— Мои руки чисты!
Ну конечно. Руки Сулима ар-Наджиба были так же чисты, как его белые одежды. Лицо, впрочем, выражало праведную ярость.
— И я даже сожалею о том, что они чисты! Учитывая всё то, что узнал!
Джамалутдин-паша постарался выразить свой вопрос без слов, взглядом.
В чём Сулиму не откажешь, помимо харизмы — так это во вполне искренней скромности. Хоть и будучи человеком высокого происхождения, да забравшимся на самую вершину духовенства, он жил в самых простых покоях и довольствовался крайне малым. Проповеди, которые жрец обращал в черни, в этом вопросе были вполне честными.
Он делал всё, что делал, не ради мирского. Ради славы всевеликого Иама, во вред презренному Амоаму.
Нет, вопрос всё-таки придётся озвучить.
— Этими словами вы желаете убедить меня, что никоим образом не причастны как к нападению на дворец, который халиф великодушно предоставил командирам наёмников, так и к тому, что в столь поздний час происходит, к великому моему беспокойству, на улицах?
— Разве только тем причастен, что добрые верующие вняли словам, которые я произносил открыто. На площади. Не имею понятия, что за люди призывали вечером народ на улицы. И тем более не знаю, кто совершил нападение, о котором вы говорите. Я услышал об этом только что, можете поверить.
Нельзя было исключить, что он говорил правду. Визирь легко поверил бы в желание Сулима сделать именно то, о чём говорил недавно Валид: собрать толпу и повести её против наёмников. Допустим… Не просто так же он читал свои речи. Но нападение на дворец было не в его стиле, да и совершили его явно не люди на службе ар-Наджибов.
Всё это куда больше напоминало совсем другого большого человека в Альма-Азраке. Однако напоминало — и только, а множить сущности без нужды не есть признак мудрости.
Валида в скромной комнате не было. Он на улицах — пытается разобраться, что происходит в столице и как на это нужно реагировать. События с вечера развивались быстро, Джамалутдин-паша не успел собрать информацию и вникнуть во всё. Но сделать это требовалось: халиф нынче уединился и докладов слушать не желал.
— Безусловно, я верю каждому вашему слову, слову благороднейшего и честнейшего из людей. Но дозвольте поинтересоваться, что вы имели в виду под сведениями, заставляющими жалеть о непричастности к случившемуся?
— Я имею в виду слова девушки, которую ко мне привели.
— И что же это за девушка?
— Фархана ар-Бартоли. Дочь Абдульхади, хорошо вам известного подонка, лжеца и преступника.
Джамалутдин-паша не сразу вспомнил, о ком идёт речь. Пришлось напрячься, поморщить лоб. Но в итоге из глубин памяти всплыло это имя: фадлский вельможа. Тот, которого Сулим и Мансур ар-Наджибы в чём только не винили, особенно с начала мятежа Камаль-бея. Но будь проклят Амоам, что же дочь Абдульхади ар-Бартоли делает в Альма-Азраке?..
Об этом визирь и спросил.
— Дитя привели ко мне утром. Вы спрашивали, есть ли доказательства моим обвинениями против иноземных нечестивцев? Теперь они есть. Фархана — свидетельница подлого убийства Мансура!
— Любопытно. И каким же образом она стала свидетельницей сего ужасного события?
— Наёмники разграбили дом ар-Бартоли. Они перебили всю семью Абдульхади, кроме несчастной девушки, которую обесчестили. В этом же доме подонки жестоко расправились с моим возлюбленным племянником, что вне всяких сомнений было совершено по прямому приказу Висельника.
— Дозвольте уточнить: а что Мансур делал в доме ар-Бартоли?
Жрец как-то замялся. Неудобный вопрос. Трудно было вообразить, чтобы Мансур явился в дом своего заклятого врага с миром — и как бы то ни было, но халиф приговорил Камаль-бея, а вовсе не Абдульхади и его семью. Всё это не очень ложилось в историю о подлом убийстве ни в чём не повинного Мансура, которую Сулим пытался составить.
