И вновь — убегающая под конские копыта дорога. Сколько их было в моей жизни? Кажется, вся жизнь — один сплошной путь из ниоткуда в никуда. С краткими остановками у тёплого очага в домах друзей или среди кровавой грязи у тронов властителей. В этом мире нет двух одинаковых дорог. Больше того, по одной и той же дороге не пройдёшь дважды, а, возвращаясь, всегда встречаешь новое место и других людей. Этот мир слишком изменчив, чтобы позволить себе такую роскошь как постоянное пристанище.
Но зато можно познавать его в своё удовольствие!
Я не в силах понять, как можно устать от жизни. Когда вокруг столько нового, неизвестного. Не пройденные дороги, несыгранные роли, непрочитанные книги, встречи, которым только предстоит состояться. Это завораживает и заставляет сердце биться чаще.
Не по-весеннему жаркое солнышко немного печёт голову. Надо было всё же потратиться на шляпу. Мрак неторопливо перебирает копытами, я дремлю в седле, погрузившись в свои мысли. До Ллевельдеила — одного из крупнейших эльфийских княжеств — полтора десятидневья пути на запад. Достаточно времени, чтобы обдумать происходящее.
Редкие чахлые перелески почти не дают тени. Хорошо, что с водой здесь проблем нет. Ближе к югу деревья исчезнут вовсе, сменившись ковром из трав и цветов. В это время года Степь должна просто завораживать красотой.
Степь… что-то там неладное творится, как ни крути. Тот, кто хоть недолго пожил среди степняков, не может не уяснить одну простую вещь. Употребляющий чёрную пыльцу кочевник — это не просто немыслимо, это невозможно. Как зелёное солнце или обжигающий лёд.
Не хочется этого признавать, но сразу две таких невозможности — знак того, что у степняков что-то не в порядке. Серьёзно так не в порядке. Не стоит ли немного отложить визит к эльфам и для начала заглянуть в Степь? Маг от меня никуда не денется.
Чуть морщусь. Вся эта история просто вызывающе подозрительна! Преступившие вековые запреты кочевники, маг, интересующийся Детьми Звезды, маленькая ясновидящая, которая какому-то магу зачем-то очень нужна. И не факт, что именно тому, у кого она воспитывалась.
Не стоило, наверное, так резко срываться из Серого Замка. Нужно было Лерду расспросить поподробнее… Ладно, что сделано, то сделано.
Ощущение того, что все эти вещи связаны всё же не оставляет. Чёткое такое предчувствие из тех, что меня редко подводят. Вполне возможно, что со смертью мага разрешится и всё остальное. Dо всяком случае, он-то точно знает, кому его воспитанница понадобилась и зачем. Но Лерда сейчас в безопасности. Даже более чем, астаэс— фигура из тех, с которыми считаются даже маги. А вот если в Степи не всё в порядке, оставаться в стороне я просто права не имею. И если бы Джалэнай что-то знал, он бы мне уже сообщил.
Хмыкаю. Знала бы Сора, кем меня считают по ту сторону границы! Убила бы.
Со вздохом вытаскиваю одну из припасённых на крайний случай монеток. Подкидываю. Профиль Проводника — Ллевельдеил, знак Троих — Степь. Янтарный кружок тепло светится в солнечных лучах, приземляясь мне точно в центр ладони. Звезда с шестью лучами разного размера. Степь.
Решительно тряхнув поводьями, направляю Мрака к угадывающемуся вдали поселению. Сегодня ночуем под крышей.
Крохотная деревушка пугливо жмётся к подножью замка. Не столь мощного, как Серый, но тоже вполне надёжного. Главное — постоялый двор в ней есть, причём чистый и вполне внушающий доверие, несмотря на то, что расположен на самой окраине. В здешних местах приличные постоялые дворы вообще редкость. Оторвав от сердца две янтарных монеты, требую лучшую комнату и бадью горячей воды. Визит в Степь требует серьёзной подготовки, и где-нибудь в лесу с этим не справиться.
Пока слуги носят воду, я торопливо ужинаю, сидя в общем зале. Гречневая каша с мясом немного пригорела, но я, в принципе, ем всё, особенно если оно горячее. Жизнь приучила не привередничать.
Чужой пристальный взгляд едва не заставляет меня поперхнуться. Как можно равнодушнее оглядываю помещение и натыкаюсь на внимательные глаза незнакомой ундины в дальнем углу. Вопросительно приподнимаю брови. Женщина недолго медлит, затем поднимается и идёт ко мне почти через весь зал.
Поздоровавшись и дождавшись ответного кивка, незнакомка садится напротив. Несколько мгновений беззастенчиво её разглядываю. Немолода, но все ещё достаточно привлекательна — вряд ли намного старше восьмидесяти лет. Бледная до прозрачности кожа, круглые тёмно-зелёные глаза с тонкими как бумага веками, сильно вздёрнутый нос со способными открываться и закрываться щелями ноздрей — вполне обычная ундина. Странно, для них здесь чересчур сухо. Синеватые волосы гладко зачёсаны и собраны в тугой пучок на макушке — не сказать, чтобы красивая причёска, но вполне подходящая, если хочешь терять как можно меньше влаги. Вне помещений наверняка ещё покрывало носит. Платье из плотной ткани, укутывающее женщину от подбородка до ступней, не новое и с запылённым подолом. Странница? Торговка? Кожа межпальцевых перепонок сухая и складчатая — давненько дочь Воды не плавала в родном море.
— Чем я могу вам помочь?
— Скорее уж я вам, — женщина тоже времени зря не теряет, пристально рассматривая моё лицо и глаза. — Насколько я могу судить, у вас сейчас нет проблем с деньгами.
Ошибаетесь, таэс. И сильно.
Продолжаю вопросительно смотреть на ундину. Кажется, я догадываюсь, к чему она клонит.
— Могу подсказать, на что их потратить.
— Не нуждаюсь.
— На десяток переходов вокруг другого торговца не найдёте.
— Я же сказал, не нуждаюсь.
— Как знаете, — женщина встаёт и возвращается на своё место.
Устало опускаю веки. Да, цвет моих глаз неестественен. Но это, Бездна побери, не значит, что меня заинтересует чёрная пыльца!
Отшвырнув ложку, поднимаюсь из-за стола. Комната уже должна быть готова, а у меня совсем пропал аппетит.
Вымытая и расчёсанная грива тяжёлым плащом спадает на спину, заставляя голову чуть откидываться назад. Густые мягкие волосы такой длинны при моём образе жизни скорее орудие пытки, но предложения укоротить их хотя бы до пояса я всегда встречаю оскаленными зубами и рычанием. Интересно, чего в этом всё-таки больше: жизненной необходимости или больного самолюбия?
Разделив их на восемь прядей разной толщины, начинаю неспешно сооружать косу. На сей раз не простую — вычурное плетение может рассказать знающему о том, из какого рода человек, какая у него семья, чем он славен и насколько богат. На столе передо мной лежат цветные шнурки и костяные бусины — они тоже пойдут в дело. Сплести степняцкую косу — почти искусство, требующее времени и полной сосредоточенности. В Степи мужчины волос почти никогда не распускают и тем более не обрезают. И, впервые увидев человека, можно по плетению косы сказать о нём почти всё.
Закончив, перевязываю кончик тонким кожаным шнурком с бубенцами. А вот серьги лучше вынуть — согласно законам Степи, прокалывать своё тело, дабы вставить украшение, может только женщина. Запрет, кстати, религиозный. Пролитая человеческая кровь — всегда жертва Богине Неба, причём женщина может пожертвовать только свою кровь, а мужчина — только чужую. С этим ещё любопытный обычай связан. Мужчины в Степи никогда не точат сами своё оружие, опасаясь порезаться, вместо этого принято отдавать нож или ятаган кому-то из друзей. Даже выражение такое есть — «братья по клинкам», означает друзей, близких настолько, что доверяют друг другу точить своё оружие. Считается, что если порезался чужим ножом, то кровь пролил его хозяин, а значит жертва угодна Богине.
Теперь развести тёплой водой немного туши и, глядя в зеркальце, тонкой кисточкой подрисовать затейливый узор на левой щеке. От скулы к шее — стилизованное изображение дикой кошки в прыжке. Тушь эта не простая — рисунок не сотрётся даже за несколько недель, и подновлять его почти не надо. Специально для таких случаев покупаю. Последний штрих — несколько капель ягодного сока под веки.
Порывшись в шкатулке, достаю пару морионовых браслетов и ожерелье-ошейник из шести рядов этих же мелких черных камней. Не люблю оставаться без защиты, а без амулетов чувствую себя как раз так. Так, теперь чистая одежда. Хорошо бы что-то степняцкое, но степной комплект остался Гармелю, а в астаях такое не купишь. Придётся облачиться в то, что есть.
Критическим взглядом окидываю себя в маленьком тусклом зеркальце. Здравствуй, Яаттай из рода Каракала. Тебе нужно о многом поговорить со своим файхом.
Устраиваюсь на кровати, закинув руки за голову. Так, теперь главное — не проспать. С постоялого двора так и так придётся выбираться через окно и очень тихо, чтобы у местных жителей было как можно меньше шансов меня встретить.
Степь цветёт. Колышущееся под ветром травяное море от горизонта до горизонта притягивает взгляд, заставляет дыхание сбиваться, а сердце стучать часто, словно лошадиные копыта. Хочется подхлестнуть коня и устремиться вперёд, во весь опор, чтобы ветер бил в лицо и путался в волосах, а от запаха цветов кружилась голова. Порой я даже позволяю себе такое ребячество, к явному восторгу Мрака.
Хорошо тут, право слово! Сейчас. Меньше чем через две недели трава выгорит, а в полдень раскалённый воздух будет обжигать горло на вдохе. Но пока — свежесть травы и буйство красок, короткая, яркая как вспышка весна.
До мест, где сейчас должны кочевать Каракалы, не меньше пяти дней пути, но это меня мало беспокоит. Никогда не подводившая память услужливо приводит к колодцам, озёрам и мелким, обречённым рано или поздно пересохнуть речкам.
Люди мне не попадаются — встретить их здесь можно, только если специально искать. И то, смотря как искать — чужак имеет все шансы просто заблудиться.
Мне прекрасно известно, куда сейчас направляется мой род и остаётся лишь следовать к их обычным пастбищам. И размышлять. На сей раз просто для себя.
Успокаивать душу стихотворными строчками у костра и бесконечными напевами без слов, смотреть на низкие, огромные звёзды, слушать шелест трав и беседовать с миром. Не бояться и не гадать. Пусть всё идёт своим чередом.
***
Ранним утром из ворот Серого Замка выехал отряд воинов, отправляющихся на очередное патрулирование границы. Дисциплинированно пересёк мост и направился на юго-восток.
Такие отряды пятьдесят-сто воинов следили, чтобы степняки держались подальше от приграничных селений. Те порой решались напасть и разграбить астайские деревни, даже не смотря на своё демонстративное неприятие всего иноземного. Тяжёлая, опасная, но вполне заурядная работа, которую Альрэна теперь должна была исполнять наравне с родителями. Белка с самого детства знала, что рождена для битвы, а воины уже сейчас беспрекословно признавали её своим командиром. И никогда не роптали на приказы, а уж тем более на просьбы.
Ни Сорана, ни Рениан юную предводительницу не провожали, а потому на то, что один из солдат на удивление неловко держится в седле и явно непривычен к доспеху, никто не обратил особого внимания.
***
Ваэй заметил чужака ещё издали. Всадник на непривычной лошади — высокий массивный жеребец из тех, на которых в Степи никто не ездит. Юноша придержал свою кобылу и на всякий случай взялся за лук. Незнакомец тоже остановил коня и поднял руку в приветственном жесте.
Ваэй взмахнул свободной рукой, предлагая подъехать поближе. Всадник, в отличие от коня, оказался худым и непримечательным. Молодой парень в потрёпанной астайской одежде и без видимого оружия. Не похож на этха1, но родовой рисунок на лице отчётливо виден.
Разглядев, наконец, кто это, юноша вздрогнул и торопливо отвёл глаза. Убрал лук, машинально потёр украшенную родовойтатуировкой щёку, отгоняя зло.
— Да охранит Богиня твой путь! — приветственно произнёс он, глядя в землю. Яаттая, якшающегося с чужими выродка, в роду Каракала не любили и побаивались. Считалось, что он приносит неудачи и даже может наслать болезнь.
— Да охранит Она и твою дорогу.
Колкий, насмешливый взгляд, казалось, чувствовался кожей. Поговаривали, его мать была лесной девой, а то и серой ведьмой. Отсюда и бледная кожа, и глаза, посмотрев в которые можно было, как утверждали женщины, лишиться разума, а то и души.
— Я приехал переговорить с файхом, — одна из немногих фраз, которых удостаивались от надменного нелюдя простые этха. В редкие свои появления общался он почти исключительно с файхом и главами семей.
— Я провожу вас, — неохотно выдавил Ваэй. Можно было бы конечно и не предлагать — чай, не заблудится, но мало ли что у него на уме. Вроде и родич согласно Закону, а всё равно чужак, от них всего ожидать можно.
Яаттай хмыкнул, но протестовать не стал, так что юноша развернул смирную соловую кобылку и неспешно поехал рядом с ним.
— Что нового под Небом? — вопрос был задан легко и спокойно. Такой… разумеющийся вопрос. Ваэй поёжился. Хоть и украшено каракалом его лицо, а всё равно чуждость не скроешь. И отвечать на такие вопросы чужаку… ох, аж подумать тяжело.
— Милостью Богини, всё хорошо, — не стал вдаваться в подробности парень, искоса взглянув на сопровождаемого.
Яаттай рассеянно смотрел вперёд и юноша, пользуясь случаем, украдкой его разглядывал. Бледный, худой как щепка, кисти рук узкие, словно у девушки, даже в перчатках заметно. На воина ничуть не похож. А вот коса заплетена по-воински, многими победами украшена. Как такое может быть? И не изменился ничуть, с тех пор как пять лет назад Ваэй с ним первый раз у шатра отца столкнулся. Истинно — нелюдь.
— Это радует. А новости какие? — тот перекинул косу на спину, блеснул солнечных лучах широкий браслет, брызнул колючими искорками в глаза. Красивый. И ожерелье ему под стать. Ваэй невольно залюбовался. Вот бы ему такие, все одногодки от зависти бы полопались. Или для Ласэйи, в подарок.
— Да говори ты, не бойся. — Юноша словно очнулся. И вдруг понял, что прямо смотрит в чернущие, что те камни в ожерелье, раскосые глаза. Яаттай понимающе усмехнулся. — Я без причины людям зла не желаю.
— Я и не боюсь! — обиделся парень. — Воины этха ничего не боятся!
— Верю, — его собеседник отвернулся, всё ещё посмеиваясь. Но почему-то это не казалось таким уж обидным. — Так расскажешь или нет?
Ваэй пожал плечами и, неожиданно для себя, начал рассказывать новости.
***
В шатре файха душный полумрак, пропитанный горьким травяным запахом. Принюхиваюсь — лечебный отвар, правителя опять беспокоят суставы. Джалэнай — бессменный глава рода Каракалов вот уже на протяжении тридцати лет — сидит на ковре, скрестив ноги, щурит непроницаемо-чёрные глаза. Его одежда оторочена мехом степной кошки, как положено лишь файху, на шее и запястьях блестят золотые украшения. Мельком окидываю Джалэная взглядом и тут же утыкаюсь глазами в пол. Прохожу в центр шатра, опускаюсь на колени, касаюсь лбом циновки, сложив ладони перед грудью. Теперь выждать положенные тридцать ударов сердца.
— Да охранит ваш путь Богиня.
— Да охранит Она и твою дорогу, — сильный, не смотря на преклонные годы, звучный голос. — Поднимись, мальчик, к чему церемонии?
Угу. А не исполни я хоть один пункт из этих церемоний, вы бы первый мне недовольство выразили. В предельно доступной форме, плетью поперёк хребта. Поднимаюсь на ноги, наконец-то встречаю взгляд своего файха. Предводитель Каракалов уже стар. Длиннющая, петлями раскинувшаяся по полу коса почти совсем седая, смуглая кожа сплошь изрезана морщинами. Но жилистое тело ещё крепко, а узкие глаза ясны и светятся умом.
— Согласишься ли разделить со мной трапезу?
— Благодарю за честь.
Это тоже традиция. Вернувшегося даже после недолгого отсутствия этха первым делом приглашают к столу. На случай, если в его обличье в дом пришёл злой дух, из тех, что не могут есть человеческую пищу.
Джалэнай хлопает в ладоши. Из-за занавески, отделяющей мужскую половину от женской, выпархивают несколько девушек в халатах с яркой вышивкой — его незамужние дочери и внучки, споро и почти бесшумно расставляют на циновке блюда и кувшины. Закончив, так же бесшумно исчезают.
— Какие вести ты принёс мне? — Без обиняков спрашивает файх, как только мы завершаем трапезу. Ну да, без веской причины я в Степи не появляюсь. Джалэнай через меня получает информацию о мире за пределами Степи (я, однако, не такая сволочь, чтобы рассказывать этха слабых местах в обороне крепостей и тому подобном). Он, кажется, единственный файх, кого это всерьёз интересует. И, самое приятное, заинтересовало без моего влияния.
— Неясные. — Если верить словам того мальчишки, в последнее время не происходило ничего экстраординарного ни в роду Каракала, ни у его соседей. Никаких побегов, исчезновений, таинственных смертей. Жизнь шла своим чередом.
— В землях Астэ мне довелось встретить двух этха, преступивших Закон. В одежде жителей Альянса и с бесцветными глазами.
Джалэнай еле заметно вздрагивает.
— Ты уверен?
— У обоих были ожоги на месте родового знака. И волосы расплетены. Я убил их.
— Кому они служили? Расскажи подробно, с самого начала.
Рассказываю. Джалэнай хмурится, покусывает мундштук длинной, затейливо выгнутой трубки. Она давно погасла, но файх не обращает на это внимания. Слушает, не перебивая.
— Я не знаю, кто это мог быть. В роду Каракала за последние годы не пропало ни одного человека. Никто не пытался уйти или нарушить Закон.
И за то и за другое наказание одно — смерть. Этха не терпят отступников. Возможно, не самый верный путь, но степняки сейчас, пожалуй, единственный народ, который не затронула пропитавшая все остальные гниль вседозволенности. Есть деяния, которые нормальный этха никогда не совершит.
