Стук копыт и задорный женский смех превосходно аккомпанировали песне, которую затянули на ходу. Не простонародная, конечно же, песня — но и не из тех, что уместно исполнить на пафосном пиру. Модный придворный поэт сочинил недавно пикантную шутку: молодая знать Стирлинга эту шутку высоко оценила.
Весёлую процессию слышали издалека — и уж явно угадали, кто приближается. Широкие ворота распахнули загодя, пока гурьбу всадников на лесной дороге ещё скрывали сумерки. Навстречу им торжественно зазвучали трубы, донеслись радостные возгласы. Кронпринц Ламберт пришпорил коня и ворвался в ухоженный парк, окружающий охотничий домик, впереди всех — словно штурмовал вражескую крепость.
«Охотничьим домиком» скромно именовали дворец небольшой, однако весьма богатый — о таком и иной стирлингский виконт мог мечтать. Одной стороной примыкал он к огромному озеру, а с остальных был окружён лесом: королевские угодья. Полные разнообразного зверя, хотя до столицы рукой подать.
Ламберт был уже порядком пьян — не слишком уверенно держался в седле, и бесконечно весел. На скаку ветер приятно трепал почти достающие до плеч волосы, роскошный плащ развевался позади. За целый день на охоте превосходный наряд из парчи и атласа ничуть не пострадал: грязь к Ламберту вообще никогда не липла.
Конечно же, он сразу оказался в центре внимания — и не только из-за положения. Кронприц знал, насколько он красив, и никогда не стеснялся этого.
— Скорее к столу, друзья! — воскликнул Ламберт, едва передав слуге поводья и спрыгнув на землю. — Не желаю терять ни минуты!
Охотничий домик манил тёплым светом из окон и музыкой, а пуще того — грядущей трапезой и продолжением обильных возлияний в самом приятном обществе. Откровенно говоря, сама по себе охота Ламберту была совершенно безразлична: иной раз он и вовсе арбалет в руки не брал, а если доводилось стрелять — извечно мимо, да и пусть.
Любил кронпринц такой досуг по иной причине: прекрасная возможность побыть подальше от глаз отца, от душных старых пэров, церковников и паладинов. Король Балдуин на охоту давно уже не ездил — возраст, а без него и остальным старикам не с руки было охотиться в королевском лесу. Угодья достались молодой знатной поросли, и за пределами столицы никто Ламберта ни от чего не сдерживал.
Вопреки собственным словам, Ламберт всё-таки не поспешил во дворец сразу: прежде отыскал в столпотворении юных дворян, сквайров, пажей, девиц, слуг и лошадей человека, которого в сумерках не так-то легко было отличить от егеря.
— Братик, оставь лошадь, я тебя умоляю. Пойдём скорее в дом. Тебя ждут кобылки получше!
Бернард всерьёз вознамерился сам тащить скакуна в конюшню, и стоило немалого труда его от этой дурной идеи отговорить.
— Ну хорошо… пошли.
С одной стороны, принцы Стирлинга выросли похожими: оба удались в мать и чертами лица, и светлыми волосами, и голубым цветом глаз. С другой же… Бернард был на три года младше — ещё восемнадцати не исполнилось, чуть пониже Ламберта, но зато гораздо крепче. Он стригся коротко, подобно обычному рыцарю. Но коренное различие виделось не в этих деталях. В чём-то ином, ускользавшем от Ламберта каждый раз, когда он пытался выразить мысль о таковом несходстве.
— Удачно поохотились, Ваше Высочество?
Дайон, шателян охотничьего домика, дополнил вопрос учтивым поклоном. Ламберт всегда чуть сочувствовал Дайону: тот был немолод, старой закалки — и с трудом не подавал вида, насколько ему не по душе привычки кронпринца.
— Смотря какое «высочество» спросить. Я… как всегда. Зато Бернард! Ах! Можно песню сложить о том, что он сегодня учудил!
— Да перестань ты…
— Вот уж! И не подумаю, братик. Идём-идём!