Ещё меньше визирь верил в какой-то приказ Висельника. Какое командиру наёмников вообще дело до Мансура? Да, между ними едва не состоялся поединок, но это было год назад. И потом… Можно было сказать о Висельнике много плохого. Очень много. Но представить, чтобы этот человек убивал кого-то тайком — да ещё из-за ситуации, в которой сам был готов сразиться один на один с кем угодно?
Ещё менее правдоподобно, чем слова Сулима о непричастности к случившемуся сегодня.
Однако Сулим всё же заполучил именно то, чем так желал обладать: доказательства. И теперь пылал желанием отомстить пуще прежнего. Едва ли он хотя бы вполовину понимал, что на самом деле представляют собой наёмники Ржавого отряда и их командир. Даже Джамалутдин-паша не вполне осознавал это до поездки в Фадл. А Сулим и вовсе был предельно далёк от войны.
Как ни горько, но в очередной раз оставалось признать правоту мудрого Усмана ар-Малави. Жрец был всецело готов творить горестно глупые вещи.
— Теперь я пойду к халифу! Теперь я…
— Халиф нынче ночью не готов к аудиенциям. Я не имею права приказывать вам, но являясь визирем нашего великого повелителя, да будет долгим его правление, посмею дать весьма настоятельный совет, который без ложного стеснения назову мудрым. Что вам стоит сделать немедленно — так это пойти на улицы. Там уже толпы. Их нужно как-то успокоить.
— Успокоить?! Что вы изволите иметь в виду, достопочтимый визирь?
Джамалутдин-паша вздохнул. Неужели не понятно?..
— Почтенный Сулим… Я понимаю ваш праведный гнев и даже готов разделить его. Я лично пойду к халифу, да благословит его Иам, вместе с вами и буду нижайше просить обо всём его внимании к ситуации. Но положение на улицах выходит из-под контроля. Я доверяю вашим словам о полной к нему непричастности, как доверял бы словам собственного отца, но ведь это значит только одно: и нападение на дворец, и уличные провокации — дело рук кого-то иного. И мы не знаем, кого именно. Не ведаем, каковы его цели: благородные или низкие. А за стенами города, позволю себе напомнить, стоят тысячи разгневанных людей. И на рейде у порта люди, которые кажутся мне весьма подозрительными. Вы понимаете, что беспорядки на улицах — последнее, что нам в данный момент нужно? Умоляю: вы ведь имеете влияние на толпу. Народ слушает каждое мудрое слово, что срывается с ваших уст. Пойдите на улицы. Успокойте добрых жителей Альма-Азрака хотя бы до утра. А едва забрезжит рассвет — да будет Иам свидетелем моей клятвы, мы во всём разберёмся.
Сулим пригладил длинную бороду. Смерил визиря взглядом, истолковать который было трудно.
Проклятье, ведь Джамалутдин-паша пока даже не имел представления, чем всё-таки обернулось нападение на дворец. Жив ли Ржавый Капитан? Кто командует сейчас его людьми в разных концах города? С кем и как именно вести переговоры?
Сейчас необходимо именно умиротворение. Хотя бы временное.
— Хорошо. — наконец молвил Сулим. — Я иду на улицу.
Вот только тон совсем не убедил визиря, что жрец сделает именно то, о чём его просят. Как знать, не поступил ли он наоборот?
***
Люди старика с горы, хорошего друга отца, Алима немного пугали. Недавно он сидел за столом с командирами наёмников, слушал их рассказы о войнах и сражениях, но… то были другие люди.
Они пахли порохом, походным костром, горящими городами. Люди старика с горы пахли только могилой.
Убийцы обыкновенно меньше всего похожи на убийц, и это как раз тот случай. Все двадцать человек, что прибыли в дом ар-Малави, были на вид самыми обыкновенными. Не высокие и не низкие, не толстые и не худые, в простой одежде — но добротной и практичной. Ни у кого тут не было повязок на глазах, страшных шрамов, жутких лиц. Мужчины как мужчины, внимания не обратишь.