— Скоро Первое Полнолуние года, соберутся файхи всех родов. Я должен обсудить твои вести с ними.
— Благодарю вас. Могу я продолжить свой путь?
— Нет. Ты будешь сопровождать меня.
— Но…
— Ступай, отдохни с дороги. Ласэйя тебя проводит.
Файх вновь хлопает в ладоши, показывая, что разговор закончен. Из-за занавески выныривает невысокая бойкая девочка, ровесница Лерды или чуть младше. Широко улыбнувшись, кланяется, мазанув по полу перевитыми нитями бисера косицами, и жестом приглашает следовать за собой. Мне ничего не остаётся, кроме как подняться на ноги и, поклонившись на прощание, выйти из шатра.
Ваэй беспокойно крутился на своей лежанке. Ночь перевалила за середину, а заснуть всё не получалось. Утром главы семей отъедут в храм Полнолуния, дабы почтить Богиню. Отец, как всегда, едет, и он, Ваэй, в этот раз будет его сопровождать! Как совершеннолетний наследник и будущий глава семьи.
Первое Полнолуние года — ночь почитания Богини. Величайший праздник во всей Степи. Простые этха празднуют всю ночь напролёт, а главы родов привозят дары в Её храм, дабы выказать расположение служительницам божества. А жрицы танцуют в лунном свете и пируют вместе с гостями.
Легендарные танцы жриц! Немногим смертным доводилось их увидеть, а те, кто видел, не могли потом забыть. Юноша невольно покраснел. Перевернулся на другой бок. Повозился, пытаясь устроиться поудобнее. Сон не шёл.
Отчаявшись заснуть, Ваэй поднялся с лежанки, тихонько оделся и вышел из шатра. До рассвета было ещё далеко. Стойбище казалось целиком погружённым в сон, только пофыркивали в темноте лошади.
Тут юноша заметил одинокую фигуру, движущуюся от шатра файха. Яаттай, даже в нормальной одежде, всё равно отличался от степняков, Ваэй узнал его даже со спины. Нахмурился и двинулся следом. Тот неспешно направлялся куда-то в степь.
Запах пыли и трав. Опрокинутые звёзды над необъятным простором Cтепи. Мягкая, успокаивающая тишина, наполненная шелестом стеблей, стрекотанием кузнечиков… неуклюжими шагами крадущегося за мной мальчишки. Хотя ладно, преувеличиваю. Крадётся он вполне прилично. Почти не слышно, если специально не прислушиваться. Усмехаюсь уголками губ — можно было бы очень весело поиграть в кошки-мышки. В один миг исчезнуть из поля зрения, раствориться среди высоких стеблей, перейти на бесшумную, скользящую походку охотника. Впрочем, не стоит портить отношения с тем, с кем предстоит делить дорогу.
Рука задевает какой-то кустик. Ноздри щекочет знакомый терпкий запах — серебристая степная полынь. Растираю в пальцах мелко изрезанные листочки, вдыхаю тяжёлый, будоражащий аромат. Прикусываю отломленную веточку — едкая горечь оседает на губах. Не знаю почему, но мне нравится это ощущение. Сильный, яркий вкус. Вновь глажу серебряные листья, перекатываю стебелёк в другой уголок рта. Горько.
Не переставая покусывать ветку полыни, опускаюсь в траву. Укладываюсь на спину, закидываю руки за голову. В десятке шагов поодаль озадаченно замирает мальчишка. Бдит.
Перевожу взгляд на небо. От плохого настроения нет лучшего лекарства, чем звёзды. Вечная красота, заставляющая забыть о проблемах и сомнениях.
Нет у меня ни малейшего желания ехать в Храм! Разъяснить ситуацию собравшимся там главам родов Джалэнай может и сам. А вот мне потеря времени крайне нежелательна. Да и воспоминания не хочется будить. Слишком многое связывает меня с древней столицей. Плохого, хорошего… старого. Века прошли.
Главнейший из городов Зайнерии, блистательная Тофайна, символ мощи и богатства правителей этха. Давным-давно, во времена расцвета империи, один из магов-правителей решил перенести столицу в центр исконных земель этха. Собственно, падение Зайнерийской Империи с этого и началось. Усилиями всех придворных магов был изменён климат, строители в кратчайшие сроки возвели город, считавшийся прекраснейшим из всех, выстроенных людьми. Чуть больше двух столетий спустя заточённые стихии вырвались из-под контроля, и город был разрушен землетрясением. Величайшая из империй к тому моменту уже агонизировала — выжившие горожане просто покинули его, не пытаясь отстроить заново.
И лишь жрицы Богини Неба остались в своем храме, стеречь хранящиеся там святыни. При строительстве города в новое святилище со всеми возможными почестями перевезли их главное сокровище — гигантскую статую Богини, а её предыдущее жилище разрушили по приказу императора. Священнослужительницам просто некуда было идти. С тех пор они живут за счёт даров вернувшихся к образу жизни предков этха и, могу поспорить, постепенно теряют накопленные знания. И мне совершенно неинтересно, во что они превратились за столетия такого существования.
Мальчишка нетерпеливо ёрзает. Понятно. Скучно лежать на одном месте, когда подозрительный нелюдь и не думает как-то вредить добропорядочным этха.
— Ну кто так подкрадывается, ты мне скажи?
Даже дыхание затаил. Смешной!
— С тем же успехом ты мог бы идти за мной в полный рост, распевая песни.
— Неправда! — обиженно доносится из высокой травы. — Нормальный человек бы меня ни за что не заметил!
— Будешь всегда рассчитывать на людей — долго не проживёшь. В следующий раз не забывай о расстоянии, на которое разносятся твои шаги! Тот, у кого слух тоньше человеческого, может легко их услышать. — И, уже более мирным тоном: — Не спится?
— Тебе, как я посмотрю, тоже! — парнишка, видимо, решает, что терять ему уже нечего.
— Разумеется. Завтра же выезжаем.
— Гордись! — Ваэй, судя по звукам, устраивается поудобнее и продолжает: — Даже не каждому из чистокровных этха выпадает такая честь.
— Я и горжусь. — Ну да, вру. Иногда иначе не получается.
— Ты не понимаешь! Жрицы Богини это же… это так… и их танцы…
Парнишка не находит нужных слов и, смутившись, замолкает.
— Всё я прекрасно понимаю. И танцы жриц, кстати говоря, уже видел.
— Когда это?
В этой роли меня в Храме ещё не было.
— Давно. Когда в развалинах не только жрицы жили. Мне посчастливилось знать величайшую из танцующих жриц — Айфир, прозванную Чёрной Жемчужиной. Ту, что служила последнему Императору.
— Врёшь ты всё! — смелый ребенок, уважаю. — Она ещё когда жила! И вообще — сказки все это.
— Может и вру.
— Точно врёшь! Так долго даже нелюди не живут.
— Хех! Много ты знаешь о нелюдях! Кстати, светает уже. Тебя отец не хватится?
Парнишка вскакивает и опрометью бросается домой. Неторопливо поднимаюсь и направляюсь следом, поглядывая на светлеющее небо.
***
Лерде хватило денег на маленькую комнатку в гостинице и теперь она сидела на подоконнике и смотрела в окно. В маленьких, неправильной формы стёклышках, обрамлённых свинцовым переплётом, нельзя было многое разглядеть. Ей смутно виднелись лишь огоньки других окон и фонарей и зыбкие движущиеся тени поздних прохожих. “Словно рыбы в глубине” — пришло в голову. Она казалась самой себе бесконечно отдельной от этого смутного движения. Как рыбак, что сидит на берегу. Лерда улыбнулась от нелепости этого сравнения. Рыбак из ней получился на редкость неудачливый — никто из тех, кого она расспрашивала, не видел невысокого черноволосого полуэльфа на здоровенном коне.“Ты необычайно талантлива”, - говорила когда-то мать, гладя её кудри тонкими горячими пальцами. — “Ты сможешь добиться того, чего мне никогда не достичь. Сможешь получить всё, чего только захочешь!”“А сейчас я хочу найти Мори, но добиться этого не получается.” — мысленно ответила она непрошенному воспоминанию. — “Ну почему у меня опять ничего не получается?!”Лерда уткнулась лбом в колени и расплакалась от злости.
***
Развалины древней столицы возникают на горизонте на восьмой день пути. Тёмное, неясное пятно, постепенно обретающее чёткость, растущее, распадающееся на силуэты отдельных зданий.
Ваэй еле слышно ахает и тут же смущённо косится на меня. Во время пути мальчишка старался держаться поближе (вдруг что-нибудь интересное расскажу), но при этом демонстративно не обращал на меня внимания (воинам этха нет дела до дурацких баек). Ну что ж, не будем разочаровывать будущего главу одного из самых уважаемых семейств.
— Когда-то этот город поражал воображение своими размерами. — Да и сейчас, будем честны, впечатление производит. — Его населяли десятки тысяч людей. К тому же многие специально приезжали, чтобы увидеть легендарный императорский дворец или храм Богини.
— Дворец? — обернулся ко мне Ваэй.
— В центре города когда-то было огромное озеро. Храм и дворец стояли на противоположных берегах, выстроенные так, что казалось, будто здания пытаются заключить его в объятия. И от дворца, и от храма к воде спускались ступени, в три шага шириной каждая. И на каждой — прекрасные статуи.
Едущие рядом молодые воины заинтересованно прислушиваются. Большинство из них уже бывало в заброшенном городе, но вряд ли хоть кто-то мог достоверно вообразить, как он выглядел в пору своего расцвета. Современные этха в городах не живут.
В паломничество к жилищу Богини традиционно отправляются лишь самые важные для рода этха. Файх и главы семей с наследниками, везущие дары Её служительницам. От Каракалов, одних из самых многочисленных в Степи, было всего два в половиной десятка мужчин, да две девочки, избранные для участи жриц. От остальных вряд ли будет больше. На праздник первого полнолуния не принято возить с собой охрану — у порога Дома Богини запрещено отнимать жизни. Даже представители враждующих родов, в другое время способные зубами перервать друг другу глотки, в ночь Первого Полнолуния пьют вино из одной чаши.
— Каждое утро старшая супруга Императора лично сходила по ним и набирала чашу воды, чтобы Император, проснувшись, мог омыть руки и лицо той влагой, что даёт жизнь его подданным. Фасад императорского дворца и фасад Храма были выстроены по одному плану, здания как бы отражали друг друга. Только Храм был отделан ашианским мрамором и плитками лазурита, а императорский дворец — вулканическим стеклом и красным гранитом.
— Яаттай, поравняйся со мной, — негромко приказывает до этого молча слушавший файх. Придерживаю коня, виновато опускаю голову. Кажется, мне не стоило так откровенничать.
— Не смущай юношей своими выдумками, Яаттай. — Джалэнай не то, чтобы сердится, но явно недоволен.
— Как будет угодно моему файху.
— Мне угодно, чтобы ты не открывал рта, пока я тебе не разрешу.
Ещё ниже опускаю голову, но Джалэнай даже не смотрит в мою сторону. Нервно дёргаю себя за косу. Надо же было так увлечься! Вот Б-бездна!
***
Дэррик Виттанийский сидел в кресле, и вертел в руках недавно распечатанное письмо. Маг недовольно хмурился: согласно донесению Морион в Ллевельдеиле до сих пор не появлялся. Хотя по всем расчётам должен был прибыть уже два дня назад. Где же эту тварь носит? Дэррик поймал себя на том, что всерьёз беспокоится за жизнь неуловимого «полуэльфа». Прожить столько лет и погибнуть в какой-нибудь дорожной стычке с грабителями как раз тогда, когда маг почти его заполучил — гадость вполне в его духе!
Маг задумался ненадолго. Поморщился болезненно — предстоящая процедура была на редкость неприятна, опасна и отнимала уйму сил. Затем он выпрямился и несколько раз глубоко вздохнул, сосредотачиваясь. Медленно, со всей возможной аккуратностью произнёс положенные слова, мысленно сплетая узор заклятья. Осторожно потянулся вовне, туда, где мерцала искорка чужого разума. Где-то на огромном расстоянии от него мирно спящий человек вздрогнул от боли. Полуприкрытые глаза мага затянула перламутровая плёнка. На лбу выступил пот, лицо застыло.
— Здравствуй, — произнёс он в пустоту. Говорить — лучший способ отделить свои мысли от чужих при контакте сознаний. Некоторое время маг молчал, прислушиваясь к неслышному ответу.
— Да, я знаю, — чуть раздражённо прервал он собеседника. — Тебе необходимо найти его, ты это понимаешь? Любыми способами.
Снова сосредоточенное молчание.
— А мне откуда это знать?! Подумай, поищи следы. Если ничего не найдёшь — расспроси на постоялых дворах по дороге к замку. Да, вернувшись!
Недовольная гримаса почти пробилась сквозь отстранённость.
— Нет, действуй самостоятельно. Я не смогу тебе помочь. Маг потёр висок кончиками пальцев.
— Аркай сводит счёты, ему не до тебя.
Тишина. Недовольство всё заметнее. Тем не менее, следующие слова он произнёс мягко и участливо.
— Прости. Я понимаю, тебе тяжело. Внешний мир грязен и жесток. Ничего, потерпи немного. Мы закончим, и ты вернёшься ко мне. На своё место.
С этими словами маг резко разорвал связь. Скорчился, беззвучно шипя сквозь стиснутые зубы. Переждав приступ боли, Дэррик обессилено откинулся на спинку кресла. С трудом подняв руку, стёр капли пота со лба. По неизвестным причинам ситуация становилась всё более неуправляемой. Неужели он где-то допустил просчёт?
***
В разрушенный город въезжаем в молчании. Замолкают шушукавшиеся всю дорогу девочки, молодые воины не перебрасываются шутками, даже лошади, кажется, стараются вести себя потише. Тофайна подавляет. Размерами, древностью, пустотой. Целых зданий сохранилось очень мало, большинство домов скорее похожи на бесформенные груды камней, засыпанные землёй. На них растёт трава, в её зарослях стрекочут насекомые и шуршат мелкие зверьки. Некогда ведущие к храму улицы, впрочем, заботливо расчищены, и даже почти в целости сохранили булыжную мостовую. Над нашими головами порхают гнездящиеся в развалинах ласточки и стрижи. Жизнь в столице всё ещё продолжается, только это уже не человеческая жизнь.
«Интересно, а что Лерда бы сказала, увидь она это» — приходит в голову не к месту и не ко времени. Ловлю себя на желании видеть рядом с собой несносную девчонку. Просто для того, чтобы спросить её мнение и выслушать несколько рифмованных строчек, которые она сложит под впечатлением от увиденного. В последние дни она иногда читала мне свои стихи и, надо признать, получались они всё лучше и лучше. Старательно вытряхиваю из головы глупые мысли.
Тем временем наш отряд выезжает к центру города. Окружённое развалинами пустое пространство, заросшее высоченной, способной с головой скрыть человека травой и редким кустарником. Когда-то здесь было озеро, но, лишённое магической подпитки, оно давно высохло. Справа тёмная, полурассыпавшаяся громада императорского дворца, слева почти полностью сохранившийся… точнее, восстановленный за долгие годы храм Богини, к которому мы и направляемся. Лошади дружно цокают копытами по остаткам набережной, приободрившиеся этха негромко переговариваются между собой.
На площади перед входом в Храм уже расположились посланцы от других родов. Насколько можно было судить — наш отряд почти последний. Файх торопит коня, выезжает вперёд. Глава рода всегда первым приветствует жриц и прибывших раньше гостей. Пусть и служит эта поднятая рука скорее для привлечения внимания.
Выехав на площадь, мы останавливаемся и оглядываемся по сторонам. Большинство прибывших уже расстелили ковры и расставили привезённые подарки. Спешившись, Джалэнай велит своим людям начать подготовку к празднованию, а сам направляется к уже поджидавшим его в стороне файхам остальных родов.
Очень хорошо сохранившаяся площадь перед Храмом достаточно велика, чтобы вместить всех желающих принести свои дары служительницам Богини. По краю, традиционно, размещаются посланцы родов, каждый на своём, десятилетиями не изменяемом месте. Ставят лошадей, расстилают ковры, разводят костры на строго отведённых, покрытых многолетней копотью местах. Лучшие воины сосредоточенно готовят угощение из привезённых с собой продуктов. Готовить у этха — женская работа, но угощения для праздника Первого Полнолуния готовят только мужчины и быть в их числе — большая честь. Трепещут на ветру разноцветные ленты, светятся узоры золотой вышивки на тканях, пахнет дымом и благовониями. Мы предпоследние, свободны только площадки Пустельг и Каракалов.
Всё пространство перед входом в Храм застелено коврами, на которых будут сидеть пирующие и танцевать жрицы. Шатров в ночь Первого Полнолуния не разбивают, празднующих укрывает само небо, и лунный свет обливает фигуры танцующих священнослужительниц.
Их выступления — это действительно нечто особенное. Целый ритуал, направленный на то, чтобы вознести хвалу Богине и вызвать желание у присутствующих мужчин. И чем оно сильнее, тем довольнее и благосклоннее будет в наступившем году божество. В конце ночи танцевавшая жрица имеет право выбрать любого из присутствующих и разделить с ним ложе. Для мужчины этха это большая честь.
Всхрапывают лошади, негромко переговариваются занятые работой этха. Приготовления к празднованию почти завершены. Девочки — будущие жрицы шепчутся, сидя на тюках с не распакованными ещё тканями и одеждами, предназначающимися в дар жрицам. Богине отправляют не больше нескольких девчонок от всех родов, даже не каждый год. Каждый файх сам решает, есть ли среди его людей те, кому не стоит и мечтать о свадебных колокольцах в будущем. Не дурнушки, этха вообще считают красоту не самым главным женским качеством. Просто если в небогатой семье слишком много дочерей, то замужество — судьба исключительно старших из них. Девушке полагается приданное, и в самых бедных семьях порой могут скопить его только для одной-двух дочерей.
Вытаскиваю из чехла рулон ослепительно белой льняной ткани, на которой будут разложены дары Богине от рода Каракала. Ткань, в отличие от подношений, расстилается безо всяких обрядов, по-деловому.
— Яаттай! Яаттай! — передо мной возникает запыхавшийся Ваэй. — Файх велел тебе идти к нему. Во-он туда, я провожу!
Качаю головой. Уж что-что, а своего файха я могу найти и самостоятельно. Всучив мальчишке злосчастный свёрток, направляюсь в сторону Храма.
