– Ага, – удовлетворенно сказал Боря. Он, не глядя, сунул деньги в карман рубашки. – А дополнительные когда будем делить?
– Дополнительные к вам отношения не имеют.
– А жаль! А ты, Пистончик, выходит, поболее нашего заработаешь?
– А что ты сравниваешь? Ты в кустах повалялся полчаса. А я два месяца этого Пушкина обрабатывал. Одной только водки сколько пришлось выпить! Прикинь!
– Ладно, я не в претензии. Только мало ты, Пистон, с них слупил. Гадом буду, мало. Такие перцы сладкие. Они бы вдвое легко отстегнули. Кроме шуток!
Пистон ничего не ответил.
– Тебе куда? – спросил он у Бори.
– Высадите меня у кабака какого-нибудь подороже. Пистон досадливо крякнул.
– Ты ж уже выпил… – сказал он.
– Кто?! Я?! Разве это выпивка? – Боря с недоумением глянул на пустую фляжку в руке и отбросил ее в угол. – И потом, я не за выпивкой. Мне туда, где публика пошикарнее. И девочки… Нужно снять стресс…
– Э, зря я тебе деньги отдал, – сказал Пистон. – Ты до дома ни копейки не довезешь. Надо было Женьке половину… Чтобы хоть дочке что-то перепало…
– Ничего… Обойдутся. Я на той неделе им деньги давал.
– Ребенок же… Жалко…
Боря пожал плечами. Пусть привыкают. Их дело бабье…
– У тебя ж к вечеру ничего не останется. Все деньги спустишь…
– Это не деньги… – презрительно сказал Боря. – Деньги – это хотя бы пятьдесят кусков. А это – так… Помог приятелю по старой дружбе…
Пистон промолчал.
– И вообще, – уверенно сказал Боря. – С деньгами нужно легко расставаться. Начнешь маромойничать, крохи копить – тысяча здесь, пятьсот там – и пропадешь совсем.
Пистон не стал спорить. В этих словах была доля правды. Кроме того, у каждого должен быть свой подход к деньгам.
– А здорово ты это… Труп изображал, – проговорил Платов. – Я в какой-то момент подумал, что ты, вправду, помер. Что застрелил тебя этот Лопатин с испугу…
Боря махнул рукой – пустяки! Хотя в ответ на похвалу в его глазах на мгновение что-то потеплело.
– Это его фишка, – рассмеялся Пистон. – Лучший покойник Российской Федерации. Стольких переиграл!… Боря дыхание останавливает на три минуты. Почти мировой рекорд! Даже сердце может остановить.
Боря опять махнул рукой. Пустяки. Как говорится, джентльмен в поисках десятки.
– А как вы это… Чтобы кровь текла… А потом вроде как остановилась?
– Ребята бутафоры выручили. С киностудии. Заливаешь в баллон томатный сок. А на дно мякоти. Короче, технология. У них еще не то есть.
Только когда «Нива», рыча, взобралась по мокрому откосу и скрылась из глаз, сидевшие в укрытии Лопатин и Сашка, наконец, позволили себе расслабиться.
Сашка полез куда-то во внутренний карман, достал из специального кармашка сигару и закурил. Лопатин довольствовался леденцом из жестяной коробочки.
– Ну, вот и все! – выдыхая дым, сказал Пушкин. – Вот и поохотились…
Лопатин кивнул. Охота получилась с приключениями. Хорошо еще, что закончилась благополучно.
В лесу прокричала незнакомая птица.
Пушкин искоса взглянул на зятя. Так, будто только что разглядел в нем что-то новое. Как будто только сейчас заметил, что за привычной смешной внешностью скрывается совсем другой Лопатин – в нужный момент решительный и хладнокровный.
Они помолчали. Один – сосредоточенно раскуривая сигару, другой – посасывая лечебный леденец.
Потом Пушкин, кашлянув, сказал:
– Ты это… Про деньги не беспокойся. Как только в город приедем, до офиса доберемся, я тебе все сполна… верну… Маринка ничего не узнает.
Лопатин кивнул. Он, собственно, и не сомневался.
– И вообще… – Пушкин, глядя куда-то вдаль, затянулся. – Я, Лопата, твой должник… По жизни… Если бы ты его не завалил… – Сашка помотал головой. – Не знаю, что бы сейчас было. Наверное, это меня увозили бы на кладбище…
Лопатин смущенно махнул рукой. И слабо улыбнулся:
– Это я так… С испугу… И вообще, на моем месте каждый бы…
Сашка коротко на него посмотрел – на самом ли деле Лопатин не понимает, что для него сделал, – и опять покачал головой.
– И потом, ты прости, если я когда… – Сашка понурил голову. – Шутки там всякие и прочее… Это я не со зла. А так… Из вредности натуры.
Он умолк, не находя подходящие для важного момента слова.
– Ладно, Саша! Бог тебе судья, – сказал Лопатин и отвернулся, чтобы Сашка по лицу не мог заметить, как он растроган. – Что вспоминать… Как говорится, кто старое помянет, тому… сам знаешь…
Лопатин умолк, почувствовав в горле спазм от нахлынувших чувств.
– Мне ведь, Саша, ничего не нужно… – добавил он. – Ты же знаешь. Ни власти, ни славы. Я ведь все для жены, для Маринки… Да для детишек…
– Я понимаю… Понимаю… – сказал Сашка, тоже чувствуя, как его глаза заволакивает влага.
Они некоторое время молчали.
Потом Пушкин затянулся, пыхнул дымом в небо и толкнул зятя локтем в бок.