Но их готовили на той самой горе. А значит — едва ли во всём Шере есть люди опаснее.
— Гляди! Идут!
Они следили за гостевым дворцом через отверстия в плотных занавесках, со второго этажа. Атака начиналась неплохо: нанятые для неё бандиты даже догадались разделиться, чтобы перекрыть улицу на случай подкрепления.
Сейчас второй отряд бандитов как раз перебирался через ограду дворца: не похоже, что внутри всё прошло хорошо. Скорее совсем наоборот.
— Они?
— Они. Капитана ни с кем не спутаешь.
Небольшая группа людей вышла из ворот. Похоже, Шеймус был ранен, но всё-таки шёл сам: его только поддерживали Ангус и кто-то другой. Узнал Алим и чернокожего телохранителя капитана: тот нёс на руках тяжело раненого солдата.
Как и следовало ожидать, убить их не смогли.
Насколько Алим мог судить, отец до последнего момента раздумывал, пустить ли на это дело людей с горы или толпу недавних заключённых, изначально предназначенных для чего-то совсем другого. В каждом из двух случаев скорее предполагался разный результат. Вероятно, Усман принял решение именно по тем причинам, которые ранее излагал.
«Любая ситуация будет выгодна нам. Но всё же лучше, если его не убьют, чем наоборот»
Бандитам неплохо заплатили и пообещали все богатства дворца. Они толком не знали, с кем предстоит иметь дело — исход логичен. Впрочем, сам преступники едва ли сильно сожалели о результате: сейчас добро из богатого дома интересовало их больше всего.
— Убиваем? — спросил невысокий мужчина с большой плешью.
— Нет. Действуем так, как велел отец: раз капитан выбрался из дворца — теперь мы за него.
«Мудрец вовремя встаёт на сторону того, кто сам побеждает»
Если быть честным — Алим порадовался, что повернулось всё именно так.
Наёмники брели по пустой улице в сторону порта. Алим пересчитал их: десять человек, включая раненого. И это люди из лучших в отряде: случайная группа рассеянных вокруг бандитов им не особо страшна.
— Женщины с ним нет.
— Рыжей?
— Да, той самой.
— Убили? Сбежала?
— Это как раз и нужно выяснить. Если убежала, то твои люди вокруг могли её заметить. В любом случае мы должны выяснить, что с ней. Сейчас это важно. Капитан точно будет её искать.
— Понял. — плешивый кивнул. — Сейчас узнаем. Раз мы за них, то идём встречать?
— Нет, их встретят другие. Об этом уже позаботились. Как дела на улицах, есть вести?
— Всё по плану. Начинается!
Алим потёр руки. Он был доволен собой. Он оправдывал надежды отца. Город стоял на пороге катастрофы, в которой роду ар-Малави предстоит быть немало повинным — но раз отец решил так, то это правильно. Это выгодно.
Интересно, Сулим уже знает обо всём? Радуется?
Если знает, то наверняка радуется. Что же… на эту тему Усман сказал коротко, однако совершенно исчерпывающе. «Падающего толкни».
До утра упадут многие, но точно не семья Алима. Она, как обычно, врастёт в мураддинскую землю крепче прежнего. Юноша более-менее понимал план, и только один аспект до сих пор вызывал у него сильное любопытство.
Как со всем этим связана Балеария?
***
Ирме было трудно уследить за событиями последующих минут.
Её отнесли в дом на руках. Гретель заматывала раны лимландки прямо поверх порванного платья. Кругом было полно людей в оранжево-красном — десятки, наверное, но Ирма сейчас никого не узнавала. Руки тряслись, горло пересохло, и она бы плакала — но было уже нечем.
На улице кто-то дул в трубу, играя сигнал тревоги. Почти сразу тем же звуком отозвались: одна труба, другая, третья. Все наёмники, что жили в районе порта, должны сейчас двинуться сюда. Изо всех его концов. Новобранцев за пределами лагеря не было: тут каждый хорошо знает, что делать при случае.