Юноши и девушки принцев уже обогнали: только гербовые плащи да шнуровки платьев перед глазами. Молодёжь устремилась к дверям, как спущенные по реке игрушечные кораблики. Охота шла третий день, так что многие из шумной компании с утра не покинули дворец — теперь предстояла весёлая встреча.
На ходу Ламберт наклонился к уху брата.
— Ох, Бернард, ты бы только видел то же, что я! Это было прекрасно. Имею в виду то, ну ты понял…
— Да понял, понял.
— …да, когда ты вот это вот: «Подать копьё!». Ух!.. Как на войне! Эти дамы, вот веришь-нет, они все привстали в сёдлах. А Клодин… представляешь, она закрыла лицо руками и закричала. Это было прекрасно!
— Ты ведь понимаешь, дело не в этом.
— Да как же не в этом? А в чём ещё?! Не говори глупостей, братик. Сегодня ты герой, и я не позволю брату избежать славы. Вместе со всеми её сладкими дарами.
Бернард сильно смутился. Он наверняка и правда охотнее бы с лошадьми в конюшне возился, чем пошёл пировать — но Ламберт был достаточно настойчив, чтобы подобную нелепость предотвратить.
***
Лэйбхвинн понимал, что за ним давно наблюдают, но не подавал вида.
Уже смеркалось. Под густыми кронами Орфхлэйта сделалось темно, однако старый шаман мог бы по лесу и вслепую ходить. Он знал каждое дерево, каждую корягу и камень под ногами, каждый ручеёк — а даже не будь этого знания, полагался бы на иное видение. К тому же при нём собаки, отлично помнящие дорогу домой.
Старик прислонил посох к древней сосне и осторожно опустился на колени. Нужно наклониться пониже, чтобы хорошенько рассмотреть грибы: они ошибок не прощают. Грибы — вещь поистине удивительная. Одни из них в голодный год спасают гвендлских детей от смерти — а сытые годы, увы, давно уже сделались редкостью. Другие помогают раскрыть вещи, обыкновенным людям недоступные. Третьи — убивают, причём долго и мучительно.
Шаману нужны были особенные грибы. Ради них он проделал долгий, непростой в его возрасте путь.
Лэйбхвинн запустил руку под клетчатую шерстяную накидку и извлёк нож. Отодвинул морду не в меру любопытного пса: тот сразу утратил интерес к грибам и поспешил к своим товарищам, с такой же длинной шерстью и небесно-голубыми глазами.
Затем старик принялся аккуратно срезать шляпки и складывать их в суму. Да, за ним давно уже наблюдали. Люди, скрывающиеся в чаще, не боялись собак.
За спиной послышались шаги: мягкие, по мху, но всё-таки различимые. Псы негромко зарычали, когда незнакомцы приблизились.
— Ты из Нэйрнов?
— Ты сам видишь узор. — ответил Лэйбхвинн, не прерывая своего занятия.
— Это земли Койрнов.
— Я знаю.
— И Нэйрнам запрещено приходить сюда без приглашения.
— Конечно.
Спокойный тон Лэйбхвинна быстро вывел воина из себя.
— А ну-ка обернись, старик!
— Я занят.
— Посмотри на меня, если хочешь жить! Назовись!
Теперь Лэйбхвинн всё-таки обернулся, однако совсем не из страха за свою жизнь. Ему сделалось любопытно, кто ведёт себя подобным образом.
Воины Койрнов оказались почти мальчишками. У самого старшего из них, что обращался к шаману и направлял на него копьё, едва-едва начала расти жидкая бородка. Он глядел зло и был весьма уверен в себе: эта решимость передавалась товарищам. Хорошие задатки командира. Выйдет из мальчика толк, если не погибнет слишком рано.
— Назовись! — воин выразительно потряс копьём.
Собаки залаяли, опустив морды и изрыгая слюну, но шаман осадил их одним коротким жестом: псы отступили за его спину в молчании.
— Не грози оружием попусту. Ты не сможешь меня убить.
— Хочешь проверить?!
