нет. Цепляясь за булыжники мостовой на той стороне, Ирма отчаянно тянула себя наружу. Но спине побежала кровь.
Очень, очень больно, но нужно терпеть. Иначе никак. Она сорвала ноготь — вышло ещё хуже, чем впившиеся в спину прутья, аж в глазах потемнело.
Ну же! Ещё немного!
В какой-то момент Ирма почти сдалась. Ничего не получится. Слишком больно! А потом вспомнила слова Отца Пустыни.
«Ему не справиться в одиночку со всем тем, о чём нынче пишет Книжник».
Конечно же, Шеймус выберется. Не может быть иначе. Он сильнее кого угодно, он сильнее их всех. Он — самый страшный зверь в этом лесу. Большой волк. Куда там шакалам каким-то… Он убьёт их всех. Как тогда, при осаде Индельбурга. Шесть норштатских рыцарей решали, кому принять вызов, но капитан в итоге сразился с каждым. И убил всех, одного за другим. Забил их булавой, как гвозди в доску.
Шеймус выберется, но и Ирма должна.
И она всё-таки протащила себя наружу.
Ненадолго лимландка позволила себе слабость. Она лежала, касаясь щекой холодного камня, и плакала от боли. И от страха тоже. Однако потом взяла себя в руки: это ещё не конец. Спасение ещё очень-очень далеко. Нужно бежать.
Только на бегу Ирма поняла, что сильно ушибла не только бок. Одна нога подкашивалась, при каждом шаге колено простреливало насквозь. Но убегать всё равно нужно, хотя женщина толком не понимала, куда. Она совсем потеряла ориентиры. Где лагерь, где порт? Нет времени думать. Куда глаза глядят! Лишь бы подальше отсюда.
Увы, очень скоро её грубо окликнули. Ирма обернулась: трое вооружённых мураддинов спешили за ней.
Шансов оторваться мало, конечно — однако в бою их нет вовсе. Потому Ирма помчалась, что было сил. Несмотря на боль в рёбрах и колене, на то, как саднило залитую кровью спину при всяком движении. Боль, впрочем, чуть-чуть утихла: страх делал своё дело.
— Стой!..
Ну да, конечно! Догонят — она ещё успеет зарезать кого-нибудь.
За пустынной улицей началась более-менее оживлённая: прохожие в мураддинских одеждах оглядывались вслед Ирме, однако что толку просить у них помощи? Надежды спрятаться тоже никакой: преследователи слишком близко, отстают на десяток шагов. Да всё ближе и ближе.
Хорошо, что юбка разорвалась, зацепившись за решётку: теперь она не мешала бегу.
Какие-то дома, перекрёстки, вывески… Лимландка не могла понять, куда несётся, что видит перед собой. Только успевала уворачиваться от фигур, встающих на пути. Становилось всё более людно, очередная улица неплохо освещалась — но Ирма помнила о проповедях Сулима и не надеялась, что кто-то из местных захочет её спасать.
Скорее предпочтут смотреть на то, что с ней сделают, и улулюкать.
Ничего, скоро подонки горько пожалеют! Обо всём. Ирма припомнила Рачтонг. Картины той резни прежде вызывали у обозной жены отвращение, но теперь ничто не могло воодушевить её сильнее. Муангцы слыли утончённым народом — во всём, и в жестокости тоже. Быть может, когда дошло до мести за замученных пленных, «ржавые» и не впечатлили муангцев изяществом в пытках и убийствах — зато сполна взяли размахом. Весь Шер говорил о Рачтонге, леденяя от ужаса.
А этим скотам придётся ещё хуже!
На повороте преследователь чудом не ухватил Ирму за плечо: уже вцепился в платье, но ткань порвалась, позволив вырваться. Женщина споткнулась, пролетела кубарем мимо чьих-то ног, но тут же вскочила и побежала снова.
Увы, силы постепенно оставляли её.
Лёгкие не справлялись, каждый вдох отдавался жуткой болью в боку. Колено больше не желало сгибаться, бёдра свинцом налились. У самого уха вжикнула сабля — Ирма сумела увернуться. Из последних сил она ещё немного ускорилась, но этот рывок вышел смехотворно коротким.
Как ни хотелось отогнать эту мысль, но становилось всё очевиднее: ей не убежать.