Прозвучали выстрелы. Возможно, в воздух — но не факт.
— Потерпи, родная… сейчас.
Теперь она была среди людей, способных защитить — но едва немного отступил страх за собственную жизнь, как Ирма начала думать о капитане. Что с ним?.. А с остальными во дворце? Ирма прекрасно понимала — сбежав, она поступила правильно. Но всё равно бередило душу чувство вины, подпитываемое тревогой.
Она его бросила. А ведь Отец Пустыни говорил…
Первым из столпившихся вокруг, кого Ирма узнала, был Рамон Люлья.
— Она в порядке?
— Более-менее.
— Ирма! Ирма, слышишь меня?
Лейтенант присел перед ней на корточки.
Люлья никогда Ирме особенно не нравился. Это был именно настолько жёсткий, даже жестокий человек, как казалось по внешности. Да ещё таивший некоторые секреты, что не шли за пределы штаба и ближайшего его окружения… однако Ирма-то знала. Знала, почему Рамон Люлья редко составляет Ангусу компанию в его загулах. И как на самом деле проводит время за плотно закрытыми дверями.
Но Шеймус этого человека не за извращённые вкусы ценил. Рамон был в отряде с самого начала. Рамон служил лейтенантом ещё при Мендосе, даже раньше Шеймуса им стал. Он надёжен, как скала — а остальное не имеет значения.
— Ирма, соберись. Во дворце был Ангус? Регендорф, Бенедикт?
— Н-н-нет… — ела выдавила она. — Н-н-не было. Но… он за ними посылал. И… и за тобой.
— Угу, вот только и доложили.
— Регендорф и Бенедикт в лагере. — отрапортовал кто-то со стороны. — Они не могли успеть добраться. Скорее всего, пока и не выступили.
— Точно. И не факт, что добраться возможно. Бьюсь об заклад — или на лагерь уже напали, или это вот-вот случится. Но вот Ангус… непонятно. Ирма, что с капитаном?
— Я не знаю!.. — вот теперь слёзы откуда-то взялись. Пускай и немного: едва глаза намокли.
— Ну… успокойся.
Люлья погладил её по голове, но вышло едва ли не хуже, чем у Шеймуса. Как собаку гладят. А вот сосредоточенный взгляд чёрных глаз балеарца внушил некоторое спокойствие. Уж как минимум — он знает, что делать. А ничего важнее в таком положении нет.
— Итак. Что с Шеймусом — непонятно. С Ангусом — непонятно. Значит, в данный момент главный я. Во всём отряде. Так что… Кто посмышлёней? Срочно вестовым в лагерь. Сказать, что я собираю наших в порту. Потом двинусь к лагерю. Регендорф и Бенедиктом понимают, кто сейчас командует. Донести, как у них дела. Всё ясно?
— Есть!
— Сержанты тут? Какие есть — ко мне! Строиться будем… И трубите, трубите!
Ирму кое-как перемотали — от подмышек и до живота, дышать стало совсем тяжело. Раны на спине болели всё сильнее, а уж рёбра — вовсе нестерпимо. Волосы облепили лицо, упорно лезли в глаза: оттого ещё труднее было что-либо перед собой разглядеть. Кто-то помог вернуть в ножны кинжальчик, который женщина продолжала судорожно сжимать: руки совсем ходуном ходили, сама она с этим не справилась бы.
— Рамон…
— Да? Что?
— Нужно ему помочь.
— Конечно. Но не прямо сейчас, ясно? Нужно собирать людей. Разобраться во всём. Капитан скоро будет тут, не волнуйся. Хорошо?..
Она хлюпнула носом, вытерла ладонями лицо. Постаралась успокоиться. Или хотя бы сделать вид, будто спокойна.
— Хорошо.
Скоро все уже были на улице: Гретель вывела Ирму наружу, приобняв и поддерживая под руку. Зевак давно разогнали, а солдат набралось прилично — может быть, целая сотня, поди посчитай. Бесформенная толпа быстро превращалась в строй: сержанты переставляли солдат, раздавали отрывистые указания. Трубы не переставали сигналить, к ним присоединилась барабанная дробь. Этот звук всегда приводил в чувство.