За моей спиной девочки, хихикая, принимаются наперебой давать Ваэю указания, где и как лучше расстелить ткань.
Главы родов собрались чуть в стороне от дверей Храма. Окидываю присутствующих быстрым взглядом и опускаюсь на колени. Здесь все, кроме файха не прибывших ещё Пустельг.
— Поднимись, Яаттай, — раздался рядом со мной спокойный голос Джалэная. — Я разрешаю тебе говорить. Расскажи всем то, что ты поведал мне, вернувшись из земель Альянса.
Неохотно размыкаю губы. Слова простого воина имеют куда меньший вес, чем слова файха, мне могут и не поверить.
Когда я замолкаю, недолгое время стоит недоверчивая тишина. Но уже через пару мгновений её сметает сразу несколько голосов. Почтенные главы родов говорят все разом, перебивая друг друга, словно спорящие пастухи.
— … Невозможно!
— Степные Лисы никогда…
— Вот уже сто лет как…
— Немыслимо!
— Я ручаюсь за свой род!
— Быть может, ваш воин ошибся…
— Темнота, ранение…
— Разве можно верить…
— Посланцы рода Пустельги до сих пор не прибыли, — этот голос раздаётся из-за моей спины. Женский, хрипловатый. Немолодой. Оборачиваюсь, чтобы снова рухнуть на колени, едва взглянув на подошедшую. Да и файхи, как по команде сгибаются в поклоне. Умение ходить, не тревожа песчинки под ногами, жрицы, как выяснилось, не потеряли.
— Приветствую пришедших в Её дом гостей! Поднимитесь, прошу.
С облегчением поднимаюсь, чтобы как можно незаметнее переместиться за спины глав родов — негоже простому воину стоять к Верховной Жрице ближе них. Украдкой разглядываю её. Высокая худая женщина, кажется, сильно старше сорока лет, в десятке длинных, унизанных золотыми кольцами кос поровну серебра и тёмной меди. Лицо узкое, хищное, почти не тронутое временем, нос с заметной горбинкой. Двойное жемчужное ожерелье — знак её положения — просто надето, а не приколото к коже, как было принято когда-то.
— Не хочет ли сказать госпожа, что Закон нарушил род Пустельги? — первым заговаривает Джалэнай.
О том, что полгода назад Пустельги вдрызг рассорились с Лисами и Каракалами в Степи знали все до последней ящерицы. Не слишком приглядная история, в общем-то. Два дурных юнца соперничали из-за девушки. И когда ситуация окончательно зашла в тупик, не нашли ничего лучше, чем взяться за ятаганы. К несчастью, один из них был единственным сыном файха Пустельг, а второй — отпрыском одной из весьма уважаемых семей Каракалов. Первому не повезло. Джалэнай предлагал выплатить виру за убийство, но Аркай и слышать о ней не хотел, требуя выдать ему головы убийцы и заварившей кашу ветреной лисички. Оба рода, разумеется, ответили категорическим отказом, и совет файхов их поддержал. Тогда глава Пустельг поклялся покоем предков отомстить обидчикам. Серьёзных стычек ждали не раньше начала лета, когда скот и лошади как следует отъедятся после зимы. Пока же их отношения можно было назвать вооружённым нейтралитетом.
— Я лишь предполагаю. — Лёгкий ветерок колышет узкие шёлковые ленты юбки верховной жрицы. Привычно пытаюсь прочесть её цвета и тут же сбиваюсь — яркие полосы складываются в совершеннейшую бессмыслицу. — Как бы то ни было, ночь вот-вот начнётся, и мы должны отложить печалящие разговоры. Но завтра утром я жду вас всех у ступеней Храма.
Главы родов, от самых слабых, до самых влиятельных, лишь молча склоняются в ответ.
Жрица, которой выпало сегодня начинать ритуал, совсем молоденькая и явно ужасно волнуется. Нет, ни в жестах, ни в походке грациозно обходящей площадь девушки это не отражается, но вздёрнутая голова, напряжённая, старательно удерживаемая улыбка, излишне резкие движения… кто её учил?
Она между тем завершает круг и выходит в его центр. Замирает, вытянувшись, сосредоточенно прикусив губу. Напряжённая тишина сменяется низким, пробирающим до костей барабанным ритмом. Танцовщица взлетает в прыжке быстрым, почти хищным движением, взвиваются в воздух лёгкие шёлковые ленты и тяжёлые, увитые золотом косы, переливчато звенят браслеты на запястьях и лодыжках…
Сдерживаю желание отвернуться. Во времена расцвета Храма такое исполнение сочли бы попыткой сорвать празднество. Хм, интересно, это ещё конструктивная критика или уже стариковское брюзжание?
— Что, не нравится? — шёпотом спрашивает сидящий по правую руку Ваэй, заметив краем глаза мою кислую физиономию.
Пожимаю плечами.
— Не слишком.
— Я так и знал! — он ехидно усмехается, не отрывая от жрицы горящего взгляда. Повод для самодовольства у парнишки есть и весьма весомый — во время церемонии вручения даров одна из участвовавших в ней служительниц Богини соизволила ему улыбнуться и даже перекинуться парой слов. Ваэй настолько счастлив и горд, мне даже неловко говорить ему, что в восхвалении Богини она принимать участия не будет, а потому благосклонности ему не светит ни при каком раскладе. — Танцы простой смертной не могут удовлетворить того, кто знал Небесную Жемчужину Айфир.
— Жемчужина была лишь первой среди равных, не преувеличивай. Жрица во время церемонии думает о Той, кому посвящает свой танец. Мысли этой заняты лишь тем, как лучше показать мужчинам свои бёдра.
В этот момент из-за спин сидящих на земле зрителей выскальзывают остальные участницы. Мелко ступая, пересекают разложенные на земле ковры, уставленные угощением, вступают в круг. На сей раз я всё же не выдерживаю и отворачиваюсь. Как и следовало ожидать, ритуал начинала лучшая.
А этха, даже немолодые файхи, не на шутку увлечены зрелищем. Ваэй аж рот приоткрыл! Пожалуй, если я сейчас исчезну, никто не заметит.
Поднимаюсь со своего места и, бесшумно ступая, исчезаю в темноте.
***
Заросли, в которые превратилось дно высохшего озера, совершенно непролазны. Обхожу их по остаткам каменной набережной, тщательно выбирая дорогу. Камни за долгие годы расшатались, скреплявший их раствор почти полностью выветрился.
Императорский дворец почти не сохранился. Что неудивительно — катастрофа началась именно с него. Я даже, пожалуй, смогу указать точное место.
Медленным шагом обхожу гору растрескавшихся, обожжённых солнцем камней. Они, как и большая часть зданий, глубоко вросли в землю, из щелей растёт высокая трава. Восточное крыло, как ни странно, более-менее уцелело — лишь рухнула одна из стен, да разъехались местами когда-то тщательно пригнанные друг к другу каменные блоки. Тщательнейшим образом придавив размышления про «на кой мне это понадобилось» подбираюсь к остаткам здания. Вскоре свободно идти становится невозможно — карабкаюсь по камням, помогая себе руками. Интересно, свернуть шею среди развалин — достаточно нелепая смерть, чтобы быть реальной? Кусок растрескавшегося песчаника осыпается под ступнёй. Падаю на колени, цепляясь обеими руками за пучки жухлой травы. Кажется, последняя мысль была лишней.
Наконец достигаю уцелевшей части здания. Перекрытия частично осыпались, земля и разбитые камни устилают пол, но идти всё равно легче. Поднимаю голову — сквозь остатки окон и дыры в стенах просвечивает звёздное небо. Крыша, насколько я помню, не уцелела, а вот второй этаж, быть может, ещё проходим. Если лестница цела. Достаю один из заранее припрятанных под курткой факелов, несколько минут вожусь с огнивом. Свет озаряет просторное помещение с усыпанным камнями и песком полом. Когда-то он был выложен мозаикой, но она, если и сохранилась, погребена под слоями мусора.
— Ойу-у-у!
Резко оборачиваюсь на звук— с преграждающего вход завала стремительно скатывается маленькая фигурка. Отбросив факел, со всех ног бросаюсь к мальчишке, в надежде успеть хотя бы замедлить его падение. Успеваю. Ловлю, прижимаю к себе, защищая от острых камней.
— Цел?
Ваэй в ответ шипит что-то утвердительное, пытаясь вывернуться из моих рук. Проигнорировав попытки сопротивления, тщательно ощупываю его в поисках возможных переломов. Кажется, действительно цел, ссадины не в счёт.
— Хвала Богине! Дурак, ты не представляешь, как тебе повезло!
— Пусти!
Разжимаю руки. Встаю и протягиваю ему ладонь, которую тот высокомерно игнорирует. Неуклюже поднимается на ноги, безуспешно пытается отряхнуть одежду. Стоит вполне ровно — значит и правда цел. Страшно вообразить, что со мной сделает его отец, если с парнем что-то случится по моей вине.
— Ну и зачем ты за мной увязался?
Насупленное молчание, взгляд исподлобья. Всё с тобой ясно. Кстати, молодец, сообразил, что пойди он прямо за мной, был бы услышан. Крался, как видно, поодаль, судя по времени, не меньше чем в ста шагах. Как же повезло, что из-за факела мне пришлось задержаться у входа!
Как теперь назад полезешь?
— Так же, как и сюда! — Ваэй с независимым видом разворачивается и направляется обратно к завалу.
— Стой! Не дури, вместе вернёмся.
— Ну-у… ладно. — И он мне ещё одолжение делает! Слов нет! — А ты зачем сюда пришёл?
Мальчишка с любопытством оглядывается. Факел, как ни странно, не погас, неплохо освещая окружающее. Всё, что было здесь ценного вынесли ещё столетия назад, но на стенах сохранились фрески и остатки вычурной лепнины, часть высоких колонн всё же устояла, а помещение, даже полуразрушенное и засыпанное пылью и мусором, поражает своими размерами.
— Посмотреть, — беззаботно пожимаю плечами. Даже не лгу. Подняв факел, зажигаю от него ещё один и протягиваю мальчишке.
— Угу, — тот с факелом в руках подходит к одной из стен, недоверчиво касается пальцами полустёртого изображения изогнувшейся в сложном танцевальном движении девушки. Частицы штукатурки облетают с глухим шорохом, лишив танцовщицу ножного браслета и части ступни. Ваэй с виноватым видом отходит от стены.
— А что здесь было? — оборачивается он ко мне.
— Церемониальный зал.
Нарисованная девушка самозабвенно кружится в танце, окутанная развевающимися косами и лентами зелёного шелка. Из обрамлявшего когда-то изображение рельефного узора в виде побегов плюща мародёры вытащили все самоцветы.
— Пойдём наверх? Здесь нет больше ничего интересного.
Лестница, пусть и местами обвалившаяся, сохранилась. Ступать по ней приходится вдвое осторожнее, слишком уж подозрительный шорох и скрип раздаётся при каждом шаге.
На втором этаже фрески видны ещё хуже — сказалось свободно достигающее их солнце. Когда-то здесь было несколько просторных комнат, в которых принимали гостей и занимались музыкой. Сейчас стены обвалились, потолок рухнул, о былой красоте не напоминает ничего.
— Двигайся только вдоль стен, — на всякий случай предупреждаю опять отвлёкшегося на какую-то безделицу мальчишку. Так, а здесь должен быть проход к центральной части дворца. Не сохранился, разумеется.
— Как отсюда далеко видно! — восхищённо восклицает Ваэй, высовываясь из выходящего к озеру оконного проёма. — Ой, смотри, Храм! И костры праздничные!
Подхожу к нему. Храм и прилегающая к нему площадь действительно видны как на ладони. Высокие костры, мечущиеся между ними фигурки. Мечущиеся?
— Яаттай, что там происходит? — испуганно шепчет Ваэй, оглядывается на меня, в широко распахнутых глазах отражается пламя факела.
Мне бы тоже хотелось это знать.
— Похоже на нападение. Возвращаемся немедленно!
Схватив мальчишку за руку, устремляюсь к лестнице. Вниз, быстрее, быстрее…
— Не туда! — одёргиваю метнувшегося к завалу Ваэя. — Мы не успеем через город!
— А как же?..
Лихорадочно оглядываюсь. Ага, вот же он — неприметный проход во внутренние помещения. Несколько проходных комнат, спуск в подвал, небольшая комнатка без окон.
— Здесь раньше тайный ход был. Прямо к Храму. Если уцелел — доберёмся за пару минут.
— А есл… если н-нет?
— Тогда можем и не торопиться.
Подземный ход всё же уцелел. В него в своё время столько магии вложили — землетрясения нипочём, не то, что время. Сдвигаю в сторону с виду совершенно неподъёмный каменный постамент, засыпанный осколками статуи, спрыгиваю в открывшийся провал. Неприятно, конечно, но придётся потерпеть.
— Ваэй, сюда! Факел сперва кинь.
— А-а… да, я сейчас.
Мальчишку приходится-таки снова ловить. Ничего, высота небольшая. Надавливаю на один из камней стены, постамент со скрежетом становится на место, закрывая дыру.
— Быстрее!
Высокий, узкий, практически прямой коридор. Подземный ход строили одновременно с дворцом, ещё до создания озера. Как раз на случай неожиданного нападения. Бежим вперёд, по стенам мечутся отсветы от факелов.
— Яаттай!
Неохотно останавливаюсь. Ваэй удивлённо рассматривает лежащий у стены труп. Годы превратили его в хрупкую мумию, одежды истлели. Черты иссохшего лица уже невозможно разобрать. Впрочем, захлестнувшая шею зелёная лента по-прежнему ярка — эльфийский паутинный шёлк плохо поддаётся времени.
— Идём, нет времени.
Если всё обойдётся, надо будет обязательно вернуться и похоронить его. Поздно, конечно, но лучше сейчас, чем никогда.
Наши факелы гаснут как раз тогда, когда уже видны покрытые пылью ступени, ведущие к выходу. Тщательно ощупываю закрывающую его плиту, наконец, нахожу выемки для пальцев. Плита поддаётся с мерзким сухим скрежетом, на голову сыплется песок, забивается в волосы и за шиворот, противно липнет к мокрой от пота спине.
В одном из внутренних помещений храма стояла когда-то такая же статуя. Хотя нет, стоит до сих пор. Первый Маг-Император Зайнерии, чтоб ему в посмертии не повезло. Выныриваю из лаза, протягиваю руку замешкавшемуся Ваэю. Затем педантично возвращаю статую на место — не стоит оставлять такие секреты на всеобщем обозрении. На постаменте лежит забытый кем-то ритуальный кинжал с посеребрённой рукоятью. На миг задерживаюсь, чтобы поднять его — оружие нам сейчас пригодится.
Внутренняя планировка храма ничуть не изменилась за эти годы, так что найти дорогу к выходу не составило особого труда. Анфилада пыльных, полузаброшеных помещений заканчивается одним из боковых выходов с распахнутой настежь дверью.
На площади у Храма вовсю кипит бой. Вооружённые чем попало гости отбиваются от многочисленных воинов в астайской одежде. Тоже этаха, но с обрезанными волосами и бесцветным безумием в глазах. Кое-где мелькают яркие одеяния растерянных жриц, с перепугу позабывших о пристёгнутых к икрам ритуальных ножах. А ведь жрицы — единственные женщины этха, которым позволено проливать чужую кровь. Считается, что к ним у Богини особое отношение.
— Отец! — Ваэй отчаянно устремляется куда-то в сторону. В последний момент успеваю стиснуть в кулаке чуть не выскользнувший из пальцев рукав его рубахи.
— Возьми! — Передав мальчишке подобранный кинжал, разжимаю руку. Ваэй уже признан взрослым и воином, я не имею права его остановить. Да хранит тебя Богиня, парень.
У самого входа лежит мёртвая жрица. Та самая, начинавшая праздник. На юном лице навеки застыл испуг и какая-то детская обида, широкий разрез наискось пересекает горло от мочки уха до ключицы, чёрная в сумерках кровь всё ещё течёт из него, расплываясь лаковой лужей. Вытаскиваю из ножен её кинжалы, подкидываю в руках, привыкая к балансу. Подойдёт. Надо найти файха.
Кое-кто из нападавших уже обратил внимание на появление нового лица. Несколько человек бросаются ко мне с разных сторон. Не проблема.
Моим первым противником оказывается высокий, молодой совсем парень со знакомым чем-то лицом. Встречались раньше? Не важно. Отбить направленный в голову удар, вторым кинжалом распороть живот. Развернуться, рассекая горло следующему противнику. На секунду кажется, что впереди мелькнуло праздничное одеяние Джалэная. Устремляюсь туда, расчищая себе дорогу клинками. Смена стоек, уклоны, выпады — иногда бой до жути напоминает танец. Сотворение смерти — страшная, отталкивающая, вывернутая наизнанку красота. Ещё один упавший под ноги труп, пробежать несколько шагов, отбить удар… Поймать потрясённый, неверящий взгляд. Глаза Верховной Жрицы широко распахнуты, с узких лезвий клинков в её руках срываются багряные капли. Потом, Верховная, всё потом. Вы же только-только призвали своих девиц к порядку!
Где же?
Мой файх тяжело валится на землю, пытаясь зажать рану на боку. В последний момент успеваю оттолкнуть добивающую руку, полоснуть по глазам торжествующего отступника. Аркай?
— Вы живы? — встаю над телом главы рода, оскалившись и сжав рукояти кинжалов. Ну, кто ещё?
— Где тебя носило, жеребёнок паршивый?!
Еле удерживаю облегченный вздох. Жив! Ну что ж, теперь посмотрим, кто сможет до него добраться.
Этха сражались отчаянно. Слишком страшная, невозможная, не укладывающаяся в голове вещь — нападение на храм Богини в ночь Первого Полнолуния. Додумавшихся до подобной мерзости следовало уничтожить во что бы то ни стало. Этха бились как демоны, но голыми руками, против вооружённых и более многочисленных нападавших немногое сделаешь.
В тот момент, когда это стало ясно почти всем, в спины отступникам неожиданно ударил отряд рыцарей, возглавляемых невысоким воином в подозрительно знакомых фамильных доспехах. На мгновение мне показалось, что я сплю. Впрочем, миг растерянности прошёл, и теперь основной задачей стало докричаться до юной воительницы сквозь шум битвы.
— Белка! Прикажи своим людям не трогать обычных этха!!! — орать так, что даже в гуще боя слышно я, как выяснилось, ещё могу. Даже Джалэнай вздрагивает.