В глазах прохожих Ирма видела лишь любопытство или безразличие — уж точно никакого желания помочь. Наверняка, несмотря на растрёпанные волосы и порванное платье, муррадины прекрасно понимали, кто она. А наёмников в этом городе никто не любил. Особенно в последние дни.
— Помогите!.. Пожалуйста!..
Тщетно. Никто не бросится её спасать. Слезами тут никого не разжалобишь.
Колени подкосились: Ирма рухнула на брусчатку, едва успев подставить руки. Отбила ладони, но на фоне прочего боли почти не почувствовала. Её отрыв вмиг сошёл на нет — убийцы оказались рядом. Ирма перевернулась на спину и вытащила кинжальчик. Тык — сталь легко прошла через лодыжку мураддина. Он вскрикнул и отшатнулся. Сверкнула в свете фонарей и луны другая сабля: Ирма успела перекатиться в сторону, сталь звякнула об камень. Но третий противник тоже настиг её: уже примеривался для удара.
Хорошо ещё, если смертельного. В любом случае Ирма не собиралась сдаваться живой: какой в этом смысл? Рассчитывать на что-то хорошее не приходилось, а случившееся десять лет назад больше не повторится. Нет-нет-нет, даже не мечтайте.
Десять лет назад Ирма была совсем другими человеком. Да и враги были совсем другие.
Ирма подползла к ближайшей стене, выставляя перед собой кинжал. Понятное дело, напугать им троих мужчин с саблями было невозможно. Люди вокруг расступились, вмешаться не пожелал ни один. Ничтожества!
Очень, очень похоже на конец. Во дворце рядом был хотя бы Идвиг. Теперь Ирма осталась одна.
Однако убийцы замерли: Ирма не сразу поняла, из-за чего. Похоже, некто вышел из дверей дома, к стене которого женщина прижалась — показался прямо у неё за спиной. На того человека мураддины и вылупились. Ирма тоже обернулась.
Бах!..
Знакомый хлопок пороха, свист пули. Ирма услышала, как со звоном упала на мостовую сабля. А ещё услышала крик боли.
В дверях стоял мужик с такой густой чёрной бородищей, но сначала лимландка приняла его за мураддина. Рубахи на нежданном спасителе не было: только расстёгнутая куртка, отрывающая взору огромное волосатое пузо. Он держал на вытянутой руке пистолет, переводя пьяный взгляд с Ирмы на мураддинов. Струйка порохового дыма ещё тянулась из дула.
Только теперь женщина узнала оранжево-красные цвета. Бородач разинул рот и завопил:
— Тревога!!!
***
Они стояли возле окошка на узком лестничном пролёте. Туда-сюда сновали люди, но до парочки дела никому не было. Кто в таком месте присматривается к творящемуся в тёмных углах?
Если точнее, в углу стоял Игги: как-то неосознанно попятился, а решительно подступившая Гретель отрезала всякие пути к отступлению. Юноша чувствовал себя неловко.
Потому что место не самое уединённое. Потому что прежний его небогатый опыт с женщинами подобных сцен не включал: только сцены оплаты, ну и… Ну да: как вышло с Фарханой. Фу… Лучше не вспоминать.
Ну и ещё потому, что это сама Гретель — кто бы из наёмников сейчас на место Игги не захотел? Эх, Кеннет бы не растерялся!.. Ледяные глаза оказались совсем близко. Грудь, впрочем, была гораздо ближе.
— Зачем тебе эта повязка, милый? Зажило ведь.
Юноша машинально прикоснулся к повязке, хотя коснуться хотелось кое-чего иного.
— Ну… там ничего хорошего.
— Покажи мне.
— Зачем?
— Хочу! Покажи. Может, потом и я тебе кое-чего покажу, а?..
Гретель и не стала дожидаться разрешения: сама стащила с лица Игги оранжево-красный платок, а тот и не сопротивлялся. Лишь надеялся, что в полутьме всё выглядит капельку менее ужасно, чем при свете дня.
Пустая глазница. Проломленная скула, осколки которой вытащили — осталась неестественная впадина. Дыра в виске, закрытая прикрученной к остаткам кости монетой. В клочья разорванная щека: сшили как могли, лишь бы зубы не торчали наружу. О красоте никто уже не заботился.
Это точно не такие шрамы, которые украшают. Это абсолютно отвратительно.