— Ну-ну, держись. — шептала ей на ухо Гретель. — Всё будет хорошо. А сейчас не время нюни распускать. Соберись. Ты же сильная, я знаю, ну.
— Понимаешь… там…
— Да понимаю я всё. Кому ты рассказываешь?
Обозных жён протолкнули в глубину строя, ряды мужчин в доспехах и оранжево-красном сомкнулись вокруг. Барабанщик выстукивал сбор прямо под ухом, каждый удар — словно в висок. Ничего, можно потерпеть: главное — здесь безопасно.
— Ирма!..
Это была Гайя: очень на Ирму похожая, разве только волосы не медного оттенка, а почти огненно-рыжие. Землячку провели вглубь строя вместе с пожилой обозной женой, мураддинкой и каким-то мальчиком. Тоже, значит, из своих…
— Ты цела?
— Почти. — Гретель ответила за Ирму.
— Регендорфа видели?
Ирма с Гретель молча покачали головами. Гайю это привело в полное смятение. Она сдержалась, не дав чувствам полной воли, но одинокую слезинку всё-таки пустила.
— А остальные?
— Да не знаем мы! — отрезала Гретель. Она усадила Ирму на мостовую и сама присела рядом.
В обступивший женщин боевой порядок вливались всё новые бойцы. Кто-то сам занимал место с краю, кто-то уверенно сдвигал товарищей, а некоторых сержанты за шкирку тащили туда, куда нужно — не имея времени объяснять. Словно на глазах собиралась диковинная механическая головоломка. В ширину строй наёмников заполнил всю улицу, а насколько длинным вышел — не понять.
Ставни на вторых этажах захлопывались, многие дома наверняка пустели. Местные догадывались, что происходящее — не к добру. Вот-вот станет жарко.
Приказа выдвигаться пока не было.
Гайя опустилась на колени возле подруг. Они втроём крепко обнялись. Ирма уткнулась носом в плечо Гретель, Гайя — землячке в волосы. Так было теплее и немного спокойнее.
— Страшно…
— Ничего. И не такое бывало.
Ирма только тихонько хныкнула. Ей на память как-то не приходила ситуация хуже.
***
Шеймус шёл с большим трудом, а толком помочь ему было затруднительно: даже двухметровый Ангус макушкой до плеча доставал — под руки не возьмёшь. К тому же Айко пришлось нести Лося: тот едва оставался в сознании и уж точно не мог выбраться из дворца сам.
По дороге встретили Козимо, который без лишнего героизма прятался, но трудно было парня за это осудить. Главное — с ними ещё один отличный боец, да к тому же целый и трезвый: из Ангуса хмель вроде бы выветрился, однако это ощущение всегда отчасти обманчиво.
Идти к порту напрямую, конечно, виделось глупой затеей. Хотя наёмники забрали кое-какую броню, включая доспехи Шеймуса, сейчас им в любой стычке пришлось бы трудно. Ангус так и оставался без брони, из тяжёлого оружия — только секира Айко да пара алебард, аркебуз нет. Козимо прихватил во дворце мешок с гранатами. Сейчас от них никакого толка, но все сошлись во мнении: не помешают.
И на том спасибо.
Издалека слышались тревожные сигналы труб. Ангус, конечно, узнал своих.
— Напали-то не только на дворец.
— Угу. Хорошо, если лагерь не в осаде.
— Хорошо, если он вообще ещё существует.
— Лагерь так просто не возьмут… — проговорил Шеймус. — Это во дворце мы обосрались. Всё из-за девки. Да я и сам виноват. Одно, сука, к одному… Но лагерь в порядке, я уверен.
Хотелось бы верить, что он прав, а не просто ободряет товарищей.
Хоть улица почти не освещалась — не составляло труда заметить мураддинов позади. Их было, увы, много. Враги не особо спешили, однако следовали за наёмниками неотступно. Может быть, давали подкреплению время нагнать. Может — просто понимали, что бежать «ржавые» не могут.
