— Нет.
— Вот и я — нет. Мы слились. Детские воспоминания стали ярче. Глянцевее, что ли…
— Значит?..
— Убьёшь меня. Только быстро. И пойдём туда… К некромантам этим.
— Да там практически история уж закончилась.
— Ах ты, жук! Ты видел?..
— Конеч-чно. Сны никто не отменял.
— И молчит! Ну, чё там?
— Наши победили, конечно! Исписали весь Рейхстаг. Мало того — весь центральный район Берлина подвергнут магической консервации такого уровня — хрен пробьёшь, даже арканом*. Чтобы помнили и не вякали.
*Имеется в виду не тот аркан,
который утягивающаяся петля,
а сверхмощное, сверхсложное,
зачастую многоуровневое заклинание.
— А куда тогда?
— Да придумаем куда. Миров-то ещё сколько!
— Ладно! — я решительно подскочила. — По дороге мне расскажешь, придём, я запишу.
— А товарищ майор?
— Товарищ майор тоже пусть слушает, если имеет такую техническую возможность.
— Или уж придётся ему подождать лет десять. Глядишь, фантастика новых направлений двинется в массы.
НЕ ПО-БУРЖУЙСКИ
Мы полили герани и пошли домой. В смысле — на дачу. Рассказа про некроманта-коммуниста хватило почти на весь путь, и закончился он совсем не во-время — ровно на том месте, где случились с нами неприятные майские события.
— Проверим? — предложил Вова.
Мы свернули с тропинки, дотопали до болотины и зашли вглубь ельника, мрачного даже в солнечный июльский день.
— Вроде, здесь, — почти уверенно сказал Вова.
На всех межъёлочных пятачках, открытых солнцу, густо поднялось лесное разнотравье. Мы прошли ельник насквозь, но ничего подозрительного так и не обнаружили. Вот и ладно.
И снова меня поразило, что никаких особенных эмоций по поводу маньяка, прибитого по законам викингов, я не испытываю.
Зато когда мы топали по улицам садоводства по новенькой отсыпанной дороге, которая продолжала оставаться слегка проседающей под ногами (что меня, по честности, нервировало), меня посетила новая мысль:
— Слушай, а давай дорогу заасфальтируем?
— Какую дорогу? — не понял Вова, погружённый в свои мысли.
— Да вот эту, ньютоновскую.
— Ты с ума, что ль, сошла? Это ж какие деньжищи!
— А куда эти деньги девать? Солить? Или в фонд мира? Скоро мы начнём вызывать подозрения и пересуды.
— Другие же не вызывают. Вон, некоторые артисты в воспоминаниях писали, что деньги мешками под кроватью складывали.
— Да-да, помню. И что Успенский не знал, куда бабло девать, тоже помню. Но это всё от узости сознания.
— Та-ак… — иронично протянул Вова.
— Чё — «так»? — раздухарилась я. — Как новые русские! Кроме пятиэтажных дворцов, жрать лобстеров и золотой цепи в два пальца толщиной ни на что фантазии не хватает.
— Ну, почему же? А как же многочисленные любовницы?
— В жопу этих любовниц!
— И в жопу тоже…
— Вова! Фубля, хорошо — никого нет!
— Ты сама это начала, — Вовка откровенно ржал.
— Так. Ты меня сбил вообще!
— Любимая, мы обсуждали вопрос вложения денежных средств.
— Да! Я хочу нормальную дорогу. Пока эту грунтовку не раздолбали, укатать её как следует и положить нормальный асфальт.
— А если денег не хватит?
— Ну, хотя бы узнать. За спрос в нос не дадут. А ещё я эти деньги не хочу маме показывать. Кажется, у неё появились нездоровые мысли. Не думаю, что стоит их поощрять.
— И какой у нас выход?
— Папа.
— Действительно, я о нём как-то и не подумал.