Белка, умница, не растерялась. Лишь замерла на миг, увидев и узнав меня. И тут же передала команду своим воинам.
***
«…Рьелинли встретила его в одном из постоялых дворов Шерла. Через два дня после отъезда из Серого Замка. Она не знает, куда он мог направиться в дальнейшем».
Дэррик Витанийский отложил письмо и глубоко задумался. В Ллевельдеиле полуэльф не появлялся. Более того, знакомый эльфийский маг сообщил, что в числе подданных Князя авантюрист и путешественник по имени Морион вообще не значится. Дэррик чуть заметно поморщился. Вся эта история была, кажется, намного загадочнее, чем он предполагал.
Маг достал из стопки чистый лист бумаги и принялся набрасывать письмо Аркаю. Обезумевший от горя файх, предложивший верность всего своего рода в обмен на покровительство и помощь в отмщении, кажется, в этот раз всё же будет полезен. Если добыча затерялась в Степи, он её найдёт.
***
В превращённом в лазарет Храме шумно и людно. Уцелевшие файхи уже послали гонцов к своим родам за воинами и целительницами, а пока прекрасные жрицы — те из них, кто не пострадал, разумеется — лично меняют повязки, готовят еду, поят раненых и отгоняют смерть от тех, кому посчастливилось выжить в бойне.
Альра с её отрядом смотрелись здесь довольно чужеродно, но Верховная непререкаемым тоном заявила, что неожиданные спасители останутся, пока не залечат раны, и никто не посмел с ней спорить. Старшая жрица тоже получила лёгкие ранения в предплечье и бедро, но отлёживаться не пожелала, быстрым шагом перемещаясь по всему Храму и железным тоном командуя как уцелевшими священнослужительницами, так и суровыми воинами, причём не различая этха и жителей Альянса. Даже Белка поглядывала на неё с нескрываемым уважением.
Мой файх ещё не пришёл в себя. Джалэнай неподвижно лежит на циновке, вынуждая меня, как единственного оставшегося невредимым воина, сидеть у его изголовья с самым преданным и обеспокоенным видом. Разумеется, собрав перед этим всех способных держаться на ногах Каракалов, раздав, на правах самого старшего, срочные поручения, ненавязчивопроследив за тем, чтобы к Белке и её людям отнеслись со всей возможной вежливостью, поприсутствовав на совещании Верховной с уцелевшими файхами и теми, кто вызвался их заменить, приняв посильное участие в помощи раненым… Честно говоря, это вообще первая возможность присесть за весь день.
— Яаттай… — лежащий на соседней циновке Ваэй ворочается и пытается подняться.
— Лежи, ты что! — укладываю его обратно. — Пить?
— Да.
Подношу к его губам чашку с водой. Напившись, Ваэй утомлённо закрывает глаза и, кажется, вновь засыпает. А я в который раз чувствую смешанное со стыдом облегчение. Говорить мальчику, что он теперь глава семьи, придётся ещё не сейчас.
— В себя не пришёл? — неслышно подошедшая Верховная Жрица усаживается рядом, звякнув многочисленными украшениями. Даже хромать бесшумно умудряется. Потрясающая женщина!
— Нет.
— Перемотай потуже, — она протягивает мне раненую руку. — И скажи, наконец, своё имя, я вчера не успела его спросить.
— Яаттай, — склоняюсь над её рукой, распутываю тугие узлы на совесть наложенной повязки. — Могу я просить об ответном даре?
— Нагле-е-ец! — жрица криво усмехается, — Впрочем, признаю, заслужил. Алаксая. При рождении названная также Алаксаной.
Вздрагиваю. Вот это да! Первый раз слышу, чтобы Верховной жрицей становилась нечистокровная этха. К детям от чужаков в Степи относятся не слишком хорошо— жить позволяют лишь доказавшим свою полезность и верность роду.
— Ну, сам расскажешь, или мне тебя расспрашивать придётся? — приподнятая насмешливо бровь, ясно различимый приказ в негромком голосе.
— У меня целебная мазь ещё есть. Разрешите воспользоваться?
Она усмехается.
— С девицей твоей я уже с глазу на глаз пообщалась. Не бойся, файх не узнает. На вашу связь обратила внимание одна я.
Поднимаю на жрицу ошарашенные глаза.
— Моя мать была родом из Альянса, так что я прекрасно говорю на их языке, — Снизошла до объяснений Алаксая. — Так ты будешь говорить или нет?
А вот это — невероятная редкость. Женщинам этха порой случается понести от мимоезжего чужака. Одного из проверенных купцов, которых этха изредка пускают к себе, хотя и предпочитают добывать вещи Альянса в набегах, или просто от странника, случайно встреченного в Степи. Этха не ценят невинность до брака, даже скорее наоборот, завидные невесты порой уже имеют ребёнка, живое доказательство того, что девушка не бесплодна. А кровь не вредно и немного разбавить. Но чтобы мужчина этха взял в законные жёны чужачку! Такое не в каждом поколении бывает.
— Как она здесь оказалась? — всё же вытаскиваю из поясной сумки плоскую коробочку с остатками мази. Жрица лёгким интересом наблюдает за моими действиями.
— Пустельги напали на одно из приграничных селений, — при упоминании рода отступников она брезгливо морщится. — Дальше сам представляешь. Дай-ка сюда!
Алаксая несколько мгновений пристально разглядывает мазь, затем подносит к носу и сосредоточенно принюхивается.
— Надо же, самое обычное лечебное зелье. Не ожидала!
— Верховная, вы… вы ведь меня сейчас почти прямо обвинили, так?
— Прости, — далёким от раскаяния тоном бросает она, возвращая коробочку, — Должна же я быть уверенной в твоих целях. Сам ни к девчонке, ни к воинам её приближаться не вздумай, если что-то нужно, я передам. Не хватало ещё кого-нибудь на подозрения навести. Но прежде ответь мне на один вопрос…
— Потерпите, она щиплется, — начинаю аккуратно наносить мутно-белёсую жидкость на края раны. Старый, проверенный временем состав, помогающий избежать воспаления. Кровотечение уже давно остановилось, шов покрылся коркой запёкшейся крови. Замечательно.
— Юлишь как змея. Я же всё равно… ой!
— Я предупреждал. И, Верховная, вы же сами всё поняли, к чему вам мои слова?
— Значит… да?
— Да, — затягиваю последний узел повязки. — Готово.
— Благодарю тебя, воин, — женщина грациозно, словно и не была ранена, поднимается на ноги. — Я надеюсь, что мне ещё удастся поговорить с тобой.
Допросить Аркая решают лишь через несколько дней, когда в Храм приезжают воины всех родов. Им предстоит нелёгкая миссия — найти оставшихся в живых Пустельг и вырезать их до последнего младенца. Так борются с чумой и красной лихорадкой. Так выжигают колонии крыс. И мне сейчас и в голову не пришло бы осудить их. Законы Степи строги и священны.
Файх отступников сидит на земле в центре храмовой площади, связанный по рукам и ногам, слепые глаза прикрывает побуревшая от запёкшейся крови повязка. Вокруг него широким кольцом собрались все, кому Верховная жрица сочла нужным разрешить присутствовать. Допрос отступников традиционно проводят старшие жрицы, способные различить ложь. В этом, ввиду серьёзности преступления, участвует сама Алаксая.
Солнце неумолимо подбирается к зениту — время начинать. По крыше храма бестолково скачет какая-то маленькая птичка.
Алаксая посолонь обходит пленного, медленно и молча, рассыпая под ноги соль и семена полыни. Старинный обычай, защищающий от зла. В нескольких шагах от меня Белка ёжится и молча осеняет себя знаком Троих. Ей дозволили присутствовать на допросе, но явно не предупредили о соответствующих ритуалах. Украдкой посылаю ей ободряющий взгляд — ничего страшного не предстоит, в этом нет ни капли колдовства. Жрица тем временем останавливается напротив пленника и прижимает кончик ритуального ножа к его лбу.
Странно, солнце печёт вовсю, почему мне так зябко? Или это камни в ожерелье холодят кожу? Но ведь вокруг ничего угрожающего.
— Аркай, бывший файх Пустельг, что лишены звания рода, ответишь ли ты Верховной служительнице Богини Неба?
Стоящий рядом с Белкой немолодой смуглый воин принимается быстро шептать ей на ухо, переводя.
— Да, отвечу.
На рассвете уже был проведён ритуал, лишающий всех бывших Пустельг имён и человеческого статуса. Теперь для этха они ничем не отличаются от животных. Аркаю имя оставили до конца допроса — с животным не говорят. Он это оценил. А может, ему просто уже всё равно.
— Почему ты нарушил Закон?
— Я хотел отомстить.
Пичуга слетела с крыши и закружилась над площадью. Странная, таких здесь никогда не водилось. Крохотное тельце с непропорционально большими крыльями. Серебристая. Первый раз такую вижу.
— Ты сам решил напасть на Храм?
— Мне подсказал маг… из Альянса. Я не знаю его настоящего имени. Он обещал помочь мне отомстить.
А ведь он безумен. И не чёрная пыльца тому причина. Аркай сошёл с ума давно, когда ему только привезли завёрнутое в шкуру тело единственного сына. Но этого никто не заметил.
— Именно для этого ты приказал своим воинам попробовать запретное?
— Ради мести. Это было его условием…
Не могу не признать, хорошая идея. Зависимый, в обмен на пыльцу, позволит наложить на себя любые чары. Какая-то мысль упорно скребётся на границе сознания.
— Зачем вы напали на деревню Альянса? — неожиданно подаёт голос Альрэна. Этха косятся на неё с неодобрением. Непозволительная вольность — прервать Верховную. Впрочем, жрица лишь слегка пожимает плечами. И невозмутимо повторяет вопрос на языке этха, не дожидаясь окончания перевода.
— Воинам хотелось убивать. Он обещал им кровь, но…
— Не применяй слово «воин» к своим людям. Чью кровь маг обещал им?
Птица, наконец, определившись с намерениями, садится Аркаю на плечо, и, едва коснувшись его кожи, превращается в аккуратно свёрнутый лист дорогой бумаги. Одновременно с этим бусины моего ожерелья наливаются мертвенным холодом. Опасность!
— Что это? — Алаксая подняла листок и, недоуменно хмурясь, развернула.
Этха не имеют дел с магией. Любой житель Альянса знает, что колдовские послания нельзя трогать тому, кому они не предназначены.
— Верховная, нет! — бросаюсь к ней, опережая собственный вопль. Медленно-медленно, как под водой, жрица поднимает глаза, недоумённо смотрит на меня. Резкий удар по запястьям заставляет её разжать руки, а я, обхватив женщину за пояс, оттаскиваю её как можно дальше от падающего клочка бумаги, за очерченный солью круг. Примитивная, основанная исключительно на вере, но в некоторых случаях вполне действенная защита. Вспыхивает листок ещё в воздухе. Бледно-голубым, неестественным пламенем. Оно перекидывается на землю, в мгномение ока охватывает пленника целиком. Алаксая оборачивается и оседает на землю, вполголоса призывая на помощь Богиню. Мне зрелище заживо разлагающегося человека уже не в новинку, но к горлу всё равно подкатывает ледяной комок. Есть во всём этом что-то до дрожи жуткое. Что-то куда хуже обычного колдовства. Аркай молчит, судорога, исказившая его лицо, неприятно похожа на улыбку. Обнимаю Алаксаю за плечи. Верховная жрица дрожит и шепчет молитву, словно маленькая напуганная девочка. Опытные, многое повидавшие на своём веку воины в ужасе отворачиваются, Белка прикрывает рукой рот.
Через несколько долгих, страшно долгих мгновений тело, бывшее повелителем Пустельг, наконец рассыпается прахом. Алаксая неуверенно поднимается и стряхивает мои руки. Шаг в сторону, брезгливо искривившиеся губы — она вновь Верховная жрица, сильная и уверенная в себе.
— Полагаю, мы больше не в силах ничего узнать, — Алаксая бросает мимолётный взгляд на засыпанную прахом площадку. — Иннай, велите своим людям развести здесь костёр и жечь его до вечера. Всех остальных прошу за мной.
Воины Альянса уехали через пару часов. Альрэна кидала на меня отчаянные взгляды, но возможности поговорить так и не представилось. Незримую черту, разделяющую их и этха, нельзя было переступить, не привлекая внимания. Единственное, что удалось — день назад передать через Алаксаю, что всё хорошо и что я объяснюсь, как только появится возможность.
Этха смотрели им вслед со странным выражением. Альянс и Степь враждовали испокон веков, но здесь умеют ценить помощь, а тем более — спасённую жизнь файха. Могу поспорить, не позже чем через месяц в Серый замок явятся посланники ото всех родов. Ловлю краем глаза задумчивую улыбку Верховной — она явно думает так же.
Ещё несколькими часами позднее Храм покидали этха. Большая часть отправлялась искать затаившихся отступников, остальные везли домой тех раненых, что могли перенести дорогу. Погибших этха похоронили утром, насыпав курган на берегу бывшего озера. Когда-то степняки сжигали своих мертвецов, но сейчас этот обычай уже отошёл в прошлое — дров в Степи не так много, да и масло дорого. Погребальными дарами послужило оружие нападавших. Поминальный обряд проведут потом, отдельно в каждом роду, как только вернуться последние воины. А до тех пор по умершим не разрешено даже плакать. Тела отступников просто вывезли подальше от города и бросили, на радость лисам и шакалам.
Верховная жрица выходит на ступени Храма, держа в руке серебряный кубок с вином. Как ни странно, меня это не настораживает. Мне, как и ещё полутора десяткам этха из разных родов, предстояло задержаться в Храме, пока не смогут передвигаться оставленные здесь раненые. Мой файх уверенно шёл на поправку, что не могло не радовать. Его мнение о том, кто здесь слаб и не перенесёт дороги, до сих пор звенело в ушах у всех Каракалов.
Женщина тем временем сердечно прощается со всеми этха, после чего подходит к Карлаю, ныне ставшему старшим сыну Джалэная, взявшему на себя управление родом, пока отец не оправится от ран.
— Твой воин спас мне жизнь. Я благодарна.
Мужчина кланяется. Алаксая вежливо улыбается, продолжая держать кубок в чуть отставленной руке. В мою голову наконец-то закрадываются нехорошие подозрения.
— Отныне и до тех пор, пока я Верховная жрица, род Каракала почётные гости Храма в любое время и всегда могут рассчитывать на совет от меня и моих сестёр.
На сей раз кланяются все Каракалы. Прочие этха косятся на них с лёгкой завистью. И, с неприкрытым любопытством, на кубок, всё ещё находящийся в руках Верховной жрицы. Женщина тем временем разворачивается ко мне. Жестом останавливает попытку опуститься на колени, пристально смотрит в глаза.
— Ты же, воин, заслужил отдельную награду. Ночь Полнолуния уже окончилась, но праздник не был завершён как должно, — она обмакивает в вино кончики пальцев и протягивает мне кубок.
Мёртвая тишина. Абсолютная. Неслыханная, высочайшая честь — быть избранным Верховной жрицей. Благословение и избраннику, и его роду, и всем его потомкам в течение трёх поколений. Редчайшее событие и, да, вполне достойная награда за спасённую жизнь. Богиня, признайтесь, что вы такое против меня имеете?
У меня трясутся руки. Так, что драгоценный кубок едва не падает на землю.
— Не отравлено, — одними губами шепчетАлаксая, придерживая мои пальцы, — Нужно поговорить.
Вкус вина в моей памяти не отложился.
Пламя обнимет иссохшие останки, кутает их рыжим коконом, наконец-то стирая из этого мира. Жаль, нельзя так же сжечь на погребальном костре память. У баюкаемого огнём трупа когда-то были зелёные глаза и не слишком добрый характер. Давным-давно.
— Кем он был? — в свободном алом платье и накинутом сверху, как принято у женщин этха, халате с яркой вышивкой, Алаксая смотрится моложе и, как ни странно, мягче.
Занятно, в легкомысленных, чисто символических ритуальных одеждах — Верховная жрица, та, чей голос перевешивает мнение файхов, лёд и властность во всей фигуре, а в скромном и закрытом одеянии — уже не юная, но сумевшая сохранить привлекательность простая степнячка. Хоть сватайся!
— Теперь это уже не важно.
Небо на востоке едва начинает светлеть, развалины окутаны туманом, словно саваном. Мы стоим среди руин дворца и смотрим в огонь. Вряд ли кто-то из этха в состоянии представить, что подарившая ночь простому воину Верховная жрица будет до утра складывать с ним погребальный костёр для больше трёх столетий назад убитого человека. И говорить. Столь о многом.
— Ты ничего не скажешь ему в дорогу?
Несколько мгновений раздумываю над этим вопросом.
— Между нами не осталось несказанного.
Жрица серьёзно кивает и вполголоса поёт провожающую молитву, глядя на огонь. Он чтил Богиню, пусть и не слишком серьёзно.
— Лёгкой дороги, — неуверенно произношу я в конце. Молчим. Показавшееся из-за горизонта солнце заливает заброшенный город розово-золотыми лучами, заставляя клочья тумана испуганно жаться к земле. Очень красиво и так… правильно? Тофайны моих воспоминаний нет и больше никогда не будет, а то, что от неё осталось, живёт теперь своей жизнью. Наверное, мне стоило приехать сюда, чтобы это понять.
Когда костёр догорает окончательно, мы разворачиваемся и уходим. Теперь ветер разнесёт частицы пепла по Степи, сделав умершего её частью. Обряд завершён.
— Скажи, как ты понял, про то письмо? — Алаксая спотыкается и без церемоний хватает меня под руку. Остатки каменной набережной на берегах бывшего озера скорее мешают, чем помогают идти, приходится постоянно смотреть под ноги.
— У меня есть амулет, предупреждающий об опасности.
— М-м-м?
— Но я не маг.
— Зайнерию погубила магия. — Она хмурится, задумчиво обводит взглядом окружающие руины. — С тех пор этха не общаются с теми, кто одобряет колдовство.
Возвращаемся мы кружным путём, по поверхности. Неспешно, любуясь начинающимся днём. В Храме скоро проснутся, но я знаю, что мы успеем вовремя.
— Я прослежу за тем, чтобы все файхи отблагодарили астаэс Альрэну не позже следующего полнолуния. — твёрдо произносит она. — И не забывали об этом долге никогда.
Для этха, путь и полукровки, она на удивление расположена к Альянсу.