Ангус пригрозил врагам коротким мечом, но едва ли тем сумел произвести впечатление. Ничего: подойдут — мало не покажется.
Тем временем люди показались и впереди. Трое: высокий доходяга, коротышка в странной одежде и толстяк. Отлично различимые силуэты — луна как раз за спинами. Прятаться эти ребята не пытались, навстречу не торопились.
— Нас ждут.
— Хорошо уже то, что не поджидают.
И то правда, хотя Ангус совершенно не был уверен, что по тёмным углам вокруг не прячется ещё человек десять или того больше. Вооружённых до зубов. Такой уверенный вид обычно бывает как раз у людей, набивших рукава козырями. С другой стороны, кабы эти трое хотели убить «ржавых» — то и напали бы из засады. К чему столь явно обнаруживать себя?
Да и свернуть наёмникам было некуда: дома стояли тут один к одному, ни малейшего просвета. Позади явно враги, впереди… там хотя бы любопытно!
Они поковыляли вперёд: Ангус с сержантом обхватили Шеймуса вокруг груди, как ствол дерева. Капитан и шатался точно старая сосна в бурю — при каждом шаге. Айко натужно пыхтел, но продолжал тащить истекающего кровью Лося. Шли медленно. Гораздо медленнее, чем нужно, чтобы мураддины позади не собрались числом и духом.
Долговязый незнакомец шагнул вперёд и показал открытые ладони. Дескать, оружия нет. Хотя пистолет за спиной может быть запросто…
— Добрый вечер, любезные! — по-балеарски, но с мощным северным акцентом… наверняка лимландец. — Это же сам Ржавый Капитан, я полагаю? И его прекрасные офицеры! Вы, мужчина с завидной шевелюрой, видно… Ангус Нэйрн, да?
Разглядеть долговязого толком не удавалось. Видно только, что бородатый. Толстяк за его спиной был совершенно расслаблен — разве что в носу не ковырял, зато коротышка стоял в напряжённой позе.
— Ты-то кто такой?
Расстояние пока оставалось почтительным.
— Меня зовут Вильгельм, но можете называть просто Вилли! А это мои добрые друзья: упитанного зовут Гучо, а маленького мы называем Тишайшим. Вы скоро поймёте, почему! Уверяю: мы пришли с миром! Ни малейшего злого умысла!
Вилли сделал ещё два шага вперёд. Медленно-медленно, высоко подняв руки. Теперь стало видно: он добродушно улыбается. Может быть, даже искренне.
Ангус обернулся через плечо. Мураддины столпились вдалеке, оживлённо переговаривались. Их явно стало много больше. Видимо, решали: нападать или нет. Не похоже, чтобы Вилли хоть сколь-нибудь из-за этого беспокоился. Он продолжил:
— Мы вообще самые мирные люди на свете… когда нам приказывают!
— Вот как… — голос Шеймуса прозвучал сдавленно, он закашлялся. — И кто отдаёт вам приказы?
— Адмирал Мерседес Вальверде!
Сначала Ангус решил: ослышался, показалось. А когда понял, что расслышал всё верно — не смог сдержать смех. Шеймус тоже засмеялся, хоть всё опять закончилось приступом кашля. Остальные наёмники не уловили иронии.
— Адмирал? АДМИРАЛ Вальверде?
Сержанты переглянулись в недоумении, Айко нахмурился. Этот парень вообще не был любителем шуток, а уж шуток непонятных…
— Всё верно, любезные! Адмирал флота Её Величества королевы Анхелики, солнца Балеарии!
Если Анхелика была солнцем Балеарии, то Вальверде лейтенант уверенно назвал бы огромным фурункулом на её заднице. Представить, чтобы эта отмороженная сучка, служившая Стирлингу в Великую войну, а затем годами грабившая прибрежные города и торговые галеоны, сделалась адмиралом королевского флота… ха!
Это всё равно, что вообразить памятник командору Мендосе посреди Марисолемы.