Лэйбхвинн сдвинул край накидки и распахнул рубаху, обнажив грудь. Мальчишки сразу заметили то, что шаман хотел показать. Их предводитель усмехнулся, но уже как-то не очень нагло. Напускной вышел смешок.
— Любой может наколоть такое.
— Конечно… Тогда ударь меня копьём, хоть прямо сюда: убедимся. Ну?..
Длинный наконечник, направленный в грудь Лэбхвинна, задрожал. Но ни сделать, ни ответить юный воин ничего не успел: послышались шелест кустов и треск сухих веток. Приближающийся человек не пытался скрываться.
— Опусти оружие, Блаан. Ты погибнешь, если ударишь его. Уверен: метка настоящая.
Это сказал мужчина могучий, с окладистой бородой, ещё не слишком старый. В хорошей кольчуге и при шлеме: юноши-то брони не имели. Разумеется, он носил клетчатый узор Койрнов. Насчёт метки этот воин всё понял правильно.
— Лэйбхвинн Нэйрн, верно?
— Ты не обознался.
— Меня зовут Града. Я арнвейд клана Койрн.
— Я слышал о Граде из Койрнов. Твоя голова дорого стоит в землях барона.
— За неё и в Орфхлэйте многие хорошо заплатят. Я тоже слышал о Лэйбхвинне из Нэйрнов. Слышал, что ты отмечен. Что ведьмы говорят с тобой.
— Это правда.
— Мои парни приносят извинения. Они не хотели оскорбить достойного человека. Однако тебе и правда не стоит ходить здесь. Видно, ты слишком занят общением с духами, чтобы знать о последних событиях. Нэйрнам на нашей земле сейчас не рады.
— Я закончу своё дело и уйду.
— У меня другое предложение. Время позднее. Ночью лес опасен даже для таких, как ты. А вражда с Нэйрнами не перевесит уважения к тому, кого отметил Ведьмин Круг. Будь моим гостем, Лэйбхвинн. Мы накормим, напоим и с удовольствием послушаем тебя.
Предложение было любопытным. Вражда между кланами — действительно вещь преходящая, а Лэйбхвинн сильно устал и не очень-то хотел идти обратно затемно. Годы, увы, брали своё. Шаман посмотрел в виноватые лица мальчишек. Те смущённо прятали оружие за спинами.
Ему было о чём рассказать юным Койрнам.
***
Теперь уж веселье пребывало в разгаре. Главный зал охотничьего домика был маловат для такой толпы — далеко не чертоги в королевском замке, но так даже лучше. Когда юноши уже не в меру решительны от вина, а девушки от него же раскрепощены, теснота за столом очень уместна. Перед глазами кронпринца всё уже порядком туманилось, голоса кругом сливались со струнной музыкой.
— Как жаль, любезная маркиза, что вы не были с нами на охоте!
По обе стороны от Ламберта расположились девицы не самого высокого происхождения, но очень приветствуемые им при дворе по иной причине. Сочные и горячие, однако на фоне леди Эбигейл они смотрелись блекло. Да, уже немолодая женщина, однако пленительная в высшей степени.
Маркиза улыбнулась. Рука, держащая хрустальный бокал, сделала элегантный жест.
— Охота, Ваше Высочество, развлечение не по мне. Я люблю пить, люблю пировать и танцевать.
— Именно этим мы теперь и займёмся. Но всё-таки! Бернард поистине поразил всех нас. Да-да, братик, не смущайся! Клянусь Творцом Небесным, так всё и было: он велел подать копьё, но едва это сделали — спрыгнул с коня. И бросился на вепря, не позволив никому из егерей и сквайров защитить его. Ух!.. Одним ударом наповал!
Молодые охотники заглушили слова кронпринца, наперебой славя отвагу его брата. Бернард сначала опустил глаза, но вдруг взял себя руки. Подозвал оруженосца, сказал ему что-то.
— Друзья! — при словах Бернарда все затихли. — Это была славная охота. Охоту я люблю всей душой. Как вы знаете, мне довелось вырасти в Вудленде, под зорким взором и при мудрых речах почтенного барона Гаскойна. Вудлендцы очень чтят охотничьи традиции, и… может быть, это покажется странным, но я хотел бы приобщить вас к одной из них.