Но во взгляде Гретель не было ни капли отвращения. И какого-то сопливого сочувствия тоже не наблюдалось. Она изучала жуткое увечье Игги с интересом — и лишь толикой горечи. Словно ей было жаль не десятника, а его некогда красивое лицо само по себе. И то чуть-чуть.
— И ты правда этого стесняешься?
— Ну… выглядит дерьмово.
— Ах…
Гретель немного отстранилась и повернулась к десятнику спиной. Сгребла свои светлые локоны, убрала их за плечо, обнажив шнуровку платья.
— Развяжи.
— Что?..
— Творец Небесный, вот уж о чём я дважды никого не просила!.. Развяжи. Я же тебе обещала кое-что показать?
Шнуровка поддалась легко. Едва Игги чуть раздвинул ткань, как понял, о чём идёт речь.
На спине Гретель живого места не было: почти от плеч начинались ужасные рубцы, которые и слепой ощутил бы пальцами не хуже, чем Игги — оставшимся глазом. Переплетение жутких бугров, похожих на горные цепи.
Это не розги и даже не плеть. Определённо кнут. И наверняка ниже — ещё хуже…
— Кто это сделал?
— Тот, кто давно сдох. В заслуженных, сука, муках! О да, эта свинья сполна расплатилась, можешь не беспокоиться. А шрамы… ха. Мне ещё пришлось тогда постараться, чтоб спиной ограничилось. Понимаешь, милый… нас всех война изуродовала. Всех. Кого только внутри, но большинство — и так, и этак.
Игги робко гладил кончиками пальцев шрамы Гретель, испытывая странную помесь сочувствия с возбуждением. Хотя… странную? Что-то подобное уже было. Совсем недавно. Но в совсем иной ситуации.
— Так что не стесняйся своего лица. Ты же не по пьяни со стены упал. Это в бою. Ты же, ты же…
Гретель снова повернулась к нему. Развязанное платье немного соскользнуло: оно и так сидело низко, а теперь почти открыло грудь. Совсем бы упало, будь грудь Гретель поменьше. Женщина совсем вдавила Игги в угол.
— Ты ж окромя войны и не видел ничего. Ты просто не понимаешь. Почти все людишки на толику такого не способны, что могут парни вроде тебя. Народец всё больше мягкий, как дерьмо. А под ржавчиной-то всегда… Сам знаешь. Железо. Железо — оно и есть железо. Даже если дерьмово выглядит.
Ладонь скользнула по шее Игги, ногти впились в кожу под затылком. Гретель прижалась мягкой, тёплой щекой к лицу изуродованному лицу десятника. Прямо к криво зашитой щеке и тому месту, где булава проломила череп. Нежно-нежно. Игги дёрнулся было, хотел отстраниться — хоть на самом деле вовсе не хотел, непроизвольно вышло. Рука Гретель не позволила этого сделать.
Игги вспомнил, как его лица коснулась Ирма: тогда это было по-матерински. Да, почти такими он помнил руки Навчин. А вот теперь вышло совсем иначе. Никто прежде не прикасался к Игги так, как Гретель. За деньги так не делают.
— Знаешь, у меня здесь три мужа было. Всех убили. Говорят теперь, будто я погибель приношу! Пускай. Я ведь, Игги, не шлюха. Я замужем за этими цветами. Ржавчина. Огонь и кровь. Вот что я люблю, и ничего… ничего другого, милый. А ты уже заржавел, верно? Так время летит…
Игги наконец преодолел стеснение и обнял Гретель за талию. Потом опустил руки ниже: на ощупь там всё было ничуть не хуже, чем на вид. Лучшего и не пожелаешь! Гретель положила ладони ему на грудь, чуть оттолкнулась — лишь чтобы добраться губами до губ.
Но они так и не поцеловались.
Прозвучал выстрел. На выстрел Игги плевать хотел — мало ли что в портовом квартале стряслось, но следом с улицы донёсся голос Карла:
— Тревога!!!
Да вашу ж мать…
Почему сейчас? Почему какое-то дерьмо случилось именно этой ночью? Почему не часом позже, да хоть на полчасика? Ни один солдат никогда не радуется тревоге, но сейчас Игги был просто в бешенстве.
Красивое лицо Гретель тоже скривилось — она была расстроена не меньше.
— Ну что у нас с тобой за жизнь, а?.. Беги. Беги, чего ждёшь?