Но по словам Вилли выходило, что странную эскадру привела в Альма-Азрак именно она. Нет, это едва ли могло являться ложью. Желай лимландец обмануть наёмников — ему стоило упомянуть кого угодно ещё. Но точно не Вальверде… разве только имя Вальдемара ван Стекелена послужило бы худшим началом каких-либо переговоров.
— Адмирал Вальверде… ну хоть не морской маршал, и на том спасибо!
— Ну что вы! Морским маршалом Балеарии по сию пору является славный сеньор Рикардо де Сонгре, наверняка хорошо вам известный! Старик крепок, аки скалы Сартанских островов и стены тамошних тюрем! Однако позволю себе заметить: мы теряем массу времени, а вон те, вооон те господа, что толпятся позади… несколько сокращают отпущенное нам на приятную беседу время! Позволите ли изложить наше предложение?
— Излагай.
— Адмирал Вальверде искренне жаждет встречи с вами! И любезно приглашает на борт своего галеона! Смею заметить, что принять это приглашение было бы мудрым решением! Потом что я боюсь: пробиться к лагерю вам сейчас будет… в высшей степени затруднительно.
Вот в этом Вилли был совершенно прав. Ангус, если по чести, слабо представлял, что именно им делать дальше. Похоже, и Шеймус сомневался насчёт идеи искать своих возле порта: тот уже мог быть полон мураддинов. Особенно учитывая трубы и барабаны. Пробиться будет ох как нелегко, проскользнуть — тоже… До сих пор у наёмников просто не было иного выбора. Теперь же какой-никакой появился.
— Что думаешь?.. — шепнул Ангус капитану.
— Думаю, что выбор между Вальверде и полным мураддинов городом… это как поесть говна или попить мочи.
— Но выбирать-то надо.
— Угу. По крайней мере, Вальверде пыталась убить меня двадцать лет, а не двадцать минут назад. Эй, Вилли! Веди нас к… адмиралу!
Лимландец радостно хлопнул в ладоши.
— Чудесно! Поспешим же! Хотя…
Он смотрел за спины наёмников, и Ангус обернулся ещё раз. Ага! Мураддины наконец начали решительно приближаться. Человек пять оторвались от прочих, шли впереди. Сабли сверкали в лунном свете.
— Не волнуйтесь! — воскликнул Вилли, как будто кто-то из наёмников сильно переживал. — Это прекрасный повод показать наши добрые намерения. Подождите одно мгновение! Тишайший!
Человечек в необычных одеждах приблизился к своему командиру. Ангус заметил два странных клинка в ножнах, заткнутых за пояс: один подлиннее, другой покороче. Раньше наёмник не видел ни таких мечей, ни такой одежды.
— Тишайший! Будь добр: останови тех людей, пожалуйста.
Тот безмолвно кивнул.
Любопытно, как коротышка собирался остановить пятерых? Ангус полез бы в такую схватку только от безысходности, а он имел основания считать себя отличным бойцом. Да и здоровее любого из мураддинов раза в полтора будет…
— Убивам? — Айко кивнул в сторону мураддинов.
Солдаты и сержанты были готовы сражаться, в этом никаких сомнений.
— Нет. — с ухмылкой произнёс Шеймус. — Давайте-ка посмотрим.
Тишайший спокойно прошёл мимо них. Хоть был обут в деревянные сандалии — но словно вовсе без звука. Ангус заметил странный цвет кожи и раскосые глаза, однако не похожие на муангские. Из каких земель этот Тишайший?.. Ни в одном порту гвендл не встречал подобных людей.
Коротышка встал посреди улицы, молча вытянул руку с растопыренной ладонью: понятный знак. И хотя он был даже мельче юркого Козимо, напоминал скорее миниатюрную девушку — но в том, как этот человек двигался, кое-что ощущалось.
Опытные воины сразу узнают друг друга. Ангусу не составило труда понять: это боец.
— Вам лучше послушать моего друга! — крикнул Вилли по-мураддински, хотя Тишайший ничего не произносил.