О, интересно! Ни один из присутствующих, кроме самого младшего принца, на дальнем фронтире Стирлинга никогда не бывал. Земли Гаскойнов представлялись столичной знати или ужасными дикими местами, или чем-то вроде декораций для немного мрачной, страшноватой сказки. Хорошо, что Бернард наконец решил разыгрывать эту карту! Воспитание в глуши, овеянной легендами, да ещё при настоящем герое Великой войны, могло создать при дворе и хороший, и плохой образ.
Лучше, конечно же, если образ будет хорошим. Ламберт понимал, как делаются такие вещи. Брат же, наверное, действовал по наитию — но вполне верно.
Оруженосец поднёс небольшую бутыль, наполненную тёмно-красным, и множество рюмок. Свою Бернард тут же наполнил сам. Хм… на вино не похоже, слишком густо. Какая-то настойка?
— Что это, братик?
— Это кровь. Кровь одного из оленей, что мы убили.
Кто-то охнул, кто-то стал перешёптываться, кто-то рассмеялся — видимо, приняв слова принца за шутку. Но лицо Бернарда оставалось совершенно серьёзным.
— Кровь?..
— Точно. Испить на пиру после охоты кровь убитого зверя — старая вудлендская традиция. Она древнее, чем власть Гаскойнов над теми землями.
— То есть… она языческая?
— Эти… как их…
— Гвендлы!
— Ваше Высочество…
Ох! Ламберт не особенно вдохновился идеей попробовать на вкус кровь, однако произведённый братом эффект порадовал. Языческий обычай — это сильно, особенно когда враги Церкви по всей стране горят на кострах. Конечно, люди столь высокого круга могут позволить себе многое, но даже для них подобное волнительно.
В конце концов, это вызов кондовым порядкам королевского двора. Всегда хорошо!
Кто-то из девушек скривился, а у кого-то щёки загорелись сильнее прежнего, глазки заблестели. Молодые люди или сохранили бесстрастный вид — не желая показать принцу отвращения, или изобразили большую решимость. Но никто ничего не сказал и к рюмкам не потянулся.
Пока этого не сделала маркиза.
— Почему бы нет? Ради Вашего Высочества я готова на что угодно.
Она подмигнула так хитро, что нельзя было понять, к кому из принцев обращается. К обоим? Ох, ну почему бы и нет…
— Ну, братик, будь по-твоему.
Теперь уж решились многие, обоего пола. Ламберт зажмурился и попытался проглотить вязкую жидкость как можно скорее. Всё-таки испытал тошноту, но сдержался.
Бернард опрокинул рюмку с изумительной лёгкостью.
У кронпринца во рту остался противный металлический привкус. Многие из гостей скривились, хоть и очень старались этого не допустить. Как их осудишь? Красивая на вид традиция, однако удивительно мерзкая на вкус. Так часто бывает с традициями…
— Любезная маркиза! Я, конечно же, очень ценю южный край нашего прекрасного королевства. Вина, что делают в землях Бомонтов и Скофелов. Однако покуда того не видят почтенные старики, оставшиеся разумом на Великой войне, считаю уместным отдать должное винам, уж не примите за упрёк, действительно великолепным. Грегор! А ну-ка, неси балеарское!
— О, будьте покойны, Ваше Высочество: я ничего не имею против балеарского.
— И это правильно! Как мой брат, будучи воспитан в землях почитаемого всеми нами барона Гаскойна, перенял вудлендские традиции и стремится приобщить двор к ним… кстати, братик, я очень это оценил… так и я сам, недурно узнав балеарцев, желаю привнести лучшее из этой страны сюда. Да-да, все мы понимаем, что раны войны не затянулись полностью… но дело было так давно! Вы согласны, друзья?
Никто не возражал, разумеется. Если на то пошло — немногие за этим столом родились до конца проклятой войны, следы которой на облике высшего общества Ламберт находил уродливыми.