— Ты ведь не считаешь изоляцию правильной? — небрежно интересуюсь я.
— Не знаю, — она сокрушённо качает головой. — Я ни в чём не уверена. После падения столицы мы отказались от общения с другими народами, боясь их влияния. Тогда это показалось правильным.
— Этха один из самых чистых народов этого мира.
— И уже давно начавший вырождаться. Ты слишком редко здесь бываешь, чтобы это понять. С каждым десятилетием этха теряют старые знания, забывают своё прошлое. Уже почти забыли. Ни древних песен, ни древних сил. Лишь пустые оболочки от большинства ритуалов. Мы давно уже самый обычный народ кочевников, для которого изоляция губительна. Набеги не в счёт. Нам необходима связь с соседними странами и их правителями, и как можно более прочная. Хотя бы потому, что рано или поздно Альянсу станет тесно в его границах, и ты знаешь, что тогда будет. Этха слабы и почти беззащитны перед колдунами, и отступник очень хорошо это доказал.
— Я не могу ни признать вашей правоты, Верховная. Но моё сердце спорит.
Мы почти пришли. Свежий курган рядом с храмовой площадью кажется странно уместным. Подчёркивает обречённость жилища Богини. Жриц традиционно хоронят в катакомбах под храмом, даже после смерти оставляя частью жилища Богини. Если они, разумеется, умирают, будучи жрицами, а не возвращаются, состарившись, в свой род, чтобы служить советницами и врачевательницами.
— Так всегда бывает, когда принимаешь трудные решения. — Алаксая выпускает мою руку. — Я передам Джалэнаю твои слова и извинения.
— Благодарю. Он поймёт.
— Не в первый раз пропадаешь без предупреждения? — она понимающе улыбается. — Что делать с Ваэем?
— Думаете, он что-то понял?
— Не знаю… ладно, я найду, что ему сказать. Уедешь не попрощавшись?
— Да, я уже собрал всё необходимое. Нужно спешить.
— Да хранит Богиня твою дорогу.
Сильная длиннопалая рука на миг касается моего лба небрежным благословением. Опускаю веки, молча принимая его.
***
Лерда никогда не чувствовала себя такой одинокой и напуганной. Она потерялась в огромном, полном равнодушных людей мире и рядом не было никого, кто мог бы поддержать и одобрить. Она потеряла Мориона и теперь не знает, где его искать. А главное — она совсем-совсем запуталась и теперь даже не знает, что делать.
Леренва поудобнее устроила подбородок на коленях. Звёздочка паслась неподалёку и совершенно не мешала переживать. Девушка уже почти час сидела у корней раскидистого дуба на краю какой-то деревни. Надо было войти в неё и расспросить о Морионе, но почему-то не хватало духу. Деньги неумолимо кончались, она никогда не умела их тратить, о полуэльфе никто не знал, а что будет, если она его так и не найдёт, девушка просто боялась представить.
Лерда шмыгнула носом. Совсем одна. И никто не поможет…
— Таэс, у вас что-то случилось? Могу я вам помочь? — Надо же, так задумалась, что пропустила приближение человека. Юноша в трёхцветном плаще рыцаря Храма, с вышитой на груди шестиконечной звездой подошёл к дубу со стороны деревни и, завидев девушку, остановился. Совсем молодой, всего на несколько лет старше неё. Темноволосый и светлокожий, как и большинство в астаях, довольно симпатичный.
— Не знаю, — девушка подняла глаза, по привычке ловя взгляд неожиданного собеседника. Располагающие, широко открытые серые глаза, не затуманенные ни наледью корысти, ни склизкой плёнкой похоти. Она неуверенно улыбнулась. — Я заблудилась.
— Я неплохо знаю эти места. Этрам из Коррема к вашим услугам.
Юный рыцарь учтиво, немного старомодно поклонился. Девушка смутилась и поднялась на ноги.
— Леренва, ученица менестреля, — она нервно потеребила тесьму на рукаве. — Я ищу одного человека, он должен был поехать в Ллевельдеил.
— В таком случае вы отнюдь не заблудились, Ллевельдеил примерно в половине десятидневья пути отсюда. — Это она и сама знала, вот только в какой стороне не имела понятия. — Мой отряд как раз направляется туда же и, если хотите, вы можете присоединиться к нам.
Удача! Просто невероятная удача!
— Было бы здорово!
— Тогда погодите немного, я провожу вас, как только закончу, — с этими словами рыцарь опустился на корточки и принялся собирать жёлуди, придирчиво выбирая самые большие и ровные
— Ой, а зачем они вам? — удивилась Леренва.
— С самыми серьёзными целями, — Этрам поднял голову и подмигнул. — Корсана, одна из наших лучниц, вызвала Гренда-мечника на состязание: кто может дольше
сквернословить не повторившись. А в таком деле без награды не обойтись. Они, вообще, на пинту пива спорили, но почётный знак тоже обязателен, верно?
Лерда вспомнила, что традиционная награда победителю рыцарского турнира — драгоценное ожерелье и захихикала.
— У вас, кстати, иголки с ниткой не найдётся? А то я, кажется, не захватил.
— Конечно, найдётся! — Лерда уселась рядом и тоже принялась искать жёлуди среди прошлогодней листвы.
***
Дэррик Виттанийкий, один из первых магов Ашшиана, решительным шагом вышел из портала. Сбросил на руки подошедшему слуге церемониальную мантию и, наконец, позволил себе недовольно скривиться. Очередное собрание Совета отличалось редкостной скукой. Как, впрочем, и всегда. Глупости, сплошные глупости вот уже почти сотню лет. Ничего по-настоящему важного. Маг поморщился. Столько времени теряется зря! От агентов давно должны были поступить донесения, а он вынужден выслушивать всякую чушь! Он жестом приказал подбежавшему ученику стереть с чертежа дополнительные линии и вышел в холл поместья. Двери сами собой распахнулись перед ним.
Обстановку в своём доме Дэррик выбирал сам, старательно соединяя магию и дело человеческих рук. Он не жаловал демонстративную волшебность, вроде картин с меняющимся изображением или лестниц, которые сами собой поднимают на нужный этаж — Дэррик терпеть не мог тратить силу впустую. Но мелкие удобства вроде открывающихся при приближении дверей или всегда свежей воды в графинах и живых цветов круглый год были рассеяны по всему поместью.
Как ни торопился, он задержался у стоящей в холле статуи. Древняя работа, лет сорок назад откопанная в развалинах неизвестного дворца каким-то крестьянином. Невежда, тот даже не подозревал, насколько она на самом деле ценна, продал за горсть нефритовых монет. Вырезанное из белоснежного мрамора обнажённое существо танцевало под неслышную музыку. Не мужчина и не женщина, не принадлежащее ни к одной из существующих рас. Ослепительно прекрасное. В удивительно точно запечатлённой позе было что-то странное, неправильное. Человек может точно так же вытянуть руки, поставить ноги, изогнуться, но всё вместе производило чуждое, почти нереальное впечатление.
Маг усилием воли заставил себя стряхнуть очарование и быстрым шагом направился в кабинет. Там его уже ждало донесение от обретающейся в последнее время у границ со Степью Рьелинли. Ундина с прискорбием сообщала, что Аркай с его людьми был уничтожен, судя по всему нарвавшись на сопротивление во время праздника. Все тщательно разработанные планы подчинения Степи, которые маг вынашивал уже не первый год, со свистом летели в Бездну.
***
До Ллевельдеила, одного из крупнейших эльфийских Лесов, было десять дней пути по старому, почти заброшенному тракту ещё Зайнерийской постройки. Вообще, Зайнерия и эльфийские княжества когда-то общались очень тесно, особенно после того как один из принцев (к радости императора не самый старший) ухитрился взять в жёны эльфийку из Ллевельдеила. Не помню, что с ней стало в итоге.
Сквозь небольшие серо-коричневые камни дороги росла трава, кое-где они раскололись от времени, но тракт всё ещё был вполне проходим и останется таким надолго. Зайнерийские дороги до сих пор верой и правдой служат множеству государств, когда-то бывших имперскими провинциями.
Времени в пути вполне достаточно, чтобы не торопясь, понемногу отшелушить с себя Яаттая. Вокруг Лесов люди почти не живут, но мне всё равно не хочется рисковать, без нужды появляясь в облике этха вне Степи. К тому моменту, когда вдоль дороги стали появляться первые редкие деревца, в седле сидел уже привычный бродяга-полуэльф. Мрак тоже заметно приободрился. Степь жеребец откровенно не любит, даже несмотря на то, что этха почти в каждый мой визит охотно привлекают его к улучшению породы своих лошадей.
Перелески с каждым днем становились всё гуще, сливаясь в рощи, а на горизонте неумолимо вырастала громада Леса. Нет в мире деревьев выше и величественнее, чем те, что растут в эльфийских лесах, вековые дубы рядом с ними — всё равно что кустарник. Для лесного народа они и дом, и жизнь, и весь мир. Помнящие многое из того, что забыли смертные, древние и мудрые деревья. Кажущиеся вечными даже старшим из эльфов.
Дорога, наоборот, становилась всё хуже, пока совсем не превратилась в едва угадываемую стёжку. Вполне, однако, безопасную для лошадиных ног — здешние тропы не уступают по ровности и надёжности лучшим дорогам людей.
Последнюю ночь перед вступлением под своды Ллевельдеила принято проводить, не зажигая огня. Я просто лежу на земле, подстелив плащ и закинув руки за голову. Покусываю травинку и смотрю на звёзды. Рассёдланный Мрак щиплет траву чуть в стороне. В такую ночь не хочется ни спать, ни что-то делать. Только слушать лес, вдыхать его запах, растворяясь мыслями в величественном молчании, полном тихих шорохов, скрипов, птичьего свиста и еле уловимого шелеста растущей травы.
Задумавшись, машинально провожу левой ладонью по чуть влажным листьям кислицы и тут же испуганно сжимаю руку в кулак, придерживая спадающий перстень. Он всегда был мне велик, а в последнее время просто сваливается с пальцев. Подношу руку к глазам, разглядывая тусклое золото: массивная, но при этом удивительно изящная вещь, с тонкой резьбой по всей поверхности. Крохотные ветви ивы обрамляют стилизованное изображение стрижа — символа Ллевельдеила и его правителей. По ребристому ободку кольца очень приятно проводить пальцами, но смотреть на княжескую реликвию мне не слишком нравится.
Хорошо просто лежать вот так, полностью расслабившись и ни о чём не думая. Однако мысли помимо воли вновь и вновь возвращаются к предстоящему завтра.
Трудно признавать, но мне не хочется возвращаться в Ллевельдеил. Совсем не хочется. Нет, было бы приятно вновь пройтись по величественному лесу, встретить старых друзей, послушать древние песни. Вот только старые друзья тоже будут мне рады.
Элистар. Сколько уже лет мы друг друга мучаем? Наследник князя, чья жизнь практически по дням расписана на сто лет вперёд и… я. Безнадёжно. Давно надо было поставить точку в этих странных, никуда не ведущих отношениях, но не получается. Сил не хватает… или воли?
Если подумать, с моей стороны гораздо больше чисто практических причин. Он станет великим князем. Действительно великим, с самой большой буквы.
И он — тот, на кого я всегда могу положиться, я могу ему доверять, могу рассчитывать на его помощь, а хорошие отношения с повелителем Ллевельдеила в любом случае пригодятся мне в будущем. Я давно уже провожу подобные расчёты совершенно автоматически. А значит, буду и впредь возвращаться в Лес, не смотря на тяжесть на сердце.
А теперь я ещё и собираюсь использовать принца. Нагло и беззастенчиво, твёрдо зная, что он не откажет. Из-за этого на душе становится ещё гаже. Возможно, именно это и называют совестью.
***
Границу эльфийского княжества невозможно заметить. Только почувствовать. Казалось бы, всё так же стелется под ноги тропа, поют птицы, шелестят ветви деревьев, пока вполне обычных дубов и лип, но вдруг что-то меняется. Чуть ярче краски, чуть мягче травы, едва уловимый сладко-свежий привкус в воздухе. Мрак, давно уже идущий неторопливым шагом, по собственной инициативе останавливается, напряжённо подёргивая ушами. Спешиваюсь, снимаю перчатки и трижды произношу ритуальную просьбу войти. Старый этот обычай даёт стражам время рассмотреть нежданного гостя и решить, можно ли ждать от него зла. Пустая формальность, здесь меня неплохо знают и без того.
— Кто вы и по какой причине желаете вступить под короны Ллевельдеила? — звонкий и подозрительно знакомый голос раздаётся словно из ниоткуда. Два стража в коричнево-зелёных лесных костюмах грациозно выступают из-за деревьев, словно соткавшись из воздуха. На эльфа в лесу можно в упор смотреть — не заметишь, пока он этого не захочет. Оба светловолосые и светлоглазые, да и вообще похожие как два жёлудя. И знакомые. На мою физиономию наползает совершенно неуместная довольная ухмылка.
Тот, что повыше, продолжает по-эльфийски:
— Назовитесь!
Негромко прокашливаюсь, потираю горло. После нескольких лет разговора на низких тонах возвращение на высокие почти болезненно. Небрежно, для порядка взмахиваю рукой с кольцом и отвечаю на том же языке.
— С каких это пор меня здесь не узнают, Риэ? — кажется, мне удалось добавить в голос достаточно язвительности. — Или, быть может, мне здесь не рады?
— Тебе здесь всегда рады, но порядок есть порядок! — тепло улыбается второй страж, гася такую многообещающую перепалку, после чего закидывает лук в налуч и устремляется мне навстречу.
— Морвена, мягкой листвы тебе на дорогу!
— Листвы на путь и тебе, Риалойна! — искренне улыбаюсь подруге в ответ, легонько прикасаюсь губами к светлым прядям на её виске. — Рада тебя видеть!
А ведь она мне действительно рада. Эльфы, в отличие от людей, относятся к своим именам весьма легкомысленно, используя несокращённые формы только в особых случаях.
— Я тоже! — ответное касание губ. — Страшно по тебе соскучилась!
Риэллин презрительно усмехается, всем своим видом показывая, что уж он-то ни по кому не скучал. В отличие от сестры этот надменный эльф меня терпеть не может.
Все нелепые слухи о распространённости среди эльфов однополой любви основаны на одном маленьком недоразумении — для того, чтобы отличить юного эльфа от юной эльфийки требуется хорошо развитая наблюдательность. И те и другие хрупкие, смазливые, длинноволосые, с мелодичными голосами. Дело осложняется ещё и тем, что «девичьи прелести» у эльфийских женщин оформляются только после первой беременности, а незамужние дочери Леса могут состоять и в войсках, и в страже, и в посольствах.
— Как дела? — Риа взяла Мрака под уздцы, и тот тут же попытался пожевать её волосы. Эльфийка со смехом отклонилась. — Эй, не балуйся! Здравствуй, мальчик. Злая хозяйка всё ещё хранит это твоё дурацкое имя?
Иногда мне кажется, что она с конём ладит даже лучше меня.
— Неплохо. А менять имя подаренной лошади, к твоему сведенью, очень дурная примета. — Имечко Мрака источник наших споров с тех пор, как он у меня появился. Я не спорю, кличка глупая, но ведь конь к ней уже привык. Да и память всё же. — Проводишь до Ивовой Рощи?
— Разумеется! — вообще-то Стражи Границ и так обязаны сопровождать гостей княжества, но мне хочется, чтобы это сделала именно она. С Риалойной поговорить можно, узнать новости… а вот её братец так и будет всю дорогу гордо молчать, с выражением «полукровки-оскорбляют-древние-устои-Ллевельдеила-а-ты-в-особенности!» на породистом лице. Сволочь он, между нами говоря.
— Что новенького? — мы с Риа прогулочным шагом направляемся вглубь Леса. Деревья, на границе совершенно обычные, понемногу сменяются узколистыми гигантами с гладкой, как стекло, золотистой корой. Линны, деревья эльфов. Ещё молодые и сравнительно невысокие, как и положено на периферии. Лес, незаметно для людей, с каждым столетием по чуть-чуть разрастается. В воздухе всё сильнее тонкий, горьковато-свежий аромат линновой коры, отгоняющий тоску и обостряющий чувства. За духи с таким запахом человеческие правительницы платят драгоценными камнями по весу флакона.
— Да ничего, всё тихо. Правда, когда Князь Эссариона с астаэ Сэлис поссорились, на наших тоже коситься начали, но, хвала Лесу, обошлось. И почему смертные никогда эльфов из разных княжеств не отличали?
Надо не забыть выяснить подробности, возможно, что-то важное. Но только не у Риалойны. Эльфийка — существо незамысловатое, мигом братцу растреплет. А нечистокровным бродяжкам политикой интересоваться не положено, не хватало ещё, чтобы он меня в шпионаже заподозрил.
Риа охотно рассказывает о последних событиях Ллевельдеила. Увидел бы её сейчас кто-то из людей, был бы поражен до глубины души — безгранично мудрая, холодная и отстраненная лесная дева так и лучилась радостью. Это редкость — увидеть эльфа таким. Внешнее проявление эмоций для них непозволительно при чужаках.
— Новый договор с Шенгреилом подписали. Ну, ты слышала, наверное. Кстати, Князь Элистару невесту подыскал, из того же Эссариона. Тот, говорят, против, упёрся руками и ногами. О сватовстве уже даже официально объявили, но от имени Князя, а не наследника.
— Дурак, — скорее бурчу это себе под нос, чем обращаюсь к подруге, но она слышит.
— Это не только его вина. Быть может, поговоришь с ним?
— Это будет не слишком удобно, не находишь? А кто невеста?
— Мирэана, младшая дочь Эссарионского Князя. Слышала о ней?
Кто не слышал о Ледяной Звезде? Прекрасна как жизнь, холодна как смерть. Но с политической точки зрения партия действительно весьма удачная. Точнее, была пару месяцев назад. Ллевельдеил, благодаря усилиям наследника, второе по степени открытости для других рас княжество, а Князь Эссариона, как назло, поссорился с людьми непонятно из-за чего.
— Даже видела один раз. Красивая.
— Угу. Лучше расскажи, как у тебя дела? Откуда к нам?
— Ох, долгая история!
Тропинка стелется под ноги, журчит неторопливый разговор. Хорошо-то как!