Мураддины, конечно, не послушались. Пятеро вырвавшихся вперёд приближались, и остальные тоже не мялись вдалеке — шли, просто медленнее. Тишайший ещё немного подержал паузу, а затем схватился за мечи.
Ничего подобного тому, что случилось дальше, Ангус не видел никогда.
Два тяжёлых, немного изогнутых клинка лунный свет не отражали: они были матовыми. Резко выдернув их из ножен, Тишайший широко развёл руки, выпрямился — и побежал вперёд. Даже не побежал: это было настолько плавное и стремительное движение, будто диковинный воин парил над мостовой, увлекаемый порывом ветра. Его плечи и корпус не шевелились: только мелко-мелко семенили ноги.
Мураддины бросились на Тишайшего, обступая полукругом. Любой боец тут ушёл бы в сторону, попытался выстроить врагов в линию, закрыться ближайшим от остальных. Но Тишайший и не подумал о подобном манёвре.
Он бесстрашно ринулся прямо в смыкающееся кольцо.
Пять сабель обрушились на коротышку одновременно. Вжик! В темноте мелькнули его клинки, почти невидимые. Тишайший двумя изящными движениями отразил три удара разом — смахнул сабли в стороны. Еще две просвистели мимо, когда он развернул корпус на бегу. Вжик! Ещё два молниеносных движения — и головы двух мураддинов упали на землю. Длинный меч Тишайшего продолжил движение, будто встречи с вражеской шеей и не заметил: он отсёк руку мураддина, который почти успел поразить диковинного фехтовальщика. «Почти» в этом деле не считается. Короткий меч, которым Тишайший орудовал левой, почти одновременно с тем воткнулся другому противнику в грудь.
Пятый мураддин замер. То ли просто от страха — то ли это зрелище заворожило его не меньше, чем Ангуса.
На краткий миг Тишайший остался неподвижным. А потом… вжик! И головы двух раненых тоже покатились по мостовой. Тут его последний противник всё-таки вышел из оцепенения, попытался атаковать. Тишайший даже не стал защищаться клинками: он ударил врага ногой в грудь. Мощное встречное движение отбросило мураддина на два шага, едва не опрокинуло. Восстановить стойку он уже не успел. Тишайший взмахнул мечами: разрезал шею противника, будто ножницами.
Пятая голова упала к его ногам — а никто и матушку помянуть не успел.
— Охренеть можно… — вырвалось у Ангуса.
Тишайший замер. Не просто остановился, а сделался подобным статуе — окаменел или, можно сказать, укоренился. Трудно было в этот миг поверить, что субтильный диковинный воин вовсе способен на какое-то движение.
Мураддины, сгрудившиеся дальше по улице, уже не наступали. Даже чуть попятились. А когда Тишайший резко развёл руки, стряхнув с клинков кровь — тотчас бросились наутёк.
— Вот видите! — Вилли буквально сиял. — Всегда в радость посмотреть, как Тишайший работает! Это словно в театр сходить! Искусство! Высокое искусство! Ну, пойдёмте, пойдёмте… Довольно задерживаться!
Невероятно.
Конечно, Ангус мог так сказать и о недавнем зрелище в спальне: сколько народу Шеймус порубил там? Уж не меньше дюжины, а вроде бы куда больше. Один, без брони. Но ему это далось ой как непросто, ценой тяжёлых ран, он едва не погиб, а тут… Этот странный воин будто танец сплясал. И даже не запыхался. Тишайший, конечно, лошадь плечом не опрокинет, как Ржавый Капитан. Да и руку человеку не оторвёт. Однако…
Тишайший, убрав мечи в ножны, просеменил мимо наёмников — и даже не глянул на них. Он не был взволнован, не казался гордым или радостным. Казался безучастным, словно это и не он только что сражался.
Вилли энергично замахал рукой: идём! Что делать… Ангус с сержантом повели Шеймуса вслед за пиратами.
— Ну ты видел, а? Видел? — Ангус всё не мог успокоиться. — Охренеть можно!..