***
Деревня на берегу лесного озера даже по меркам Орфхлэйта была невелика. Зато очень много детей. На удивление много. Их ещё не уложили спать: детвора Койрнов слушала рассказы шамана. Увлечённо, хоть сейчас Лэйбхвинн вёл речь об известном каждому гвендлу. Известном, да не всегда достаточно хорошо.
— …и уж не первый век, как Гаскойны, слепые от своей мерзкой веры, забыли об этом. Да, они совсем не вспоминают. Зато в Орфхлэйте всё помнят, а я слышал историю от самой Сибилхин: она говорила со мной так, как я говорю с вами.
От одного имени Сибилхин дети, рассевшиеся вокруг старика, вздрогнули. Кажется, с озера подул холодный ветер, когда это имя прозвучало в полный голос, а не шёпотом, как обычно. Ведьмин Круг. Каждый гвендл знает, что шутить с ним не стоит. Никакие жертвы лесным духам не защитят от гнева ведьм.
Лэйбхвинн рассказывал древнюю историю без спешки, не скупясь на подробности.
— …и тогда дева назвалась Геллой, и сказала Гастону Гаскойну: ты принёс к лесу свой крест, ты погнал гвендлов в чащу, но остановись на том. Потому что есть Порядок, и никому порушение его не принесёт счастья. Возьми меня, сказала она: напейся мною и вдохни ту силу, которой напитан в наших землях каждый листик и каждая травинка. Я дам тебе, сказала Гелла, то, чего нельзя завоевать мечом, чего не видел и не знал ни один рыцарь. Но Гастон Гаскойн не понял, какие дары у его ног. И отверг деву, сказав, что ни даров, ни её самой не примет, потому что он верит в своего бога, а она нет.
Вряд ли слушатели могли в полной мере понять, о чём Лэйбхвинн рассказывает — просто по малолетству своему, но детали и не так важны. Шаман прежде всего желал донести суть. Уже совсем стемнело: фигура и лицо старика неровно освещались потрескивающим костром. Лучшая обстановка для такой истории.
— И сам Калваг, двадцать восьмой Лесной король, тоже не внял Ведьмину Кругу. Он верил в свой меч и свой щит, он верил лесным духам, но не верил Гелле. А она не принудила Лесного короля, хоть и могла бы, потому что говорила: «Лишь по доброй воле».
— Почему так? — старший из собравшихся, уже отрок, отважился перебить шамана.
— Потому что таков Порядок. Иначе не устроено. Иначе не духи лесные правили бы Орфхлэйтом, не мы и не наши Лесные короли, но сами ведьмы. А это не так.
— И Гаскойн убил Калвага!
— Нет. Кто рассказал вам такую чушь? Гастон Гаскойн не убивал Калвага. Барон сам погиб в бою, пал от меча Лесного короля. Но рыцари разбили войско гвендлов. Они похоронили правителя по глупому обычаю своей веры, а потом похоронили Калвага. Зарыли его живьём в землю, не ведая, что творят. Они не знали, какова судьба всего, что ложится в землю Орфхлэйта. Рыцари думали, что это просто оскорбление для гвендла. Они ничего не понимали и до сих пор не понимают. Рыцари жестоко умертвили последнего из Лесных королей, но потому-то как раз и не суждено Калвагу быть среди них последним.
— Поэтому король вернётся?
— Конечно. Всё, что ложится в почву Орфхлэйта, возрождается на ней всходами. Мы жжём тела умерших, и их пепел удобряет землю. Из этого пепла прорастает каждое дерево, и из пепла мы вновь и вновь рождаемся в лесу. А те, кто закопан, ждут своего часа. Мёртвые восстанут, выйдут из леса и поведут в бой живых. Это случится не позднее, чем положено. Не раньше, чем велит Порядок. Когда враги древнего народа меньше всего будут этого ждать, и когда сами мы меньше всего станем верить в старые легенды. Вражда кланов прекратится. У гвендлов вновь будет Лесной король, двадцать девятый и более великий, чем все предыдущие. Всякий, кто не верит в это, саму Сибилхин обвиняет во лжи.