У эльфов нет городов в привычном смысле этого слова. Лесной народ селится, кто где желает, и большинство из них не слишком любит скученность. Исключение составляют места, по каким-то причинам важные. Дом Князя, храмы, ярмарки… Ивовая Роща как раз из последних. Место, дальше которого прочие расы пускают редко и неохотно. Поселение расположено на заросших ивами берегах небольшой реки, тут и там перечёркнутой изящными резными мостиками. Именно здесь приезжие купцы круглый год продают свои товары, и покупают взамен изделия эльфийских ремесленников. Яркое, шумное, бестолковое, где людские, стоящие на земле постройки соседствуют с эльфийскими домами в кронах деревьев, а в речи жителей мешаются десятки наречий.
Риа помахала рукой городской страже, дескать «гость безопасен, проверила, ручаюсь», сунула мне в руку резную деревянную пластинку ключа и умчалась обратно на пост.
Кивнув охраннику, направляюсь к ближайшему постоялому двору, рассчитанному на разные расы, а потому стоящему на земле. Мрака придётся оставить тут, в пределах Ллевельдеила разрешено передвигаться только пешком. Я, когда здесь бываю, обычно останавливаюсь у Риа, но лошадь там совершенно негде держать.
Конюх оказался незнакомым, но, узрев перстень, безропотно предоставил жеребцу лучшее стойло и клятвенно пообещал, что ему обеспечат достойный уход. Перстень князя дарует очень много привилегий в эльфийских лесах. Я ими обычно не злоупотребляю, но остатки денег тратить совсем не хочется.
Разобравшись с лошадью и закинув на плечо сумки, направляюсь к жилищу Риа. Мне в этот раз здорово повезло — не пришлось искать её по всей Роще. Подруга никогда не против приютить меня, вот только ключи за пределы Леса выносить запрещено.
Традиционный эльфийский дом представляет собой весьма занятное зрелище. Когда эльф решает, что хочет жить отдельно, он находит линну по душе и говорит с ней. Долго, месяцами. И дерево в конце концов начинает изменяться. На стволе формируется ровная площадка, ветви становятся стенами. Самое потрясающее — в этом нет ни капли магии. Вообще. Только добрая воля линны, как бы странно это не звучало. Маг, конечно, тоже может такое проделать, причём гораздо быстрее, но подавляющее большинство эльфов предпочитает справляться своими силами. Потом, конечно, приходит черёд и обычных досок, и многого другого, но каркас дома всегда живое дерево.
Так, зайду, вещи кину, приведу себя в порядок, и можно будет по торжищу пройтись. Слухов наловить и знакомых поискать.
— Морве! — окликают меня от ближайшей лавки. — Мягкой листвы тебе на дорогу!
— Здравствуй, Арле, — ага, последний пункт отменяется. Быть не может, чтобы Арлайн меня в гости не пригласил. Место людное, поэтому мы с приятелем ограничиваемся суховатыми приветственными кивками с пары шагов.
— Зайдешь к нам сегодня? Вьёна будет рада тебя видеть.
Супруга Арлайна, одна из лучших вышивальщиц Ллевельдеила, в своё время торжественно пообещала не отставать от меня, пока я не выдам ей всех своих секретов. Меня угораздило неосторожно признаться в ее присутствии в том, что много знаю о традиционных вышивках этха. Секреты пока не кончились, так что мы можем приятельствовать с полным на то основанием.
— После полудня подойдёт?
— Вполне.
Линна Риалойны высится далеко за границей поселения, к ней ведёт едва заметная стёжка. Совсем молодое ещё дерево, всего в два обхвата толщиной. Высокое, тонкое, с пушистой растрёпанной кроной, удивительно похожее на хозяйку. Мне с первой встречи кажется, что у этого дерева есть свой характер, что линна немного сумасбродная, но очень добрая, как и Риа. На мой взгляд почти все линны что-то перенимают от своих хозяев. А может и хозяева от них, кто знает? Кладу руку на гладкий золотистый ствол. Дерево восхитительно пахнет, высоко над головой тихо шуршит на ветру листва. Линна не против моего присутствия. Это странно звучит, но иного определения я подобрать не могу. Приветственно погладив тёплую кору, наклоняюсь и нахожу привязанную к корню верёвку. Дёргаю за неё, заставив чуть отклониться одну из верхних веток, и хитро закреплённая верёвочная лестница спускается на землю. На старых деревьях лестницы не такие, но эта слишком молода, чтобы крепить к её коре настоящие прочные ступени.
На покрытой сложной резьбой дверце не сразу и найдёшь замочную скважину. В первый раз Риа предложила мне искать её самостоятельно и долго хихикала, глядя как я ощупываю и обнюхиваю изображённых на двери животных и птиц. Найти щель мне тогда всё же удалось без подсказки, чем я до сих пор заслуженно горжусь. Сейчас я уже могу отыскать её с закрытыми глазами. Чуть отодвигаю ухо настороженной лесной кошки, просовываю в открывшееся отверстие ключ и несколько раз проворачиваю.
В жилище Риа просторно и светло. Комната всего одна, пол застелен тростниковыми циновками. Поверх них изящный, не вызывающий неприятных впечатлений бардак. Широкие окна распахнуты, занавешивающие их гибкие ветви подвязаны яркими лоскутками и лентами для волос. С восторгом узнаю среди них одну из своих. В центре комнаты низкий столик, на нём буйно и ароматно цветёт ало-золотистая лилия в горшке и свалены листы с набросками, рядом на полу широкая миска с песком, в которую воткнуты использующиеся для измерения времени толстые ароматические палочки с насечками, сейчас погашенные. В углу тюфяк и груда пледов, служащие постелью, среди них затесалась раскрытая книга. На стенах вперемешку развешаны картины, оружие и книжные полки, с потолочных ветвей то тут, то там свисают на шнурках разновеликие колокольчики и круглые маленькие светильники из тонкого стекла. В них растут кустики светящегося в темноте лишайника. Лишайник днём голубовато-белый и сухой даже на вид, чтобы «зажечь» его, в сосуды наливают немного воды.
Со вздохом облегчения сваливаю сумки в излюбленный угол у окна. Мои права на него Риа уже давно не оспаривает, здесь даже стоит небольшой сплетённый из лозы сундучок с моими вещами. Несколько платьев, бельё, ленты, низка тонких серебряных колечек, служащих у эльфов деньгами и прочие девичьи мелочи.
Какое же это невероятное облегчение — наконец содрать с себя пропахшую потом и пылью дорожную одежду! Скидываю тряпки в стоящую у стены корзину для грязного белья, к ним же прибавляю условно чистую смену из сумок. Надо бы заняться стиркой ближе к вечеру, тем более что, судя по залежам «собратьев» моих вещей, Риа это обрадует. Эльфийка терпеть не может стирать, откладывая это занятие до последнего и сваливая на заезжающих в гости подруг.
Собранной дождевой воды с избытком хватало, чтобы помыться. Более старшие деревья проводят воду в дом напрямую, от корней, но риалойниной линне до такого ещё расти и расти. Расчесав благоухающие позаимствованным у подруги коричным бальзамом (благо, здесь это уже не вызов обществу) волосы, завязываю их в традиционный для эльфов высокий хвост на макушке зелёной лентой, оставив два длинных конца. При необходимости ими несколько раз крест-накрест обвязывают волосы, чтобы не мешали. Извлечённое из сундучка свободное платье цвета нефрита спадает мягкими складками, прикосновение тонкой ткани к коже до безумия приятно. Жаль, позволить себе подобное я могу очень редко. Бисерный пояс, кулон и серьги с морионами — образ готов.
***
Линна, на которой живёт Арле с семьёй, одна из самых старых здесь, растёт почти в центре Ивовой Рощи. Древнее дерево настолько огромно, что стоящая у его подножья кожевенная лавка и до половины не закрывает ствол. От мощных сучьев тянутся подвесные мостики к другим домам.
Наскоро поздоровавшись с занятым покупателями Арлайном (его колчаны и пояса славятся на полсоюза), поднимаюсь по ажурной, спиралью обвивающей ствол лестнице, скользя рукой по гладкой коре. С этой линной говорил ещё дважды прадед нынешнего хозяина, даже для эльфов это очень и очень давно. На её ветвях должна была бы жить большая семья, а не пара супругов с детьми, но не случилось. После эпидемии завезённой северными купцами красной лихорадки (эльфы болезням подвержены поменьше людей, но всё же не неуязвимы для большинства из них) из всего рода уцелел лишь самый младший отпрыск. Меня в Ллевельдеиле тогда не было, а когда удалось добраться, местные лекари уже сами нашли лечение, вот только к людям с тех пор в Ллевельдеиле отношение неровное. Потерявший супругу Князь их честно ненавидит и с огромным удовольствием вообще закрыл бы Лес от чужаков, его наследник, наоборот, уверен, что изоляция для эльфов губительна. У простых эльфов мнения расходятся.
Хозяйку дома я нахожу сидящей на полу одной из террас и увлечённо читающей длинный свиток. Терраса почти целиком застелена толстым ковром с вытканным на нём степняцким узором, слегка доработанным в связи с эльфийскими представлениями о прекрасном. Греющаяся на весеннем солнышке Вьёна при виде меня улыбается и пытается подняться на ноги.
— Сиди, не вставай!
Устраиваюсь рядом на разбросанных по полу подушках. Прикасаюсь губами к её виску.
Вьёна выглядит именно так, как представляют эльфиек человеческие художники и поэты. Высокая, царственная, с плащом бледно-золотистых волос и огромными, серо-зелёными глазами. В домашнем, расшитым осенними листьями платье, с задремавшей у груди младшей дочкой, она красива так, что дух захватывает.
— Рада тебе.
— Я тоже, — она осторожно, чтобы не потревожить маленькую Ольрейну, повторяет мой приветственный жест. — Подожди, отнесу малышку, и поговорим.
Вьёна всё же поднимается и выходит, чтобы вскоре вернуться с высоким кувшином из белой глины, расписанным травами и цветами, и стаканом синего стекла. Разговаривать за едой у эльфов не принято. Чтобы горло не пересыхало, к дружеской беседе подаётся кувшин освежающего напитка и один на двоих бокал. Заинтересованно принюхиваюсь. В кувшине ключевая вода с линновым весенним соком — умопомрачительно вкусная вещь. Если бы другим расам довелось такое попробовать — за линны бы воевали. Но, к счастью, в трактирах его не подают, посторонним не наливают и, тем более, не продают никому. Сок даже не собирают ни с каких деревьев, кроме собственного.
С увлечением участвую в обсуждении семейных новостей и жизни общих знакомых, привычно вылавливая ценную информацию. Алорлана разработала какой-то новый сорт стекла, не трескающийся от жара, теперь у неё заказов на год вперёд. Иллайн всё же решил стать магом. Жаль парня, мне казалось, что его ещё можно спасти. После гибели невесты он был сам не свой, но в последний наш разговор мне показалось, что рана начала затягиваться. Где-то под ключицами ворочается тяжёлый комок чувства вины. Не стоило мне тогда уезжать, возможно, ещё одна беседа по душам всё бы изменила. А может и нет, всё же с его стороны это была самая настоящая любовь. Отгоняю не ко времени пришедшую в голову мысль, что Элистару грозит похожая судьба. Нет, ни в коем случае! Я ещё успею что-нибудь придумать. И вообще, невежливо отвлекаться от разговора, обдумать его можно и потом, в одиночестве.
А борцов за эльфийскую избранность, оказывается, стало ещё больше, и Риэллин вот-вот выбьется в лидеры. Дураки, но опасные. За Ллевельдеил волноваться не стоит, Элистар их приструнит, как только станет Князем. А вот в другие княжества стоит наведываться почаще. Вряд ли это только местные настроения.
Выяснив всё, что хотелось, пытаюсь аккуратно перевести разговор на тему Эссариона. Вьёна, не будь дура, настораживается. Признанным из милости авантюристкам вроде меня положено держаться от политики на расстоянии выстрела из ростового лука.
— А зачем тебе знать об этой ссоре?
Пришлось смущаться и торопливо краснеть. У меня это здорово получается, сразу всем лицом и даже шеей немного.
— Ясно, — Вьёна понимающе улыбается, откидывает с лица длинную прядь волос. — Про сватовство уже рассказали. Не надейся, на отношениях с нашими ничего не сказалось. А та история банальна до неприличия. Астайе Сэлиса серьёзно оскорбил посла. И не пожелал признавать свою вину.
Странно, люди эту историю рассказывают совершенно иначе.
— Князь попросил объяснений, не получил их и разорвал с астаем все отношения.
Да, иначе. С точностью до наоборот.
— И это всё?
— Всё, что точно известно. Слухов, разумеется, полно, но достоверных среди них почти нет.
— Спасибо и на этом.
Из глубины дома доносится детский плач. Эльфийка вскакивает и, скороговоркой извинившись, спешит к дочери.
***
Усталая Риалойна приходит домой далеко за полночь. Окидывает одобрительным взглядом воцарившийся в доме порядок и заинтересованно принюхивается.
— М-м-м, а что это у нас такое вкусное грядёт?
— Увидишь, — улыбаюсь я, не переставая помешивать густую похлёбку в котелке. — Бельё лучше с ветвей сними.
Риа вприпрыжку уносится наружу. С её ночным зрением скакать по веткам и в темноте не сложно. Я же возвращаюсь к прерванному занятию. Небольшая жаровня, на которой я готовлю — единственный допустимый огонь в эльфийском доме — почти не даёт света, но мне не сложно ориентироваться в полутьме при помощи памяти и обоняния, а «зажигать» светильники просто не хочется. Попробовав булькающее варево, снимаю суп с огня. Да, я не люблю готовить. Но кто сказал, что не умею? Все остальные кушанья уже расставлены на столике вокруг лилии и ждут своего часа. Салат из стеблей и молодых листочков, запечённая в пряных листьях рыба и человеческий хлеб, купленный по пути от Вьёны.
— Что бы я без тебя делала! — вернувшаяся Риалойна пристраивает ворох одежды на одном из горизонтальных сучьев. Щёлкает пальцем по ближайшему светильнику — тот издаёт долгий мелодичный звон — но зажигать тоже не зажигает. И так вполне уютно — лунный свет льётся в открытые окна, столик специально стоит именно там, куда он падает.
— Грязью бы заросла по самые кончики ушей! — тяжело вздыхаю я.
— Не факт, не факт. У меня подруг много! — Риа беззаботно смеётся и благодарно утыкается носом мне в волосы. — Хотя тебя я бы у себя, пожалуй, насовсем поселила. Готовить будешь!
— Лентяйка! — разливаю похлёбку в глубокие пиалы. — Садись, давай!
— Надолго у меня задержишься? — спрашивает эльфийка, как только мы, наконец, устраиваемся на полу, друг напротив друга, и приступаем к еде. Этикет, повелевающий во время приёма пищи молчать и не отвлекаться, всегда был не для неё писан.
— Прости, на сей раз праздник не затянется — завтра же утром отправлюсь к Князю. Важное дело.
— Я-а-асненько, — понимающе ухмыляется она. — Нет, завтра утром ты никуда не пойдёшь! — Риа с хлюпаньем отпивает из пиалы. — Завтра у меня свободный день, так что утром ты вместе со мной пускаешь мыльные пузыри.
А что, вполне подходящее занятие для эльфийской девы, если её, разумеется, не видит никто из посторонних. Да и мне бы не помешало немного развеяться.
— Ну ладно, — в принципе, одно утро погоды уже не сделает. — А можно просьбу? Когда время будет, поговори со своей матерью, мне арфа нужна.
Лерду же надо учить не только пению. А под её пальцы арфа — самое то.
— Точно тебе? Ты учти, она же без личной встречи ничего не делает.
Как и положено настоящему мастеру. Великая женщина, Риалойнина мама, хоть и стерва редкостная. Впрочем, в её случае это вполне простительная стервозность уверенной в себе талантливой мастерицы, а не убеждённость в своём расовом превосходстве, так что ладим мы неплохо.
— Одной человеческой девушке. Очень талантливая, не переживай.
Представив, как обрадуется Лерда, когда я привезу её в эльфийский лес, довольно жмурюсь. Ей понравится, я верю.
— Ховофо, а ео уховову…. уговорю, то есть. Рыбку подай!
***
Дэррик Виттанийский отложил в сторону перо и потянулся. Расшифровка старинного манускрипта продвигалась медленно, но труд того стоил. Подумать только, подлинные записки кого-то из Звёздных! Полностью прочесть их никак не удавалось, но уже расшифрованные фрагменты несли просто невероятные знания!
Заблуждение, что Дети Звезды не использовали магию. Ещё как использовали, маг был в этом абсолютно уверен. Заклятье тления, которым он так гордился, было почёрпнуто именно из этих записей. То есть не само оно — писавший почему-то не использовал общепринятых магических формул. Должно быть, у его народа это не было принято, или же он опасался за свои тайны. Тем не менее, достаточно опытный маг способен восстановить заклинание даже на основе одного лишь описания принципов его действия.
Дэррик провёл кончиками пальцев по полустёртым буквам. Неразгаданные фрагменты таили в себе новые знания, но потребуется ещё много времени, чтобы их понять. Упрямый текст очень плохо поддавался расшифровке, неведомый автор менял способ записи в зависимости от дня, часа и даже, кажется, погоды, а приходилось ещё и переводить с давно мёртвых языков. Временами казалось, что сам манускрипт не желает быть прочитанным, сопротивляется, словно живое существо, то и дело выдавая новый принцип записи или чтения. Сравнение мага позабавило. Он ещё не встречал существа, способного противостоять его воле. И непокорный пергамент тоже подчинится, рано или поздно.
Маг довольно улыбнулся. А самое главное, эта редкость ему почти ничего не стоила. Всего лишь пара слов нужному человеку в нужное время. С Сэлисским астайе он давно был накоротке. А эльфы, кажется, сами рады были избавиться от бесполезных, с их точки зрения, записей. Другое дело, что при передаче оговорённой оплаты дурак астайе ухитрился где-то крупно опростоволоситься. Ну или эльфийка что-то учудила, Дэррик этой историей не слишком интересовался.
***
Выйти от Риа у меня получается только ближе к полудню, когда мы, наконец, вдоволь надурачились. За мыльными пузырями как-то незаметно последовали догонялки по ветвям, закончившиеся выпутыванием веток из моих волос (точнее, будем честны, меня из веток), прогулка воль реки и сбор кореньев к обеду, а потом — совместное их приготовление и поедание.
Повесив на пояс сумку и стребовав с подруги клятву не забыть об обещании и обязательно поговорить с матерью об арфе в ближайшие же дни, с лёгким сожалением покидаю Ивовую Рощу.