Лучший аргумент в любом споре о древних пророчествах. Про Лесных королей далёкого прошлого болтали всякое, и сколь бы ни уважали шаманов — увлекшись резнёй между кланами, не очень-то верили в нового короля Орфхлэйта. Слишком давно не было этих королей. Многие века…
Однако кто бы в ответ на такие слова сказал — Сибилхин лжёт? Надо быть совершенным безумцем, чтобы ляпнуть подобное. Кто прогневает Ведьмин Круг — долго не проживёт и просто так не умрёт.
Лэйбхвинн продолжал рассказывать, но больше не смотрел в лица детворы. Старик глядел в небо, и ему казалось, что рассыпанные над Орфхлэйтом звёзды начинают двигаться по кругу. Круги на небе, вытатуированный на его груди круг, Круг самой жизни. Порядок, согласно которому движется всё. Так было и так будет.
***
Бернард напился не особенно сильно и протрезвел по обыкновению быстро. Ночь-то уже настала глубокая, но из зала пока разошлись по покоям не все: шум снизу по-прежнему доносился. Кто-то ещё даже танцевал.
Принц и сам был бы рад предаться веселью — по примеру брата, покинувшего застолье в хорошей компании сразу за пиком кутежа. Но не получалось. Хмель понёс юношу на другую волну, довольно печальную. Он ведь не вчера вернулся к королевскому двору. И не третьего дня. Год уже прошёл, но…
Бернард поднялся на широкий балкон под крышей дворца. Вид отсюда, надо признать, открывался великолепный.
Перед юношей раскинулось озеро Эшроль — в безветренную и лунную ночь особенно красивое. Недвижимая гладь, отражающая холодный свет: многие сказали бы о зеркале, но Бернард думал о клинке. Далеко-далеко, на другом берегу, гораздо выше окаймляющих Эшроль лесов, тянулась к безоблачному тёмному небу огромная тень — вся в огоньках. Кортланк.
Издалека столица Стирлинга напоминала ночью колоссального дракона, прилегшего на берегу озера: башни и шпили соборов — словно острый гребень вдоль спины. Огни в окнах и на стенах — будто золотые монеты и самородки, разбросанные вокруг сказочного чудовища. А сам королевский замок, построенный на выступающей из озера скале — как драконья морда, увенчанная рогами.
Кортланк был на вид суров, но красив: под стать всему королевству, пожалуй. Хотя в южных землях Стирлинга, где делали вино, Бернард не бывал. И судить о тех краях мог только по рассказам — пусть они к столице гораздо ближе, чем Вудленд.
Вудленд, да. Там остался человек, с которым Бернарду уж точно приятно было посидеть за кубком после охоты. Если начистоту, с Робином принц чувствовал куда больше общего, чем с кем угодно в этом дворце. Даже немножко больше, чем с братом. Немножко. Но всё же.
— Братик! Едва отыскал! Ты что тут делаешь?
Стоило вспомнить о Ламберте — как вот и он. Принц только слышал голос: не обернулся.
— Я?
— Ну а кто же! Я-то тебя искал, никакой тайны. Что за меланхолия? Хорош, братик, дичиться. Хочешь ты того или нет, но к прелестям двора я тебя приучу.
Бернард ценил эти старания Ламберта, без сомнения. Просто получалось всё пока как-то…
— Приучишь, конечно. Просто… взгрустнулось немного. Бывает от вина такое.
— Со мной не бывает! Но, впрочем, понимаю.
Младший принц наконец посмотрел на брата. Оказалось, что тот поднялся на балкон отнюдь не в приличном для особы королевской крови виде: закутанным в атласное покрывало. Наверняка без одежды под ним.
— Похоже, ты времени даром не терял.
— Конечно! И знал бы ты, в чьей компании не терял… Век наш трагически недолог, а потому и должен быть особенно сладок. Напрасно ты тратишь прекрасную летнюю ночь на дурацкие одинокие размышления. Знаешь, сколько внизу охотниц сделать её интереснее? Особенно после…
— Ох, хватит про этого вепря, я тебя прошу. Ничего особенного.
— Чушь! Именно так составляют себе славу. Отец вечно говорит, что…
— Отец говорит о другом. Да: своей королевской крови в жилах мало. Нужна чужая на клинке.
— Ну вот!
— Ламберт, это ведь не про охоту. Про войну.
Старший брат фыркнул.
— Только про войну от тебя и слышу!
— А без неё надёжной славы не бывает.
— Это тебе Гаскойн в голову вбил? Все мы уважаем старика, конечно же, только вот он… как бы это сказать, чтобы ты не обиделся за воспитателя… некоторым образом ограничен в суждениях. Он сам ничего толком не видел, кроме войны: потому говорит подобные вещи.
— Я и правда вот-вот обижусь.
— И напрасно! Знаешь, братик…
Ламберт поставил на перила бокалы. Оказывается, бутылка была у кронпринца при себе: в хрустале заиграла приятно пахнущая влага. Балеарское — даже слабых познаний Бернарда в вине хватило, чтобы это понять.
— …так, для начала возьми бокал, да-да, не противься. Так вот. Насчёт войны и всего этого прочего. Я не буду спорить с бароном Гаскойном и тем более с отцом, даже за глаза. Скажу о том, что видел и узнал сам: ведь я тоже не только пил и развлекался все эти годы. Норштат, Лимланд: твой брат видел собственными глазами земли, где военной славы составлено было изрядное количество. И отцом нашим. И твоим бароном. Только вот знаешь что? Королевствам это не принесло счастья. А нам, так уж Творец Небесный судил, о королевстве предстоит заботиться. Военная слава — чудно, ты о ней солидно наслышан. Но ты не видел земель, разорённых войной. И не…
— Зря ты так говоришь! Барон всегда наставлял нас с Робином о…
Бернард практически вспылил. Что за дурацкие у Ламберта представления о его воспитании! И уж если сам брат смотрит на него таким образом, то остальные… Но до перепалки дело не дошло.
— Сир Робин! И точно, вот как раз о нём! Зачем же ты, братик, не призовёшь друга ко двору? Судя по рассказам об этом славном рыцаре, он-то в нашем милом обществе будет как рыба в Эшроле. Уж вдвоём мы сумеем настроить тебя на нужный лад!
Об этом Бернард и сам уже не раз думал. Общества друга детства ему не хватало, да и Ламберт был прав в одном — Робин Гаскойн всегда умел развлекаться. Не хуже, чем фехтовать. И в фехтовании, и в увеселениях Бернард достиг куда меньших успехов.
Однако все эти разговоры о женщинах, которые Ламберт заводил без особой тактичности — хоть и не совсем напрямую, касались кое-чего ещё. Кое-кого ещё. Не только по старому другу Бернард уже год тосковал.
Просто эти мысли точно хотелось погнать куда подальше. Они испортят вечер безнадёжно. Хорошо, что Ламберт ничего не знал про Адель. А может, и плохо.
— Ах, братик, ты втянул меня в какой-то глупый диспут. Нашёл время и место! Давай лучше выпьем.
— Давай. — Бернард взялся за ножку бокала. — А за что?
Ламберт приобнял брата свободной рукой, а другой широко повёл — обведя бокалом гладь озера и панораму столицы.
— Вот за это, братик! Посмотри, как всё кругом великолепно! Мир прекрасен и удивителен, и вот уж какая редкая удача: он навсегда лёг к нашим ногам сам собою. Просто по праву рождения. Не только глупо, но и преступно везением не пользоваться! Надеюсь, ты скоро это поймёшь. Ну, пьём!
С этими словами Бернарду поспорить совсем не хотелось. Всякая грусть о сиюминутном отпустила: молодой принц молчаливо согласился, что им с Ламбертом повезло. И мир у их ног в самом деле прекрасен.
— Я думаю, всё будет хорошо. — произнёс Бернард, сам не поняв, как именно эта мысль родилась в голове.
— Я думаю, ты абсолютно прав.
Бокалы в руках принцев Стирлинга звякнули друг об друга.