Перемещаться по эльфийскому Лесу можно только пешком. И при этом за пол дня преодолевать расстояния, которые на лошади можно покрыть только за неделю. Эльфийские Тропы — самая странная и прекрасная особенность линновых лесов. И чтобы ступить на них, эльфом быть отнюдь не обязательно. Достаточно того, чтобы тебя признали деревья, как бы странно это не звучало. Тогда можно войти в лес, снять обувь и пойти, загадав конечную цель. И через пару десятков шагов ты найдёшь Тропу. Где угодно, они, кажется, никогда не появляются дважды подряд в одном и том же месте. Несколько часов величественной лесной тишины и полного одиночества, и вот ты уже на месте. Просто и замечательно. Говорят, некоторые из эльфов потеряли способность перемещаться подобным образом, но так ли это мне пока неизвестно.
А ещё, хоть раз пройдя Тропой, невозможно не почувствовать благоговения. Деревья древнее всех, кто ходит в тени их крон, они видели иные эпохи и иной мир и помнят столько, что и не снилось никому из живущих. Огромные, прекрасные, вечные… Далеко в вышине их ветви сплетаются с солнечными лучами, бросая на землю причудливое кружево теней. Тропа среди них — ручей зеленоватого света, непонятно как пробившегося сквозь высокие кроны. Мягкая прошлогодняя листва слегка пружинит под ногами, словно подталкивая в пятки, торопя, не давая остановиться и задуматься. Останавливаться на Тропе нельзя — можно ненароком сойти и заблудиться. Впрочем, бежать я тоже не собираюсь. На бегу невозможно увидеть ничего интересного и, тем более, красивого.
Солнечные блики на золотистой коре складываются в смутно угадываемый девичий силуэт. Куст черёмухи с порывом ветра обдаёт меня целой метелью из белоснежных лепестков и волной головокружительного аромата. Изумрудная змейка торопливо переползает дорогу, не обращая на меня ни малейшего внимания. Ей до Троп нет никакого дела, у неё свои пути. Мелькает сбоку поляна, белая от цветущей земляники — эх, как жаль, что нельзя вернуться сюда через пару месяцев! Маленький, с пол ладони, пёстрый паучок деловито натягивает свою сеть прямо над тропой. Эльфы приручают таких, делая из их паутины тончайший и прочнейший эльфийский шёлк, сохраняющийся веками. Не сбавляя шага пригибаюсь, пропуская над головой почти законченную сеть. А, выпрямившись, неожиданно понимаю, что до цели моего пути осталось всего с полтысячи шагов. И, даже сознавая всю глупость подобного поступка, не могу не обернуться. Паука, разумеется, нет.
Линны, в кронах которых построен дворец князя, своей древностью просто подавляют. Несколько сплётшихся, почти сросшихся ветвями деревьев, каждое обхватом в хорошую площадь. А тень от их крон лишь немного не достигает пальцев моих ног. Огромные, старые настолько, что, кажется, помнят рождение этого мира. О чём они думают? Чего ждут? Замечают ли копошение смертных букашек на их телах?
Ажурное кружево княжеского дворца, запутавшегося в ветвях, кажется праздничной гирляндой Дня Цветения, почему-то вырезанной из белой, а не алой бумаги. Террасы и переходы, отдельные комнаты, домики и целые замки, серебристо-белые, переливающиеся на солнце, тончайшие и невесомые на фоне мощных, затейливо перекрученных стволов, от времени сменивших цвет на бархатисто-коричневый. Широкие подвесные лестницы и мосты почти теряются среди золотистой зелени листвы и похожи на занесённые ветром паутинки. Дворец Князя — пожалуй единственный аналог человеческого города в каждом княжестве. Столица Леса, его сердце. Со вздохом снимаю с плеча связанные ремешками сандалии и нехотя обуваюсь — входя туда нужно соответствовать приличиям.
Здесь одним кольцом дело не ограничилось — стоящему у лестницы стражу пришлось назвать полное имя и цель визита. Имя знакомое, цель визита известная, но доблестный воин всё равно переглянулся с напарником и счёл необходимым проводить меня до первой террасы, передав там с рук на руки одной из незанятых служанок. Девушка приветливо улыбнулась и вызвалась показать мне закреплённые за мной апартаменты. Как будто за то время, что я здесь бываю, нельзя было наизусть дорогу выучить! Вежливо поддерживаю бессодержательный разговор, с огромным трудом удерживаясь от того, чтобы смутиться и попытаться одёрнуть платье. Лицо и голос эльфийки источают заученно-привычную доброжелательность, но в глазах, в развороте плеч легко читается всё, что она думает о всяких там оборванках, смеющих являться во дворец в обносках, не озаботившись привести себя в порядок. Всё же украдкой поправляю ворот, заработав презрительное шевеление лопаткой. Это платье у меня самое лучшее, шёлковое, с тонкой вышивкой, но по сравнению с нарядами даже здешней прислуги оно всё равно смотрится обносками. На то, что здесь принято носить, мне и за десять лет не накопить. В основном по причине того, что сейчас мне даже в голову не придёт заниматься подобными глупостями.
Во дворце мне отведены несколько комнат на концевой развилке одной из крайних ветвей. Просторные, уютно и со вкусом обставленные и чужие. Я специально стараюсь не оставлять в них своих вещей, чтобы не создавать даже слабую иллюзию обжитости. Мне не слишком-то по душе княжеский дворец.
Присев на краешек стула, достаю из сумки рильду и лист бумаги и быстро вывожу несколько слов. Девушка наблюдает за мной с брезгливым любопытством. Ну да, человеческие выдумки. Эльфийские кисти и тушь требуют слишком много возни. Складываю записку особым образом, не забыв слегка задеть края испачканным в угле пальцем.
— Передай это наследнику, пожалуйста. Только обязательно лично в руки.
— Всё будет исполнено в точности, — даже глаза не отвела. Вот что значит хорошая придворная школа лганья!
Служанка прячет в рукав записку и с поклоном исчезает, позволив мне, наконец-то, скинуть обувь и ничком рухнуть на широкую постель. Не для того, чтобы поспать — здесь вообще очень тяжело засыпается, слишком многое помнят старые деревья — лишь немного собраться с мыслями. Элистар не откажет. Но мне хочется сформулировать просьбу так, чтобы не перестать себя уважать. Пока служанка покажет записку кому надо, пока этот кто-то убедится, что ничего подозрительного в ней нет, и разрешит передать по назначению, пока девушка найдёт наследника, пока он разберётся с делами… время подумать у меня есть.
Несколькими часами позднее я стою на одной из внешних галерей и слушаю песенку ветра. Лёгкого тёплого ветерка, вечно гуляющего среди ветвей древних линн. Он дёргает за одежду, перебирает волосы, прохладными прикосновениями ласкает лицо, принося запах листвы, линновой коры и солнца. И поёт. Можно остановить мысли и закрыть глаза, полностью отдавшись его незатейливой мелодии. Шаловливой, переменчивой, очень тёплой и светлой. Даже слишком светлой для этого наполненного тысячелетиями памяти места. Она звучит как россыпь солнечных зайчиков на листьях или вкус первой земляники. Непроизвольно начинаю постукивать в такт кончиками пальцев по резным перилам. Ветер поёт о грядущем лете.
Глупцы те, кто считает стихии мёртвыми проявлениями законов природы. Вдвойне глупы верящие в различных духов, сильфов и прочих дриад. Как они не понимают, не чувствуют того, что для меня не требует подтверждений и доказательств — душу мира. Он ведь живой! Нет, ни в коем случае не разумный, во всяком случае, не в том смысле, который принято вкладывать в это слово. Просто живой. Бесконечно изменчивый и удивительно гармоничный. Его сущность сквозит во всём, что нас окружает. Некоторые умеют её слышать. Единицы — беседовать с ней. Не словами, нет. Слова — глупое и бесполезное изобретение смертных. Душой, сердцем, искусством. Именно это и есть истинное вдохновение.
Легко вскакиваю на перила, в ритме танца прохожу по ним несколько шагов, напевая услышанную мелодию. Ветер колышет свободное, тёмно-зеленое платье, раздувает пряди волос. Наблюдателей, если они все же здесь есть, ожидает довольно занятное зрелище. Впрочем, я слишком хорошо знаю наследника, чтобы поверить, будто он заранее не позаботился убрать все нескромные глаза с ближних и дальних ветвей. По влиятельности Элар уже давно соперничает с Князем.
— Морвена! — в донёсшемся из-за спины голосе искренняя радость. Чуть улыбнувшись, оборачиваюсь к его владельцу.
— Элистар. Мягкой листвы на твою дорогу.
Спрыгиваю на выложенный мозаикой из разноцветных кусочков дерева пол, поправляю складки платья. Мой друг ничуть не изменился — похожий на серебряную статуэтку в застёгнутом на все крючки и пряжки официальном одеянии, с уложенными в жгуты на старинный манер серебристыми волосами и идеально правильным лицом, не несущем и следа эмоций. Лишь в глазах подрагивают яркие искорки. Элистар, будущий правитель Ллевельдэила.
Мы познакомились почти полстолетия назад, и за время общения очень сблизились. Вплоть до того, что я регулярно гощу в княжеском дворце. Иногда задерживаюсь в Ллевельдеиле на несколько лет, иногда заезжаю на пару дней — отлежаться и успокоиться, никогда не предупреждаю о своём уходе и возвращении, сваливаясь как снег на голову, часто с погоней за спиной и очередной партией соратников-друзей-подопечных на шее. Он не возражает. Не спрашивает, куда я уезжаю и когда вернусь, безропотно приняв мои странности, как принимают капризы погоды и превратности судьбы. Слишком горд, чтобы давать волю чувствам. Но слишком молод, чтобы вовсе не испытывать их.
— Я очень рад тебя видеть! — длинные бледные пальцы обхватывают мою руку, чужие губы чуть касаются моих. Я не протестую, хотя почти никогда не отвечаю ему. Ещё в самом начале нашего знакомства мы серьёзно обсудили этот вопрос, так что Элистар прекрасно знает, до каких границ ему позволено дойти. Вот и сейчас поцелуй практически неощутим. Лёгкое прикосновение сухих губ, тёплая ладонь, накрывшая мои пальцы… Всё.
— Я тоже, — поднимаю голову, вглядываясь в серебристо-серые глаза. Классический миндалевидный разрез, яснее формы ушей говорящий о безупречно чистой эльфийской крови. Очень светлая кожа, запах мяты и талой воды… Помню, в первую нашу встречу мне до безумия захотелось его лизнуть. Просто чтобы проверить — ощущается ли эта холодная чистота на вкус так же ярко, как на вид и запах. Разумеется, я себе такой вольности никогда не позволю.
— Ты надолго в этот раз? — В Ллевельдэиле многие считают меня его любовницей. Эльфы, как, впрочем, и люди, и прочие смертные, предпочитают самые простые объяснения, а по какой ещё причине наследник княжества будет покровительствовать никому не известной смазливой полукровке? Обычной, в общем-то, искательнице приключений, каких по человеческим землям не меньше полусотни скитается. Мы не спорим. Так гораздо проще и им и нам.
И ещё я точно знаю, что могу положиться на него. Что он всегда поможет и будет ждать меня, несмотря ни на что. Сейчас от этого вдвойне паршиво.
Набираю воздух в лёгкие. Пора. А в голове, как назло, ни одной дельной мысли. Даже заготовленный заранее вежливый вопрос куда-то подевался.
— Нет. Элар, мне может потребоваться твоя помощь!
— Я всегда готов помочь тебе, ты же знаешь, — лёгкая укоризна в голосе. Когда-то давно он сам предложил мне обращаться к нему в любой момент с любыми просьбами. — Расскажи, что случилось.
***
— Пусть вздыхают кроны в чаще,
Некуда свернуть.
Пусть уводит нас всё дальше
Бесконечный путь.
Мы над бедами смеёмся,
Путь лежит в рассвет.
Может, мы ещё вернемся —
А, быть может, нет…
Вместе меряем дорогу
На одном коне.
Отдавила лошадь ногу
И тебе, и мне.
Так свивай узор, дорога,
На лесном лугу.
Пусть отдавит лошадь ногу
Нашему врагу!2
Песня кончилась. Лерда сняла с пояса подаренную Белкой фляжку, отпила несколько глотков воды и неуверенно улыбнулась.
— Хорошо поёшь, — одобрительно прогудел едущий рядом немолодой огромный воин, гордо несущий на груди ожерелье из прошлогодних желудей. Спор он всё же выиграл и Лерду даже уговорили вручить награду победителю, как и положено певице, после чего Гренд проникся к девушке чем-то вроде отеческого расположения. В небольшом отряде он был самым старшим, все остальные — десяток парней и две девушки-воительницы — ровесниками Этрама или даже младше. Как поняла Лерда, именно он за этой оравой неофициально и присматривал, хотя командовал всё же Этрам. — Как выучишься, приезжай в Аранну, Искерий певцов привечает.
Леренва смутилась. Святой Проводник ценил хороших певцов, но, чтобы удостоиться его внимания, нужно было обладать действительно редким талантом. Менестрели вообще часто жили при властителях. Многие шутили, что причина этого — старый обычай, согласно которому награду победителю разных турниров и состязаний лично правитель вручать не должен. Ожерелье победителю надевает не связанный с властью человек, лучше всего известный в народе. Чаще всего таковым оказывался именно менестрель. Очень удобно — и перед людьми покрасоваться можно и в честь победителя что-нибудь по-быстрому сочинить.
Выдуманную сдуру байку про ученицу менестреля пришлось доказывать, как только Этрам представил её своим людям. Небольшой отряд рыцарей Храма ехал в Перекрёстье, чтобы патрулировать границу с эльфами, сменив тех, кто дежурил там в последние три года, и в основном состоял из отпрысков знатных людей астая Коррем, подтверждающих службой Храму своё право наследовать. Граница с Ллевельдеилом была местом достаточно спокойным, чтобы не слишком опасаться за их безопасность. Этрам, к удивлению и смущению Лерды, оказался сыном самого астайе.
Леренва пела в пути и на привалах и, как ни странно, никто не имел ничего против. Песни всплывали в памяти и старые, мамины, и подхваченные у Мориона, голос лился свободно и весело.
— Вы столько песен знаете, — улыбнулся поравнявшийся с ней Этрам. Звёздочка на его солового породистого жеребца косилась с интересом, впрочем, не слишком взаимным. — Я не представляю, как их все можно запомнить.
— Я как-то не задумывалась. Вспоминается к месту, вот и пою.
В его отряде Лерду приняли неожиданно хорошо. Не все, взгляд некоторых парней девушке определённо не нравился, но их командир пообещал ей защиту и помощь и, она знала точно, обещания свои нарушать не привык. С каждым днём она всё свободнее общалась с воинами, даже отшучиваться научилась. Погода стояла ясная и тёплая, путь к Лесу с каждым днём казался всё более приятным.
— Споёте ещё что-нибудь? — почтительность, с которой с ней обращался Этрам, Лерду немного смущала, хотя определённо нравилась. Она к такому не привыкла.
— Горло устало. Можно чуть позже?
— Конечно же! Прошу простить мою назойливость, я должен был подумать, что вы устали.
Лерда смущённо улыбнулась. С тех пор, как она присоединилась к отряду рыцарей Храма, девушка не уставала удивляться своему вдруг ставшему таким послушным голосу. Год назад ей бы и в голову не пришло, что она может так легко и непринуждённо петь, не сбиваясь и не задыхаясь. И не только петь. Стихи рождались сами, непонятно как. Раньше они с Мори часто играли в рифмы от нечего делать. Теперь же она всё чаще ловила себя на том, что играет них в одиночку, про себя. В дороге или за хлопотами на привале как-то незаметно сочинялись длинные рифмованные тексты ни о чём. А по ночам снились дивные, яркие, по-настоящему чудесные сны, после которых она неизменно просыпалась счастливой. Всё это было странно, немного пугающе и вызывало восторг в глубине души. Словно внутри у неё всю жизнь была прореха, а теперь кто-то по кусочку заполняет её цветной мозаикой. Когда девушка пыталась думать об этом, у неё захватывало дух. И очень хотелось спеть на одном из привалов что-то из сочинённого ей самой, но Лерда боялась неудачи и сдерживалась. Пока ещё сдерживалась.
***
Оставшееся до вечера время было с толком потрачено на сбор сведений об Эссарионе вообще и элистаровой невесте в частности. Среди обитающих во дворце женщин у меня хороших знакомых сейчас нет, но местные красавицы не могли упустить случай поточить ядовитые зубки об отвергнутую фаворитку наследника. Особенно если последняя с несчастным видом прогуливается по галереям у всех на виду. Девушки одна за другой подходили «посочувствовать» и рассказать о том, как Князь выбрал сыну невесту, и насколько та хороша. Раньше эти прекрасные змейки единодушно мне завидовали, пряча зависть под презрительным равнодушием. Теперь принялись не менее единодушно злорадствовать, не слишком старательно маскируясь вежливым сочувствием. Страшно довольны, что самая завидная партия княжества досталась если не им, то, по крайней мере, не безродной бродячей выскочке. Однако говорили они иной раз кое-что действительно интересное. К сумеркам у меня было, что рассказать Элару.
Но, как только солнце скрылось за горизонтом ровно наполовину, меня отыскала давешняя служанка и сообщила, что Князь желает видеть деву, известную как Морвена-странница. Сейчас же. Сказать, что это вызвало нехорошее предчувствие, значит сильно приуменьшить. За всё время, что я знакома с Элистаром, с его отцом мы едва перемолвились парой слов. Увлечение сына он явно не одобрял и терпел только чтобы не обострять отношения. Следуя за вызвавшейся проводить меня девушкой, пытаюсь сообразить, чем мне грозит подобный поворот событий. Варианты не радуют. Очень надеюсь, что Князь не попытается попросту устранить досадную помеху браку наследника.
Князь встречает меня в одной из внутренних, почти полностью отрезанных от внешнего мира зал. Большое, шагов пятьдесят в поперечнике, помещение совершенно пусто, только у закрытых дверей предметами мебели замерли стражи в безумно дорогих серебристых латах, так непохожих на пятнистые коричнево-зелёные одежды стражей границ, пошитые из прочной кожи. Стены цвета слоновой кости украшает изысканная резьба в виде переплетающихся трав, заканчивающаяся только у забранного голубым стеклом окна в центре потолочного купола. В столбе света, падающем из него, стоит сам Князь. Расходящиеся широкими лучами серебристые узоры на выложенном лазуритом полу тоже сбегаются к центру, прямо к его ступням. На мой вкус излишне грубый намёк мне на моё место. Но, не могу не признать, выглядит чарующе и величественно.
Правитель Ллевельдеила медленно оборачивается, чуть слышно шуршат разложенные по полу волосы. Преклоняю колено, не опуская взгляд. Он похож на сына. Глазам больно, до чего похож. Те же гладко струящиеся волосы, точёные черты лица, длинные одеяния из серебристого паутинного шёлка. И, тем не менее, двух более разных эльфов не так просто найти. Сходства как между ртутью и сталью.
Старые эльфы всегда вызывали у меня некоторую оторопь. Юное тело, совершенное лицо и абсолютно пустые, промёрзшие до донышка глаза. Отполированные зеркала, не способные к выражению эмоций. Старение души… мне всегда казалось, что это чересчур жестокая плата за долгую жизнь. А Князь Ллевельдеила стар. Очень стар. С годами эльф теряет глубину чувств, свежесть и яркость восприятия, словно высыхает изнутри. Пока не остаётся только разум — вымороженный, вышлифованный, идеально логичный. После этого они уходят в смерть. Просто в один, ничем не отличающийся от прочих, момент останавливают своё сердце.
Я смотрю в глаза Князя и с внезапной чёткостью осознаю, что ему осталось совсем немного. Десятилетие, не больше. И он это тоже понимает, а потому сделает всё, чтобы выполнить свои планы относительно сына. Те самые, о которых я могу только догадываться и по мере сил корректировать их исполнение. Не отводя взгляда, мы настороженно изучаем друг друга, словно противники перед боем. Насчёт меня у него тоже есть планы, могу на собственную косу поспорить.
Почти лишённый интонаций льдисто-звонкий голос правителя, наконец, нарушает тишину:
— Я бы хотел с тобой поговорить, Морвена.
Ни приветствий, ни пустых слов. Мы с ним давние, очень давние и очень скрытые враги. Точнее не совсем так. Мне он враг. Я ему мешаю.
— Да, Правящий.
— О моём сыне. Ваша с ним связь начала причинять неудобства и может отразиться на его будущем. Я бы не хотел, чтобы благополучие наследника оказалось под угрозой из-за девушки недостойного происхождения.
— Да, Правящий, — а что тут ещё скажешь? Не спорить же.
— Я терпел твоё присутствие, пока он был свободен, но после его помолвки это уже немыслимо. Мне прекрасно известно, что юноше его возраста необходимо женское внимание. Но ты свою роль в его жизни сыграла. И более не нужна.
— Да, Правящий. — С-с-сволочь! Даже богиню поминать не хочется.
— В твоих же интересах покинуть Ллевельдеил сегодня же. Ты не должна мешать подготовке бракосочетания.
— Да, Правящий, — и, мгновенным отступлением от этикета: — Могу ли я с ним проститься?
— Нет. За этой дверью ждут те, кто сопроводит тебя до границы княжества. Я уже распорядился доставить туда же твою лошадь и личные вещи.
Это как удар под дых. Вот значит как… а в его комнату уже наверняка подкинута записка с извинениями и прощанием. Моим почерком написанная. Мне не впервой исчезать без предупреждения, Элар не слишком удивится.
— Верни перстень, Морвена.
— Нет, Правящий. Я приняла его в подарок от наследника и, по закону, могу вернуть лишь Элистару. Приношу извинения.
— Что ж, это не столь важно. Вернёшь ему лично…
В груди трепыхается нелепая надежда.
— … Когда в следующий раз посетишь Ллевельдеил. Стражи не пропустят тебя через границу в течение ближайших двадцати лет.
— Да, Правящий.
Что ж, могло быть и хуже. В конце концов, ему ничего не стоило просто-напросто приказать меня убить.
***
Конвоиров оказалось четверо. Вежливо здороваюсь, несколько мгновений прислушиваюсь к ответной хмурой тишине. С отстранённым любопытством разглядываю их. Пара серьёзных незнакомых воинов, не менее незнакомый скучающий маг (знак магического сообщества на цепочке горделиво выпущен на грудь, поверх куртки) и Риэллин, лучащийся плохо сдерживаемым торжеством. Его сложившаяся ситуация радует, пожалуй, даже больше, чем всех придворных красоток вместе взятых. Тех моё существование просто как женщин оскорбляло, а Риэ и ему подобным я об эльфийской избранности грезить мешаю.
Впрочем, между незнакомым магом и знакомым недоброжелателем я определённо предпочту второго. С самой вежливой из возможных улыбкой подхватываю растерявшегося от неожиданности эльфа под локоть и увлекаю к выходу. Риэллин скрипит зубами, но молчит. Ничего, ему полезно, да и мне тоже. Во-первых, потому, что в темноте я вижу гораздо хуже эльфов. А вторая причина в том, что на магов с занятыми руками кидаться неудобно. С усилием отвожу взгляд от угадывающейся под тёмно-каштановыми волосами ямки у основания затылка идущего впереди колдуна. Один удар и всё. Если понадобится, я разделаюсь с охраной за несколько мгновений. Но нельзя.
Когда мы выходим из покоев Князя, уже темнеет. Растущие прямо на ветвях круглые гладкие фонарики на высоких, завитых спиралью ножках неярко светятся голубым. Такая роскошь бывает только на самых старых деревьях, жители молодых линн освещают свои дома светящимся лишайником или держат домашних светлячков. Огонь в эльфийских домах не то чтобы полностью запретен, но используется по минимуму. Сгоревшая линна — одна из самых серьёзных трагедий для эльфа, почти как погибший близкий родственник.
Наша нелепая процессия торопливо спускается по одной из второстепенных, полузаброшенных лестниц. Этот путь почти не используется, сучья закрывают его так, что иногда приходится пригибаться, на ступеньках лежат листья и обломанные веточки. Разумеется, по дороге нам никто не встречается и встретиться не может, но маг всё равно спешит. Он идёт первым, вслед за ним я, под ручку с едва не шипящим Риэллином, сзади плечом к плечу явно сбитые с толку таким вниманием к простой полукровке воины.
Тропа находится после полусотни шагов от ствола. Точнее, не находится. И не Тропа — от эльфийских троп здесь только зеленоватое свечение, и то не спускающееся из ветвей, а словно пробивающееся из-под земли. Крепче прижимаюсь к Риэ, нервно косясь на магическую подделку. Заставить себя ступить на неё кажется невозможным. Риэллин презрительно фыркает и пытается выдернуть руку. Не надейся, из моей хватки ещё никто просто так не вырывался.
— Не трясись, никто не собирается тебя убивать, — сквозь зубы шипит Риэ, дёргая меня по направлению к тропе.
— Я знаю. — Глубокий вдох, как перед погружением в воду. Ничего, Орин, это всего лишь надо пережить. Ничего. Просто пройти. Бывало и хуже. Шагай. На счёт три!
Идти по этой мерзости просто невыносимо. Словно ступаешь по разлагающимся трупам. Не получается даже смотреть по сторонам — мерзкий, неправильный зелёный свет бьёт по глазам. Зажмуриваюсь, крепче вцепляюсь в Риэллина — это не слишком помогает. От отвращения меня мелко трясёт, тошнота подкатывает к горлу. Так, главное не упасть. Только обмороков мне здесь не хватало.
Заметив состояние сопровождаемой маг начинает нервничать. Даже, помявшись предлагает сделать привал. На Тропе! И в этом колдовская подделка не совпадает с настоящей! Разумеется, я отказываюсь. Идти здесь я ещё могу, но если остановлюсь — точно сойду с ума.
Когда путь, наконец, заканчивается, я уже почти вишу на Риэллине. Тот раздражён и обеспокоен. И непонятно, что больше. Едва сойдя с тропы, без сил падаю на траву. Нормальную, живую траву, не тронутую никаким колдовством. Богиня, какое же счастье! Риэ с облегчением выпускает мой локоть и отходит в сторону. Интересно руки потом вымоет, или до такой степени дурости он ещё не дошёл? Любопытство, однако, едва ощутимо. Мне плевать на всё. Даже желание прикончить мага отползло куда-то в дальний уголок сознания и почти не мешает дышать.
— Вы в порядке? — Лёгок на помине. — Возможно я мог бы…
— Сгинь.
Звёзды сквозь листву. Красиво. Крохотные яркие огоньки среди тёмной массы листьев. Здесь молодые линны растут вперемешку с ясенями и дубами, явно уступая им в численности. Почти граница.
— Уважаемые, мне просто нужно немного отдохнуть. Скоро я буду готова продолжить путь.
— Могу я чем-то помочь? — Риэллин. Надо же! Перевожу на него взгляд. Вид у эльфа слегка ошарашенный, словно он сам не в силах поверить, что задал этот вопрос. Меня, наконец, отпускает настолько, что я уже в состоянии мысленно развернуть карту.
— Сестре передай, что я в Перекрёстье на полдесятидневья задержусь. Пусть придёт попрощаться, если захочет.
Молча кивает. Интересно, передаст ли?
Со вздохом поднимаюсь на ноги. Один из воинов уже держит под уздцы осёдланного Мрака, сонного и недовольного. Интересно, как его выйти из конюшни уговаривали? Ох, чую, не обошлось без жертв. Даже несмотря на всю эльфийскую способность понимать зверей и птиц и свободно общаться с ними. К седлу приторочены раздутые сумки с торчащей из них одеждой. Смерив Риэллина недовольным взглядом — забрать мои вещи из дома Риалойны мог только он — принимаю поводья.
— Прощайте.
И снова никто мне не отвечает. Ведя коня на поводу, направляюсь в сторону границы. Риэллин, как и положено стражу, сопровождает меня. Молчит. Как-то… недоуменно-яростно молчит. Кажется, тот факт, что ему не безразлично моё состояние, стал для парня весьма неприятным сюрпризом. Интересно, поблагодарить за заботу или не стоит? Наверное, все же не стоит. Обидится.
У границы я останавливаюсь. Оборачиваюсь к спутнику.
— Ну, до встречи, Риэ.
Привычная высокомерная ухмылка.
— Надеюсь, нескорой.
Самое смешное, я тоже очень на это надеюсь.
— Прощай!
***
Море шумело тихо и ровно. Волны накатывали на берег одна за другой, и в их плеске чудились тающие голоса. Пахнущий солью прохладный ветер развевал волосы, приятно охлаждая лоб. День клонился к вечеру, но солнце всё ещё ощутимо припекало, даже рубашку расстегнуть пришлось. Дэррик расслабился, позволяя коню идти шагом. Маг не понимал бесцельных прогулок, но сейчас, возвращаясь с важной встречи, позволил себе немного развеяться. Смирный рыжий мерин переставлял копыта неторопливо и ровно, так что даже весьма посредственно держащийся в седле волшебник чувствовал себя уверенно. Честно говоря, Дэррик верховую езду недолюбливал, предпочитая порталы. Но сегодняшняя встреча была из тех, на которых своё имя не указывают даже малейшим намёком.
«Фиолетовая раковина» показалась из-за обточенного ветрами утёса. Четырёхэтажное главное здание, в окружении построек поменьше, укреплённое почище иного замка и огороженное высокой стеной из ашшианского мрамора. На стене переливались золотистые узоры скрывающих заклятий. Найти его, не зная точно, где искать, не мог даже другой маг. Дэррик въехал во двор, соскочил с коня и кинул поводья подошедшему слуге. Тот равнодушно поклонился и направился к конюшне, глядя прямо перед собой пустыми бесцветными глазами. Дэррик гордо улыбнулся. Идея с чёрной пыльцой, без сомнения, была гениальной. Теперь не надо ни беспокоиться о лояльности слуг, ни пытаться заставить их принести клятву верности. Зависимых куда проще и приятнее контролировать, а уж заклятий, которые можно на них навесить, просто не счесть!
Когда маг уже поднимался по ступеням к двери, на его плечо села маленькая серебристая пичуга. Дэррик накрыл птицу рукой и сжал в кулаке, а когда раскрыл его, на ладони лежало свёрнутое в свиток послание. Наконец-то! Маг направился в дом, на ходу разворачивая письмо.
Захлопнув за собой дверь спальни, Дэррик аккуратно отложил в сторону послание и, наконец, позволил себе расхохотаться. Нет, но какова наглость! Любовница принца, подумать только! Неудивительно, что никто из его знакомых эльфийских магов не догадался. Он и сам бы не догадался, если бы не попросил у Акрилина описание всех признанных князем полукровок.
Ничего, теперь, когда цель, наконец, нашлась, осталось лишь отправить сообщение и немного подождать. Маг поморщился. В последнее время устанавливать мысленную связь было всё тяжелее. Возраст, что ли, берёт своё? От этой мысли маг слегка поёжился. Нет, с чего бы, ему ещё не столь много лет. Просто усталость.
***
Стражница склонилась в неловком поклоне, попрощалась и вышла, не потревожив закрывающую вход занавесь из деревянных бусин. Девушка, кажется, сама не могла поверить, что решилась прийти к наследнику, но чувство долга и беспокойство за подругу перевесили неуверенность. И Элистар был ей за это страшно благодарен. Когда служанка принесла ему не отмеченное условным знаком послание, он не знал, что и думать. Даже чуть было не пошёл к отцу с расспросами, но, хвала Лесу, не успел. Риалойна, умница, не забыть бы её в число своей личной охраны потом включить, сообразила, что что-то не так, едва заметила пропажу всех принадлежащих подруге вещей. А уж когда брат передал ей, где и сколько Морвена будет ждать её, чтобы попрощаться, бросилась к наследнику, едва дотерпев до конца своего дежурства.
Элистар пакостно ухмыльнулся. Увидел бы его отец, прочитал бы целую лекцию о недопустимости для будущего правителя открытых проявлений столь низменных чувств, а вот Морве насторожилась бы и попросила ничего не делать сгоряча. Что ж, на сей раз он последует её мысленному совету и немного повременит. Всего пару дней, чтобы все убедились, что наследник ничего не заподозрил, а сам он успел лучше подготовиться к побегу. Морвена просила его о помощи, и он выполнит эту просьбу во что бы то ни стало. Она и так почти никогда его ни о чём не просила.
Улыбка эльфа угасла. Он прекрасно понимал, что ничем хорошим задуманное не кончится. И что Князь был во многом прав, отсылая её. Прекрасно понимал, но…
Изначально это было всего лишь игрой, вызовом отцу. Отдать перстень наследника первой встречной полукровке, что может быть скандальнее? А когда шутка обернулась горьким, невозможным для него чувством, было поздно что-то менять. Эльфы редко любят по-настоящему. Слишком легки их эмоции, слишком часто меняется настроение, слишком сложно долго концентрироваться на чём-то одном. Эльф за свою жизнь может сменить не один десяток тех, кому посвящал стихи и ночи, но так ни разу и не встретить ту, без которой не мыслит жизни. Элистару повезло, но такое везение обернулось проклятьем. И дело даже не в том, что наследник Князя не может жениться на девушке недостойного происхождения, неспособной подарить ему ребёнка. Просто Морве, искренне считая его своим ближайшим другом, так и не смогла полюбить в ответ.
Он ясно помнил, когда впервые осознал свою любовь. Морвена к тому времени уже была частой гостьей в Ллевельдеиле, и в тот визит к одному из гномьих царей напросилась за компанию с посольством. Как и положено сыну Князя, на сколько-нибудь важные, подразумевающие заключение серьёзных договоров переговоры Элистар выезжал лично, и с его решением взять с собой девушку никто не рискнул спорить. Элар так и не спросил потом, что за дела у неё были в Серебряных горах. Зачем? Ведь от той долгой, полной осенних листьев и стылого ветра поездки у него осталось самое главное в его жизни воспоминание. Бережно хранимое, как редкая драгоценность.
Элистар тогда проснулся от холода — ночью ударили заморозки. Выпал первый снег и шатры, деревья и землю укутывало невесомое белое покрывало, лёгкое и эфемерное, как предрассветный сон. Эльф выглянул из шатра, оглядел спящий лагерь и вздрогнул — палатка Морвены пустовала. Свободно откинутое полотнище входа трепетало на ветру, на снегу отпечаталась цепочка узких лёгких следов. Он может, и не стал бы тревожиться, мало ли, понадобилось девушке отойти. Вот только оставлены они были босыми ногами. Вещи полуэльфийки были аккуратно сложены на одеяле.
Тихо одевшись, Элистар взял один из кинжалов и направился по следу, уже припорошенному не перестающим сыпаться снегом. Прислушался к лесу. Хрупкая, хрустальная тишина, почти зимнее ледяное безмолвие, которое, как он прекрасно знал, рассыплется с первым лучом солнца, как исчезнет и снежное кружево под безжалостным взглядом дневного светила.
За заснеженными зарослями послышался тихий смех. Поудобнее перехватив нож, эльф выглянул из-за ветвей. И замер, поражённый, задохнувшись от удивления и восторга. Забытый кинжал полетел в снег, а принц смотрел, не в силах оторваться…
Морвена танцевала. Босиком, в одной тонкой, не достигающей и середины бёдер, рубашке, девушка невесомо ступала по тончайшему льду маленького лесного озера, кружилась, изгибалась и взмахивала руками.
Легчайший шелест падающего снега был её музыкой. Шелест снежинок, звёздный свет и лёгкий ночной ветер создавали аккомпанемент, недоступный человеческому слуху. Нечто за гранью звуков, образов и даже чувств. Хлопья снега сплетались с распущенными прядями волос, скользили вокруг кажущегося бесплотным тонкого тела. И сама девушка казалась ещё одной снежинкой, древним духом, видением на границе сна и яви.
Элистар подобрал оброненный кинжал и, стараясь не шуметь, направился обратно. В душе щемило от восхищения и какой-то странной неловкости. Этой ночью ему посчастливилось увидеть кусочек истинной души этой странной девушки, но на души нельзя любоваться украдкой. Просто нельзя и всё.
Впрочем, наутро эльф уже не был уверен, что все это ему не приснилось. И твёрдо знал лишь одно — он нашел ту, рядом с которой хочет провести всю жизнь. И теперь надо как-то решать, что с этим делать.
Но найти решение за годы знакомства им так и не удалось. Даже наоборот, всё запуталось ещё больше.
1 Самоназвание населяющих Степь народов.
2 Тэм&Йовин «Дорожная»